Джунгли на улице Калинина. 24. Свержение с престол

Свержение с престола.


Вот  уже семь лет наша бессменная воспитательница- Виолетта Сергеевна нам была вместо мамы и папы. Бог не дал ей своих детей, поэтому она со всей душой, энергией, и умением воспитывала сорок чужих. Наш класс по праву считался одним из самых сильных в школе, больше половины класса училась без троек. Это была и её заслуга. Она прививала нам элементарные навыки, девочек учила вязать, вышивать, готовя в большую жизнь, вместо доброй мамушки читала нам на ночь сказки. К каждому празднику разучивала новые танцевальные композиции, оттачивая каждый поворот головы, каждое па. Она отдавалась этому так самозабвенно и страстно, что от возбуждения щёки её покрывались лихорадочным румянцем, и она заходилась в кашле. Её усилия не пропадали даром. Наш класс был всегда среди первых во всех мероприятиях.


Её крепкий плечистый здоровяк супруг приобщал нас к искусству, прививал любовь к музыке. Он набирал талантливых детей среди нас в музыкальную школу, где обучал  их игре на духовых инструментах. Он каждый вечер подъезжал, как рыцарь на железном двухколёсном коне, чтобы отвезти свою даму домой.


Случайно попав в дом к нашей воспитательнице, я была поражена убогостью, обыденностью её квартиры. В  лицо дыхнуло пугающим холодом склепа и обдало могильной  сыростью. Виолетта Сергеевна, бледная худая и измученная, в клубах пара, кашляя,  нарядившись в самый затрапезный  передник, собственноручно стирала, кипятила, крахмалила наши белые концертные платья. Затем  тщательно выглаживала каждую складочку, каждую выточку на мальчиковых рубашках. Малолитражная комнатёнка на время школьных праздников превращалась в театральную костюмерную. Везде на плечиках висели наши белоснежные накрахмаленные платья и мужские сорочки.


Она имела непререкаемый авторитет, мы её все боялись. Она нас по-отечески журила, по- матерински бранила и наказывала, очень зло пропесочивала хулиганов у доски, вкладывая всю желчь. Она досконально проверяла уроки, «забивала» в наши головы, чуть ли не молотком орфографические правила, решала с нами задачи по математике.  Иногда   за неимением терпения,  прикладывалась к тупым головам воспитанников указкой или ключами. Она контролировала не только наши действия и поступки, но и мысли. Это была ничем не ограниченная монархия, диктатура, тирания. И может, её царствие так бы  и продолжалось до конца школы, если бы ни один случай.....


... Как-то на самоподготовке Митрофанов Витя, по кличке Ушастик, мальчик толковый и совсем не глупый и как оказалось очень ранимый, не мог уяснить задачу по математике. Виолетта объяснила ему, в какой-то момент... нервы ей отказали. Может, сказались усталость, может нездоровье, и она вцепилась в ухо воспитанника, как в кран горячей воды  и чуть ли не «сорвала резьбу» с органа слуха, бывшего у того  и так выдающимся. Уши  у Митрофанова были огромные как капустные листья. 

-  Не бейте меня! –  заревел белугой мальчик.

Не знаю, чем бы окончился этот эпизод, но в дело вмешался Бармин Вовка, малолетний бандит, из детской колонии, которому выпала почётная роль «освободителя» от «тирании». Это был прирождённый лидер, бунтарь, анархист, не признающий никаких ограничений и страстно ищущий справедливость. Противник жёстких мер и строгой дисциплины  умел нажимать на нужные кнопки, умел вкладывать свои мысли в чужие уста.

- Долго она будет над нами измываться? -  начал мутить народ Бармин.

Это было знаком начала мятежа, бунта, революции. Мятежники повскакали с мест, каждый кричал, стараясь перекричать соседа и демонстрируя следы рукоприкладства воспитательницы. 

- Какое право она имеет драть меня за уши, - испустила истеричный вопль главная жертва.

- А сколько раз мы получали указкой по голове!? – синхронно  били себя в грудь,  тоже якобы жертвы жестокого обращения два братья Султановы демонстрируя на своих яйцеобразных головах следы побоев.

Все, каким либо образом в течение этих долгих семи лет были биты или оттянуты за уши, или публично унижены.


Прежде чем  наполниться благородными чувствами сострадания к «избиенным младенцам»  и чувством негодования к жестокосердной воспитательнице предлагаю Вам выполнить тест на выдержку и самообладание. Представьте себе на минутку, что вы воспитатель и попробуйте вдолбить теорему о средней линии треугольника в головы близнецов Султановых или правило написания шипящих Алёшке Спиридонову. Только, пожалуйста,  без рукоприкладства. 


В нашем классе к каждому двоечнику прикрепляли врача «скорой помощи» из числа одноклассников. Моим  неизлечимым пациентом по русскому языку был Спиридонов Алёшка -  здоровенный крепыш с  выступающими скулами и толстыми негритянскими губами. Губы у Спиридонова были на редкость выдающимися. Им можно было бы посвятить целую поэму. Они царили, довлели на лице и  занимали треть физиономии, вытесняя и сдвигая с законных «земель» органы зрения и обоняния. Поэтому вместо глаз у Спиридонова были две узкие щёлочки, как прорези в бронетранспортере, из которых он вёл наблюдение.


Спиридонов не блистал ни на математике, ни на русском. Мы с ним весь вечер «учили» правило написания шипящих в окончании существительных. После двухчасового непрерывного долбления  «пациент» скорой помощи уже демонстрировал первые успехи, сносно повторяя правило наизусть. На следующий день на уроке русского, Агриппинушка вызвала моего подопечного к доске.  Тот беспомощно шлёпал арапскими губищами,  тщетно пытаясь воспроизвести правило, которое  я страстно весь вечер накануне в него заколачивала.  После его  неудачного выступления мне засандалили в журнал  кол, а  Спиридонову на балл выше.

Я  вам гарантирую, что после такого эксперимента вы испытаете самые горячие чувства, вам захочется со всей силой приложиться указкой по железобетонному лбу «пациента». Так что Виолетта Сергеевна проявляла, на мой взгляд, чудеса самообладания и выдержки...

Тем временем в классе вовсю разыгрывались сцены бунта. Во главе мятежников стоял Бармин.

 -  Как ты относишься к Виолетте? - сделал неожиданный выпад в мою сторону Бармин.

- Хорошо, - ответила я.

Да я  и не лукавила. У нас с ней были ровные отношения. Она относилась ко мне уважительно, никогда не переступая черту.

- А нас она достала, - метали громы и молнии ребята.

- А меня она колотила ключами по голове!

- А меня била указкой по рукам!

- А мне чуть голову не разбила о парту!

Весь список, озвученный бунтовщиками, был справедлив и объективен.

- Ну, от меня то, что требуется? -  недоумевала я.

- От тебя требуется только помочь написать письмо, - командным голосом, но с подчёркнутым уважением, распоряжался Бармин, - потом Риф его перепишет своим каллиграфическим почерком.

Сказано - сделано. Я все выше перечисленные жалобы записала и оформила письмо, где приводились факты избиения и фамилии «жертв». Письмо переписали начисто, весь класс поголовно расписался, и Бармин с Рифом понесли его директору. Вот тут закрутилась такая карусель, что даже сами зачинщики  не ожидали такого конца...
 
Директор как  всегда вызвал меня первой к себе на ковёр.

- Мы получили странное письмо, – развёл антимонию наш демократ,  сунув мне в руки «прошение», исписанное ровными красивыми строками.

- Кто автор письма? – спокойно, даже нарочито обыденно начал допрос директор.

- Это коллективная жалоба от всего нашего класса.

- Здесь чувствуется рука взрослого, - напряглось лицо «китайского императора».

- Нет, это мы написали.

– Вы, ещё дети,  и не могли так грамотно составить письмо.

- Жалобу мы написали все сообща, - стояла я на своём.

- Не может этого быть! – пытал меня директор. - Кто из учителей стоит за этим письмом?

- Никто не стоит, это мы  сами написали, - твердила я.

Вызвали по очереди всех одноклассников, допросили. Все  в один голос твердили о бесчеловечном отношении Виолетты, об избиениях и телесных наказаниях.
Собрали  педсовет, долго судили-рядили. Вынесли решение убрать воспитательницу не только  от нас, но и вообще устранить от работы. Класс  радовался, торжествовал и ликовал. Больше всех радовался Бармин, он чувствовал запах приближающейся свободы и вседозволенности.


Мы и сами не ждали такого конца. Позже до нас дошло, что игра в справедливость завела нас слишком далеко. Но было уже поздно.  Виолетта осталась без работы. Когда она от нас уходила, я пережила стыд, боль, вину. По другому и быть не могло. Мы были сухи, бесчувственны  и жестоки. Нам были чужды любовь, жалость и сострадание, а вместо сердец у нас были механические клапаны для перегонки крови. Мы были плодами её же воспитания.