По поводу энурёза

По поводу энурёза
(Из цикла про Ивана Глухоухова и Парамонова)
Княжна Асмодельская Ольга Владимировна в почтенном возрасте сорока трех лет  от роду внезапно стала мучиться энурёзом. Сначала она приняла этот недуг за первые признаки подступающего климакса, потому что приступы или, как она их называла, "изливы", первое время происходили в постели. А тут как раз Кашпировский после долгого перерыва в телевизоре появился, княжна к нему. Тот говорит: "Я теперь по миру попутешествовал и с энурёзами завязал, так что надо вам к профессору Покровскому обратиться, на раз вылечит, я-то знаю!". "Ой, я вас умоляю! - заумоляла Ольга Владимировна. – Какой Покровский, об чем вы? Во-первых, у меня уже был в мужьях один профессор, правда, не Покровский, а Парамонов ("Знаю такого", - тихо сказал Кашпировский и от испуга сильно сократился в размерах, но Ольга Владимировна не заметила, увлеченная рассказыванием). Так я вам скажу ответственно, так себе был человечишко – ни кожи, ни рожи, ни взгляду, ни яду. Лекции читать умел, что правда, то правда, как начнет, так и не остановишь, если только внимательно не поглядеть на него женским взглядом Оксаны Пушкиной, тогда останавливается и убегает не хуже сантехника. Нет, профессор – это для бедных, а я все же таки княжна и шарлатанов всяких не желаю у себя во внутренностях терпеть. Вы или никто. Кто если не вы? Вы, если никто! Вы, или я не знаю, что я сейчас с вами сделаю!". -  "Вот это другой разговор, надо бы вас внимательней обсмотреть, - сказал тогда Кашпировский и вылез из телевизора. Был напорист и страшен. Внимательно обсмотрел и говорит: "Ваше время не пришло, я к вам загляну ближе к ночи". Княжна зарделась, описалась и ответила кратко: "Я вас ожидать буду". С тех пор Кашпировского не видел никто, нигде и никогда. Даже по телевизору.
Тогда княжна Асмодельская Ольга Владимировна, делать нечего, записалась к профессору Покровскому. В очереди она первая стояла, но профессор Покровский долго не принимал, потому что профессор Покровский, как всегда в это время и в этом мире, принимал освежительные напитки наподобие водки по двести пятьдесят рублей за бутылку.  Он потянул носом и спросил ее: "Энурёз?". Она сказала: "Ой, доктор или, я извиняюсь, профессор! Женщину об таких вопросах не спрашивают". "А я и не спрашиваю, - сказал профессор Покровский. – Дайте-ка я вас как следует обсмотрю." Обсмотрев и даже общупав княжну частично, профессор Покровский вынес утку и внес предложение. "Ваш энурёз,  - сказал он, - это выше моего обоняния, это не мое, я больше по псориёзу, и не говорите мне, что это одно и то же, а то убью. Однако, влекомый клятвою Гиппократа, которую никогда не давал и не дам, даже и не просите, поспоспешествую в мере сил. Вам надо обратиться к профессору Ивану Глухоухову, тот тоже не насчет энурёзов, однако знает профессора Парамонова, который, в свою очередь, близко знаком с самим профессором Эльдгардом Эльдгардовичем Дрофом – вот к нему-то вам и нужно, а иначе никак. Хм!". Услышав фамилию профессора Парамонова, княжна Асмодельская Ольга Владимировна обдала профессора Покровского таким женским взглядом Оксаны Пушкиной, что тот со скоростью не хуже сантехника убежал из своей приемной, и с тех пор профессора Покровского не видел никто, нигде и никогда. Даже в украинских ток-шоу, где он за очень хорошие деньги изображал российского негодяя.
Тогда княжна Асмодельская Ольга Владимировна, писая уже практически непрестанно, делать нечего, записалась на прием к профессору Ивану Глухоухову. Тот принял сразу же, но не сам, а какая-то вместо него баба деревенская, лицом и повадками очень похожая на любимую народами и правительствами актрису советского кино Фаину Георгиевну Раневскую, только нравом еще похуже. Баба сказала: "От сейчас мы вас уже и вылечим, только денежки приплатить надо будет, а вы же ж как себе думали?". Княжна Асмодельская Ольга Владимировна от негодования снова описалась и вежливо так бабе отвечает: "Сука!". "Ой, - говорит баба, - я извиняюся, я же ж сначала не пОняла, сейчас же ж и призову". И как загудит голосом: "Иван Оскарович, так тут же ж к вам по поводу энурёза!".
Выходит такой светленький, хлипенький, малость перепуганный и говорит: "Я это и есть сам профессор Иван Оскарович Глухоухов. Вам что?". Та на него посмотрела и говорит с надменностью, на которую способны только княжны, причем не какие-нибудь, а вот именно Асмодельские: "Я по поводу энурёза". Сам профессор Иван Оскарович Глухоухов от этих слов еще больше посветлел, похлипел и перепугался и говорит: "Тогда это вы не ко мне. Тогда это вам надо к профессору Парамонову. А я тут ни при чем, честное слово!". Услышав имя профессора Парамонова (даже и непонятно, что тут такого странного – ее же предупреждали!), княжна Асмодельская Ольга Владимировна стала внезапно рассвирепевши и вперила в профессора Ивана Оскаровича Глухоухова свой коронный женский взгляд Оксаны Пушкиной, точней, вперила бы, если б не эта баба, похожая на великую актрису Фаину Георгиевну Раневскую – она как даст ей сзади кастрюлей по голове, так все взгляды у княжны Асмодельской Ольги Владимировны и выбило совсем напрочь – чуть не вместе с глазами.
Потом помирились, выпили, даже разговорились, профессор Иван Глухоухов и говорит: "Если вас так уже смущает переспектива обратиться к профессору Па… ой, извините… к профессору Пэ"… "Отчего же, - отвечает княжна Асмодельская Ольга Владимировна, - профессор Пэ мне годится, мне главное, чтоб только не Парамонов!!!". При этих словах княжна снова стала раскрасневши от гнева, а профессор Иван Глухоухов деликатно пшикнул дезодорантом, он его под столом прятал, в целях не смущать дам. "Так вот, повторяю, - говорит он, словно и не прерывали его, - я не вижу никакой другой возможности вам помочь, кроме как устроить вам личную встречу с профессором Дрофом, без посредников. Но это будет трудно, очень трудно". "А я ж деньги заплатила!" – скандальным голосом говорит княжна и снова собирается раскраснеться. "Деньги! – презрительно усмехнулся профессор Иван Глухоухов, как будто никогда и ни при каких обстоятельствах не любил деньги. – Там денег не берут, там берут… Впрочем, пустое. Для того, чтобы устроить вам встречу с профессором Дрофом, мне нужно будет задействовать свои астральные связи. Как, Фаина, поможешь?" – "А шо ж не помочь, - отвечает баба, похожая на Фаину Георгиевну Раневскую, - обязательно помогу. Вы грибочки-то кушайте, женщина, очень замечательные грибочки!". Княжна Асмодельская Ольга Владимировна изящно мизинец оттопырила, выловила из кастрюльки розовенький грибочек, схрумкала под водочку, и тут же перед ней оказался видный мужчина, сам лысый и с бровями такими лохматющими, словно как от кавалергарда усы. "Я это и есть сам профессор Эльдгард Эльдгардович по фамилии Дроф, исследователь астралов и астралопитеков, - заявил он. – Вижу, уважаемая княжна, что вас мучает энурёз самой последней стадии, причем такого редкого качества, что я еще никогда и нигде не встречал подобного, даже там не встречал, где не существует понятий "никогда" и "нигде". Сам-то я по причине сплошной занятости уже отошел от энурёзной тематики, но могу порекомендовать вам своего лучшего ученика, которому передал все секреты – он и только он в вашей беде помочь сможет. Зовут его профессор Парамонов, а имени не скажу". При этих словах с княжной Асмодельской Ольгой Владимировной случился такой излив, что бедному профессору Ивану Оскаровичу Глухоухову пришлось вызывать команду мелиораторов, а потом делать во всем доме капитальный евроремонт, да и то после никакие дезодоранты не помогали. А профессор Эльдгард Эльдгардович Дроф удостоился от княжны такого женского взгляда Оксаны Пушкиной, что тут же исчез, и с тех пор его никогда и нигде не видели, даже там, где не существует понятий "никогда" и "нигде" – мелькнет разве на секунду фрагмент брови, да и то не поймешь, то ли это бровь была, то ли ус от кавалергарда… Узнав о случившемся, профессор Парамонов очень сокрушался, но сказал сам себе в утешение, что Дрофу еще повезло.
А княжна Асмодельская Ольга Владимировна по-прежнему мучается изливами, да такими, что в один театр с ней теперь уже не зайдешь – сразу все разбегаются из театра, даже актеры и билетеры. В музеи ее тоже давно не пускают, да она и сама не охотница до музеев. Дома сидит.