Человек, делающий странные движения и куриная лапк

       Человек,  делающий  странные  движения  и  куриная  лапка.
                (Часть  первая.)


Я,  как-то  вообще  сомневался,  стоит  ли  рассказывать  кому-либо  об  этом  человеке,  настолько  необычайно-странном,  что  любые  способы  повествования,  изобретённые  человечеством  ранее,  не  могли  полностью  подойти  для  его  описания.  Ничего  не  подходило,  его – суть   не  поддавалась  логическому  определению,  так  как  нельзя  было  понять,  что  из  чего  у  него  следовало,  каковы  были  истинные  причины  его  поступков,  действий,  переживаний  и  эмоций. …    И  ещё - очень  многие  люди,  которые  знали  этого  человека  так  же,  как  и  я,  были  тоже  не  в  восторге  от  его  поведения,  и  даже,  скажу  больше,  оттого,  что  он  живёт  вместе  с  ними  в  одно  и  то  же  время. 
Вот  если  бы  он  жил  чуть   ранее,  и  они  бы  узнали  о  нём  из  чьих  либо  записок  или  воспоминаний.  Тогда – да,  это  было  бы  совсем  другое  дело.  Тогда  бы  это  воспринималось  даже  с  какой-то  долей  зависти,  что  этот  необычный  человек  жил  тогда,  а  не  теперь.  Так,  к  сожалению,  бывает  всегда.  Но,  если   о  нём  не  рассказать  сейчас,  то  это  значит,  что  значительно  позже  люди  не  смогут  искренне  сожалеть,  что  не  жили  с  этим  удивительным  человеком  в  одно  и  то  же   время  и  не  могли  сами  быть  свидетелями  его  исключительного  предназначения. …
         Как  быть? … Но  ведь  ещё  же  хочется  понять – зачем?  Зачем  всё  это  было?    Потому  что,  много  было  уже  всего   исписано-написано  ранее  о  разных  людях,  посетивших  сей  мир,  и  оставивших  его.  Много  было  подсмотрено,  увидено,  отмечено  в  их  характерах,  психологии  и  поведении.  И  очень  трудно  здесь,  чего-либо  добавить  нового,  неизвестного.  Если  уж  начинать  с  самой  вершины,  то  первоначально  было  и  есть  самое  обычное  разделение  на  два  вида  человека  живущего.  Это -  хороший  человек,  как  первый  вид,  с  само надеждой  на  своё  исключительное  численное  превосходство  над  всеми  остальными. 
И -  второй  вид,  человек -  сволочь,  подонок,  мерзавец,  негодяй.  И  просто – «сука-человек». 
       Как  вы  успели  уже  заметить  второй  вид  человека,  более  изобилует  подвидами.  Как  будто  это  и  говорит  о  его  большей  живучести,  развитости  и  приспособляемости  к  внешним  условиям  и,  к  тому  же,  даёт  ему  чувство  превосходства  над  первым  скромным  видом  людей,  о  которых,  больше  и  нечего  сказать,  как – «Он  просто  был  хорошим  человеком».  А  дальше,  даже  если  и  очень  напрячься,  то  вряд  ли  можно  суметь  выделить,  хоть  какие  либо  подвиды   этого  хорошего   человека,  думающего,  и  надеющегося  на  своё  численное  превосходство,  но  точно  в  этом  неуверенного,  потому  и  мучающегося  всю  свою  жизнь. 
Он  и  другим-то  людям  постоянно  не  даёт  покоя  этими  своими  наставлениями  и  уверениями,  что  обязательно  нужно  быть  просто  хорошим  человеком,  безо  всяких  других  определений  и  прилагательных  функций,  а  не  безвольным  стадным  животным,  у  которого,  как  названий,  так  и  чувств  гордости  много.  А  вот -  ухватить-то  его -  ни  в  нём  внутри,  ни  снаружи -  не за что, (рога – тоже  скользкие.)   всё   размазано  в  нём  гордой  общественно-безответственной   принадлежностью  к  группе  достойных  людей  из  прошлого,  которые,  впрочем,  сам  могли,  вполне,  и  не  предвидеть  об  их  совместном  в  будущем  сосуществовании.
  А  в  этом,  теперешнем,  нашем  случае,  этого  необычайного  человека,  как  раз  и  нельзя  было  однозначно  отнести  к  какому-то  определённому  из  видов  или  подвидов  людей.  Он  просто  механически  делал  странные  движения  всеми  частями  своего  тела,  был  этим  доволен  и  на  другое  мировоззрение  и  не  претендовал.  Может,  это  было  его  защитной  функцией,  а  может,  и  неожиданной  ветвью  человеческой  эволюции,  которая  сама  подсказывала  хоть  какой-то  выход  для  движения  вперёд.
Но  давайте,  всё  же  вернёмся  к  нашему  человеку,  который  делал  эти,  будь  они  неладны,  странные  движения.  Как  мне  кажется,  то  о  таком  человеке  ещё  ничего  не  было  написано  вовсе.  Хотя,  может,  я  этого  и  не  знаю,  и  всё-таки  были,  какие-то  тайные  уведомления,  которым  не  дали  ход  по  достаточно  веским  соображениям  государственной  важности. …
Так  вот,  первый  раз,  как  мне  тогда  показалось,  хотя  потом  я  понял,  что  я  жестоко  ошибался,  я  увидел  его,  но  не  сразу  всего.  Я  в  тот  день  спускался  по  лестнице  со  своего  седьмого  этажа,  и,  проходя  мимо,  увидел,  как  сначала  открылась  дверь  квартиры  на  четвёртом  этаже,  из-за  неё  показалась  нога  в  ботинке.  Потом,  эта  нога,  её  ступня  начала  выписывать  разные  круговые  движения  и  движения  -  вверх  и  вниз.  Потом  замерла.  Потом  мелко  затряслась.  И  одновременно  с  не  опущенной  ногой,  из-за  двери  появилась  растрёпанная,  лохматая  голова  с  лицом-улыбкой,  и  она  мне  сказала: -  Здравствуйте!
От  этого  лица  не  могла  исходить  угроза,  хотя  поведение  его  и  было  более  чем странным.
-  Здравствуйте! – поздоровался  и  я  в  ответ. 
Молодой  человек  вышел  весь  из-за  двери,  двигался  он,  как  это  обычно  делают  хромые  фигуристы,  сделал  небольшой  кружок  по  площадке,  и  протянул,  не  распрямляясь  мне  руку: -  Сегодня  я  -  Визидор! -  представился  он.
Я  пожал  его  руку  со  словами: -  А  я  всегда  Егор!
-  Вы  когда-нибудь  смотрели  телевизор  в  принципе?  -  спросил  меня  парень,  причём  в  такой  манере  и  таким  голосом,  что  нельзя  было  не  ответить,  даже  если  бы  он  и  спросил  меня,  что  я  делал  сегодня  ночью  со  своею  женой.  Я  бы  всё  ему  и  тогда  рассказал  подробно: -  Где? -  только  уточнил  я.
- Там! -  Визидор  показал  глазами  вверх  на  мой  этаж.
-  Смотрел, -  сознался  я.
-  Вам  повезло.  Вы  живёте  на  приличном  этаже.  И  ещё  смотрите  телевизор, -  похвалил  он  меня.  Причём,  всё  это  время  он  странно  жестикулировал  не  только  руками,  но  и  ногами.  Нет,  это  не  было  похоже  ни  на  танец  в  ночном  клубе,  ни  на  движения  любителя  единоборств.  Это  были  его  собственные  странные  движения  ни  на  что  не  похожие,  и  глаза  его  были  очень  дружелюбно – цепкими,  с  ласковым  фокусом  на  собеседника.
Как  ни  странно,  я  сразу  же  почувствовал  к  нему  полное  своё  расположение  и  доверие,  даже  некое  чувство  братской  любви.  Он  мне  всё  больше  и  больше  начинал  нравиться. 
-  Я  живу  один, -  признался  мне,  как  лучшему  другу,  Визидор.
-  А  я  нет, -  сознался  я,  и,  как  мне  показалось  в  это  время,  я  сознался  и  себе  тоже,  и  у  меня  вдруг  появилось  внутри,  ещё  какое-то  тепло  по  всему  телу,  свобода - оттого,  что  я  это  наконец-то  сделал – признался  себе.
-  А  вы  можете  мне  ещё  раз  сказать  то  же  самое,  но,  вытянув  перед  собой  параллельно  руки,  делая  ими  небольшие  волны,  и  сами  чуть-чуть  приседать  при  этом,  совсем  легко  приседать, -  попросил  меня  Визидор,  как  обычно    просят  люди  о  помощи  своих  очень  близких,  потому  что  больше  и  попросить-то  некого  в  таком  положении.  Никто  ведь  просто  так  помогать  теперь  не  будет.  Чего  ради?...
    Я  сделал,  как  меня  просили,  присел,  показал  руками  лёгкие  волны,  ещё  присел,  и  ещё  раз  сказал:  -  А  я  нет, -  от  этих  странных  движений  во  мне  вдруг,  что-то  открылось  внутри,  и  я  стал  говорить  даже  больше,  чем  я  сам  мог  ожидать  от  себя.  - …  Я  живу  не  один.  Я  женат.  Она  вся  любима  мной  до  последнего  сантиметра.  И  нам  хорошо  от  этого.  Вот,  как  сейчас  мне. …  Она  осталась  дома.  Она  уже  пять  лет  не  выходит  на  улицу.  Любая  улица  страшит  её  своей  неизвестностью  или  глупым  названием.  Я  её  понимаю. …  И  за  это,  я  её  даже  ещё  больше  люблю  теперь,  чем  прежде,  перейдя  на  нано-измерения.  Прежде,  я  её  старался  понять,  и,  как  бы  переделать  под  себя,  переиначить.   Но  вот  уже  второй  год,  как  я  устал  понимать  её.  Я  просто  её  раздел  однажды,  привязал  за  руки  и  за  ноги  к  кровати,  и  успокоился  на  этом.  Я  понял,  что  ей  и  мне,  так  будет  лучше. … Так  будет  лучше  … всем.  Я  её  кормлю,  забочусь  о  ней.  И  она  мне  отвечает  тем  же,  когда  я  хочу.  Мне  кажется,  что  только  так  она  может  быть  счастлива  со  мной.  Мы  вместе  нашли  наше  счастье  и  нам  так  спокойно  и  хорошо  вдвоем. …  Попробуйте  сами  сделать  это.  И  я  уверен,  что  мы  все  станем  другими.  Мы  переродимся.  Уйдёт  злоба,  ревность  и  ненависть.  Мы  станем  добрее  к  себе  и  своим  любимым. … 
      И  вот  пока  мы  так  обменивались  с  Визидором  обычной  человеческой  информацией,  на  лестничную  площадку  поднялась   Венера  Петровна,  пожилая  женщина  с  двумя  большими  сумками  в  руках.  Наша  давняя  соседка.  Она  чуть  отдышалась,  поставила  к   своей  двери   сумки,  и  сделала  простой   вывод,  понаблюдав  за  нами: -  Пидарасы! -  сказала  она,   но  без  всякой  злобы,  а  больше  по  привычке   анализировать  любую  сложную  ситуацию,  и  выносить  своё  единственно-верное  суждение.
Визидор  на  какое-то  время  потерял  контакт  со  мной  и  в  движениях  раскованно  плавно-дерзких   приблизился  к  Венере  Петровне: -  Можно  мне  расцеловать  ваши  прекрасные  руки,  Венера  Петровна, -  попросил  он,  приседая,  и  делая,  какие-то  знаки  руками  у  себя  перед  лицом.
-  Возьми  их!  -  на  удивление  быстро  протянула  ему  свои  руки  Венера  Петровна. -  Но  не  выше  локтя! -  предупредила  она.  -  Смотри  у  меня,  я  буду  следить  за  этим  строго.  Я  ещё  не  привыкла  ко  всем   вашим  нынешним  извращениям.  Ох,  сколько  живу,  а  привыкнуть  никак  не  могу.  Не  научусь.  Не  моё  это.  Не  моё.
-  Клянусь! -  подпрыгнул  Визидор.-  Дойду  до  локтя,  и  остановлюсь,  чего  бы  мне  это  не  стоило.  Удержусь!  Удержусь!  Удержусь! -  начал  он  осыпать  поцелуями  её  руки.
-  Всё!  Хватит! -  отдёрнула  свои  руки  Венера  Петровна. -  Я  меру  знаю!
-  Ну,  зачем?  Зачем  же  так?  Ну  что  вы,  радость  моя.  Как  вы  строги  со  мной. …  Дайте  мне  тогда  хоть  хорошую  пощёчину,  прошу  вас, -  взмолился  Визидор.
Венера  Петровна  уже  замахнулась  с  радостью,  но  бить  не  стала: -  А  хочешь  получить  пощёчину,  пидар,  то  иди,  и  поймай  мне  курицу,  где-нибудь,  на  суп.  Тогда  посмотрим,  может,  и  получишь  пару  раз  по  своей  харе.  Посмотрим  тогда! -  кокетливо  и  игриво  закончила  она. …

      Венера  Петровна  всегда  выражалась  резко,  но  правдиво,  в  чём  и  отличалась  от  остальных  наших  соседей.  Все  это  знали  и  относились  к  ней  по-разному.  Я  это  узнал,  будучи  ещё  ребёнком.  Тогда,  я,  наверное,  вот  только  ещё  пошёл  в  первый   класс.  У  нас  во  дворе,  вообще,  раньше  было  очень  много  детей,  которые  ходили  в  школу.  И  вот  она,  идя  с  работы,  приглашала  нас  мальчишек  в  песочницу.  Сама  усаживалась  на  её  край.  Уставшая  женщина,  с  грустными  глазами,  смотрела  на  нас,  и  говорила: « Хотите,  подонки,  я  научу  вас  любить  советскую  власть? … А  потом  покажу  вам  свою  красивую  грудь?».  Мой  лучший  друг  Серёга,  мы  с  ним  учились  в  одном  классе,  начинал  плакать  и  убегал  жаловаться  своей  маме,  дурак,  а  мы  с  открытыми  ртами  смотрели,  как  она  медленно  расстегивает  пуговицы  на  своей  оранжевой  в синий  цветочек  блузке  со  словами: « Отличникам  я  потом  ещё,  что-то  покажу  интересное-интересное, … очень  даже  интересное».  Но  тут  выбегала  Елизавета  Владимировна,  Серёгина  мама,  и  начинался  скандал  на  весь  двор.  «Как  вам  нестыдно?!» -  кричала  Серёгина  мама. – «Вы  же  взрослая  женщина!».  А  Венера  Петровна  спокойно  отвечала  ей – « Пусть  это  лучше  буду  я,  чем  эти  молодые  прошмондовки  в  подворотне.  Я  женщина  опытная  и  проверенная.  Я  в  профсоюзах  давно  работаю, … на  хорошем  счету  там.  И,  вообще,  не  вам  меня  стыдить.  Вы  на  свою-то  грудь  посмотрите  лучше, …  если  есть,  вообще,  на  что  там  смотреть.  Тут  начинала  плакать  Елизавета  Владимировна  и  сама  в  порыве  убегала  домой.  И  наши  мамы  звали  громко  нас … тоже  домой. … Да,  и  Серёга  ещё  не  был - Визидором.  Он  был  тогда  обычным  человеком  из  обычной  семьи  и  школы. …
       
-  … Ну-у-у! -  заканючил  Визидор  в  ответ  на  условия  Венеры  Петровны. -  Где  же  я  сейчас  вам  в  городе  поймаю  живую  курицу,  Венера  Петровна? -  он  перешёл  на  плавные  раскачивания  с  подёргиваниями  в  конечностях  на  старославянский  манер,  о  котором  все  забыли. -  Там  же - такое….  Вы  сами  знаете,  что  там  творится.  И  потом,  что  это  вообще  такое – курица?  Я  этого  не  знаю.  Я  в  школу  не  всё  время  ходил.
-  Ты  мне  здесь  не  выкобенивайся,  задница  заблудшая! -  зло  прикрикнула  на  Визидора  Венера  Петровна. -  В  школу  он  не  ходил!  Тоже  мне,  нашёл  оправдание. …  Ладно,  слушайте  и  смотрите! – Венера  Петровна  достала  из  кармана  своего  поношенного  пальто  кусок  бело-заветного  мела.  И,  как  смогла,  нарисовала  на  своей  чёрной   двери  изображение,  какого-то  странного  животного.   Это  животное   больше  походило  на  огромного   куроящура,  чем  на  обычную  курицу.  Я  то  в  школу  всё  время,  когда-то  ходил,  и  мог   хотя  бы  сравнить. … Потом  Венера  Петровна  сама  принялась  нам  вживую  показывать  курицу.  Она  ходила  на  полусогнутых  ногах,  била  себя  по  бокам  согнутыми  в  локтях   руками  и  издавала  звуки: -  Ко-ко!  Ко-ко!  Ко-ко!  Ко-ко!  Куд-кудах!  Куд-кудах!
А  Визидор  всё  просил  её,  не  останавливаться: -  Ещё!  Ещё!  Ещё,  пожалуйста!  Не  останавливайтесь,  Венера  Петровна!  Ещё!  Ну,  пожалуйста!  Ещё  разок!
     Проходив  так,  курицей,  минут  с  пять,  Венера  Петровна  совсем  выбилась  из  сил,  и  долго  ещё  не  могла  отдышаться,  прислонившись  к  своей  двери: -  Ну  что?  Поняли,  лоботрясы,  как  курица  выглядит?  Это  я  вам  лучше  любой  школы  объясню.  Меня  так  ещё  моя  мама  учила,  а  её -  её  мама,  а  её-её  мама,  а  ту  маму -  её  же  мать  тоже  учила.  Всё  передавалось  бережно  из  поколения  в  поколение,  точно  до  малейшего  движения  и  интонации.  Это  очень  важно  всё.  Вот  если  бы  меня  сейчас  не  было,  кто  бы  вам-то  это  всё  передал?  А?   Впитывайте,  дебилы,  всё  в  себя.  Запоминайте.  Вам  же  потом  легче  жить  будет,  когда  я  окочурюсь.
-  Ой,  Венера  Петровна,  зачем  вы  так  грубо?  Не  нужно  так, -  снова  закривлялся  Визидор,   наклоняя  голову  в  одну  сторону,   ногу  сгибая  в  противоположном  направлении,  и  руками,  выписывая,  какие-то  непонятные  нам  знаки.
-  Ну,  хорошо-хорошо, -  успокоила  его  Венера  Петровна,  погладив  по  растрёпанной  голове. -  Кони   двину!  Так  лучше? -  исправилась  она.
-  Так  лучше, -  согласился  Визидор. -  Значительно  лучше.  Так  и  ждать  нетрудно  будет  этого,  когда  всё  так  естественно  определено.
-  Да! -  ещё,  что-то  вспомнила  Венера  Петровна. -  Я  же  совсем  забыла  вам  самое  главное  рассказать.  Вот  я - дура!
-  Что  есть  ещё,  какая-то  тайна? -  насторожился  Визидор,  впитывая  учение  движений  курицы.
-  Есть!  Это  всё  память  моя,  простите,  стара,  я  уже  стала  для  преподавания, -  Венера  Петровна  собралась.  Тяжело  ей  дался  прошлый  урок.  Она  сосредоточилась,  несколько  раз  глубоко  вдохнув,  долго  выдыхала.  А  потом,  показала  себе,  где-то  наверх  живота. -  Вот  здесь  вот,  запомните.  Вам  нужно  собрать  сгусток  доброй  энергии.
-  Это  как?
-  Вот,  балбесы  недоученные! … Ну,  подумайте  вы  о  чём-то  добром,  хорошем,  приятном  что  ли.  Возвышенном! …

         Мы  вдвоём  с  Визидором  сосредоточились,  уставившись  в  одну  точку.  Не  знаю,  о  чём  думал  Визидор,  а  я  вспомнил,  что  меня  дома  ждёт  моя  жена  Лена,  что  она  меня  любит.  Может  быть,  она  уже  скучает  там  одна,  бедняжка.  Мы  давно  с  ней  так  надолго  не  расставались.  Может,  год,  а  может,  и  больше.  Я  уже  сам  потерял  счёт  тем  счастливым  дням,  неделям,  месяцам,  после  того,  как  я  наконец-то  нашёл  единственно  верное  решение  для  нас  обоих,  нашёл  ей  то  место,  которое  и  было  нужно,  нам  двоим.  То  место,  без  которого   раньше,  мы  так  часто  не  могли  с  ней  найти  тех  общих  точек  соприкосновения, которые  сейчас  постоянно  находились  в  одном  и  том  же  удобном  и  понятном  для  нас  положении.  …  И  вдруг,  я  действительно  уловил  тепло  в  той  точке,  на  которую  указывала  Венера  Петровна.  Оно  даже  стало  нарастать  и  расходиться  всё  глубже  и  глубже,  вверх  и  вниз. …

      Венера  Петровна  по  нашим  расплывшимся  от  удовольствия  внутреннего  тепла  лицам  поняла,  что  пришла  пора  посвятить  нас  в  последнюю  тайну  вселенной: -  Почувствовав  это  тепло, -  сказала  она  нараспев. -  Вы  должны  будете  позвать  курицу,  сказав – Цыпа!  Цыпа!  Цыпа! … Цыпа.  Цыпа. … Цыпа!  Цыпа!  Цыпа! … Цыпа.  Цыпа.

     Мы  несколько  раз  с  Визидором   повторили  слова  заклинания,  чтобы  они  отложились  в  нашем  сознании,  и  остались  там  навсегда.
-  И  что  будет  потом? -  спросил  Визидор,  запомнив  слова  в  движениях,  когда  у  него  одно  плечо  поднималось  выше  другого,  а  потом  вдруг  резко  опускалось  с  рукой -  плетью  вниз.  Это  было  похоже  на  трусливую  попытку  задать  вопрос  из-за  угла,  проезжавшему  мимо  автомобилю.
 
-  Она  пойдёт  к  вам  сама,  как  заколдованная.  Как  миленькая  поскачет.  Вы  тогда  хватайте  её  и  сюда! … Это  вы  можете  понять,  бестолочь?
-  Нам  всё  понятно,  учитель! -  Визидор  сделал  два  поклона  назад  влево,  вправо,  топнул,  и  кивнул  мне. -  Пошли,  Егор!  Вперёд!  Мы  теперь  подготовлены  и  нам  нечего  бояться! …  Мы  вернёмся  с  победой  и  курицей! -  это  было  сказано  Венере  Петровне,  которая  уже  проворачивала  ключ  в  замке  своей  двери.
-  Идите,  мальчики!  А  я  пока  всё  для  бульона  приготовлю.  У  меня  кое-что  ещё  осталось  с  прошлых  времён.  Берегла  и  надеялась  я,  что  придёт  оно,  то  время,  когда  можно  будет  бульона  хорошего  отведать. 
    Мы  быстро  сбежали  с  Визидором  вниз,  распахнули  дверь  подъезда,  вышли,  сделав  несколько  шагов,  и  крик  ужаса  вырвался  у  нас  обоих  одновременно.  Страшный,  дикий  и  протяжный: - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
    Мы  увидели,  что  нашего  города,  как  такового – нет!  Кругом  стояли,  какие-то  полуразвалившиеся  дома,  руины,  дорог  не  было  совсем,  из-под  земли  во  многих  местах  пробивались  дымы.  В  нашем,  тоже  развалившемся  наполовину  доме,  осталось  всего  три  застеклённых  окна.  Это,  наверное,  были  окна  наших  квартир.  И  вокруг  нас  была  особенно  гнетущая  пустота,  заброшенность  и,  какая-то  безразличность  во  всём,  что  в  ленивом  воронье  на  огромных  кучах  мусора,  которое  даже  не  испугалось  нашего  громко  воя  и  не  тронулось  со  своих  насиженных  мест,  что  в  эхе,  лениво  принесшем  обратно  наш  вопль  отчаяния: -  А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а,  -  как  никому  здесь  ненужные  звуки. 
   Мы,  как  ошпаренные,  не  договариваясь,  бросились  обратно  в  подъезд,  потом  по  лестнице  к  квартире  Венеры  Петровны  и  застучали  в  её  дверь  кулаками.  Она  открыла  не  сразу.  Распахнув  дверь,  она  с  недоверием  посмотрела  на  нас: -  Что  так  быстро,  уже  поймали?
Визидор  ничего  не  сказал,  его  странные  движения  стали  ещё  более  мне  непонятны.  И  тогда  спросил  я  сам: -  Что  там  случилось?
-  Где? -  переспросила  поверх  очков  Венера  Петровна.
-  В  городе!
-  Ничего,  всё,  как  обычно, -  удивлённо  ответила  Венера  Петровна.
-  А-а-а. …А,  это? …А  люди  где  все? -  наконец-то  получился  у  меня   следующий  вопрос.
-  Ушли  все, -  так  же  спокойно  сказала  Венера  Петровна.   
-  По-по-почему  ушли? -  я  стал  заикаться.
Венера  Петровна  сняла  очки,  прикусила  дужку,  потом  ей  же  почесала  лоб:  -  Заебало! -  сделала  она  свой  очередной  резкий,  но  правдивый  вывод, -  и  снова  поместила  свои  очки  на  переносицу. -  Курицу  вы  ловить  не  собираетесь?  Я  так  понимаю?  Правильно? –  тут   голос  её  стал  строже.
     Я  посмотрел  на  Визидора.  Он  пожал  плечами,  давая  понять,  что  он  согласен  отправиться  на  охоту,  ещё  он  скрестил  свои  ноги  и  руками  изобразил  половину  фашистского  знака,  а  я  вспомнил,  что  мне  же  тоже  нужно  было  чем-то  ещё   накормить  мою  Лену.
-  Нет,  мы  пойдём  на  охоту! -  решительно  заявил  я.
-  Ну,  тогда  идите, -  согласилась  Венера  Петровна  и  потянула  на  себя  дверь.
Я  тоже  потянул  её  дверь  на  себя  и  ещё  раз  подтвердил: -  Мы  поймаем  вам  курицу!  Вы  не  сомневайтесь.  Курица  будет,  что  надо.
Венера  ещё  сильнее  притянула  к  себе  свою  дверь: -  Вот  и  хорошо,  идите,  мои  герои,  идите.
Я  напряг  все  мышцы,  и  дверь  снова  пошла  ко  мне: -  Бульончик  будет  хороший,  я  это  уже  сейчас  представляю,  как  мы  будем  обгладывать  эти  чудесные  белые  косточки. … Одна  ножка  мне! -  сразу  предупредил  я  Венеру,  чтобы  потом  не  было  вопросов.
-  Это  мы  ещё  посмотрим, -  упёрлась  всем  весом  Венера.
-  Мне  жену  ещё  нужно  накормить, -  тянул  я  на  себя.
-  Какую  жену?! -  возмутилась  Венера. -  Пусть  она  сама  себе  курицу  ловит.
-  Она  не  может! -  с  отчаянием  я  бросил  в  Венеру  Петровну.
-  Объясни  нормально  почему,  а  не  кричи  здесь  на  меня.
-  Она  прикована  к  постели.
-  Бедный  мой  мальчик,  -  немного  отпустила  Венера  дверь. -  Стоп! -    снова,  что-то  вспомнила  она. -  Я  же  вам  всего  не  рассказала.  Обратно  забыла  и  чуть  вас  на  верную  смерть  не  отправила.
-  Что  ещё  за  новости  на  нашу  голову? -  Визидор  делал  поклоны  и  вытирал  и  без  того  чистые  ботинки  о  коврик  и  стены.
-  Подождите! -  сказала  Венера  Петровна  и  отпустила  дверь  совсем. -  Я  принесу  вам  одну  нужную  вещицу.  Она  вам  поможет, -  Венера  ушла  к  себе  в  квартиру,  но  уже    через   несколько  минут  она  вернулась  обратно   с  белой  пластмассовой   мыльницей  в  руках. -  Вот! -  протянула  она  мне  мыльницу.
-  Что  там? -  Визидор  протянул  руку,  чтобы   посмотреть,  что  же  мне  вручила  Венера.
Но  Венера  решительно  отвела  его  руку  в  сторону: -  Тебе  нельзя!  Пусть  у  него  будет.  Это  очень  ценная  вещь,  а  у  тебя  руки,  как  у  алкаша  трясутся.  Ты   её  выронишь  ещё  где-нибудь.
-  Что -  мыльница?  -  удивился,  заглядывая  через  моё  плечо,  Визидор.
-  Да,  мыльница!  Вы  же  не  знаете  всего.  Когда  все  люди  ушли,  то  остались  в  городе  только  одичавшие  стаи  ментов.  Им-то  податься  вообще  некуда  было,  вот  они  здесь  и  носятся,  особенно  ночью  нападают  и  между  собой  ещё  грызутся.  А  муж  мой  нашёл  одно  противоядие  от  них.
-  Вы  замужем?! -  ещё  больше  удивился  Визидор.
-  Да,  я  была  замужем! … Но  он  погиб.
-  Простите!  Я  не  знал, -  извинился  Визидор,  отдавая  честь  двумя  руками  сразу.
-  Он  у  меня  был  очень  крупным   учёным.  Ещё,  когда  никто  не  ушёл  из  нашего  города,  но  уже  все  собирались.  Его,  как-то   неожиданно  вдруг  вызвали  в  баню  ночью  и  там  поставили  ему  задачу  государственной  важности.  Он  ещё  принёс  мне  оттуда  письменное  подтверждение,  чтобы  я  чего-то  плохого  не  подумала.  Там  было  сказано: « Слышь,  ты,  чудило!  Короче!  Менты  совсем  оборзели  и  уже  даже  нас  перестали  уважать,  суки.  Поэтому,  мы  здесь  так  порешили,  подумали  и  нашли  консенсус,   что  дадим  мы  тебе  всего  неделю  срока,  чтобы  ты,  хорёк  облезлый,  нашёл,  какое-нибудь  противоядие  от  них  для  нас.  Иначе  мы  тебе  бородёнку  твою  вырвем,  и  очки  ещё   разобьём,  либеральная  твоя   рожа. 
                С  уважением!  И  передавай  привет  своей  бабе!». 
    Видите,  и  про  меня  не  забыли. … Печать  там  ещё  была  и  две  подписи  рядышком.  Так  получалось,  что  нужно  было  в  кротчайшие  сроки   найти   хоть  какое-то  противоядие  против  этих   продажных   ментов.  Причём  задача  ещё  была  осложнена  тем,  что  противоядие  должно  было  действовать  избирательно  и  не  выходить  из-под  контроля  определённых  лиц,  поставивших  эту  конкретную  задачу.  Мы  повесили  в  рамке  на  стену  это  послание,  и  мой  муж  тут  же  принялся  за  работу.  Он  работал  с  таким  вдохновением,  с  таким  приливом   сил  от  оказанного  высокого  доверия,  что  у  него  даже  не  оставалось  времени  на  еду.  Какая-то  сила  поддерживала  его  изнутри.  Он  был  неплохим  химиком,  да  и  в  других  науках  разбирался  не  хуже.  Вся  наша  квартира  превратилась  в  какую-то  лабораторию  и  библиотеку  одновременно.  Везде  были  книги  и  справочники.  Столы  были  уставлены  пробирками  и  другими  химическими   приспособлениями,  как  называются  которые,  я  даже  и  не  знаю.  Всё  кипело  и  булькало.  На  стенах  висели   какие-то  графики  и  таблицы.  Бумаг  было  столько,  что  я  иногда  только  по  их  шевелению  понимала,  что  мой  Игорёша  не  спит,  а  продолжает  работать … и  работать.  Каждый  день  он  придумывал  новый  состав,  и  выбегал  с  ним  на  улицу,  чтобы  тут  же  его  испробовать  в  реальных  условиях.  Но  всегда  возвращался   сильно  избитым.  И  тут  же  его  снова  осеняла  новая  идея,  и  он,  несмотря  на  свои  побои  и  раны,  бросался  колдовать  над  новым  более  сильным  составом.  Так  продолжалось  почти  всю  неделю.  К  концу  недели  я  уже  смирилась,  и  почти  перестала  кашлять,  чихать  и  плакать  от  запаха  резких  реактивов.  В  последний  день,  когда  уже  завтра  наутро  нужно  было  представить  своё  изобретение,  Игорёша  был  весь  в  каком-то  нехорошем,  подавленном  состоянии.  Видимо,  он  понимал,  что  не  в  силах  справиться  с  поставленной  задачей.  Он,  как  всегда  взял  свой  очередной  состав  в  пробирке,  и  обречённо  пошёл.  Перед  своим  уходом,  он  обернулся  и  посмотрел  на  меня.  Я  не  смогла  выдержать  этого  взгляда  беспомощного  ребёнка,  который  понимал,  что  ничего  хорошего  уже  не  будет.  И  он,  как  мог,  извинялся  передо  мной  этим  жалким,  просящим  прощения,  взглядом  обречённости. …   
    Я  прождала  его  весь  день.  Он  всё  не  возвращался.  Хотя  в  прошедшие  дни  ему  хватало   всего  каких-то  пару  часов,  чтобы  испытать  свой  состав  и  вернуться   домой.  А  тут,  его  всё  не  было. …  Когда  уже  совсем  стемнело,  я  услышала  очень  тихий  стук  в  нашу  дверь,  какое-то  странное  царапание.  Я  бросилась  к  двери,  открыла  её,  и  увидела,  что  у  порога  весь  истерзанный  лежит  мой  Игорёша.  На  нём  не  было  живого  места,  но  глаза  и  губы  его  улыбались.  Он  тянул  ко  мне  свою  руку,  в  которой  и  была  зажата  эта  мыльница  с  маленьким  обмылком  внутри,  и  шептал: - «Я  нашёл  её!  Я  всё-таки  нашёл  это  средство!   Это  оно,  милая.  Мне  помогли». 
Я  попыталась  втянуть  его  внутрь,  но  он  остановил  меня: - «Не  нужно,  милая.  Не  нужно.  Я  хожу.  Меня  очень  сильно  избили  сегодня.  Но  ты  послушай  и  передай  всё,  как  я  скажу.  Обязательно  всё  точно.  Мой  состав  оказался  снова  негодным.  Меня  избили.  Били   сильнее,  чем  обычно.  Видимо,  я  их  достал  уже  за  неделю.  И  вот. … М-м-м! … Когда  я  полз  уже  домой,  вдруг  из-под  земли  предо  мной  вылезла  рука  с  этой  самой  мыльницей.  И  глухой -  подземный  голос  произнёс: – «Держи,  бедолага!  Это  то,  что  вам  нужно.  Нет  уже  сил,  смотреть  на  все  ваши  мучения.  Я  этого  уже  даже  выдержать  не  могу. … Бери  эту  мыльницу!  Она  вам  поможет!  Ей  нужно  только  потрясти». 
    Я  так  и  сделал,  я  полз  домой  и  всё  время  тряс  ею,  она  гремела.  И  представляешь,  меня  никто-никто  не  тронул,  все  проходили  мимо,  как  будто  меня  и  нет. … Это  же  чудо,  милая!».
    С  этими  словами  он  и  умер.  Отошёл  спокойно  с  улыбкой  на  лице. …  А  мыльницу  эту  я  им  так  и  не  отдала.  Зубы  сжала,  и  не  отдала.  В  память  об  Игоре  и   всех  других  крупных  учёных.  Глупость  конечно,  но …  Может,  в  том  и  моя  вина,  что  все  люди  ушли  из  нашего  города.  Может. …  Скорее  всего,  я  в  этом  одна  и  виновата. …  Но  я  не  смогла  им  отдать.  Не  смогла.  Простите  меня,  люди  добрые!  Простите,  если  сможете! …
               
                -:-
               
      Мы  с  Визидором  бежали  в  ночь,  когда  рядом  с  нами  упала  комета.  Визидор  бежал  впереди,  делая  странные  движения.  Я  не  обгонял  его,  высоко  держа  над  головой  белую  пластмассовую  мыльницу,  всё  время,  гремя  обмылком  внутри  её.   Мне  казалось,  что  мыльница  светится  в  моей  руке,  источая   божественный  свет  озарения  вокруг.  Может,  поэтому   и  комета  сбилась  со  своей  орбиты  и  упала  к  нашим  ногам,  привлечённая  светом  мерцающей  Правды  и  Справедливости. …  Я  всё  хорошо  рассмотрел.  Комета  ударилась  камнем  оземь,  а  перевернулась  и  восстала  серым  волком,  который  отряхнул  свою  шерсть,  помочился  на  кучу  битого  кирпича,  обозначив  свои  новые  владения,  и  скрылся  в  темноте  перед  нами.  Волчара  этот  был  невиданной  красоты  и  стати,  с  белым  пятном  на  хвосте.  Серый  одинокий  воин  ночи.  Через  какое-то  время,  я  услышал  грозный  рык,  и  дикий  лязг  зубов  с  воем.   Похоже  - было,  что  наш  серый  воин  схватился   сразу  с  целой  стаей  голодных  местных  волков.   Потом  всё  неожиданно  смолкло.  Мы  с  Визидором  остановились.  Я  мог  видеть  только  небольшой  круг  света,  который  очерчивало  по  раскисшей  земле  с  множеством  волчьих  следов,  свечение  от  мыльницы  в  моей  поднятой  вверх  руке.  Визидор  молча  сгибал  свои  локти  и  коленки  рядом  со  мной,  каждым  новым  движением,  обгоняя  предыдущее.  Мне  понравилось  несколько  его  необычных  движений,  и  я  попытался  их  повторить.  Свечение  заплясало  перед  нами,  и  загремел  обмылок  в  мыльнице.  Но  то  и  было  нашим  спасением,  потому  что  я  из  темноты  впереди   услышал  нарастающий  грозный  гортанный  звук - рычание.  Потом  я  увидел  два  пылающих  глаза  перед  нашим  спасительным  кругом,  и  увидел,  как  волк  в  потрёпанной  генеральской  папахе  встал  на  задние  ноги,  и  обернулся  матёрым,   повидавшим  многое  на  своём  веку,  генералом  с  чужим  оторванным  волчьим  хвостом  в  своей  руке.  Я  сразу  узнал  этот  хвост.  Этот  хвост  был  с  белой  отметиной.         
-  Кто  вы  такие? -  грудным  тягучим  басом   спросил  генерал  в  старой  милицейской  форме.
-  Меня  зовут  Егор, -  пропищал  я  в  ответ.  Меня  всего  трясло  от  страха,  и  поэтому  мне  даже  не  нужно  было  принуждать  свою  руку,  чтобы  она  сотрясала  мыльницу  у  меня  над  головой.  За  спиной  генерала  ещё  засветились  парные  огни  глаз,  и  послышались,  какие-то  звуки  и  слабая  речь.    
-  А  тебя  зовут  Визидор, -  сказал  сам  генерал,  понаблюдав  несколько  минут  за  движениями  моего  друга. -  Я  правильно  понял  твой  язык  движений.
-  Правильно,  генерал, -  Визидор  не  останавливался,  а  наоборот  старался,  как  можно  больше  вжать  информации  в  короткий  отрезок  времени.  Ложь,  что  компьютеры   быстрее  человека!  Визидор  зашёлся  в  бешеной  пляске  суставов.  -  Я - Визидор,  –  проводник  чужих  инопланетных  мыслей  и   советов,  но  мой  контакт,  так  получилось – глухонемой   инопланетянин  с  планеты  интеллектуально-упрямых  садистов.  Он  хочет  помочь  нашей  планете  обрести  покой  и  уравновешенность  на  орбите  противоречий. 
-  Я  понимаю  его, -  согласился  с  полученным  текстом  прожжённый  в  самое  сердце  недокуренной  папиросой – жизни,  генерал. -  Телеграфируй  ему  мой  искренний  привет,  и  ещё  передай,  Визидорушка,  что  он,  как  раз,  вышел  на  нужных  для  этого  дела  людей.  Я – генерал  Карпов,  возглавляю  подразделение  ментов-староверов,  не  сдавшихся  и   не покорившихся,  несломленных  людей  чести,  которые  помнят  свою  присягу  и  свой  долг  перед  народом,  и   которые  ни  за  что   не  согласятся  носить  позорное  имя  -  полицай.  Так  и  передавай,  Визидорушка,  открытым  текстом  на  всю  галактику.  Нам  бояться  некого! -  за  спиной  потрёпанного  генерала  послышался  одобрительный  вой,  клацанье  зубами  и  смех.
     Визидор  вычерчивал  каждую  буковку  послания  генерала,  подключив  даже  пальцы  обеих  рук.
-  А  ещё  передай, -  поправил  свой  разодранный  в  лоскуты  китель  генерал. -  Наше  подразделение,  не  смерившись  и  самовольно  уйдя  со  службы,  теперь   обитает  в  районе  брянских  лесов,  и  мы  будем  искренне  рады  любому  контакту  с  интеллектуально-упрямыми  садистами  с  любой  планеты,  если  они,  конечно, -  не  злые.  Потому  что,  на  злых – садистов,  как  и  людей  таких  же,  мы   сами - волки!  -  тьма  за  генералом  ответила  одобрительно-грозным   рычанием.  -  Найти  нас  можно  по  большому  костру  у  западного  края  брянских  лесов  в  каждый  нечётный  четверг  и  каждый  ненастный  понедельник.  Да!  Пусть  ещё  возьмёт  патронов  девятого  калибра,  сколько  там  сможет  войти  в  его  корабль  и  одну  крупную  расчёску,  это – обязательно,  а  иначе  ему  у  нас  и  делать  нечего.  Ждём!  Генерал – Карпов  связь  закончил.
      Визидор  передал  в  точности  всё -  до  последнего  загиба  фаланги  и  замер.  Я - так  удивился  этому.  Это  было  и  понятно,  когда  в  такой перегруженный   всякой  информацией  и  переживаниями  -  день,  как   самый   значительный  из  вашей  жизни,  вас  окружают   неожиданные     движения, и  вы  привыкаете  к  этому,  как -  к  естественной  среде  обитания.  Всякое  изменение  в  пространственно-смысловой   привычке  надежды  на  неизменную - изменчивость  бытия. … Вдруг! … Изменяет   окружающее  вас  пространство.  И  не  под  воздействием   силы   сотворения  в  звуке  или  продолжения  в  движение,  а  просто  остановившись  и   зависнув  в  картинке  полной   высказанности.  Края  -  смыслов, … и  мотивов  поведения.  Всё!  Больше -  ни  одна  буква,  ни  один  загиб  фаланги,  ни  чей  голос -  вам  не  скажут,  чего-то  нового  и  не  потому,  что  нечего  сказать,  а  просто  оттого,  что  вы  всех  достали  уже,  и  кончилось  ангельское  терпение  даже  у  добрых  садистов – карликов. …
    Холодной  дрожью  обдала  меня  такая  вот,  молча - во  все  дырки  её,  действительная  -  действительность. … С  мелкой  дробью  в  мыльнице  над  головою.
  Генерал  сам  поймал  мой  ритм  «ча-ча-ча – обречённых»,  и  его  натренированные  в  брянских  лесах   икры  замелькали  в  рваных  дырах,  когда-то  форменных  брюк  с  отвисшими  лампасами  цвета  свежо выкопанной  моркови: - Ча-ча-ча!  Ублюдки!  Ча-ча-ча! 
   Это  было  хоть  какое-то  решение – ча-ча-ча!  Вняв  нашей  несгибаемости  под  гнётом  всё,  более  немыслимых  экспериментов  и  высочайшей  стойкости  воли,  в  виде -  « А  пошли  вы  все……!  Ча-ча-ча!».  Кто-то  сдёрнул  чёрный  полог  ночи  прямо  у  нас  над  головой  и  заменил  его  совершенно  другим  рисунком  строения  планет  в  астрологических  атласах  предсказаний.  Звёзды  сами  выстроились  в  знак  -  «Ча-ча-ча!».  В  созвездие -  «Ублюдков».  И,  более  чем,  конкретную  туманность – « Все  вы  суки!».  С  такой  иссини  чёрной  махровой  глубиной  проникновения  в  бездонность  мироздания,  как  фона  для  отдельных  звёзд  и  целых  ярчайших  созвездий  -  горстями  брошенных  в  бархат. …               
-  А  вы  куда  сами? -  как  бы  невзначай   спросил  генерал  у  нас,  вычерчивая   фигуры  -  «ча-ча-ча»,  но,  не  решаясь  к  нам  приблизиться.
-  Нам  нужно  обязательно  поймать  курицу, -  простонал  я,  отводя  взгляд  от  соблазняющего, - меня  или  Визидора,  я  не  мог  этого  понять, - генерала. – Для  нас  это  теперь  самое  важное.  Это  вопрос  нашего  выживания  в  брошенном  всеми  городе.  Но  мы  не  знаем,  где  её  искать  ночью  среди  этих  развалин.
-  Курицу? -  переспросил  генерал,  замерев  в  полу-шпагате.
  Я,  не  опуская  руку  с  чудодейственной  мыльницей,  только  при  помощи  второй  свободной  руки,  изобразил  своим  телом   курицу,  как  учила  нас  Венера  Петровна  из  созвездия  «Брошенных   женщин».
-  Здесь  вы  её  не  найдёте, -  отрезал  предводитель  ментов-староверов. -  Здесь  вообще  уже  ничего  живого  не  осталось.
  И  тут,  мой  приятель – Визидор  снова  вышел  на  прямой   контакт  с  иным   разумом,  видимо,   принимающим  наши  убогие  мыслишки  на  любом  расстоянии.  Визидора  снова  затрясло  в  знаках  и  символах  подсказок  правильного  бытия.  Так  как  ответственность  за  проживание  под  звёздами  лежит  и  на  нас.  И  не  у  всех  хватает  терпения  смотреть  со  стороны  на  наше  такое  безвольно-неразумное  поведение,  как  обречённых,  которые  сами  никого  и  не  просили  быть  участниками  всего  это  абсурда  с  планетами  и  звёздами,  а  только  что  и  могут,  так  это -  быть  до  глубины  души  непонятыми  в  своём  стремлении  к  совершенству. …  И  дикими  от  этого  переживаниями  на  сотни  лет  назад,  ища  там  причины  своего  теперешнего  незавидного  положения. …
  Генерал  стал  переводить  с  инопланетных  знаков  на  простой,  понятный  для  всех   язык:  -               
   Решение  вашего  вопроса  совсем  близко.  Отбросьте  всякие  предрассудки  и  прямиком  направляйтесь  в  баню.  Там  остался  единственно-разумный  центр  мироздания  в  вашем  запутанном  мире  сомнений  и  обид.  Только  люди,  управляющие  этим  общественно-полезным  учреждением,  смогут  вам  указать  на  единственно  верную  дорогу  жизни  и  место,  где  ещё  можно  найти  себе  и  другим - курицу.  Они -  избранные  из  самых  избранных  и  отобраны,  из  тех,  кто  вообще,  когда-либо  участвовал  в  избрании  на  честных  выборах  в  вашем  представлении,  как  части  неразделимо-общего  и  цельного  понятия  большинства.  Не  давайте  у  себя  отбирать  отбор  избранных,  лучше  доверьте  это  другим.  Сопротивляйтесь,  прежде  всего,  себе – через  безумно-преданное  доверие  отбирающим  отборных  избранных  для  вас  же  и  вашего  блага.   Достижение,  которого  всегда  является  неизменным  итогом  всех  выборов  из  представленных  кандидатов  для  выборов,  что  поистине  является  сакральным  событием   с  определённым  интервалом,  в  котором  проводятся  выборы.  Смелее!  Смелее!  Ваш  выбор  правилен.   Не  нужно  сомневаться  в  своём  выборе.  Только  там  вы  и  найдёте  всё,  что  вам  нужно.  Достигните  этого.  Старайтесь  достигнуть  недостижимого,  ни  на  минуту  не  забывая  о  достигнутых  прежде   достижениях,  опираясь  на  которые  только  и  можно  достичь  недостижимых  вершин  своего  сознания.  Которое  само  и  подскажет  вам,  где  же  можно  найти,  наконец-то,  эту   курицу.  Не  верьте  никаким  утверждениям,  что  придёт  добрый  дядя  из-за  границы  вашего  сознания  и  поможет  поймать  вам  эту  курицу.  Не  ограничивайте  своё  сознание  границами,  навязанными  вам  из-за  границы.  Граните  лучше  его  сами,  как  алмаз!  Только  вы  сами,  опираясь  на  свой  безграничный  разум  и  опыт  предков,  который  теперь  стараются  все  забыть  и  замолчать,  сможете   сделать  единственно  правильный  выбор  из  того,  что  можно  выбирать,  не  ограничивая  себя  в  выборе  в  дозволенных  границах  выбора,  которые,  если  честно  разобраться, -  безграничны.  Ибо - не  имеют  предела -  ни  к  расширению,  ни  к  сужению  понимания,  чего  же  вы  на  самом  деле  хотите  достичь  в  ближайшие  пять,  десять  и  даже  сто  миллионов  лет,  конечно,  после  того,  как  поймаете  свою  курицу.  Всё  в  ваших  руках. …
    Это  было  -  всё.  Генерал  даже  немного  устал,  переведя  всё  на  одном  дыхании,  но  был  весел: -  Вот  же,  как  всё  точно  сказано.  В  самую,  что  называется  тютельку.  Так  только,  конечно,  высшие  существа  могут.  Нам  такое  трудно  самим.  Хотя,  был  один  человек  очень  близко.  Почти  подобрался  уже,  но  времена  изменились.  Это  я  про  одного  мне  знакомого  замполита  вам  рассказываю.   Вот  же  умел,  собака,  так  вывернуться,  что  и  за  язык  его  не  ухватишь.  Мог  на  спор! ..  На  ящик  водки - три  часа  языком  молотить  без  всякой  там  темы.  Я  сам  ему  три  ящика  проиграл.  И  не  жалко!  За  такое  искусство …  это  вам  что!  Сила!
-  А  где  эта  чудесная  баня  вы  знаете?  -  спросил  я  у  генерала.
    Генерал,  видимо,  по  привычке  скомандовал: -  «Вперёд!»,  и  мы  пошли  вперёд,  куда  указал  нам  генерал.  Вы  знаете,  хотя  наша  компания  и  была  более  чем  странной,  но  от  этого  простого  и  уверенного  приказа -  я  почувствовал  у  себя  внутри  огромное  большое  и  тёплое  чувство  сопричастности  к  этим  словам – «Вперёд!».  Значит,  и  я  имею  к  этому  самое  непосредственное  отношение.  Я  тоже  часть  этого  большого  и  главного.  И  мне  повезло.  Другие  же  могут  вообще  за  всю  свою  короткую  жизнь  ни  разу  так  и  не  услышать – «Вперёд!».  Ждать,  хотеть,  надеяться,  но  так  и  остаться – «ни  с  чем».
   И  от  этого  переполняющего  меня  восторга,  рука  моя,  которая  сотрясала  мыльницу,  и  уже  изрядно  затекла  и  устала,  вновь  обрела  прилив  доселе  невиданных  сил  к  простому  действию -  сотрясать  и  вести  за  собой  других.  Визидор  выглядел  намного  хуже  меня,  сказывалось  дикое  перенапряжение  от  последнего  всплеска  мощного  излияния  мыслей,  переданных  им  до  последнего  слова;  плечи  его  поникли  и  руки  болтались  плетьми,  но  и  его  жалкую  фигуру,  гнало  вперёд  это  -  «Вперёд!»,  он  трусил  рядом  со  мной.  Генерал  вырвался  чуть  дальше   и  вёл  нас  всех  за  собой,  крутя  над  своей  головой  волчьим   хвостом  с  белой  отметиной.   Ничто  нас  в  этот  момент  не  могло  испугать  или  остановить.  Нас  гнала  вперёд  врождённая  вера  в  силу  общего  побуждения  к  достижению  неведомой  нам  цели.  Мы  шли  напролом,  не  сворачивая.  Всё,  что  попадалось  на  нашем  пути,  генерал  сметал  и  отбрасывал  гортанным  криком  предостережения,  впаянном  силой  воли  в  одну  фразу: - «Пошли  на  хрен!».   Мы  преодолевали  кучи  мусора  и  камня,  ямы  и  канавы.  Бродячие  коты,  не  успев  разбежаться  в  разные  стороны  под  нашим  напором,  просто  высоко  подпрыгивали  вверх,  раскинув  в  стороны  свои  лапы,  освобождая  нам  дорогу.  «Пошли  на  хрен,  коты!».  Город  был  пуст  и  безлюден,  но  у  пивного  киоска  три  мужика,  на  всякий  случай,  всё  же  ждали  свежего  пива.   «Пошли  на  хрен,  мужики!  Пива  не  будет!».  Не  знаю  от  чего,  но  мужики  сделали  точно,  как  и  коты.    Потом  мы  спустились  к  реке  и  поплыли.  Генерал  напористо  пошёл  сажёнками.  Я  упрямо  грёб  одной  рукой,  держа  высоко  в  другой  руке  мыльницу.  Визидор  барахтался  по-собачьи  за  мной.  Остальные  плыли – кто  как.  Чёрную  массу  ночи,  сливавшуюся  с  рекой,  разрезал  впереди,  как  гудком  парохода,  давая  нам  всем  ориентир,  решительный  генеральский  голос:  - « Пошёл  на  хрен,  карась! …  Пошло  на  хрен,  бревно!».  Потом  мы  услышали  глухой  металлический  удар  и  снова: - «Пошёл  на  хрен,  пароход!». …
      Наконец-то  мы   выбрались  из  воды  и  поднялись  на  полого-длинный  берег.  За  ним  же  было  всё  по-другому,  совершенно  не  так.  На  том  берегу  нас  ожидало  утро.  И  в  растянуто-далёкой   перспективе  наших  ожиданий,  мы  увидели  впереди  на  высоком  холме  высоко-монументальное  здание  центральной  бани  с  величественной  колоннадой  и  широкой  мраморной  лестницей,  ведущей  во  чрево.  В  небе  над  баней  вспыхивали  всякие  разноцветные  всполохи,  чем-то  отдалённо  напоминающие  северное  сияние  и  городскую  рекламу.  В  фиолетовых,  красных  и  жёлтых  тонах  кипело  небесное  варево  над  строгим  готическим  куполом.  Молнии  били  по  краям,  обрамляя  картину,  но  дождя  не  было.  Из  небытия,  через  поле – к  вратам  бани  тянулась  нескончаемая  очередь  хмурых  и  серых  людей.  Но  с  той  стороны  они  выходили  пышущие  чистотой  и  радостью.  И  тут  же  попадали  в  солнечный  свет,  чтобы  тело  и  душа  могли  обсохнуть.
   Генерал  занял  очередь,  но  это  не  было  решением  проблемы.  Все  понимали,  что  мы  должны  спешить.  Очередь  продвигалась  очень  медленно  и  нудно.  Так,  с  таким  ритмом  ожидания,  не  возможно  решить  ни  одной  поставленной  задачи.
   Генерал  обратился  к  очереди  по-хорошему: -  Люди,  я  понимаю,  что  вы  все  спешите,  как  можете,  чтобы  попасть  в  баню.  Это – хорошее  стремление  нормального  человека,  рассчитывающего  только  на  свои  силы. … Но,  поймите  и  вы  нас.  Нам  действительно  нужно  очень  срочно  попасть  туда.  Это  дело  государственной  важности. …
    Вся  очередь  неожиданно  зашлась  смехом,  рассыпалась  на  какой-то  момент,  все  прямо  укатывались,  катаясь  по  земле  недалеко  от  своего  места  в  очереди,  но  потом  все  совладали  с  собой  и  снова  вернулись  в  строй.   И  всё  продолжилось  в  том  же  хмуром  ритме  дальше,  убивая  всякую  нашу  надежду  на  скорое  решение  вопроса.
-  Нет,  я  не  понимаю  этих  гражданских, -  в  сердцах  признался  генерал  из  староверов. -  Так! – зычно  гаркнул  он  над  расшатанным  строем. -  Р-р-равняйся!!! … Смирно-о-о!!! …  Рассчитайся!  -  и  сам  пошёл  вперёд  вдоль  очереди,  отсчитывая  всех  по  одному. -  На  золотом  крыльце  сидели;  царь,  царевич,  король,  королевич,  сапожник,  портной.  Кто  ты  будешь  такой?  Говори  поскорей,  не  задерживай  добрых  и  честных  людей, -  у  того,  в  кого  упирался  генеральский  перст  на  последнем  слове – «людей».  Генерал  ещё  дополнительно  спрашивал -  « Ну,  и  кто  ты  будешь  такой?», -  спрашивал  он  это,  больше  для  установленного  порядка,  потому  что  всё  равно,  не  дожидаясь  ни  от  кого  ответа -  сразу  бил,  рассчитанного  по  всем  статьям,  прямо  в  морду.  Чем  и  сокращал  очередь  с  одной  стороны,  а  с  другой – позволял  нам  самим   продвигаться  вперёд  вне очереди,  как  его  преданной,  и  понимающей  всё,  свите.  Так,  худо-бедно,  затратив  много  сил  и  времени,  но  мы  всё-таки  добрались  до  заветных  входных  дверей  бани.  Нам  всем  для  чего-то  поставили  по  печати  на  лоб.  И  на  всякий  случай  ещё  откатали  у  всех  отпечатки   пальцев.  Дальше  нас  ждал  широкий  холл  с  разными  яствами  и  напитками  на  столах  вдоль  прохода  в  помывочное  отделение.  За  столами  всем  распоряжались  молоденькие  приветливые  барышни  в  мини  юбках  и  кофточках  с  очень  большим  декольте.  Всё  было  так  пышно  и  соблазнительно,  что  даже  у  меня  сразу  закружилась  голова.  Визидор  прямо  окаменел  у  одного  из  столов.  Совсем  миниатюрная  и  хрупкая  девушка  жеманно  протягивала  ему  заморский  коктейль  в  стакане  с  трубочкой  и  зонтиком,  а  он  замер  и  смотрел  только  на  неё,  не  замечая  больше  ничего  вокруг.   Я  же - не  знал,  на  что  мне  решиться  и  что  мне  выбрать.  У  меня  всё  ещё  немного  кружилась  голова.  Рядом  со  мной  генерал  не  терял  времени  даром  и  поднимал  уже  пятый  тост  гранёным  стаканом – « За - ВДВ!»,  а  я  всё  медлил.  Тут  ко  мне  подскочил  со  стороны  весь  в  белом  прожжённый   банщик  с  простынёй  через  руку: -  Вы  мыться-то  собираетесь?  Могу  кое-что  предложить  вам  для  этого  дела.  Хотя  вижу,  что  мылом  вы  сами  запаслись, -  он  стрельнул  глазами  на  мою  поднятую  руку,  в  которой  я  всё  ещё  сжимал  мыльницу. -  Это  вы – молодца!  Правильно!  Но! … Если  хотите  отдельный  кабинет  с  девушкой? -  заговорщицки  подмигнул  он  мне. -  Я  могу  это  быстренько  вам  всё  устроить.  Там  на  втором  этаже.  Это  у  нас  для  особо  почётных  гостей.  Пользуйтесь!  Нам  не  жалко  для  хорошего  человека.  Вы  же  хороший  человек.  Это  сразу  видно.  Давайте,  я  подержу  пока  вашу  мыльницу, -  и  он,  как  кошка  прыгнул,  чтобы  вырвать  у  меня  из  руки  нашу  последнюю  реликвию.
   И  тут  я  понял  всю  ложь  и  коварство  этого  прожженного  банщика. …
Генерал,  в  это  время,  уже  обнимал  какого-то  банкира  и  салютовал  полным  стаканом  -  « За – ВТБ!».  Визидор  всё  ещё  таял  в  огромных  и  бездонных  глазах  юной  барменши,  в  общем-то,  всем  было  наплевать  на  судьбы  страны,  а  я  был  вынужден  принимать  единственно  верное,  судьбоносное   решение -  отдавать  или  не  отдавать -  то,  что,  может  быть,  и  осталось  для  нас  последней  надеждой,  что  ещё   давало  хоть  какой-то  шанс  на  спасение.  И  в  чём  оставался  хоть  какой-то  понятный  для  нас  смысл.  Это  был  последний  из  оберегов  всего  человечества.  Простая  пластмассовая  мыльница  с  маленьким  обмылком  была  ничуть  не  хуже  амулета  из  куриной  лапки.  « Вот  оно  всё  и  сошлось!», -  отчётливо  понял  я.  Всё  сложилось  в  одну  ясную, как  день  картину -  «Пустой,  разрушенный  от  человеческой  усталости  и  безнадёги  город,  брошенные  сами  собой  люди.  Беспросветная  глупость  и  идиотизм  окружающего  нас  наполнения  жизни.  Расщепленное  сознание  неспособное  ничему  сопереживать  и  сострадать.  Дикая  усталость  и  обречённость.  Непонятное  желание -  поймать  курицу.  Мыльница,  как  амулет.  Длинная  очередь  в  баню. … И   амулет -  куриная  лапка. … И,  только  после –  «А   «нахрена»  мне  это  всё  надо?!  «НАХРЕНА»?!!».  Всё  понеслось  в  обратном  порядке -  Курица,  её  куриная  лапка,  как  амулет.  Мыльница,  как  последнее  достижение  инновационного  разума,  расщепленного  очередной  модернизацией  от  дикой  усталости  обречённых  слушать  идиотизм  пустоты  лишённой  сострадания  к  себе подобным   тварям  без  всякой  надежды  понять  других.  Глупость  истории,  как  мерила  бесчеловечного  обретения  гордости,  вцепившегося  в  нас  дикого  превосходства  цифр  над  простой,  как  куриная  лапка,  обычной  жизнью. - «НАХРЕНА?!!!!!» …
-  Отдай,  сука! -  зло  шипел  банщик,  повиснув  на  моей  руке. -  Это  не  твоё!  Отдай,  гад,  мыльницу!  Забыл?  Она  тебе  не  по  рангу.  Не  вышел  рожей,  козёл,  мозги   нам  редуцировать!
    Я  попытался  его  скинуть,  но  он  крепко  вцепился.  Я  стал  вращаться  вокруг  своей  оси  и  раскручивать  банщика.
   Генерал  опомнился  от  тостов  и  зычно  рыкнул: -  «Ча-ча-ча,  господа!  Танцуют  все!  Жюри,  прошу  занять  свои  места!»
    Соревнования  по  танцам  продолжались  до  следующего  утра.
Мы  с  банщиком  заняли  первое  место,  хотя  и  проиграли  в  медленном  фокстроте,  но  потом   собрались,  отбросили  стыд  и  совесть  и  выдали  такую  оголённую  босанову,  что  даже  очередь  в  баню  замерла  от  восторга  перед  большим  экраном.  На  втором  месте  оказался  генерал  с  банкиром.  Они  ровно  прошли  все  соревнования;  не  отставая  и  не  вырываясь  вперёд.  Они  больше  брали  хорошо  поставленной  мимикой  лица.  Ну,  а  третье  место  по  зрительскому  голосованию  досталось  Визидору  и  барменше,  которые  так  и  простояли,  как  голубки,  все  соревнования  на  одном  месте,  обнявшись. …               
     Мы   получили  заслуженный  приз-статуэтку,  и  можно  было  идти  париться  в  парную,  которая  дышала  нам  навстречу  всей   памятью  обоняния   детства.  Ох,  как  же  мы  «рубили»  себя  и  других  вениками -  от  всей  души  и  радости  очищения,  до -  лютой  ненависти.  Это  банное  побоище  будут  ещё  долго  вспоминать  наши  потомки.   Мы,  почему-то,  не  договариваясь,  разомкнулись  на  две  почти  равные  когорты.  Шайки  нам  заменили  щиты,  а  веники  виртуально,  под  воздействием  силы  всех  мыслей,  обратились  мечами.  И  пошла  сеча,  сочетая  в  себе  полезное  с  приятным.  Если -  кто  падал,  его  топтали  ногами  по  спине,  делая  массаж,  и  заливали  густой  мыльной   пеной  сверху.  Нам  равных - нет,   в  такой  изобретательности,  оправдывать  потери,  не  теряя  своего  лица!  Пены  было  много  и  везде.  Банщик  совращал  воинов - уставших,  махать  мечом  за  правое  дело,  пивной  пенной  шапкой  над  полным  бокалом: 
-  Остыньте,  братья,  от  ратных  дел!  Срубил  две  головы -  попил,  поел! …
    Своё  пузо -  не  обуза!   Так  нам  завещал  Кутузов! -  прибаутил  и  балагурил   банщик,  веселя   мастеров  двуручных  мечей  и  топоров.
Меня  он  точно  соблазнил   этой  белой  и  мягкой  пеной.   Я  бросился  к  нему,  забыв  о  долге  и  чести,  сломав  боевой  строй  и  оставив  своих   верных  товарищей.   
-  Молю,  один   глоток!  Всего  один!  Меня  терзает  жажда!  И  нет  от  этого  спасенья!   Тебя  я  умоляю,  добрый   банщик! -  вскричал  я  так – нарочито  вычурно,  чтобы  хоть  как-то  оправдать  свой  подлый  поступок  и  протянул  в  порыве  к  его  бокалу  свои  руки.
-  Отдай  мне  мыльницу, -  сказал  мне  банщик  тихо. -  И  пей  божественный  напиток … сей, -  прочёл  с  бумажки  банщик,  явно  не  свои  слова.
Я  протянул  ему  эту  злосчастную  мыльницу,  так  как  был,  просто  сломлен  и  раздавлен  обстоятельствами.  Я  понимал,  что  этот,  на  первый  взгляд,  мелкий  проступок,  может  иметь  далеко  идущие  последствия.  И  полностью  может  изменить  раскладку  сил  в  мировом  господстве.  Ведь,  всегда  всё  начинается  с  обычной  мелочи,  которая  даже  может  быть  недостойна  упоминания  в  каких-либо  исторических  хрониках.  И  потом,  в  последствии,  не  одна  сотня  почётных  историков  зайдётся  ещё  в  похожих  на  правду  конвульсиях,  доказывая  свою,  единственно  верную  теорию,  полностью  объясняющую  причины   происхождения   этих  страшных  событий.  На  самом  деле,  не  зная  того,  что  причиной  всего  была  обычная,  стеклянная,  с  крутыми  боками – кружка  пива,  которую  я  страстно  опрокинул  в  себя,  и  осушил  за  пару  жадных  глотков – «Уф!».  Обливаясь,  и  смакуя  каждый. …  Да,  ещё,  я  успел  подумать – « А  пошли  они  все  на  хрен! … Я  пить  хочу». …
Утолив  жажду,  и  отерев  оставшуюся  на  губах  пену,  можно  было    подумать  и  о  своей  роли  в  мировой  истории.  Банщик,  этот – пропахший  простынями,  продажный   наймит   верховной   власти,   уносил  ноги  с  моей  мыльницей,  а  я  просто  закричал: -  На-а-аших  бьют!
И  такая  жестокая  сеча   тут  же  прекратилась.  Генерал-старовер,  доселе  нещадно  избивавший  с  двух  рук,  крутящегося  под  ним,  как  змея,  банкира,  протянул  тому  свою  руку,  но  уже -  помощи,  и  тоже  сказал: -  Вставай,  пойдём,   там - наших  бьют! 
-  Где? …  Где? … Где? -  встрепенулся  и  весь  остальной  народ,  смывая  пену.
-  Там! -  указал  Визидор.  После  того,  как  смог  выбраться  из  кучи  поверженных  тел,  во  время,  уловив  новое  направление.
-  Он,  сука,  у  меня  подлостью  мыльницу  выманил, -  сказал  я  с  надрывом,  когда  меня  все  окружили. -  На  подлянку  взял,  клянусь!!!
-  Так! -  скомандовал  генерал. -  Слушай  мою  команду!  Тазики  и  веники  оставить  всем  здесь!
Из  толпы  ему  возразили,  видимо  не  все  понимали  серьёзность  и  ответственность  момента: -  Да,  как  же!  Потом  хрен  здесь  что  найдёшь!  Знаем  мы  эту… баню!
 -  Я  сказал – отставить  и … оставить  всё!!!  Кто  не  понял?! -  генерал  обвёл  всех  недобрым  взглядом. -  Пойдём  налегке! … За  мной!
Мы,  ведомые  опытным  генералом,  побежали,  но  не  прямо  за  банщиком,  а  пошли  в  обход,  через  женское  отделение,  так,  наверное,  было  правильнее  и  короче.  Но,  короче, …. 
-  «Ох!  Держитесь,  бабаньки! … Дай,  потру  спинку,  красавица! … А  какие  у  нас  формы!  Ой-ой-ой!  Это  же  с  ума  сойти  можно,  мадам,  от  ваших  бёдер …».
    В  общем,  когда  мы  выскочили  из  женского  отделения  и  уже  почти  настигли  банщика,  тот  из  последних  сил  уходил  по  широкой  мраморной  лестнице,  куда-то  на  чердак.  Нас  осталось  всего  трое -  генерал,  я  и  Визидор. … Историю  творят  единицы,  а  пользуются  потом  все.
        Банщик  юркнул  в  небольшую  дверь   и  скрылся  на  чердаке.  Было  видно,  что  он  с  детства  знал  эту  дорогу,  ведущую  на  самый  верх.
-  Стойте! -  остановил  нас  у  самой  двери  генерал.  Мы  с  Визидором  остановились. -  Нельзя  сходу  входить  в  неизвестное  помещение, -  со  знанием  дела,  объяснил  нам  он. -  Нужно  придумать,  что-то  неожиданное,  что  бы  могло  сбить  с  толку  противника.
-  А  давайте  сделаем  вид,  что  мы  просто  пришли  на  экскурсию, -  предложил  Визидор.
-  Дельная  мысль, -  согласился  генерал  и  легонько  постучал  в  дверь.  Нам  никто  не  ответил.  Тогда  генерал  спросил. -  Мы  на  экскурсию!  Можно?
-  Входите! -  ответили  нам  из-за  двери.
    Мы  скромно  вошли  в  дверь.  Нам  открылся  в  полутьме,  в  общем-то,  всем  с  детства  знакомый  вид  чердака;  деревянные  стропила,  паутина,  балки,  покрытые  вековой  пылью.  Под  ногами  хрустел  песок  и  ещё  что-то.  Там  же  были  разбросаны  старые  вещи  в  беспорядке;  парочку  матрасов,  трёхколёсный  детский   велосипед,  газеты,  тумбочка  с  оторванной  передней  дверкой,  стул  без  ножек,  на  котором  лежала  засохшая  мёртвая  крыса,  и  ещё  всякая  другая  бесформенная  гадость.
В  дальнем  конце  чердака  горел  свет.  Это  была  не  очень  мощная  лампочка,  болтавшаяся  просто  на  проводе.    В  торце  чердака  светился  огромный  экран   в  несколько  метров  высотой  и  шириной.  Перед  ним  на  помосте,  спиной  к  нам  стоял  тщедушный  человечек.  Весь  опутанный  какими-то  проводами  с  прикреплёнными  на  теле  датчиками.  Сбоку  от  него,  преклонив  одно  колено  и  опустив  голову,  замер  банщик,  он  протягивал  в  своих  руках,  как  дар,  нашу  мыльницу.  Но  человечек  в  проводах  не  обращал  на  это  никакого  внимания.  Он  поднимал   одну  из  своих   рук  вверх  с  поднятым  указательным  пальцем  и  еле  слышно  произносил: -  Я  полагаю,  что  пока  рано  вам  об  этом  думать.  Не  пришло  ещё  время.  Я  потом  решу – когда. … Здесь  вот  нужно  добавить,  добавить.  Это  мы  такс-с  сделаем. …  А  тут  вот – это,  пусть  они  ещё  понервничают. … Это  хорошо  у  меня  получилось.  Это -  радует. …
   На  экране  в  ответ  на  слова  этого  человека  вспыхивали,  какие-то  быстро-сменяющиеся  картинки;  паровоз,  крутящиеся  колёса,  взрывы  в  голой  степи,  водопады  гидроэлектростанций,  стартующие  в  космос  ракеты,  падающий  из  окна  небоскрёба  человек,  рождение  ребёнка,  пара  красных  женских  туфель  на  каблуках-шпильках,  белый  медведь  и  другое….
   Я  не  смог  бы  оторваться  от  этого  зрелища,  если  бы  меня  не  толкнул  в  плечо  генерал,  и  не  показал  глазами  на  Визидора.  Визидор  снова  начал  передавать  нам  какие-то  знаки  при  помощи  рук,  ног,  пальцев, головы  и   языка.  Ещё  я  рассмотрел,  что  вокруг  помоста  просто  так  прогуливалось  с  десяток  упитанных  куриц,  клюющих  что-то  с  песка.
-  Так  вот  оно  что,  люди! -  вырвалось  у  меня.
Но  меня  мягким  голосом,  не  оборачиваясь,  попросили: -  Не  нужно  шуметь,  не  мешайте.  Если  вы  пришли  в  эту,  неизвестную  вам   жизнь,  на  экскурсию,  то -  просто  стойте  и  молчите.
Банщик,  не  меняя  своей  позы,  прошипел  снизу: -  Это  же  самый-самый … серый  кардинал.  Вы  что  с  ума  все  сошли?  Не  понимаете,  что  он  может  с  вами  со  всеми  сделать?
    Тут  уж  не  выдержал  генерал: -  Кто-кто  это? … Какой - серый?   Что  нам  этот  серый!  Я  волков  зубами  рвал!  Нам  хоть  серо-буро-малиновый!  Я-то  думал,  что  нам  действительно  высший  разум  сигналы  шлёт.  А  тут  такое,  прости  господи,  в  чём  душа  только  держится  без  проводов.   И  я  его  обязан  слушать  и  исполнять  всё?!  Слушать  весь  этот  бред  сивой  кобылы?!  Я  же -  мент  до  мозга  костей  от  старой  веры!  Вы  это  понять  можете?  Я  своей  веры,  как  держался,  так  и  не  отступлю!  Вот  тебе  звезда  во  весь  лоб!  И  тебе – «укутанный» - сейчас,  как  звездану,  падла  мелкая!  А  ну,  гони,  мыльницу  нашу! …
    Человек  у экрана  даже  не  вздрогнул  от  оскорбительной  бури  слов  генерала,  а  так  же  тихо,  как  и  раньше  сказал: -  Пошли  на  хрен  отсюда.
-  Хорошо, -  сразу  же  согласился  генерал  и  попятился  задом  к  выходу,  таща  и  нас  с  Визидором  за  собой. -  Простите,  что  побеспокоили.  Сами  понимаете,  всякое  бывает,  находит. … Можно  уточнить? -  ещё  спросил  у  самой  двери  генерал.
-  Что  вам? -  донеслось  от  человека  опутанного  проводами.
-  А  это – «на  хрен»,  Лондон  в  себя  включает?
   У  экрана  подумали  какое-то  время: -  Хорошо,  мы  согласны.  Но,  смотрите,  помните  и  там -  курица  не  птица,  а  Лондон,  он  же  не  дальше  Колымы.   
      На  экране  снова  бежал  белый  медведь  с  одной  из  красных  женских  туфель  в  зубах.  Впереди  его  манили  огни  полярного  казино -  «Прокуратор».  Солнце  пылало  у  горизонта,  и  снег  отбрасывал  не  меньше,  чем  казино - бликов  и  света. …
      Я  набрался  храбрости  и  тоже  спросил: -  А  можно  мне  одну  курицу  взять  из  этих  ваших?   Мы  за  этим,  собственно  говоря,  и  приходили. 
-  Берите.  Нам  не  жалко, -  ответили  мне …
                -:-
     Мы  втроём  вернулись  в  наш  дом.  Я  упросил  генерала  пойти  с  нами.  Но  он  и  сам  не  очень-то  и  противился  этому,  ему  так  хотелось  горячего  домашнего  куриного  бульона,  я  это  увидел  в  его  растерянных  глазах.    Я  постучал  в  дверь  Венеры  Петровны.  Она  открыла  нам  сразу  же.
-  Вот,  Венера  Петровна,  вам  одинокий  генерал  и  хорошая  курица  для  бульона,  а  может  и  суп  у  вас  получится, -  сказал  я  ей  всю  чистую  правду.
Венера  Петровна  долго  и  придирчиво  рассматривала   генерала.  Тот  принял  бравую  осанку  и  смотрел  в  глаза  Венеры  Петровны,  переходя  от  сурового  и  тяжёлого  взгляда,  матёрого  мужика,  до  нежного  выражения  потухших  глаз - одинокого  и  брошенного  человека.
-  Хороший  генерал, -  согласилась  Венера  Петровна. -  Чистенький  такой  весь.  Аж,  кожа  блестит,  -  Венера  Петровна  поводила  своим  пальчиком  по  широкому  запястью  генерала. -  Мне  такие  генералы  нравятся.
    Генерал  с  облегчением  выдохнул  и  поник  фигурой.   
-  Это  мы  прямо  из  бани  к  вам,  -  пояснил  я  ей. -  А  это  вот, -  я  протянул  ей  курицу. -  То,  что  вы  просили. … Венера  Петровна,  сварите,  пожалуйста,  и  на  мою  долю.  Мне  жену  нужно  ещё  накормить.
-  Не  волнуйтесь,  ребята,  у  меня  уже  всё  приготовлено.  Заходите,  где-то  через  часик.  Я  большую  кастрюлю  сварю.  Всем  хватит.
      Венера  Петровна  повела  за  руку  генерала  к  себе. …
     А  мы  с  Визидором  стали  прощаться.  Я  обнял  его  так  горячо  и  крепко,  сдержав  очередные  его  конвульсии,  в  которых  он  снова  попытался,  что-то  донести  до  меня  через  пространство  и  время: -  Прощай,  Визидор!  Прощай! … Прощай,  мой  друг!  Прощай!  Мне  так  тяжело  это  говорить  тебе, -  я  тогда  дал  полную  свободу  своим  чувствам  и  эмоциям,  которые  меня  переполняли  прямо  через  край.  От  пережитого  и  выстраданного  вместе. -  Прощай!  Ты  мой  единственный  и  самый  лучший  друг,  Визидор!  Я  тебе  раньше  этого  никогда  не  говорил.  Но  сейчас -  ты  знай  это.  Это  не  пустые  слова.  Может  так  случиться,  что  мы  уже  никогда  и  не  увидимся  больше.   Сегодня  мне  повезло,  и  я  встретил  тебя  вот  здесь  же,  а  завтра  всё  может  быть  по-другому.  Ты  можешь  выйти  всего  на  минуту  раньше  или  позже  меня,  и  мы  обязательно  разминёмся   по  пути.  А  в  этом  деле  стоит  только  начать,  не  совпадать,  и  суета  нашей  жизни  подхватит  это,  и  будет  разводить  нас  всё  дальше  и  дальше.  Отдаляя,  нас  друг  от  друга  и  притупляя   наше  чувство  локтя.  Разлука  всегда  начинается  неожиданно,  когда  даже  и  не  думаешь  о  ней.  А  она  уже  притаилась  и  ждёт,  когда  за  нами  захлопнутся  двери,  как  створки  раковины.  Вот  так  вот  мы  друзей  и  теряем -  незаметно.  Рвутся,  какие-то  нити  и  мы  расходимся.  Теша  себя  надеждой,  что – завтра,  ну,  не  завтра -  так  послезавтра,  мы  обязательно  встретимся  и  о  чём-нибудь  обязательно  поговорим. … А  о  чём?  С  каждой  минутой  тем  для  обычного  разговора  становится  всё  меньше  и  меньше,  как  и  желания  просто  встретиться.  Может  быть,  через  несколько  лет  мы  столкнёмся   случайно  в  городе – «О,  привет! … Привет! … Как  дела? … Нормально! … Ну,  пока!».  И  унесём  дальше  свои   предположения,  перемешанные  с  короткими   воспоминаниями  детства,  в  разные  стороны,  подтверждая    хаотичность  нашей  жизни  для  своего  же  оправдания.  И  всегда,  думая,  о  чём-то  большом  и  великом,  упускаем  меж  пальцев  мелкое,  но  главное.  О  чём  обязательно  вспомним,  когда  придёт  время  вспоминать.  И  жизнь  сама  за  нас  выстроит  всё  по  ранжиру,  отметя  пустые  большие  дела  и  оставив  только  тепло  личного,  простого  и  скромного. … Прощай,  мой  друг  Визидор!  Я  это  говорю  ещё  потому,  что  если  даже  нам  повезёт,  завтра  встретится  с  тобой,  то  мы  уже  будем  совершенно  другими.  Иными,  чем  теперь.  Всякое  может  случиться,  и  произойти  в  нас  там,  за  нашими  створками  наших  же  убежищ.  Мы  можем  измениться  в  себе.  И  очень. …  Поэтому,  Визидор,  я  прошу  тебя.  Нам  необходимо  разработать,  какой-то  пароль  или  ещё  лучше,  какой-то  проверочный  механизм,  ритуал,  который  бы  позволял  нам  сразу  же  определить  при  нашей  новой  встрече,  какие  мы.  Мы  те  же,  как  и  раньше - друзья?  Или  же  мы  с  тобой  стали  заклятыми  врагами. … Почему?  Это  уже  другой  вопрос.  Давай,  хотя  бы  сразу,   остановимся  на  том,  что  если  мы  уже  не  будем  друзьями,  то  хотя  бы  и  не  будем  врать  и  обманывать  друг  друга  в  этом.  Выдавая  себя  за  друзей,  мы  не  будем  копить  внутри  себя  яд,  который  разрушит  окончательно  не  только  нашу  дружбу  и  нас  самих,  но  и  весь  остальной  мир  вокруг  нас.  Ты  согласен  с  этим?
-  Согласен, -  ответил  Визидор. -  Но  только  отпусти  немного  свои  объятия,  а  то  ты  меня  задушишь  сейчас, -  попросил  он. -  И  не  нужно  будет  уже  придумывать  никакой  ритуал  для  опознания.
       Нет,  я  не  ослабил  свои  руки.  Я  сказал  ему: -  Визидор,  ты  сейчас  думаешь  только  о  себе.  Но  это  же  нужно  не  только  нам  двоим.  О,  если  бы  это  было  всё  так  просто.  Другие  же  люди  тоже  в  этом  нуждаются.  Ты  и  о  них  не  забывай.  Нам  нужно  разработать,  что-то  весьма   универсальное.  Такое,  что  могло  бы  сразу  дать  понять  кто  перед  тобой.
-  Хорошо,  у  меня  есть  пару  движений,  которые,  я  думаю,  нам  подойдут  для  этого  дела.  Только  отпусти  меня,  я  покажу  их  тебе, -  снова  попросил  меня  мой  лучший  друг.
-  Э  не-е-ет,  дай  сначала  слово,  что  не  убежишь  сразу  же,  как  только  я  тебя  отпущу.  Я  тебе  уже  не  верю.  К  сожалению,  меня  многие   обманывали.  Вот  и  жена  моя   Лена  так  же  мне  говорила.  Хорошо,  что  мне  вовремя  чужие  люди  на  неё  глаза  раскрыли.  Она  уже  было  собралась  уйти  от  меня.  Оставить  меня  совершенно  одного. … Бросить!  Это  было  так  подло  с  её  стороны. …
-  Даю  слово! -  уверенно  сказал  Визидор,  перебив  мои  объяснения.
    Я  разжал  свои  объятия  и  отошёл.  Визидор  несколько  минут  тряс  руками,  разгоняя  кровь.  А  потом  накрутил  что-то  отдохнувшими  руками  и  своими   пальцами,  у  самого  моего  лица.  Хлопнул  несколько  раз  себя  по  заднице,  потом  по  своему  причинному  месту.  И  быстро  выпалив: -  Вот  тебе  хрен  собачий,  придурок! -  быстро  юркнул  в  дверь  своей  квартиры. …
    Я  был  так  поражён  всем  произошедшим  и  особенно  словами,  что  даже  сразу  не  попытался  догнать  и  остановить  его.  А  когда  я  пришёл  в  себя,  то  было  уже  поздно.  Визидор  успел  закрыть  замок,  и  видимо,  ещё,  чем-то  и  подпёр  дверь  изнутри,  для  большей  уверенности. … Но  я  не  собирался  сдаваться  просто  так.  Я  стал  колотить  в  дверь  его  квартиры,  требуя  справедливости: - Визидор!  Открой! …  Я  прошу  тебя,  Визидор,  открой! … Лучше  открой  по-хорошему,  я  тебя  прошу! … Открывай,  гнида,  лучше  будет!  Сволочь  ты!  Открой,  гадина,  или  я  дверь  сейчас  тебе  подожгу! … Ну,  падла!  Ты  меня  достал!  Ты  меня  точно  достал!  Ты  меня  так  достал,  сука,  как  никто  меня  не  доставал!  Ох,  что  же  я  с  тобою,  мразь,  сделаю!  Ты  себе  даже  этого  не  представляешь!  Как  я  тебя,  сука,  казнить  буду!  Я  тебя,  ****ь,  всего  козла  на  изнанку  выверну  и  сверну  обратно!  Ты  у  меня  яйцами  своими,  паскуда,  подавишься!  Ты  у  меня,  *****,  с  жопой  своей  будешь  разговаривать!  Я  тебя,  козла  винторогого,  научу,  как  с  людьми  нужно  говорить!  Я  тебе  пальцы  твои  отгрызу!  Открывай,  козлина!  Вот,  урод!  Он  мне  ещё  тут  накручивать  будет,  пидарасина! …
    Выдохся  я  очень  и  устал  уговаривать  Визидора.  Он  молчал  там  за  дверью.  Хоть  бы,  что   возразил.  Так  нет,  молчал,  как  рыба.  Я  от  усталости  сам  сел  у  его  двери,  спиной  к  ней.   Мои  доводы,  как  я  понимал,  на  него  сейчас  не  очень  действовали.  И  нужно  было,  что-то  менять: -  Хорошо!  Слышишь  меня? … Я  знаю,  что  ты  всё  слышишь,  Визидор.  Ладно,  я  прощаю  тебя.  Мне  даже  не  обидно. … Но  ты  мне  скажи.  Сам  скажи.  Почему  ты  мне  хрен  собачий  приплёл? … Почему  именно – собачий?  … Что  других  зверей  разве  нет? … Собачий, … как-то  обидно.  Мне. … Я  не  знаю.  Почему – не  волчий? … Да,  волчий  бывает  билет.  Значит  нельзя. … А  медвежий?
-  Медвежья  услуга! -  отозвался  из-за  двери  Визидор.
-  Согласен,  тоже  нельзя. … А  заяц  как?               
-  Заяц?
-  Да,  заяц!
-  Трусливый,  как  заяц!
-  И  это  верно.  Заяц  тут  нам  тоже  не  подходит. … А  барсук?
-  Барсучий  жир -  лекарство.
-  Так. … Лев?
-  Лев -  царь  зверей!  И  имя  такое  есть.  Неудобно  может  получиться.  Невинный  человек  может  пострадать.
-  А  тебе  не  кажется,  Визидор,  что  это  тупик  какой-то? … Мы  в  тупике.   Мы  постоянно  упираемся  во  что-то.
-  Упираемся,  потом  отходим,  подходим  с  другой  стороны. … И  снова  упираемся.  Потом  отходим.  А  если  отойдём  очень  уж  далеко  назад,  то  упор  этот  за  нами  сам  движется.  Может  ему  скучно  без  нас.
-  Это  как?
-  Не  знаю,  Егор.  Ты  не  поверишь,  но  мне  это  вчера  приснилось. 
-  Ты  успеваешь  видеть  сны,  Визидор?
-  Иногда – да!
-  Ты  счастливый,  а  мне  уже  давно  ничего  не  снится.  Может  это  потому,  что  я  боюсь  заснуть?
-  Может.
-  Расскажи,  что-нибудь,  Визидор.
-  Что?
-  Расскажи  мне  свой  последний  сон,  пока  Венера  варит  нам  суп. 
-  Это  был  прямо  вещий  сон,  Егор.  В  ночь  перед  нашей  встречей  мне  приснилось,  что  мы  занимаемся  с  тобой  любовью.
-  Что-о-о  ты  сказал?
-  Да-да,  Егор,  всё  было  в  ярких  красках  и  очень  откровенно.  Особенно  ты  старался.
-  Тьфу!  Какая  гадость!  Нет-нет  и  нет!  Сейчас  же  прекрати!  Меня  сейчас   вырвет! … Хотя  и  нечем.
-  Почему,  Егорушка?  Это  же  сон.
-  Какой  сон?  Ты  сошёл  с  ума!  Этого  не  может  быть!
-  Нет  уж,  Егор!  Всё  так  и  было.  Ты  был  очень  даже  нежен.  И  ничего  не  стеснялся.  Я,  первое  время,  был  не  готов  к  этому,  но  ты  меня  убедил.  Ты  меня  совратил,  Егор!  Это  ты!   
-  Фу!  Какая  гадость!  Отстань  от  меня!
-  Но  ты  же  сам  этого  хотел!  И  просил  меня  об  этом!
-  Чего  я  хотел?  Я  не  мог  этого  хотеть!  Слышишь!
-  Как  это  не  мог?  Я  и  сейчас  ещё  помню  каждое  твоё  слово,  Егор.  Это  я  не  хотел. … Сразу.  А  ты  так  всё  лепетал,  что  это  всего  лишь  любовь.  Простое  и  чистое   чувство  между  двумя  людьми.  И  не  важно  кто  они  и  какие.  Любовь  превыше  всего.  Превыше  всего!  Превыше  всего!   Так  ты  мне  кричал  прямо  в  ухо.  Я  даже  оглох  немного  после  этого.
-  О,  нет!  Нет! … Нет!  Я  всегда  боялся  этого.  Боялся,  потерять  это,  в  чём  я  был  до  последнего  времени  уверен.  Понимаешь,  Визидор?    Может  быть,  я,  поэтому  и  не  мог  заснуть  последнее  время.  Я  боялся,  что  во  сне  я  изменюсь  и  проснусь  совершенно  другим  человеком.  Потому  что  днём  я  ещё  мог  всё  как-то  контролировать,  но  во  сне  мы  бессильны.  Во  сне  с  нами  можно  сотворить  всё,  что  угодно. … Так  оно  и  вышло. 
-  Да  не  переживай  ты  так,  Егор.   Это  же  всего  лишь  сон.
-  Нет-нет,  я  чувствую,  что  это  не  так  просто.  Со  мной  действительно  что-то  произошло.  Я  это  понимаю. … Чувствую.
-  С  нами  со  всеми,  что-то  произошло.
-  Что  мне  все!  Когда  я  сам  так  опустился  и  пал.  Перейдя   предел.  Ты  же  не  можешь  понять,  Визидор,  что  это  действительно  для  меня  было  последним  пределом.  То -  за  что  я  так  держался.  Я  пошёл  на  сделку  со  своей  совестью  по  многим  другим  вещам,  найдя  себе  успокоение,  поставив  предел  тому,  что  я  могу  себе  позволить,  а  чего,  ни  в  коем  разе,  не  могу  себе  позволить  даже  в  страшном  сне.  Каждый  свой  дурной  поступок  я  оправдывал  его  незначительностью  по  сравнению  со  всем  тем  ужасом,  творящимся  вокруг -  бессовестности  и  лицемерия  к  которому  мы  уже  все  привыкли.  Свыклись  со  всем,   загрубили  свою  душу  до  мёртвого  онемения,  до  полного  своего  отсутствия  в  духе.  Наш  дух  мёртв.  Тела  наши  бесплотны   и   разум  нас  покинул.  Может  это  селекция  такая? … Не  знаю!  Я  просто  оставил  себе  хотя  бы  то  одно,  что  смогу  ещё  предъявить,  если  нужно  будет  ответить  самому  себе  на  вопрос – «А  у  тебя  самого  в  душе-то  хоть  что-то  осталось?».  И  тут  такое!   Оказывается,  я  и  есть  самый  обычный ….
    Тут  к  нам  вышла  Венера  Петровна  и  снова,  в  присущей  ей  манере,  расставила  всё  по  своим  местам: -  Что  вы  орёте  здесь  на  весь  подъезд,  как   последние   пидарасы! -  она  сказала  это  без  злости  и  осуждения.  Даже  улыбнулась.
-  Так  дом  же  пустой,  никого  больше  нет! -  возразил  ей  Визидор,  открывая  свою  дверь. 
-  Это  не  важно.  Кто-то  да  услышит.  Пойдёмте,  суп  уже  готов.
    Мы  с  Визидором  взялись  за  руки,  и  пошли  за  Венерой,  женщиной  резкой,  но,  в  сущности,  простой  и  доброй.
                -:-          
     На  маленькой  кухне,  за  столом  сидел  по  пояс  раздетый  генерал  и  с  аппетитом  уплетал  горячий  куриный  суп,  так  вдохновенно,  что  в  такт  ложке,  двигались  и  его  крупные  уши  на  стриженой  в  ноль  голове.  Почему-то  раньше  я  этого  не  замечал,  но  вся  спина   генерала  поперёк  была  в  старых  ранах  от  пуль  и  тоже  старых,  поблёкших  от  времени,  татуировках.  На  плечах  были  выколоты  большие  погоны  с  генеральскими  звёздами  на  каждом.  Ниже  шли  изображения   всех  вождей  в  ряд.  Спина  у  генерала  была  широкая,  и  было  такое  впечатление,  что  изображения  вождей  имели  прямое  отношение  ко   всем ранениям.  Потому  что  каждый  вождь  получил  по  пуле  навылет.   Опытный  генерал  почувствовал  наши  заинтересованные  взгляды: -  Всё  прожитое  привык  оставлять  за  спиной, -  пояснил  он  нам,  не  поворачиваясь.
-  Кушай,  Лёня!  Кушай! – Распорядилась  Венера  Петровна.  Видимо,  эта  картина  доставляла  ей  особое  удовольствие. -  Уже  третью  тарелку   заканчивает, -  сказала  она  нам  с  гордостью.
-  Ещё!  Прошу  пол  черпачка! -  протянул  ей  пустую  тарелку  генерал,  облизывая  ложку. -  Больше  не  смогу.  Вот  сейчас  подкрепимся  супчиком  и  поедем  мы  с  тобой,  Венерочка,  в  Лондон.  Пора  уже,  пора.  Спешить  нам  нужно  в  Лондон.  Нам,  Венерочка,  этим  с  тобой  такую  честь  оказали.  Такие  люди …
-  Какой  Лондон?  Ты  что,  Лёня? -  Венера  Петровна,  влив  полный  черпак,  протянула  тарелку  обратно. -  Завтра  мы  с  тобой,  Лёнечка,  встанем  пораньше,  и  поедем  на  дачу.
-  На  дачу? -  по  всему  было  видно,  что  это  не  очень  устраивало  генерала.
-  Да-да!  На  дачу! -  твёрдо  сказала  Венерочка. -  Мы  там  уже  несколько  лет  не  были.
-  Венерочка,  но  в  Лондоне  лучше, -  генерал  привёл  свой  последний  убедительный  довод.
   Венера  Петровна  стала  наполнять  супом  наши  с  Визидором  судки: -  Я  сказала – на  дачу,  Лёня!  И  никаких  «Лондонов»!   Какой  Лондон?  Нужно  землю  перекопать.  Посадить  хоть  что-то.
-  Венерочка,  но  что  мы  там  сможем  посадить  сейчас?
-  Как  что?  Огурчики  посадим,  помидорчики,  укроп.  Я  перец  люблю  свой  болгарский.  Лук.  Картошку.  Яйца  будем,  свежие  куриные  есть.  А  ты  говоришь -  Лондон.
-  Венерочка,  где  мы  возьмём  яйца?  Мы  последнюю  курицу  сейчас  сварили, -  генерал  царапнул  ложкой  о  дно  тарелки.
-  Я  не  всю  её  сварила.  Я  оставила  одну  куриную  лапку.  Возьмём  с  собой  конспекты  моего  покойного  мужа -  учёного.  Он  занимался  проблемами   клонирования  тоже.
-  Где?  На  даче? -  удивился  генерал.
-  Да,  на  даче.  Там  у  нас  целая  лаборатория.  Я  мужу  всегда  помогала,  кое-что  видела  и  запомнила.  Через  год  у  нас  с  тобой  курей  некуда   девать  будет,  Лёня.  Продавать  ещё  начнём,  вот  в  твой  же  этот – Лондон.
-  Ну,  не  знаю,  Венерочка,  если  ты  так  считаешь  и  думаешь….               
                -:-

             Наконец-то  и  я  вернулся  к  себе  домой.  Лена  была,  как  я  её  и  оставил.  Я  поправил  подушку  у  неё  под  головой  и  поцеловал  в  лоб: -  Привет,  котёнок!  Я  соскучился.  Сейчас,  подожди  ещё  минутку,  я  буду  тебя  кормить.  Только  ложку  возьму.  М-м-м!  Ты  такого  давно  не  ела.
Потом  я  кормил  её,  застелив  предварительно  салфетку  у  неё  на  груди.
Она  ничего  мне  не  говорила,  а  мне  и  не  нужно  было.  Я  сам  ей  говорил: -  Посмотрим  ещё.  Вот  может,  завтра  поедем  мы  с  тобой   на  дачу  вместе  с  Венерой  Петровной  и  её  генералом.  Но  это  ещё  посмотрим.  Это  пока  так.  Хотя,  ты  знаешь.  Венера  Петровна  так  привязана  к  своей  даче,  что  даже  отказалась  ехать  с  генералом  в  Лондон.  Я  сразу  сам  удивился  этому,  а  потом  думаю – «Наша  привязанность – это  большая  сила!».  Да,  ты  сама  вот  подумай,  что  бы  мы  делали  без  наших  привязанностей.  Всё  бы  рухнуло,  вдруг,  в  один  момент.  И  болтались  бы  мы  по  этой  жизни,  каждый  сам  по  себе.  Без  цели  и  смысла. …  Вот,  ещё  давай  ложечку.  Вот  так.  Вот,  молодец,  моя  Леночка!  Вот  она  красавица. …  Но  есть  же  что-то,  что  соединяет  нас  всех  вместе  и  каждого  по  отдельности.  Это  могут  быть  и  невидимые  нити,  тонкие,  но  которые  держат  нас  не  хуже  корабельных  канатов.  …         


2011 г.                А.Ш.