Город

         
   ПО ПРИЧИНЕ запойного похмелья – три дня пил, - дед Андрей пребывал в настроении самом мрачном. Голова болела, кости ломило, поташнивало привычно, но противно. В таких случаях дед говорил: «В ушах звон, а в карманах тихо-тихо». Тревога душевная усиливалась тем, что должна приехать его бабка, укатившая несколько дней тому к родне в гости, и в предчувствии расправы печалился и трусливо тосковал.
   Вышел дед покурить во двор, поразвеяться. Ветерок освежил больную голову, пошевелил мягкие волосики на темени, но мыслей тяжких не унёс. Опасался всё-таки немало за свою жизнь накуролесивший дед суда супруги и «общественного порицания» перед лицом свидетелей-соседей, которые наверняка сбегутся на бабкин крик и отведут душу, надрывая животики от смеха. Причина тоски усугублялась ещё и тем, что пропил дед Андрей пенсию, да не только свою, но и бабкину. А тут ещё и соседские пацаны насели, голову хмельную морочат:
- Свози, дед, в город! Ты ведь обещал! Мороженого охота, в кино бы сходить! Жаль, да?
   Своих внуков нет, мальчуганы соседские – первые дружки и помощники, и не жадничал для них дед никогда – ни разу слова, даже опрометчиво данного, не ломал, хотя и жалел, бывало, после. Порылся в карманах, с удивлением обнаружил целый червонец – а ведь пропил бы и этот сегодня! – воспринял его наличие как знак свыше. Решив отсрочить назревавшее судилище, махнул рукой:
- Айда!
   Автобус ходил в город трижды в день, ждали его на лавочке под пыльными ивами. До самого прихода этого тарахтящего корыта на колёсах (а где вы видели новый автобус на деревенских дорогах?) дед сидел, как на иголках: вдруг бабка этим рейсом припожалует? Тогда расправа будет, очевидно, здесь, на месте людном и бойком. Но – пронесло.
   Отошёл дед Андрей уже в городе, после пары кружек пива, выпитого в «гадючнике» - так величали стеклянный пивной павильон возле рынка, где была пригородная автостанция. Пацанов не бросил на улице, они рядом стояли в клубах табачного дыма, среди гула мужских голосов, запахов рыбы и прелой одёжи, и с удовольствием  досасывали энную бутылку тёплого лимонада с молочного цвета хлопьями на дне, что их нимало не конфузило: лимонад, как и пиво, в их деревенский магазин летом, да и в другие времена года, не завозили. Хлопотно, а плана нет.
   Воспрянув духом, слегка захмелев, потащился дед с пацанами к афише: те про кино не забыли. Дед Андрей ещё в забегаловке отложил деньги на обратную дорогу, а теперь вёл разговор внутри себя с совестью: убеждал её, что деньги, потраченные на детей, не потеряны безвозвратно, поступок сей благой, да и списать на деток часть пропитых сумм можно. Для оправдания.
   В кино попасть не вышло. Они опоздали бы на последний автобус в деревню. Пришлось, послонявшись по пустеющим асфальтированным улицам, тащиться на автовокзал. И надо же! Кто-то из мальчишек узрел сработанную под теремок, раскрашенную будку с надписью «Мороженое»:
- Дед, купи, а?
   Подошёл. Заглянул в окошечко – сидит эдакая фифа в грязноватом, бывшем белом, халате, коготки маленьким напильником точит. Ножка на ящике, на сундучок похожем; чулочки тоненькие, узорчатые, чёрные, за ними треугольничек белый виднеется. Фифа вся в румянах, бровки узенькие, подбритые, а на голове рыже-фиолетовая копёшка с ажурной наколкой:
-Чё нада, дед?
- Мороженого бы! Пацанам. Удружи! Деревенские мы, в кои веки в город вырвались!
   А пацаны в спину дышат, топчутся на месте беспокойно. Ждут. Терпят.
- Не-ту! Кончилось морожено. Я закрытая.
- Ну, чего ты, барышня! Я руб дам. Сверху. Из деревни мы…
- Пошёл ты, старый…, - и ещё добавила пару слов, ужасно обидных.
   Деда как током ударило. Покачнулся свет божий. И ухватился дед Андрей за узкий прилавок, пиво  вперемешку с обидой в мозги ударило, - тряхнул теремок раз-другой, аж сундучки внутри его задвигались, закачались, а некоторые, что сверху, вниз свалились, а девица завизжала и прочь выскочила.
  Не успел дед отдышаться, как сзади кто-то его по плечу хлопнул. Оборотился, а там парнишка в рябом костюмчике, жёлтыми нитками простроченном, с нашивками на штанах и куртке. Ухмыльнулся, да тресь деда Андрея под дых! Покачнулся изумлённый дед и, падая неестественно ровно, руки по швам, успел подумать: «Ни хрена себе, в город съездил! Деньги последние истратил, мороженого нет, в кино не сходили, ещё и по рёбрам бьют».
   Не любил дед Андрей города. С детства. Может, потому всю жизнь в деревне и прожил