I. православный тринитаризм

I.  ПРАВОСЛАВНЫЙ ТРИНИТАРИЗМ

О ЦЕРКВИ  КАК  РЕЛИГИОЗНОЙ КАТЕГОРИИ

Уже в «Дидахе», сочинении I века новой эры, о церкви писалось как о сообществе верующих для усовершенствования  в любви к Богу, приготов-ления к восприятию веры \знания \бессмертия. Главная её цель – освящение, преображение, совершенствование и достижение Царства Божия в единой Церкви. В этой же работе говорится о двух путях такого непрерывно свер-шающегося преображения: «путь жизни» (любви к ближнему; к Богу; нестя-жательство и пр.) и «путь смерти» (борьба, ненависть, клевета, жадность, похоть….). Здесь говорилось и о структуре первохристианских таинств. Так, крещение во имя  Св. Троицы предварялось постом, оглашением, трехразо-вым погружением в проточную воду.  Совершались трехразовые ежеднев-ные Господние Молитвы и два поста в неделю (среда \пятница). Евхаристия для верных  включала благодарения о Чаше и о преломлении Хлебов, при-частие и молитвы после причащения.
В другом первохристианском сочинении «Каноны двенадцати Апосто-лов» говорится о Церкви земной как об отражении Церкви Небесной. Цер-ковь земная должна иметь то же устроение, что и структура небесной иерар-хии, дабы приуготовлять верных к приятию жизни будущей. Говорится и о недопустимости вражды между верными, о примирении и утешении стра-стей. В структуре собрания при избрании епископа должно быть не менее 12 голосующих, которых можно добирать, приглашая из других общин. Епи-скоп может быть как холостым, так и женатым, должен поставить трех пре-свитеров. Наилучший вариант епископальной общины (епархии) должен включать трех пресвитеров (или 24 пресвитера: 12–одесную, заботящиеся о Владыке, получающие Чаши от Архангелов и передающие епископу; 12–ошуюю, внимающие сонму Ангелов и заботящиеся о верных в собрании), трех диаконов, чтеца и трех вдов. Однако, согласно этому источнику, жен-щинам запрещено принимать участие в причастии.
В целом христиане первых веков (Св. Климент) воспринимали Церковь как единое соединение всех частей, как целое, как тело Христово. И это должно было отражаться в чине богослужения, в его последовательности, в привязке к дням недели и часам суток. Более того, именно такое «ведение», понимание богослужения  считалось «верой» и понималось как соединение с Богом, как богоуподобление. Первохристиане не только рукополагали (по-ставляли) епископов, но и соборно их признавали. Соборность понималась как единство, целостность общины  из епископов, клира (пресвитеров, диако-нов, чтецов, вдов) и мирян. Главные элементы христианского сознания (по-каяние \смирение \любовь) и оправдание заключаются в вере и делах челове-ка.  Это проявляется в  учении о причастности Церкви земной к Церкви Не-бесной. Указанная антитеза "двух веков" прежде всего понимается как про-тивоположность "тленного" и "нетленного" (;;;;;;;-;;;;;;;;), т.е. бытия преходящего и временного, с одной стороны, и бытия незыблемого и вечного   –  с другой. Первое ассоциируется  с "миром плоти сей" (;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;), а поэтому все принадлежащее миру сему (;; ;;;;;;;) – кратковре-менно и непрочно; обитание в этом мире понимается как пребывание на чужбине (или: в ссылке, изгнании – понятие ;;;;;;;;).
Другой первохристианин, антиохский епископ Св. Игнатий (I век) гово-рил о церкви как о «неслиянном единении» епископа, клира и мирян, соеди-ненных любовью в хор, регентом которого является Бог. Св. Игнатий призы-вал всех верных, членов единой Церкви почитать диаконов как заповеди Бо-жии, пресвитеров как собрание Апостолов, а епископа – как Исуса Христа, Сына Божия. "Дух возвестил мне, говоря: без епископа ничего не делайте, блюдите плоть свою как храм Божий, любите единение, избегайте разделе-ний, будьте подражателями Исуса Христа, как Он есть [Подражатель] Отцу Своему" (Филад. 7). Св. Игнатий разделял Церковь видимую и Церковь невидимую. Вторая, невидимая Церковь состоит из триады (святых \апостолов \Христа) и является архетипом (первообразом) для Церкви ви-димой. Критерий истинности веры для Св. Игнатия – дело веры: "Лучше мол-чать и быть, чем говорить и не быть. Хорошее дело - учить, если тот, кто учит, делает [то, о чем он говорит]" (Ефес. 15).
Именно в Церкви восстанавливается вселенская гармония бытия, в ней заключается вся полнота Истины и только в ней обретается спасение. Соот-ветственно, вне Церкви не может быть и истинного знания.
Богу – Богово, кесарю – кесарево,  а у свиньи своё корыто…
Отец  и учитель церкви, святитель Григорий Богослов так определял чи-ны небесной иерархии (в порядке убывания, выделяя три триады чинов): (ум \восхождение \светлость)\\ (господства \престолы \силы)\\ (власти \архангел \ангел). Такую структуру он полагал за структуру Святого Духа. Это особый, специфический символический код Богослова (отличный от кода Ареопагита), который применялся им для развертывания, объяснения в понятиях тварного мира сложных богословских идей. Высшим, непосредст-венно примыкающим к Отцу, к Высшей Сущности ангельским чином он считал умную деятельность (Ум) – категорию, близкую к древнегреческому Мировому Уму (из платоновской триады Мировой Ум \Мировая Душа \Космос). Низшим чином является ангельский чин. Во многом чины церков-ной иерархии соотносятся со структурой небесных чинов. Структура Свя-щенной земли (Града земного) – Нового Иерусалима,  Московской Руси, Тадж Махал (в Индии) и пр. – также представлялась устроенной по чину не-бесной иерархии.
В самом понятии триадологии нет ничего нового. Исторически известно четыре типа триадной группировки основных богов-покровителей племени. К первому типу относятся триады племенных Богов-соправителей, практи-чески ничем друг с другом не связанных, автономных каждый в своем, обо-собленном мире (небо \земля \подземный мир), например (Уран\Зевс\Аид). Древнеегипетская триада верховных космологических божеств (Ра \Амон \Птах). Или индуистская Тримутри (Индра \Агни \Сурья), или (Брама \Вишну \Шива). Если в первой триаде Тримутри сводятся мифологические братья, то во второй индуистской триаде – ничем не связанные покровители годовых сезонов возникновения, сохранения и разрушения мира.
Ко второму типу, к типу семейных триад  богов можно отнести древне-греческие триады (Зевса\Геру\Афину), (Кроноса\Зевса\Ареса); древнеегипет-ские (Изиду\Озириса\Гора), вавилонские (Отец \Мать \Сын). Если первый тип семейной триады (отец\мать\дитя), то второй тип семейной триады (отец\сын\внук) – наиболее характерный тип триады для среднеземномор-ского и ближневосточного региона. Сюда относятся и ветхозаветные триады типа  (Авраам\Исаак\Иаков).
К третьему типу триад относятся триады с одним богом, но по-разному проявляющемуся в различных сферах бытия. Славянский Триглав, Трехгла-вый Янус, греческая Геката.
Четвертый тип триад относится к таким понятийным триадам, как атри-буты и проявления универсального Единого. Это тип плотиновской триады (Единое\Мировой Ум\Мировая Душа), где Мировой Ум есть источение, эма-нация Единого в субстанцию идей, образов, в интеллигибельную сферу. Ми-ровая Душа является дальнейшей эманаций мира прообразов вещей (богов) в реальный  Космос вещей, где последней стадией такой эманации является Хаос, Ничто, в котором разрушаются все структуры.
Кстати, если обратиться к Евангелию, то ведь Исус, характеризуя чело-века, дал такое определение ему в «наибольшей» заповеди \от Матфея.22.37\: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею  твоею, и всем разумением твоим»… Т.е.,  он выделил триаду Филона Александрий-ского (сердце \душа \ум). Впоследствии Апостол Павел сформулировал уже другую триаду, определяющую человека (дух \душа \тело)…
Можно теперь понять, чем отличается бытовое православное сознание от профанного, десакрализованного  сознания современного человека.
Различие в нескольких главных моментах. Во-первых, в отношении к Церкви как социальному институту. Для верующего она – высший авторитет в определенных вопросах, носительница и источник благодати, освящающей жизнь отдельного человека, носительница определенной, последней правды. Она же и хранительница определенного национального духа, традиции; связь между прошлым и грядущим. В ней как прошлое через обычай, опыт, сло-жившуюся практику и структуры отношений в Церкви – как в Общине – управляет настоящим, так и грядущее, прозрения о нем, пророчества  опре-деляют формы настоящего. Верующий острей воспринимает антагонизм между прошлым и грядущим, старым (традицией) и новым, при разрешении которых именно Церковь – посредник и хранительница обычаев и истории, – способна дать адекватный ответ. Принимая участие в таким образом органи-зованной церковной жизни, верующий восстанавливает свою связь с  чере-дой прошедших и грядущих поколений, т.е. участвует в духовной жизни об-щины как некоторой Целостности; принимает участие в духовной культуре.
Образованный интеллигент, имея критерием только собственный опыт и науку, эксперимент, больше интересуется проблемой соотношения естест-венного и сверхъестественного, реального и магического, больше погружен в сиюминутность и в собственное «я», в получение благ (благо – как удовле-творенное желание), подменяя ими стереотип традиции и благодать памяти и воспоминания. Просыпаясь, он видит мир новым, иным, нежели вчера. Здесь нет ощущения незыблемости и повторяемости мира, его бесконечной цик-личности. Верующий считает Христа и благодать, воскрешаемых и произво-димых в ежедневных литургиях, неизменными, неослабленными, теми же, что и в начале времен. Мир развивается по определенному Божьему Про-мыслу и имеет определенный смысл. Задача верующего – понять этот Про-образ мира, определить в нем собственное место и следовать этому Прообра-зу. Хаос, неправды жизни – отклонения от такого замысла, результат прояв-ления свободных человеческих воль. Такого представления напрочь лишен современный человек, для которого мир – непрерывный калейдоскоп слу-чайных событий, в котором возможны только заговоры каких-то тайных сил. Если для него остается только надежда на себя (или на временные социаль-ные структуры), то для верующего спасение – многотысячелетняя Церковь, Собрание памяти дел уже ушедших и как предтеча, прелюдия –предвосхищение грядущего  Царства.
По своей сути  Православие – это опыт церкви однажды Воскресшего и периодически воскресающего в Св. Духе, Бывшего, Присутствующего и Грядущего, опыт (жизни христианской \христианского мировоззрения \христианского духа и порыва). Это основная категориальная реализация со-временной Церкви: Церковь как жизнь \Церковь как мировоззрение \Церковь как дух веры, как порыв к жизни в Боге.
Отсюда и различное понимание жизни отдельного человека. Православ-ные воспринимает собственную жизнь как материализацию, осуществление в действии, в деле  собственного, личностного смысла, заложенного в их ве-ре. Как действие, в котором дело и вера в это дело – неразрывны. Православ-ный делает то, во что верит; верит в то, что делает. Отклонение от этого вос-принимается явно как неправда жизни, как уклонение к греху. Причем он воспринимает жизнь как непрерывное преображение, как неразрывное един-ство процесса (обучения, постоянного просвещения в основах веры \литурги-ческого опыта \духовной борьбы), жизнь как попытку, как версию непре-рывного богоуподобления, становления в идеале, в образе…
Во многом даже современный верующий слабо посвящен в догматиче-ские вопросы Церкви, плохо представляет литургические аспекты богослу-жений и обрядов. Такая разорванность сознания, отсутствие целостной кар-тины Мира и приводят к ослаблению интереса к христианскому миросозер-цанию. Но именно на целостности восприятия, на понимании целостности  как всего сущего, так и каждой его отдельной,  автономной части (которая воспроизводит основную структуру Целого) и основывается  вся  христоло-гия  в Православии. Об этом замечательно писал русский философ Франк.
Разрыв между богословием и литургической практикой породили раско-лы в Церкви, её расщепление, разобщение. Задача ставится таким образом, чтобы богословие, миросозерцание, теория воссоединились с религиозным опытом, с литургической практикой, а литургическая жизнь стала актуализа-цией, конкретной реализацией веры. Отрыв богословия, структуры его поня-тий от структур реальной литургической традиции и порождает догматиче-ский произвол. На современном этапе стоит основная триединая задача   (восстановления патристичеких традиций в богословии \ восстановления и очищения от случайных заимствований многих богослужебных обрядов и чинопоследования \ укрепление и возрождение духовности в общине верую-щих).
Кстати, о таком триедином возрождении основной Церковной триады Православия (дух веры \христианская жизнь \православное миросозерцание) неоднократно говорили многие современные православные богословы и проповедники \см., например, 46\, которые скорее сетовали на то, что Цер-ковь слишком следует за миром, приспосабливается к нему, слишком по-спешно трансформирует свою догматику и обрядовую  практику, подстраи-ваясь под уровень и представления рефлексирующего клира (что особенно характерно для протестантизма и католичества), чем на то, что она излишне консервативна. Консервативности, незыблемости требует от Церкви совре-менное познающее сознание, рефлексирующее антиномиями событийности и вечности.
Здесь сразу можно напомнить и о христианских мистагониях. Мистаго-ния в раннехристианский период – это послепасхальные, послекрещенские наставления новокрещенных в христианском тайноведении (мистическом богословии). Обычно они проводились в течение недели после Пасхи. От неё произошла пасхальная Светлая седьмица. Смысл этой мистагонии – в обу-чении и разъяснении  новокрещенным смысла и особенностей пасхальной (Божественной) литургии.  В раннехристианский период крещение (посвя-щение в христианство) производилось только на Пасху и считалось полным (истинным). Отголоском этого является пасхальное освящение елея и миро. Получившие на Пасху благодать Св. Духа, елей и миро, могут затем исполь-зоваться в течение последующего года для свершения христианских тайно-действий. Пасхальное крещение (миром и елеем) можно рассматривать как обновление и воскрешение в них силы Св. Духа, как ежегодное Рождество (Пасха) и Крещение (Троица) самой Церкви. Да и весь годовой литургиче-ский цикл может быть описан в этих категориях, если сюда включить Вели-кий пост как приуготовление (Соборование); предпасхальная смерть и пас-хальное воскрешение (Рождество) Церкви как субстанции. Но в таком пони-мании Церкви как ежегодно умирающей и воскрешающейся (на Пасху) суб-станции таится  и опасный момент – краткий промежуток времени между её метафизической смертью и воскрешением на пасхальной Божественной ли-тургии, на которой восстанавливается её сила и сила  Св. Духа в ней. Это время, в течение которого Церковь остаётся субстанциально и сакрально не-защищенной и может быть разрушена. Это время возможного прорыва хто-нических сил в мир сей.
В сущности, в последнее время многие обратились к познанию право-славных мистагоний – к выявлению и объяснению в рамках формальной триадологии (утверждения принципа тотальной троичности – трихотомии) особенностей литургических текстов и обрядов. В какой-то мере это элемент литургического богословия, попытка объяснения в определенных (профан-ных) терминах и представлениях Священных текстов и обрядов сохранив-шейся православной традиции, попытка связать воедино особенности самих текстов и евхаристического чинопоследования, структуру элементов бого-служении. Это попытка установления и восстановления связи между словом, смыслом литургии, её форм и её действием; попытка выявления в богослу-жении особого, предопределенного индоевропейской обрядовой предысто-рией  христианского смысло-ритма.  Сам по себе метод, использованный авторами, позволяет выявить не только семантические, но и фонологические особенности рассматриваемых культурных феноменов. Но это дело более детального триадологического анализа используемого материала.
В раннехристианскиой церкви господствовал принцип «закон молитвы есть закон веры!». Насколько далеко ушли новообрядческие и современные христианские церкви от такого жесткого требования сохранения соответст-вия формы и содержания в обряде?
Источников разрушения такого соответствия несколько. Во-первых, пе-реход от греко-византийского языка раннехристианских богослужений на латинский и в ещё большей мере – на романские и германские языки. Это сразу поставило вопрос о соответствии текстов на новых языках духу Св. Писания и Предания. Один и тот же обряд мог наполняться различным об-разным и смысловым содержанием. Во-вторых,  переход богослужений на новые языки при внешней их  латинизации породил схоластику, выхолащи-вание содержания,  привел к абстрактизации понятийного догматического аппарата и, как следствие, к появлению многочисленных богословских школ и течений. Периодическое восстановление «нарушенного единства» Церкви приводило к постепенной формализации (в рамках юридического, формаль-ного права) и трансформации догматических аспектов Церковной жизни. Дух Церкви стал подменяться буквой, создавая условия для церковных рас-колов.
И не случайно мы так много уделяем внимания  языку. Дух народа жи-вет, осуществляется в языке народа-носителя. С другой стороны,  сам язык живет и осуществляется только в этом Духе. То же относится и к религии народа… Именно в этом  значение слов Писания:
«В начале было Слово. И Слово было  у  Бога. И Слово было – Бог…»

***
Николай Бердяев в редко упоминаемой  работе «Истина Православия» \21\  дал, как нам кажется, довольно точное определение истоков русского Православия и его отличия от католичества и протестантизма.  Подчеркнув, что на Западе христиане практически ничего не знают о положительных сто-ронах восточного Православия, он дал сравнительный анализ внутренних, психологических основ этих религий. Так, в христианстве существуют три основных типа Церквей: церковь авторитета (католичество), церковь лич-ной веры (протестантизм), церковь Предания (православие).  «Православие осознает себя религией Св.Троицы, не с отвлеченным монотеизмом (как в католичестве), а с конкретным тринитаризмом… В духовной жизни, в ду-ховном опыте и духовном пути отображается жизнь Св. Троицы… Все идет сверху, от Св. Троицы, от высоты сущего… В Православии нисходит сама Троичность, а не восходит человек (как в католичестве и протестан-тизме) …
В западном христианстве гораздо меньше  выражена троичность: оно христоцентрично и антропоцентрично… Восток раскрывает, главным об-разом, тайны догмата тринитарного и догмата христологичного ( т.е. остается в рамках тринитарного и христологического сознания первых Все-ленских соборов )… В силу этого Православие более горит ожиданием рели-гиозной новизны, самораскрытия, новой исторической эпохи, нового ренес-санса…  Запад же … учит о благодати и о свободе и организации церкви, о человеческой душе… Для него важна проблема частных, конкретных  ис-тин, смыслов, целей и ценностей. Всеобщее, сверхличностное он отдает на откуп непогрешимому высшему авторитету ¬(например, Папе), снимая с себя проблемы высших идентификаций…».
Как видим, Николай Бердяев выделял в Православии именно триадоло-гические аспекты. Он, конечно, не занимался проблематикой трехчастности  литургического  богослужения, структурой догматов или вообще проблема-тикой знаковой и символической системы Православия, но сущностное раз-личие между тремя христианскими церквами  осознавал. Более того, в этой же работе он выделил и главные особенности Православия. Так, он пишет, что Православие характеризуется  тремя основными особенностями: оно тринитарно \литургично \эсхатологично, чем отличается от католичества, которое скорее авторитарно  \ритуально-символично \антропоцентрично. По Бердяеву, если Православие стремится к преображению человека и всего космоса, к идеальному состоянию через воскрешение по благодати  Св. Духа, то в католичестве выделяется  аспект спасения человека через его перерож-дение (как новое рождение, как инициация) в такое состояние. Т.е. для Пра-вославия  основной праздник – Пасха, Воскресение Христово и всего Космо-са; для западного христианства главным праздником остаётся Рождество Христово и Нового человечества. Это религия человекобожества, обожеств-ленного, организованного в Церковь  человечества… Это религия «Церкви рожденных», вселенская теократическая Империя. Православие же, при та-кой постановке проблематики, это скорее «Церковь призванных».
Литургия в Православии всегда рассматривалась как процесс, форма, способ преображения всего тварного в божественное, идеальное…через упо-добление прообразам святых и Христа. Святые и Христос не противопостав-ляли себя другим, они всегда составляли некое соборное единство равно-правных личностей, где каждый реализовывал себя на своем отдельном по-прище. Это существенно отличает православных святых от западно-христианских, всегда конкурирующих между собой, противопоставляемых друг другу. Западные святые стремились быть сверхличностями, каждый стремился к личному спасению, к личному богоуподоблению в попытке стать новым Христом. Отсюда титаномания и гигантизм эпохи Возрождения, потенциальная устремленность к индивидуальному самообожествлению (папизм), к попыткам личного, частного общения на равных со Христом (что особенно проявилось в протестантизме). Здесь, по Бердяеву, истоки сектант-ства, множественного раздробления церковной общины.  В Православии святые, соединенные соборным духовным единством, в общем литургиче-ском богослужении (как форме жизни) стремились быть различными частя-ми единой сверхличности – Христа. И поэтому у них отсутствует соперниче-ство, так как они только в соборном единстве и могут приблизиться к образу Христа. Предание, традиция, а не внешний авторитет, ежечасно внутренне соединяют православных в единое целое. Поэтому так велика роль Преда-ния, сохранение и неизменность признаваемого всеми и освященного нацио-нальной историей  обряда, чина самого богослужения в Православии. И рас-колы в нём идут не по различиям в богословских толкованиях различными авторитетами оснований веры (как на Западе), а по литургической практике, по чину богослужений, по точности сохранения Предания, по передаче тра-диции. Здесь больше свободы богословской, свободы толкований, тогда как на Западе есть свобода литургическая, но очень силен авторитет  толкований.  Поэтому Православие осталось более свободным, чем западное христианст-во, к новому богословскому ренессансу, к новой религиозной активности на иной, чем западное богословие, почве… И литургическое богословие, в по-следние десятилетия развиваемое православными священниками на Западе, можно рассматривать как начало такого процесса, как  первую, осторожную   попытку  современного осмысления Православия.