АЗ, БУКИ, ВЕДИ

АЗ, БУКИ, ВЕДИ *

По состоянию нашего русского, да и большинства славянских языков, мы в гораздо лучшем положении, чем языки западноевропейского ареала индоевропейской семьи.  В славянских языках еще сохранились древние ар-хаичные структуры, древние архаичные коды священных, организованных по сакральным  стереотипам  социумов. Не растерять бы их, передать тем, кто будет после нас – вот наша задача. Здесь, конечно, нужно провести ин-вентаризацию, избавиться от ненужных наслоений. Но как подсказывает чу-тье, лучше ничего не трогать. Жизнь сама всё расставит по своим местам.
Ещё в работе Г. Штейнталя \6\ утверждалось, что язык народа, являясь продуктом его исторического дела, отражает дух народа, его инстинктивную психологию (архетип сознания по Юнгу). Язык – это инстинктивное само-сознание, выработанное сотнями поколений мировоззрение, логика создаю-щего его народа. Изучить структуру языка – значит изучить, понять особен-ности народного духа.
В саму структуру слова включены три основных его атрибута \А. Потеб-ня, 37\: слово как мысль, слово как понятие, слово как чувственный образ  действительности, т.е. слово – это неразрывная триада (мысль \понятие \образ). О трехфункциональности и трехчастности русского слова писал и православный философ и священник  о. П.Флоренский.
Другой известный философ-лингвист \В.Вунд, 38\, связывая язык, мифы и обычаи воедино, говорил о единстве систем представлений этих форм вы-ражения духа народа, его коллективной воли. Дух народа выражается в фор-мах языка, обычаев,  в системе законов и норм поведения, как во внешних формах его проявления. В самом языке, в каждой его части заложены мифо-логические представления и древние обычаи, которые не всегда осознаются даже самими носителями языка. Язык, мифы, обычаи народа не просто от-ражают его дух, но они  и есть самый этот дух в историческом его развитии.  Таким образом, по Вундту, язык – сверхсложная мегасистема  согласован-ных, не всегда понимаемых самим народом  мифов (мифов, понимаемых  как цепочки событий \8\ ).
Поэтому мы и занимаемся анализом (структурным анализом) этих опре-деляющих элементов культуры русского (и шире – индоевропейских) народа знаковых и символических систем на рационально-логическом, интуитивно-религиозном и абстрактно-философском уровнях, рассматривая знаки, сим-волы, образы как мифы, как события, как моменты социальной деятельности, закрепленные сознанием в форме стереотипов.
До 20-х годов прошлого века практически все языковеды связывали язык, культуру с таким понятием, как дух народа,  с его нравственностью… После установления «материалистической концепции» понятие дух, душа исчезли из лексикона исследователей, причем не только в России, но и на Западе.
Известны слова Гете:
«Всё, что духом времени зовут,
Есть дух профессоров и их понятий!»…
Это к вопросу о субъективности любых естественно-научных, историко-философских и социально-психологических исследований. В отличие от  естественных наук, неизбежно изучение социальных феноменов, как в аспек-те их причинной обусловленности, так и в аспекте их целеполагания. Именно из последнего вытекает необходимость рассмотрения и такого явления куль-туры и развитого состояния психики народа (этого нет в несоциальных со-обществах животных), как понятие духа народа, духа человечества, духа надчеловеческого….
Кстати, этот дух языка, его интуитивно воспринимаемая целостность, формирует стилевые особенности авторов данной эпохи. Будь то целост-ность содержания, или целостность смыслов, или целостность формы… Дух воздействует эманацией своей внутренней структуры, структуры идей, смы-слов и форм от стилистической структуры к синтаксической, от синтаксиче-ской в лексемную и дальше – к периферийным, фонетическим структурам языка. Именно дух языка обладает автономностью и свободой творчества, а не сам язык. В фонологической материи, в его субстанции закрепляется дух как самоконтролирующаяся структура. Лучше всего, в наиболее чистой  форме такая структура проявляется в ментальном, интонационном рисунке речи. Не случайно в литургии высшей формой самовыражения и единения в молитве – унисонное хоровое пение. В нем иногда даже слов не различаешь, но во время слушания литургии сам собой возникает в сознании  понятный текст Господней молитвы.
Как отражение, как живое воплощение «Духа живаго», духа языка. Но ведь это материализация именно ментально-фонетической структуры текста, то есть её духа.  Примерно об этом и писал ещё в начале прошлого века  К. Фосслер \39\, который рассуждал о роли акцента (ментального рисунка) в речи. При прослушивании литургического хора важную роль играет знание озвучиваемого текста. При том, что в пении сам текст не прослушивается, но для знающей публики этот музыкальный фон служит каркасом, вызываю-щим близкие к текстовым ассоциации…  И возникает внутренний диалог молящегося с хором.  Это удивительное явление многим удавалось не раз испытывать во время литургий. И без всяких искусственных стимуляторов (как химических, так и технических!). Поймать этот ментальный контур, эту внутреннюю структуру текста молитвы – значит услышать её дух, вступить в диалог с ним.  Но это могут ощутить только люди с ярко выраженной «язы-ковой одаренностью» (по выражению  К. Фосслера).
Кстати, тот же Фосслер говорил об устойчивом состоянии языка как о коллективной духовной деятельности по развитию этого языка. Он же говорил и о том, что благожелательные и живые натуры пишут лёгким и простым стилем, а мрачные и высокомерные – тяжелым, темным.  Он тем самым напрямую связывал особенности стиля с духовным состоянием лич-ности.
Такие же корреляции существуют и между духовным состоянием народа и состоянием мифологическим, между морфологической и фонетической системами языка \4\. Народ всегда чутко ощущает отмеченные корреляции между языком (текстом) и литургическим (ритмо-поэтическим) его воспри-ятием. Как только что-то нарушается, тут же теряется эта тонкая связь. Ли-тургическое пение становится пустым, чуждым. Не случайно старообрядцы так держатся за старинные тексты и старое пение. У староверов ещё  сохра-няется и ощущается эта тонкая связь в литургии. Для них это служит под-тверждением их правоты.
Во многом, стенания по утерянным сакральным элементам нашего мира излишни. Многое скрыто за случайными заимствованиями из других куль-тур. Да, периферийные элементы, периферийные, чуждые для русского со-циума, дуально организованные структуры обрушены. Но даже в языке – офранцузенном Пушкиным –  системное, структурно-образующее  ядро со-хранено и дух народный ещё трепещет… Почитайте снова и снова прекрас-ный сборник сказок А.Афанасьева… Там и Есенин, и Кольцов, и Пушкин, и Шолохов… Может быть, там нет Блока или Бродского – но ведь мы и гово-рим о народном духе, а не о химерах никого не жалеющих и ни с кем не счи-тающихся   заимствований…
В остальных современных славянских языках доминирует свободный порядок слов в предложениях с нефиксированным структурным ядром. Как мы уже писали выше, слово в протоиндоевропейских языках архаичного пе-риода имело морфемную структуру с динамической, многовариантной структурой корня, который имел как 2-х, так и 3-х, 4-х, 5-тифонемные струк-туры. Так и в составе простого предложения праязыка могло быть больше трех автономных, внутренне скоррелированных, семантически различимых структурных единиц высказывания – слов, выстроенных в порядке их ста-тусной значимости.
Для протославянского, старославянского и современного русского язы-ков сохраняются основные индоевропейские структуры ядра простого пред-ложения (S\O\V), (V\S\O) и в менее употребительной форме – для ядер (O\V\S) (в утвердительных и вопросительных предложениях типа: врага убил воин?) и связанные с ними обрядово-религиозные представления наших да-леких предков. При свободном порядке слов в русском  предложении трудно отследить наиболее употребительную форму предложения, однако здесь и может помочь экскурс в индоевропейскую и даже в протоиндоевропейскую  предысторию языков.
Если вернуться к старославянской азбуке и используемому в ней “объяс-нению” букв (А-азъ\я), (Б – буки\буква), (В – веди\знаю), то простейшая структура предложения в ней фиксируется, как  (А\Б\В) – (азъ\буки\веди), т.е. (я\буквы\знаю) (см. рис.2.в), что также соответствует рассмотренному выше простейшему протоиндоевропейскому предложению типа (S\O\V). Более расширенная версия  древней азбуки может быть и такой (я\бука(злой)\ведаю\глагол\ добро\…
  В годовой структуре обрядового календаря хеттов (3 тыс. до н. э), выде-лялись только три времени года: весна\ осень\ зима. То же было и у древних индоарийцев эпохи Вед, и у древних египтян.
В связи с выявленными корреляциями между структурой языка и обря-дово-религиозными представлениями (на примере рассмотренных выше триад: связи порядка слов с направлением обхода престола (оси Мира) в Святая святых православных храмов) можно поставить вопрос и о корреля-ции структуры языков с общей структурой основных мифов в той или иной культурно-языковой традиции.
Так, русские старообрядцы (и в России, и в странах зарубежья) упорно держатся обычая совершать все религиозные (и в быту) ритуалы  “посолонь” (по часовой стрелке), сохраняя при этом службу на церковнославянском или древнерусском языках. В Западной Европе с романизацией языка (и фикса-цией “прямого” порядка слов типа (S\V\O) в синтаксисе) религиозной служ-бы естественным было и изменение в направлении порядка обхода престола (навстречу солнцу, против часовой стрелки) в алтарях, что и произошло в раннее средневековье, после романизации и отделения католицизма. В со-временном французском повествовательные предложения со структурой (S\V\O) считаются основными \4\. Неслучайно Православная церковь с на-стороженностью встречает любые попытки перехода службы на иные языки, как мы теперь видим, справедливо подозревая неизбежность изменений и в обрядовой традиции, и в каноне.
Если вспомним историю столкновения двух культурно-языковых тради-ций – греко-латинской с семитской (древнееврейской и сирийской) – и пре-ображения их в христианство, то увидим  мистическую связь слова, языка с формой обряда, религии.  На Ближнем Востоке всегда связывали религию, ритуал с языком её выражения, с формой её письменной фиксации и актуа-лизации. Поэтому перевод Библии на греческий язык в III веке до новой эры (так называемая Септуагинта – перевод семидесяти) дал толчок включению ближневосточной культуры в культуру средиземноморскую. Началось по-степенное изменение классической греческой стилистики с концевыми гла-гольными формами на более свободную стилистику с элементами библей-ских глагольных форм, открывающих предложения. Из древнегреческого типа предложения: “К чародейству она прибегает, благой цели не достига-ет…” (O\S\V) и древнееврейского типа “ Так, Господи, ты познал всё, моё новое и древнее; ты образовал меня и возложил на меня свою руку…” (S\V\O), (V\O\S) сформировалась новая стилистическая традиция Септуагин-ты:  “Вразумляйте беспорядочных, утешайте малодушных, помогайте не-мощным” (1 Посл. Ап. Павла к фессалоникийцам) – тип предложания (…\V\О). В рамках  древнегреческой традиции это писалось бы так: “ Беспо-рядочных вразумляйте, малодушных утешайте, немощным помогайте…” (…\О\V).
К сожалению, мы пока не обнаружили работ, исследующих корреляции между появлением новой христианской обрядовой традиции с языковыми  изменениями в раннехристианский период.
С другой стороны, если обратиться к тексту Септуагинты (эллинизиро-ванной Библии), то к основному типу предложений в ней можно отнести предложения типа: “И отпустил Исаак Иакова, и он пошел в Месопотамию к Лавану...", “И положил Иаков обет, сказав…”, “И сказал фараон слугам своим…”, “И взял книгу завета, и прочитал вслух народу, и сказали они: …” со структурой (V\S\O). Выше мы видели, что такая синтаксическая структура соответствует ядру основного индоевропейского простого предложения и поэтому такие тексты легко могут быть освоены в рамках индоевропейской языковой традиции с сохранением всей внутренней структуры исходного текста (т.е. и сами переводы могут становиться священными текстами!). Отсюда и возможная вариативность богослужебных языков. С другой сторо-ны, не для каждого языка можно обеспечить сохранность внутритекстовых структур при переводе!
Для иллюстрации различия ядерной структуры при одном смысловом содержании можно привести два наиболее характерных и употребительных примера: англиканское “Боже, храни короля…”(S\V\O) и православно-русское “Боже, царя храни…” (S\O\V) – (структура типа посолонь).
Изначально, в момент формирования церковнославянского языка  свя-тыми Кириллом и Мефодием, он и развивался таким образом, чтобы дать структурно-точный перевод Священного Писания с византийского устава греческого языка (на котором оно и было написано) на общеславянский. Со-хранить дух Священного Писания, его внутреннюю заряженность истиной, мистической тайной неизвестного до тех времен древнееврейского и древне-греческих языков. И через это ввести их в свой язык, в свою культуру. Не выплеснуть священного ребёнка из сосуда с благодатной водой. Однако они учли и то, что в целом структура, грамматический строй нового языка были близки к греческому, хотя внешне и существенно отличались.
Для древнерусского языка была характерна вполне индоевропейская структура предложения. В том же “Слове о полку Игореве” можно взять произвольный отрывок с простым синтаксисом, и мы читаем: “… Игорь пол-ки заворачивает (S\O\V): жаль ему милого брата Всеволода (V\S\O).  Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы! (V\S\O). Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы (V\S\O).…; тут пир за-кончили храбрые русичи (O\V\S)… Никнет трава от жалости (V\S\O), а дре-во с тоской к земле приклонилось (S\O\V).”  Здесь мы наблюдаем однотипную (в рамках метода ориентированных триад) синтаксическую структуру. То же наблюдается и в “Повести временных лет” киевского монаха Нестора, где рефреном проходит почти библейская структура: “…И гнали варяг за море (V\S\O), и не дали им дани (V\S\O), и начали сами собой владеть (V\S\O), … . Пошел Олег на греков (V\S\O), оставив Игоря в Киеве (V\S\O), … И повелел Олег своим воинам (V\S\O) … И жил Олег, княжа в Киеве (V\S\O) …В тот год сказала дружина Игорю (V\S\O)…”
То же наблюдается в литургических и евангелических текстах на старо-славянском (церковно- славянском).
В лекции С.Аверинцева \40\ исследуется текст Евангелия на греческом и на русском языках.  Сначала автор отмечает, что разбиение текста на главы и более мелкие части  – это явление более позднего характера (примерно ХIII века), так как раннехристианские тексты на греческом языке такого разбие-ния не имеют. Деление на стихи текста Евангелия произошло в XVI веке.
Имеет смысл еще раз напомнить, что в ХVII веке в процессе унификации двух различных церковнославянских языков (московского и киевского) ие-зуиты настояли на «справе» именно московского диалекта, что привело к расколу церкви. На фонетическом уровне в это время исчезло различие в произношении ь и е и начала формироваться тенденция к преимуществен-ному употреблению звонкого небного г вместо г-придыхательного, а также к северно-восточному аканью.  Примечательно, что, значительно повлияв на московскую традицию церковно-славянского и развившегося из него русско-го литературного языка, сам киевский церковнославянский примкнул не к русско-церковно-славянскому, а к польскому, то есть к западно-славянской литературной традиции.
Если в начале ХХ века в русском языке активно бытовали три основных стиля (церковнославянский \литературный \разговорный), то после запрета употребления церковнославянского языка и попытки замены связанного с ним высшего стиля «советским  новоязом»  в новых условиях ХХI века вста-ет проблема возвращения живого церковнославянского языка в литературу, включение в сознание русского человека огромного числа древних, духовно-заряженных текстов, восстанавливающих урезанную полноту  русской тра-диции, историческую и культурную преемственность. Воссоздающую во всей полноте русскую языковую личность.
Для современного, вестернизованного русского литературного языка ха-рактерна иная структура ядра основного простого предложения. Несмотря на свободный порядок слов в нём, наиболее выделяется типичная пушкинская (аналитико-синтетическая, французская) норма в повествовательном пред-ложении типа (S\V\O): “Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услы-шал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаиче-ский вопрос разочаровал Дельвига…”. Такая структура характерна для ро-манских языков с фиксированным порядком слов (см. рис.2,б). И не случай-но, в такой новой языковой среде старославянский и древнерусский языки выглядят явными и чужеродными архаизмами. Общеизвестно: Пушкин до 7 лет вообще не знал русского, говорил только по-французски. По-видимому, можно утверждать, что если с Петра I началась внешняя вестернизация Рос-сии, то с эпохи А.С.Пушкина она затронула и внутри-языковую, грамматиче-скую стихию.
Повторим, что культура, искусство, наука всегда организованы как зна-ковые системы, как некие языки со своими оригинальными правилами и принципами наделения значением и значимостью для их единиц. Об этом не раз говорил Юрий Лотман.
Так, на примере древнекитайских текстов можно наблюдать, что они яв-ляются многоуровневыми семиотическими структурами. Эти тексты пред-ставляются в виде сегментированных фрагментов линейных цепочек собы-тий, соединенных внелингвистическими средствами. Цепочки завершаются возвращением к некоторым исходным состояниям. Принцип возвращения (циклизации) – основной принцип образования больших древнекитайских текстовых структур. Более того, канонические тексты носят отпечаток мате-матически упорядоченных структур. Если считать, что контекст, фон, на ко-тором развертывается повествование, отражает мировоззрение древнего ав-тора, его представления о структуре иерархической системы основных суб-станций и категорий, то мифологический сюжет включен в эту структуру. Как известно, мифологические структуры, контекст архаических произведе-ний имеют календарный принцип организации \8\, для которого цикличность – основной способ построения сюжетной цепочки событий. Именно это и проявляется в древнекитайских текстах.
В основе математики также лежат многолетние наблюдения за календар-ными явлениями. Отсюда и математизм архаичных текстов. Для них же ха-рактерна нерасщепленность онтологического \гносеологического \прагмати-ческого аспектов сюжета, совмещенность контекста (боги и чудеса – как эле-менты космогонических и космологических представлений) и текста (основ-ная история культурного Героя), которые, в силу их совмещенности, имеют как одновременный характер, так и одинаковую календарно-циклическую сюжетную структуру.
С другой стороны, для героического эпоса контекстом (компенсирую-щим замещением, частично восстанавливающим схематично-целостное вос-приятие мира) выступают космологические представления (система ежегод-ных природных циклов), в то время как для космологических и культурных мифов таким контекстом  являются  мифы  космогонические (представления о создании мира). Космогония  же соприкасается с религиозно-мистическими представлениями.
В древнекитайских текстах используется календарный принцип цикли-зации линейной причинно-следственной цепочки событий, чем обеспечива-ется  их онтологическая связь с космологическими представлениями той эпохи. Календарный цикл – один из вариантов культуры данного народа, отражение его космогонии и космологии.  В различных культурах  - свои категориальные структуры, сетки (модели мира), свои целостные системы основных понятий, свои версии универсальных кодов.
В христианстве Троица, триада типа (Отец \Святый Дух \Сын) – универ-сальный текстовый и символический код, который реализуется на всех уров-нях знаковой, догматической и литургической, обрядовой системы христи-анства \2,8\. Только в таком аспекте, в аспекте ориентированной иерархичной троичности, любые фрагменты религиозных текстов имеют смысл и сопря-женность с их космогоническим, религиозным, евангелическим контекстом, с контекстом Книг Бытия.
В гегелевском идеализме кодом всей его философии выступает триада (материя \дух \сознание). Просветительское западноевропейское атеистиче-ское сознание формируется диадой (материя\ сознание) или (объект наблю-дения\ познающий субьект или его прибор). Последовательно эта идеология проводится, например, в квантовой физике. Тотальное господство этой ос-новной бинарной оппозиции проявляется в большинстве современных науч-ных методологий.
Из сказанного выше следует, что текст – шифровка, кодировка опреде-ленной культурной мифологемы, определенной модели мира, навязывание воспринимающему такой мифологемы. Межкультурный перевод текстов возможен только с учетом различий структур их категориальных систем, с учетом дешифровки и соотнесения их кодов, в противном случае возможны замещение знаковых структур, подмена смыслов и значений, навязывание иных контекстов и мифологем.
Такое понимание текста, как соотнесенность формы (лексики \образов \сюжетного выстраивания цепочки событий) с общей, космогонической моделью данной культуры (контекст), как связь текста и различных контек-стов, проясняет раскрытие основной гносеологической триады (мировоззре-ние \текст \реальность), выявляя текст как промежуточный элемент авто-номной актуализации, фиксации и общения в процессе накопления и систе-матизации знания данной культурой. Здесь текст рассматривается как сред-нее, пограничное, промежуточное состояние между представлением, внут-ренним содержанием и внешней реальностью.
В триадном комплексе каждый из элементов достаточно автономен, что-бы его можно было рассматривать отдельно.  Выбрасывание одной из со-ставляющих, дуализация триады приводит к усилению  их отличий. Триад-ные противопоставления становятся в диаде противоречиями, которые легко превращаются в антагонизм, неразрешимый без уничтожения одной из них. Православный легко  сожительствует с иноверцем, поскольку он не воспри-нимает его только как врага, но оперирует триадой (свой \враг \иной).  Он не объявляет его врагом, но допускает  его и как иного, вне дуализма борьбы. Отсюда отмечаемая на Западе славянская душевность и готовность идти на казалось бы немыслимые союзы с ещё вчерашним врагом.
Древние считали, что порядок слов диктуется гармонией звучания, рит-микой речи. То есть акцент ими ставился на внеграмматических источниках такого расположения слов, который  жестко не связывался ни с содержанием высказывания, ни с его логикой. Предложение, его синтаксис не связывались с суждением (с его смыслом и контекстом) и его логикой (А.Вейль). В со-временных, развитых языках  порядок слов отражает не только логику объ-ективной реальности описываемого, но и состояние субъекта высказывания. В романских языках порядок слов изначально определялся латинским влия-нием (Ж.Марузо)...
На раннем этапе его формирования глагол в древне-латинском стоял все-гда в конце предложения, как главного, но в большей степени придаточного, второстепенного. Это связано со смысловым выделением  именных форм, которые выделялись препозицией, начальным и ударным положением. Гла-гольные формы ставились в нейтральную, конечную позицию. Так, у Цезаря это наблюдалось в 90% случаев, но уже у Цицерона – в 55% предложений, а во времена Плиния Младшего таких предложений было уже только 50%. 
В первом веке новой эры произошел сдвиг в структуре предложений,  глагол стал сдвигаться в переднюю позицию, и уже во 2 веке он занимает только 25% в конечном положении. Отсюда видно, что древнейшим состоя-нием латинского языка являлось конечное положение глагола в предложе-нии. Главным в древней латыни был ритмический рисунок речи, гармония речи. С другой стороны, древняя латинская грамматика для своей стабилиза-ции требовала строгого порядка типа (S\O\D\P\…\V), при котором подлежа-щее открывало, а сказуемое закрывало предложение. Такое положение при-водило к «нормальному»  внутреннему течению речи «посолонь». Варвари-зация языка в поздний период империи привела к смещению глагола в сере-дину предложения, к «романизации» народной латыни с его структурой (S\P\…\V \O\D\P). Одновременно передвижка глагола в начальное положе-ние происходит и в греческом (Византия), связанное с его христианизацией и особым выделением на первое место субьекта высказывания. В позднелатин-ском (предроманский период) даже в предложениях, начинающихся с об-стоятельства, сказуемое стоит после подлежащего, т.е. в латинском даже это-го периода порядок слов всё ещё определялся структурой (…\S\…\V), однако романское влияние (варваризация языка) привело к фиксации обстоятельства в конечной позиции по отношению к глаголу. Литературная традиция, риту-альные формулы-стереотипы сдерживали распад старых синтаксических структур в латинском и в греческом. В романском же главным является от-ношение обстоятельства и глагола, т.е. структура (…\V\..\О), которая допус-кает инверсию подлежащего (…\S\…\V) ; (…\V\…\S\…). Соотношение этих двух тенденций и определило  процессы формирования грамматических структур национальных европейских языков в раннем средневековье.
Такая инверсия была характерна и для старо-французского (раннероман-ского) во всех предложениях, начинающихся с второстепенных членов (об-стоятельства, дополнения и т.д.): “Не хочет больше останавливаться девуш-ка” (O\V\S).
Для раннероманского периода срединное положение глагола характерно для причинно-следственных предложений. Если сообщается о новых дейст-виях, поступках, то глагол выдвигается также на первое место: «Родила в эти дни Фредегунда другого сына…»(V\S\O). Аналогичная структура предложе-ния была характерна и для протосемитских архаичных языков (см. Прило-жение С). Для ново-французского будет характерна уже иная структура (S\V\D).
Сам по себе порядок слов в предложении зависит как от синтаксической нормы, так и от аффектно-логических, стилистических параметров высказы-вания.
Романизация латинского (повышение его выразительности, адекватности восприятия, ясности) началась с развития системы предлогов (между глаго-лом и дополнением) и трансформации указательных местоимений в артикли (ille).
И, наконец, можно отметить, что устойчиво проявляющиеся в речи рит-мы, по-видимому, не в последнюю очередь связаны с рассмотренными выше языковыми циклами, проявляющимися при линейной развертке в речи сложной фонологической структуры высказывания, контролируемой тер-нарными противопоставлениями: ритмы слогового, морфологического и синтаксического уровней.
Ещё Шарль Бали писал в 1955 году: «… Идет столкновение различных форм цивилизации и параллельно этому идёт борьба между языками. И здесь встаёт проблема упрощения языков, их структуры. Это необходи-мо для усвоения их другими народами…». Не с этой ли установкой на борь-бу за аналитизм был связан явно прослеживаемый во всей его книге анти-индоевропеизм самого Ш. Бали? Ссылка его на опрощенный, периферийный для любой системы народный язык – как на критерий нормативного состоя-ния языка – всего лишь попытка скрыть тенденцию вытеснения индоевро-пейского, тысячелетнего синтетизма из Европы. Вытеснения, а не преобразо-вания его метаязыка к новому состоянию. Периферийный аналитизм, как мы уже говорили, связан с опрощением языка, с его демократизацией, с разру-шением жесткой иерархии грамматических категорий. В социологии ссылка на народ – всегда означает попытку установления нового строя, нового пере-дела жизненных сфер.
Как мы видим, эти два рассматриваемых типа языков характеризуются системой отношений внутреннее\внешнее, переходное\ядерное, це-лое\единичное, согласованное\изолированное, т.е. категориями качества.  Можно говорить о различных ментальных типах одного языка. Ментальных в указанном выше, различительном смысле. Сам язык, его структура, являясь одним из способов и средств выражения и оформления мысли, ассоциатив-ных рефлексий мышления, указывает на существование различных менталь-ных сознаний, по-разному расчленяющих внешнюю реальность, перенося-щих её в определенную знаковую систему и оперирующих с ней. Проведен-ный выше анализ общей структуры языков как системы Целого подсказыва-ет и метод классификации различных ментальных типов языка (и сознания). На этом уровне организации язык соприкасается с иной сигнальной, знако-вой и символической системой человеческой деятельности, с культурой.
Священник Павел Флоренский в свое время писал, анализируя проблему магического воздействия слова в речи: «…слово есть самозамкнутый ми-рок, организм, имеющий тонкую структуру и сложное, тесно сплоченное, строение. И теперь, если мы имели смелость назвать по каждому из трех моментов (фонема \морфема \семема) слово организмом, то тем больше оснований к такому называнию слова в его целостности…»
Рассмотрим духовные аспекты, заложенные св. Кириллом и Мефодием при создании ими азбуки для церковнославянского, богослужебного языка.
Сначала приведем одну любопытную структурную закономерность, свя-занную с первой общеславянской азбукой (кириллицей), основное ядро ко-торой было заимствовано из греко-византийского алфавита. Среди основных букв этого языка была группа, отражающая числовой ряд. Так,  а(аз) одно-временно отражала звук (а) и число 1. Буква в(веди) соответствовала звуку  (v) и числу 2. Нумеровались буквы тремя сериями чисел: от 1 до 9; от 10 до 90; от 10 до 900. Всего таких букв было 3х9=27, которые  разбивались на три группы (единицы\ десятки\ сотни). Единицы начинались с буквы (а), десятки с буквы (i\й), сотни с буквы (;\р).
Предположив, что в основу древнерусской кириллицы  заложены кален-дарный принцип и определенная христианская мифологема о существовании табуированных времен года, найдем соответствие между буквами первого алфавита и месяцами годового языческого календаря Х века. В основе лежит представление о том, что первым месяцем годового цикла считался апрель, первый месяц после весеннего равноденствия. Это соображение и служит началом отсчета для соответствующих числовых уровней. Декабрь-месяц служил их верхней границей \4\.














Древнерусские языческий (глаголица) и православно-календарный алфавиты (кириллица).

Полученная формула учитывает все циклические особенности предло-женной в Х веке «кириллицы», как цифровые особенности букв алфавита, так и фонетические противопоставления близкорасположенных в алфавите букв.  Самый внутренний круг дает числовую нумерацию условных месяцев такого календаря. Следующий круг соответствует буквам (движение по ок-ружности по часовой стрелке), которым приписывают цифры от 1 до 9. Так (а) соответствует 1, (в) – 2 и т.д. Буква (б) попадает на табуированный сектор (месяц поста) и ей не соответствует никакая цифра. С другой стороны, её положение четко фиксируется между (в) и (г). На втором круге буквам соот-ветствуют числа от 10 до 90, это десятичный разряд. Например, букве (м) соответствует число 40.  На третьем буквенном круге, который начинается с буквы (р), буквам соответствуют сотни: от 100 до 900. Букве (Y), находящей-ся в том же секторе, что и (М), соответствует число 400. В дальнейшем эта процедура повторяется при соответствующей маркировке уже использован-ных букв.
Следующий уровень порожден, в основном, учетом слоговых бифонем:  (еров\ носовых\ дифтонгов). Структура слоговых\ сверхкратких глухих фо-нем такова, что они полностью заполняют все пустующие сектора на двух последних внешних уровнях спирально циклизованного алфавита  право-славного богослова-мистика Кирилла.
Именно это позволило Кириллу вынести слабые аффрикаты (типа кси\пси), буквы, обозначающие дифтонги (ять) и другие переходные фонемы (еры), на периферию спиральной, календарной структуры. Уже к XVII веку все эти сомнительные, структурно ослабленные периферийные фонемы вы-шли из употребления.
Можно как угодно относиться к тому, как наши предки воспринимали метафизику и мистику, магию циклически повторяющихся явлений, но именно они были мотивами их философских и научных устремлений.
Можно поставить вопрос о том, почему алфавит Кирилла завершается буквами ; и ; (i- греческое). Первая из указанных букв в византийский пе-риод связывалась со словом Бог. Будучи православным монахом и  сторон-ником византизации (огречивания) языческих славян, монах-философ Ки-рилл и завершил (как бы предсказывая итог утверждения новой азбуки) свою конструкцию двумя основными понятиями: (;\;) – Бог и Греция (Византия). Так проявился и воплотился через алфавит миссионерский дух монаха Ки-рилла.
После такого предварительного анализа двух азбук (глаголицы и кирил-лицы) предположим, что азбука есть акро-код некоторого зашифрованного текста, в котором первые буквы слов зафиксированы в азбуке. Таким свойст-вом обладает, например, алфавит греческого языка. Более того, мы попробу-ем убедиться и в том, что в таком алфавите зафиксированы и основные син-таксические структуры языка. Рассмотрим первые три буквы глаголицы (а\б\в), которые с учетом их названий (аз\буки\веди) фиксируют предложение «я буквы познал» с синтаксической структурой (S\O\V). Вторая триада букв (г\д\е) в разверстке акро-кода  (глагол\добро\есть) фиксирует предложение «слово богатство есть» с той же синтаксической структурой. Следующая группа букв (ж\z\з-й\;) с разверткой (живите\зело\землей\Бога) порождают предложение «живите ревностно божьей землей». Здесь учитывается, что земля+й дает форму землей, а буква ; (тета) всегда означает слово Бог (в греческой традиции). Следующая группа букв, включающая все буквы вто-рого числового цикла алфавита (и\к\л\м\н\о\п) с расшифровкой (и\како\люди\мыслите\наша\он\опора), которая отражает предложение «и как люди мыслите: оно наше основание».  Пятая триада букв алфавита  (р\с\т) снова говорит о слове (речи\слово\твердо), т.е. «говори (утверждай) слово твердо»  со структурой предложения (V\S\O) того же типа, что и в предыду-щих случаях. Вторая група букв из этого числового цикла (у\ф\х), при рас-шифровке дающая (укъ\фертъ\херъ), порождает предложение «обычай дару-ет господин».  Третья группа этого числового разряда (о\ш\ц\ч), или (о-мега\ша\цы\червь), порождает предложение «о чем дерзаешь, червь?» с ха-рактерным для вопросительной интонации инверсным порядком слов в предложении (O\V\S). Дальнейшая реконструкция зашифрованного текста связана с языческими представлениями древних славян. Три «ера», записан-ные в следующем, уже не числовом круге, отражают триаду Яриллы (яри\ирьи) и, как это ни удивительно, попадают на условный месяц май по календарному хронотопу обрядовой традиции (см. выше на рисунке хроно-топ глаголицы). Рассматривая последнюю цепочку букв алфавита (щ\ъ-ы-ь\h\ю) в расшифровке (шта\еръ\ять\юс), получим предложение «чтобы Яри-лы (Ра, Сущего) принять свет (юс-яс)» со структурой (O\V\S).
Таким образом, анализ показывает, что и в самом деле буквы глаголич-ского алфавита могут рассматриваться как начальные буквы определенного базового текста с духовным содержанием. В случае с глаголицей это гимн слову как таковому:

 \я буквицу ведаю \слово богатство есть \живу  ревностно  землей Бога\
 и  как  люди  мыслю: он наше успокоение \
говорю  слово твердо \указ  дает хозяин \ о чем  дерзаешь, червь? \
чтобы  Ярилы (Ра, Сущего) принять  свет… \

Как видим, получается вполне конкретный и убедительный, целостный  текст, который  легко может быть преобразован в православный текст при замене нескольких слов. И можно получить текст молитвы к Богу о слове. Текст включает все основные грамматические типы простых древнерусских предложений и он может выступать тем базовым прототипом, кодовой структурой всех грамматических норм языка.
Но помимо горизонтальных связей акро-тексты должны обладать и вер-тикальными связями. Предварительно рассмотрим вариант кириллицы. В нашем случае это формирование текстов не по спирали, а по радиальным направлениям. В самом деле, буквы начального радиуса (соответствующие числам 1\10\100) алфавита дают нам слово (а\и\р). Здесь попадание на апрель  – месяц ветров и воздушных стихий (Стрибог). Четвертый радиус дает соче-тание (г\л\т\ъ), что при огласовке дает слово «галаты». В древней Греции Га-латея считалась покровительницей мореходства. Пятый радиус дает сочета-ние (д\м\оу) – дом\дым\домовой… (попадает на месяц божественного кузне-ца, Сварога).

Можно получить различные версии реконструкции  азбучного текста. Так, Валерий Брюсов написал отдельное стихотворение «Алый бархат», в котором каждое слово  начинается буквой алфавита:

Алый Бархат. Вечереет.
Горделиво Дремлют Ели.
Жаждет Зелень –  И Iюль
Колыбельной Лаской  Млеет…

Мы предлагаем иную версию  текста, из рассматриваемого выше анализа глаголицы.

Аз Буки Ведаю.
Глагол Добро Есть.
Живите Zeло ЗемлеЙ
И Како Люди Мыслите: Наш Она Покой…

Речите Слово Твёрдо.
Учите Фиты Хорошо.
Червень Цыпля Шагая Щебечет:
Еръ Еры Ерь, Ять…
Эфемерна Юдоль Юсов и ПСи. Яко ;имиам ;подиакона…

Получилась симметричная форма с одинаковой синтaкcической структу-рой, типа (S\O\V), (V\S\O), включающая 38 букв древнерусского алфавита.
Легко провести «реформу» языка и алфавита, но сохранить базовые его структуры, в том числе и отмеченные здесь удивительные особенности ал-фавита, учитывающего тончайшие взаимосвязи и контексты на всех уровнях организации системы языка, – не так просто. Их необходимо выявлять, и следить за их сохранением в процессе реформирования. В противном случае язык  может лишиться базовых кодовых структур и очарования своих тайн. История петровских реформ показала, что именно это и произошло с рус-ским алфавитом, в котором уже утерян выявленный нами контекст, опреде-ляющий ядро русского синтаксиса.  И в этом отношении позиция старооб-рядцев, сопротивляющихся его неосторожным реформам в языке, также бы-ла оправданна.
Для большинства местных жителей, среди которых нам приходится жить за границей, старообрядчество – чуждая, иностранная (русская) культура, воплотившаяся в христианские формы. Здесь два главных аспекта: чуждая и православная.