Московский пациент

 Срок командировки истекал, дальше ждать мы не могли и вызвали по рации катер.  Из-за мелководья он подошёл только к вечеру. Пока грузились, рискуя порезать бродни о береговую кромку льда, из-за сопки, чуть не на плечи нам осела свинцовая туча. Сделалось темно, похолодало и запахло снегом. Быстрей, быстрей: снасти,оружие,  рыба.
- Ну всё, от винта!
- Стой! Где Феоктистыч?
- За куропатками погнался.
- ... твою мать.
      Крупные, как бабочки, снежинки, не касаясь земли, закружили в танце.
Даже некурящие затянулись, поглядывая то на небо,  то на сопку, откуда раздавались  щелчки.
- Попал бы, да угомонился, - нарушил тягостную тишину принц Артур. - Они ведь как?  Только на выстрел подкрадёшься, дальше перелетят.  В азарте до темноты будет гонять.
- Он не знает, что полярная куропатка в Красной книге? - обозначил своё присутствие мрачный моторист с землистым лицом, будто жизнь провёл на махорке и перловой каше. 
 Виктор зыркнул на него, но не успел ответить: со склона катился  толстяк Феоктистыч, волоча за голову курицу.
-Заводи свою балалайку!- Сорвал таки раздражение Виктор.
-Смысл?  - Впотьмах порог не пройти. Меньше бегать надо было.
-...твою мать!
-Ты лучше свою, дешевле обойдётся.
- Знаешь, с кем говоришь?! Ровню нашёл. Остаток жизни в кочегарке проведёшь.
- Не привыкать, я рабочий человек, - побледнел моторист и выплюнул в воду окурок, - яйца в креслах не парил...
  Пришлось их разводить. Понимали, отчего Виктор нервничает. Официально мы прилетели в Красноярск с ревизией его ведомства. Он обещал нам охоту на оленя. Прождали неделю, а ни одного не видели. Обидно.
   Между тем прелюдия к снегопаду закончилась и так запуржило, что дальше трёх метров ничего не было видно. Для смены цветных декораций на белые хватило часа. Пришлось снова ставить шатер.
 Ночью было особенно холодно и мы,  жались друг к другу,  чтобы хоть немного вздремнуть. Виктор всё не мог успокоиться:
- Не, ну правда, разве с таким быдлом будет у нас когда порядок?...
- Ладно, расслабься. В контору твою не поедем, сразу в аэропорт. Позвонишь, чтоб акты подвезли,  подпишем.
 Вдруг принц (он называл себя потомком древнего эвенкийского княжеского рода) поднялся и прислушался.
- Пошёл.
- Куда ты пошёл?
- Не я, олень пошёл.
Выбравшись из палатки я подумал, что потерял ориентацию: с вечера река была справа, а сейчас оказалась слева. Странная какая-то, вся из голубых светящихся ленточек. Так сливались в лунном свете глаза бесконечного стада.  Да ещё хрустели сухим хворостом рога.
  Северный олень низкорослый, поэтому стреляли с пояса и не целясь. Я боялся, что в какой-то момент они разозлятся, повернут свой поток в нашу сторону и растопчут, порвут рогами. Это им ничего бы не стоило, но они бежали мимо, не в силах нарушить зова предков и природы. Когда голубая река растаяла, в ушах звенело от канонады. Предстояло самое трудное.
- Надо сейчас ошкурить. Когда окоченеют, - замаемся, - распорядился Артур.
И мы всю ночь работали, грея мокрые липкие руки между кожей и теплой плотью животных.
 
  К утру шатало от усталости.  И всё-равно, больше половины  неосвежёванных туш пришлось оставить. Снегом мыли руки и лица, оставляя после себя кровавые пятна.
  Моторист возмущался, когда грузили на борт добычу:
- Не пройдём! Я порожняком-то  за дно цеплял!
   Но Виктор, как бы невзначай, приподнял ствол:
-А ты аккуратней, стремнины держись.
Моторист  скрипел чёрными зубами и беззвучно матерился.  Из-под бушлата его выглядывал   чёрно-белый тельник.
Катер, ломая намерзшую кромку льда, погрузился в воду по самые фальшборта. Поехали!          
       Выпив по кругу из фляги, мы сгрудились на палубе под парусиновым тентом.

  Я очнулся от толчка и скрежета. Судно быстро уходило под воду. Я даже испугаться не успел, как оказался в ледяной купели. Товарищи мои барахтались недолго, меховые куртки их намокли и потянули ко дну. Не сразу понял, почему я-то ещё плыву? Это красный пуховик вздулся пузырём на спине и меня поплавком понесло обратно. Свободной ото льда оставалась только стремнина. В попытках прибиться к берегу, я изрезал в кровь окоченевшие руки и лицо. Я уже представил, как окоченевший труп мой вынесет в Енисей, а там и в Ледовитый океан. Вот место нашей стоянки, где лёд был отбит по утру. Пока я барахтался изо всех сил, пузырь надо мной сдулся и всей тяжестью мокрой одежды меня потянуло ко дну, которое я почувствовал ногами, едва голова ушла под воду. Подгребая руками, подпрыгивая, я достиг берега, как раз там, где недавно стоял катер. Секунды и меня заволокло бы под новую кромку льда, если бы не уцепился за свисающий кустарник. Только тут я в полной мере прочувствовал мощь воды, перехлестывавшей через мои плечи и бившей в лицо.  Разожми я тогда руки, никогда б не написать мне этих строк.
  Мне повезло, выкарабкался. И тут же отключился. Очнувшись от холода, попытался встать, но одежда застыла панцирем и примёрзла к камню. Я заплакал от отчаяния. Раскачиваясь, чуть не скатился обратно в реку. Стуча ногами о землю, разбил лёд на шкерах и лишь тогда смог подняться. Передо мной открылась картина ночного побоища: содранные шкуры с обнаженной сеткой кровеносных сосудов, неосвежёванные оленьи туши и всюду кровь, просвечивающая через рыхлый снег.  Отрубленные рогатые головы. Было жутко и больно смотреть в их грустные, ещё не замутнённые глаза с длинными заиндевевшими ресницами. 
   Скоро придут волки. Надо уходить, но куда?  Походкой терминатора, хрустя скованной льдом одеждой, я пошёл по каменистому берегу. До ближайшего кордона было больше трёхсот километров.
  С наступлением темноты я стал падать, и не сразу удивился наступившей  тишине: либо я ушёл от реки, единственного моего ориентира, либо она застыла. Узнать это можно было только утром. Но ждать — означало замёрзнуть. И я шёл, пока не запнулся об оленьи рога. Проклятое место не отпускало! Сидя в позе кучера на оленьей туше, я замерзал, но не мог тому противиться. Встать и попрыгать было свыше моих сил. Почувствовав чужое дыхание  на лице, открыл глаза и вздрогнул, наткнувшись на взгляд болотно-желтых глаз.
- Привет. Жрать хочешь?
 Волк по собачьи склонил вбок голову, сел, поерзал, потом задрал голову и завыл. Страха не было, он умер во мне. Одна смертельная тоска. Да и волк не сильно злой. Я бы справился. Наверное, он понял это и звал подмогу.  Послышался лай. Никогда бы не подумал, что волки умеют лаять...
    
     Следующая картинка из цепи бредовых видений: изба с закопчёными бревенчатыми стенами, увешанными скарбом. Трещат дрова в раскалённой печке. Я укрыт овчинами. Голоса,  плач ребёнка.  Спасён! И уже с облегчением снова провалился в беспамятство, отдавшись на волю силам, которым предстояло теперь побороться за мою жизнь.

                (ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ)