Заповедник блаженного

.
.                ЗАПОВЕДНИК БЛАЖЕННОГО.
.
.                Бахито И.У.
.
.       За окном крутится метель. Нежные, розоватые лепестки цветов яблонь
и вишен. Под теплым весенним солнцем они осыпаются как снежинки, среди
новорожденных, ярких, зеленых листьев. Несомые живительным, озорным ветерком
они ложатся белым покрывалом на землю. Рождая тревожное ощущение внезапно
вернувшейся зимы.
.       Два месяца в психушке, я видел из зарешеченного окна лишь печальные
серые сугробы, почерневшие остовы деревьев, да асфальтовые прогалины между
ними. И еще серое зимнее небо, холодное и безразличное. Даже когда сквозь
облака прорывались редкие лучи солнца, оно, небо, оставалось таким же
недружелюбным.
.       Железная койка, зеленое байковое одеяло, серые стены, обшарпанная
тумбочка послевоенных времен, тусклая лампочка, свисающая с далекого потолка
на заляпанном штукатуркой проводе и огромная, тяжелая двустворчатая дверь,
запираемая на ночь дежурным санитаром. Ничего лишнего, что, по мнению врачей,
могло бы быть опасным для жизни пациента, или вывести его из равновесия.
Монотонное существование, вне времени и вне жизни, прерываемое только
посещением лечащего врача и приемом лекарств.
.       Утро, день, вечер, ночь. Снова и снова. Какое число, какой день недели?
Не важно, не имеет смысла. Мысли вязкие и тягучие как сгущенка, замороженные
химией до предела, за которым небытие. Все время тянет в сон, и я сплю, сплю,
сплю. Так как никогда не спал. Лежа, сидя, даже стоя. Без сновидений. Просто
ухожу в отсутствие. В тихий обморок, чтобы потом не проснуться, а очнуться и
с трудом вспомнить, кто я. Главное не сорваться, перетерпеть. Пусть лечат.
Может они и вправду лучше знают. Может это действительно безумие, и я болен.
.       Но осознав этот факт, понимания своей болезни, начинаю сомневаться в
том, что болен. Может ли безумный понимать, что он безумен? Если безумие не
обусловлено наличием каких-либо наследственных или приобретенных физических
причин, то как может воспаленный разум человека самому себе поставить диагноз
сумасшествия? Ведь для того, чтобы поставить себе такой диагноз, надо признать,
что ты совершаешь абсолютно нелогичные поступки, говоришь какие-то несуразные
вещи. Но если ты это признаешь, значит, ты адекватен. Ты все понимаешь. Значит,
не болен.
.       Тупик. Я хожу по кругу. С каждым кругом возрастает беспокойство и
раздражение. Теперь я уже знаю, что будет дальше. Раздражение перейдет в злость,
а злость перейдет в бешенство. Надо остановиться. Не думать. Логика здесь не
поможет. Просто не думать. Пустота, это спасение. Все остальное хаос. Без
начала и без конца. Бездна, в которую легко впасть и тяжело выбраться. Надо
на что-то опереться. На них. Правы они или не правы, не знаю. Но другого нет.
Пусть лечат. Я болен.
.       На его лице широкая, ласковая улыбка и серые, пронзительные глаза,
внимательно прощупывающие меня сквозь призму очков.
- Ну, вот любезный.
  Пожалуй, вам пора покинуть нас.
  Вы-то сами как думаете?
- Могу остаться, если вам это понравиться?
- Хе-хе.
  Чувство юмора, это явный признак выздоровления.
  Я рад за вас.
  Только ради бога голубчик.
  Будьте весьма умеренны со спиртным.
  Про наркотические средства я вообще не говорю.
  Вам абсолютно противопоказано.
  Вероятны серьезные осложнения.
  Да.
  И постарайтесь, в ближайшее время, не нервничать.
  У вас нервная система пока еще полностью не восстановилась.
  Так что поберегите себя.
  Вот ваши бумаги, - он размашисто подмахивает бланки и, вложив их мою руку,
вежливо выпроваживает меня из своего кабинета, с той же самой ласковой,
приклеенной к лицу улыбкой.
.       Что может быть лучше крепкого, душистого, черного чая с сахаром. От
него становиться теплее и уютнее. По телу разливается свежесть. Мысли
очищаются. Окно на кухне приоткрыто. Весенний ветерок оглаживает волосы и
лицо, будоража частую зыбь тревожных мыслей. О прошлом, о настоящем и о
туманном будущем.
.       Надо сходить за хлебом к яичнице. На лестнице встречаю соседку по
лестничной площадке, Антонину Васильевну.
- Здравствуйте.
- Здравствуй Кай.
  Уже вернулся?
  А говорили еще не скоро.
  Как чувствуешь себя?
- Нормально.
- А Наташа что?
  Здесь?
- Нет.
- Приедет?
- Пока не знаю.
  Там будет видно.
- Понимаю.
  Ты заходи, если что нужно.
  Может чем помочь?
- Спасибо вам тетя Тоня.
  Зайду.
  Обязательно.
.       Над ее головой вижу черное облачко, похожее на рой очень мелкой мошкары.
Сколько ей осталось? Два, три месяца. Сказать или нет? Приятная, добрая женщина.
Опекала нас с Наташей как родных. Огорчать ее ужасно не хочется. И зачем? Все
равно ничем не поможешь. Только зря промучается, изведется. Нет. Не скажу. Не
могу. Пусть все идет, как идет.
.       На тарелке красуется аппетитная яичница. Только сейчас я понял, как
голоден. Поглощаю яичницу и думаю, - позвонит или нет? Наверное, не сегодня. Она
еще не знает, что меня выписали. Может через пару дней. Через неделю. А может и
никогда. Неожиданно припоминаются слова давней песни:
- Наташка, Наташка.
  Ей богу не вру.
  Ты словно ромашка.
  Цветок на ветру.
  Давно я заметил.
  С весны до весны.
  Все ветры на свете.
  В тебя влюблены.
.       Жарко. Очень жарко. Палит нещадно. Несмотря на то, что солнце перевалило
за зенит и клониться к закату. Глинобитные приземистые дома, без окон. Глинобитные
невысокие заборы, окаймляющие узкую грунтовую улицу. И пыль. Серая, легкая.
Вздымающаяся облаком от любого движения, покрывающая колдобины улицы мягким ковром.
.       Он сидит в тени дома, раскинув ноги на дороге, опершись на стену спиной.
В маскировочной, пятнистой форме. Автомат с двумя магазинами, перехваченными
обрывком  веревки, лежит на коленях. Короткие, всклоченные, грязные, от серой пыли,
волосы и такая же щетина на лице. Светлые, карие глаза осуждающе смотрят на меня.
- Зачем пришел призрак?
  Чего тебе здесь надо?
- Не знаю.
- Не знаешь.
  Ну и вали отсюда.
  Без тебя тошно.
.       С другого конца улицы звучат очереди и отдельные выстрелы. Появляются люди,
бегущие в нашу сторону. На бегу обернувшись, отстреливаются. Не целясь, навскидку.
Возле них пули поднимают фонтанчики пыли на дороге, на стенах домов и заборах.
Такие же серые и грязные от пыли, одетые кто во что горазд, они перемахивают через
низкие заборы, занимают позиции и продолжают стрелять в ту сторону, с которой
только что появились. Двое, не успевшие укрыться, лежат неподвижно посреди улицы.
.       Он вскакивает, вбегает в ближайшую калитку и, укрывшись за углом дома,
стреляет кроткими очередями. Я иду за ним. С крыши дома, на него, прыгает кто-то
в черном. На лету, длинным кинжалом, полоснув его по шее, черная фигура пытается
всадить кинжал мне в грудь. Но кинжал свободно проходит сквозь меня.
- Вот дерьмо.
  Это же призрак.
.       Сплюнув от огорчения, бежит дальше. На земле корчится тело в маскировочной
форме. Фонтаном, пенясь, хлещет кровь из его перерезанного горла и рта. Руки
скребут землю грязными ногтями. Вместо хрипа бульканье крови. Через минуту тело
затихает, дернувшись ногами в последний раз. Я сажусь на землю, скрестив ноги,
и жду.
.       Проходит час, или два, солнце почти скрылось за горизонтом. Тело начинает
вздрагивать, дрожь переходит в судороги, и вот уже корчится, катаясь по земле.
По гримасам на лице видно, какие ужасные муки он испытывает. От боли его вырывает.
Рождается голос. Рычание и стон. Он корчится еще около часа, потом затихает тяжело
дыша.
.       Ночь. Жара спала. Мы с ним сидим возле костра. Невдалеке мерцают другие
костры, возле которых угадываются силуэты людей. Рана на шее затянулась. Не
осталось даже рубца. Исчезли и следы крови на одежде. Он ковыряет прутиком в
костре, разгребая головешки, и тихо произносит:
- Я здесь уже вечность.
  Меня столько раз убивали.
  И я убивал.
  Это беспрерывная бойня.
  Кто ты призрак?
  Не знаю.
  Но если можешь, помолись за меня.
  Попроси.
  Отсюда до Него не дозовешься.
  Может Он простит.
  Отпустит.
.       Ответить я не успеваю. Из темноты появляются трое. Молодые. Коротко
стриженные. Плечистые. Пока еще чистенькие. Новички. Впереди развязанный, в серой
майке, с бессовестным взглядом. Бицепсы, выставленные на показ, разрисованы
татуировкой. Из-за пояса торчат две рукоятки пистолетов.
- Мужик, где здесь можно водички достать?
Не смотря, на парня, он поясняет:
- В конце улицы.
  Если повезет.
  Может, хотя бы доползешь до нее.
- А у тебя нет?
- Нет.
- А не врешь, лохматый? – произносит, нагло улыбаясь, парень.
.       Он поднимает голову, смотрит внимательно на парня пару секунд и стреляет
короткой очередью ему в грудь. Тело новичка отбрасывает в темноту. Слышится
топот двоих убегающих. Топот прерывается длинной очередью. Кое-кто у соседних
костров привстает, и смотрит в нашу сторону. Из темноты появляется высокая
женщина в свободных черных джинсах, маскировочной куртке и берете. Подойдя к
телу парня, она легонько пинает тело ногой.
- Новенький?
  Значит, первый инструктаж проведен.
  Это еще кто? – вглядывается в меня через костер.
  А-а призрак.
  Слышишь, Рыжий? – обращается она к моему собеседнику.
  Воды больше нет.
  Ни капли.
  Атакуем завтра с утра.
  Не проспи.
.       Нагнувшись, срывает что-то с шеи убитого. Посмотрев на свет, бросает это
к нашим ногам и бесшумно исчезает в темноте. Он поддевает прутиком массивную
золотую цепь и опускает ее в костер.
- Пыль.
  Кому это нужно?
  Когда за каждый глоток воды…
  Я ведь был таким же, - кивает он в сторону тела парня.
  В той жизни.
  Думал, раз ствол за поясом то …
  Оказалось все учтено.
  Куда шел, туда и попадешь.
  Чем жил, то и получишь.
  Только уже навечно.
  Навсегда.
- А можно не убивать?
- Можно.
  Если хочешь умереть от жажды.
  Очухиваться с жаждой и снова умирать от жажды.
  Опять и опять.
  Пока не решишь, что лучше уж самому убивать.
.       Звонок телефона вырывает меня из липкой вязи видения, вызволяя из плена
безнадежной тоски голоса Рыжего. Они, видения, возникают внезапно, бросая меня в
какую-то неведомую жизнь, или миры, не знаю. Все вокруг застывает. Меня переносит
сквозь реальность, внезапно потерявшую свою монолитность. Как будто подо мной
мгновенно растаял твердый, холодный лед и я, потеряв опору, уже барахтаюсь в воде.
.       Видения, по поводу которых я имел неосторожность проконсультироваться у
психолога, а в результате попал в клинику. Несмотря ни на что, я думаю, это было
к лучшему. По крайней мере, теперь я уверен, что мои видения это не бред
сумасшедшего, не галлюцинации больного мозга и не сны, как предполагали лечащие
меня врачи. Оказывается, есть такой феномен, когда человек временами одновременно
спит и бодрствует, не отличая в этот момент сон от реальности.
.       Я не верю своим снам. Вижу их редко. Они, в отличие от видений, слишком
абстрактны, без связи между отдельными фрагментами и запоминаются лишь частично.
А когда я пытаюсь припомнить весь сон полностью, то прихожу к выводу, что такого
сна и не было. Что это какое-то самовнушение, иллюзия, будто бы  приснившегося
сна. Сон во сне.
.       Однажды, давно, некто увидел во сне, как он приносит в жертву своего сына.
Буквально истолковав этот сон он, чуть было не убил его, но был вовремя остановлен
и принес в жертву ягненка, вместо сына. На самом деле, смысл сна был совсем другим,
потому, что тот, кому предназначалась эта жертва, в принципе не мог потребовать
такого. Этой, известной многим, истории несколько тысяч лет, однако, она хорошо
соотносится с моим представлением о снах. 
.       Поднимаю трубку. В ней дрожит, как перетянутая струна, виноватый голос
Наташи.
- Привет.
  Я сегодня звонила в клинику.
  Мне сказали, что тебя уже выписали.
  На прошлой неделе.
  Как ты?
- Нормально.
- Кай, я понимаю, что поступаю нечестно.
  По предательски.
  Мне стыдно.
  Но я боюсь тебя.
  И люблю, - добавляет почти шепотом.
  Пойми меня.
  Я хочу семью, хочу здоровых детей.
  Хочу уюта и покоя.
  Я не знаю…
.       Последние слова она произносит с глубоким выдохом сдерживаемых слез.
.       Полугодовалый упитанный малыш гогочет. Ему щекотно, от того, что Наташа
щекочет ему грудку губами и языком. Угу-гу-гу. Счастье. Светиться и сияет.
Нежность. Любовь. Материнство. Угу-гу-гу. Она счастлива, но это не мой малыш.
Меня нет в этой ее жизни. Разочарование несправедливостью возвращают меня в
реальность.
.       Кай, так звали меня друзья, еще с институтской скамьи. В те веселые,
беспечные годы мы сокращали имена, для удобства. И хотя в моем настоящем имени,
всего шесть букв, его сократили до трех, посчитав, что Кай произноситься легче.
В шутку. Которая оказалась для меня пророческой.
.       Она уже все решила. Времени было достаточно. Этот тягучий, тяжелый
разговор для оправдания себя. Ей действительно не хочется рвать со мной, но
обстоятельства совсем не в мою пользу. И, по сути, она права. Сказка не
состоялась. На этот раз Герда не решилась спорить со Снежной Королевой.
- Почему ты молчишь?
- Слушаю тебя.
- Ты презираешь меня?
- Нет.
  Знаешь, наверное, ты права.
  Так будет лучше.
  Для нас обоих.
  Не вини себя.
  У тебя будет все хорошо…
- Не надо, - резко прервала она меня.
  Не говори мне ничего.
  Я не хочу слышать, что будет со мной.
  Пусть все будет, как будет.
  Мне не нужно об этом знать.
  Ни о хорошем, ни о плохом.
  Пожалуйста.
- Прости.
- Прошу тебя.
  Никогда.
  Чтобы не произошло.
- Да.
  Обещаю.
.       Ночь, не ночь. Сумерки, не сумерки. Что-то такое между ними. Уличные
фонари ярко освещают узкие улицы, вымощенные потертыми плитами. Обветшалые,
облупленные фасады двух и трех этажных кирпичных, с узкими дверями и
зарешеченными окнами, домов. Поворачиваю за угол. Разбитая витрина книжного
магазина. Дверь распахнута настежь. Покосилась, держится на одной петле. На
полу разбросаны книги. Много книг. Часть, все еще стоит на полках. Все
вперемешку. Простые и тесненные обложки. На них толстый слой пыли и паутины.
Поднимаю ту, что у самых ног. Воннегут. Открываю, но внутри только чистые
листы. Беру другую. То же самое.
.       На противоположной стороне улицы фигура, подпирающая спиной стену.
В шляпе, надвинутой на глаза. Фигура рывком отделяется от стены и направляется
ко мне. Не могу различить лица, пока оно не оказывается вплотную передо мной.
Круглое. Смуглое. Седая шкиперская бородка.
- Надо же!
  Призрак.
  Арчи, - представляется он, чуть приподняв шляпу.
  Бритва.
  Так я больше известен.
  Интересуешься книгами?
- Только не такими, - пожимаю я плечами.
- Да брось.
  Не нравиться?
  Можешь написать там все что угодно.
  Любую белиберду.
  Все равно никто не знает, что в них должно быть.
  И вряд ли когда-нибудь узнают.
  Здесь все так.
  Либо мираж, либо муляж.
  Постоянна только эта бесконечная ночь.
  Будь она проклята.
  Без звезд, без луны.
- Это тоже муляж? – киваю я в сторону домов.
- Пока нет.
- Пока?
.       Из-за угла вывернул сутулый, худой человек с нахлобученным на голову
капюшоном, укрывающим в тени его лицо. Идет, шаркая ногами. Руки в карманах
куртки. Джинсы болтаются на ягодицах. Подойдя к Арчи, он, воровато оглянувшись
по сторонам, шипит хриплым голосом:
- Есть классная травка Бритва.
  Возьмешь?
- Идиот, - усмехается Арчи.
  Здесь этого добра завались.
  Чего шипишь-то?
- А вдруг полиция?
- Эй!
  Ты что забыл, где ты?
  Какая полиция?
  Уже обкурился Кокс?
- А это кто? – указывает на меня пальцем Кокс.
- Не дергайся, - отрезает Арчи.
  Давай сюда твою травку.
  Попробуем.
.       Кокс, откуда-то из-под куртки достает пакет, и Арчи набивает две трубки.
- А он? – смотрит на меня Кокс.
- Призраки не курят.
  Не курят,  - произносит по слогам Арчи.
- А, ну да, - соглашается Кокс.
  Точно, не курят.
.       Они усиленно потягивают трубки, и улица начинает преображаться. Вместо
облупленных, мрачных остовов домов, появляются высотки с огромными стеклянными,
подсвеченными изнутри, витринами. Заполненными напитками, одеждой, украшениями.
Неоновые вывески приглашают посетить бары и рестораны. Дорогие автомобили
занимают обочины улицы. Внутри зданий, в ярко освещенных фойе и залах, кипит
жизнь. Там ходят, сидят, разговаривают, смеются люди.
- В этом баре, я сдавал своих телочек, - показывает рукой Арчи.
- А я коку, вон в том, - кивает Кокс.
  О!
  Это же моя тачка.
  Смотри Бритва.
  Какая красотка.
  Зверь, а не тачка.
  Привет крошка.
.       Кокс, раскинув руки, идет к огромному красному автомобилю, поблескивающим
молдингами и зеркалами. Он проходит сквозь автомобиль и все сразу исчезает. Улица
снова приобретает свой прежний вид.
- Вот скотина, - возмущается Арчи.
  Все испортил.
  Весь кайф сбил.
  Если бы можно было его убить, убил бы.
  Не глядя.
  Так нет же.
  Все равно ведь оживет паразит.
  Эх…
.       Махнув рукой от бессилия, Арчи, поворачивается и уходит по скрюченной,
мрачной улице, размахивая руками в дискуссии с самим собой. Кокс лежит на дороге
и колотит руками по земле, крича во все горло:
- Где она?
  Где?
  Моя ласточка.
  Будьте вы все прокляты.
  Сволочи, свиньи.
.       Тяжелый рюкзак с трудом протискивается через дверь моей квартиры. Глухо
щелкают замки. Один, второй. Прислоняюсь лбом к двери. Попрощаться, поблагодарить
за все хорошее, которого было не мало. У нас с Наташей. Пока не вмешалась Снежная
Королева. Может вовсе и не Королева, а кто-то другой, или что-то другое.
Это я так…. Потому что не знаю, как же мне все это назвать. Опять всплывают
куплеты песни:
- Душа нараспашку.
  И все ерунда.
  Налей-ка Наташка
  в бокалы вина.
  Перроны, вагоны.
  Пустые слова.
  Наташка, Наташка.
  Чужая жена.
.       Глупая, мальчишеская песенка, а привязалась, не отпускает. 
.       Дверь напротив, квартиры тети Тони, опечатана. Она умерла две недели назад.
Необыкновенно добрая, милая женщина. Всю жизнь мечтавшая иметь детей и внуков, но
по великой несправедливости лишенная такой возможности. Оттого тем, что не смогла
дать своим детям, она щедро одаривала своих близких и знакомых. И нас.
Меня и Наташу. Особенно. 
.       Рюкзак ощутимо давит на плечи, но это даже хорошо. Отвлекает. Остров.
Там мы познакомились с Наташей, когда собрались компанией отдохнуть на рыбалке,
посидеть у костра. Одиночество заставляет обращаться к своей памяти. Перебрать
все что было. Найти нечто важное. Отправное. К которому следовало бы вернуться и,
если возможно, попытаться пройти заново. Спасибо памяти. Сохранила, сберегла и
вернула мне как надежду, как выбор. Тот далекий, безлюдный остров. Небольшой,
лесистый холм, посреди широкой излучины реки.
.       Пустота – благо, которое большинство не ценит. Это я понял в клинике.
Главное уметь войти в нее и тогда тебя уже ничто не сможет раскачать, вывести из
равновесия и завладеть тобой. Довести до абсурда. Заставить думать не своими мыслями.
Жить не своей жизнью. Видеть не своими глазами.
.       Уж не помню, кто придумал слово флюиды, но мне кажется, по смыслу, это самое
подходящее название тому, чем заполнен город. Они порождаются от людей, примерно
так же, как  на свету образуется обычная тень. Собственно флюиды, это и есть
ментальная тень человека. Тень его мыслей, эмоций, переживаний, фантазий.
.       Назойливые и прилипчивые, они пытаются смешаться с моей тенью. И если им это
удается, возникает хаос. В нем теряется порядок бытия и не бытия, причины и следствия,
того что было и не было. Мое и чужое. Все запутывается. И тогда пустота, становиться
единственным местом, которое способно оградить меня от безумия. От хаоса. Потому, что
в пустоте не может быть тени.
.       Он сидит в торце длинного, резного стола. Лениво ковыряет серебряным прибором
в стоящей перед ним тарелке. Огромный зал, отделанный темным полированным деревом,
освещенный разлапистыми хрустальными люстрами, гулким эхом воспроизводит стук вилки и
скрежет ножа о фарфор. За высокими окнами зала, зеленеют аккуратно подстриженные
газоны, плещутся струи фонтанов. А дальше, до горизонта, деревья. То ли парка,
то ли леса.
.       На столе навалены упакованные пачки банкнот вперемешку с золотыми слитками.
Некоторые пачки разодраны. Деньги из них просыпались на пол. Он поднимает голову.
Окидывает меня изучающим взглядом. Хватает рядом лежащий слиток и бросает в мою
сторону. Я инстинктивно пытаюсь увернуться, но не успеваю. Слиток пролетает сквозь
меня. Глухо стукается о дерево отделки стены и падает на пол.
- Не, это не глюк, - удовлетворенно констатирует он, - призрак.
  Ну, наконец-то.
  А я тебя жду, жду, - его лицо расплывается в хитрой улыбке.
  Думал ты уже не придешь.
  Заблудился где-нибудь.
  Видишь, - показывает рукой на стол, - это я все приготовил для тебя.
  Одного.
  Можешь забирать.
  Бери, призрак.
  Не стесняйся.
  Это все твое.
  У меня еще есть.
  Что?
  Не веришь?
  Пошли.
.       Мы проходим по совершенно безлюдным, роскошным коридорам и залам. Украшенным
старинными картинами, античными вазами, инкрустированным драгоценными камнями оружием.
Поднимаемся и спускаемся по ажурным лестницам и переходам. Проходим изящные галереи,
пока не возвращаемся опять в этот зал.
- Видел?
  Ну как?
  И это далеко не все.
  Учти.
.       Я смотрю на обрывок веревки, свисающий c перил лестницы. В затемненном углу
зала. Он ловит мой взгляд.
- Ну да, пробовал.
  Было дело.
  Глюки так достали, что…
  Не помогло.
  Только зря помучился.
  Хе-хе-хе, - смеется он злым, бессмысленным смехом.
  Вот такое оно, вечное бытие.
  Ешь, не хочу.
  Ну, так что?
  Договорились?
- Договорились, - удивляюсь я, - о чем?
- Как о чем?
  Ты забираешь все.
  Все что здесь есть, - он проводит рукой вокруг себя.
- Ты же знаешь, я не могу ничего взять.
  Я только призрак.
- Хорошо, хорошо, - его голос наполняется раздражением.
  Есть альтернативный вариант.
  Там, - он поднимает указательный палец вверх, - я был очень богат.
  Очень богат.
  Ты должен был слышать обо мне.
  Лессар.
- Нет, не слышал.
- Ну и ладно.
  Не важно.
  Не слышал, так не слышал.
  Главное, что ты оттуда.
  Так вот.
  Я даю тебе все свои счета в банках.
  Всех своих поверенных, там.
  Будешь очень богат.
  Очень!
  Хватит тебе и твоим потомкам.
  А ты…
  Ты мне показываешь выход из этого чертового дома, - последнее он уже кричит.
  Да, все.
  Все, тебе.
  За одну маленькую дверь.
  За дверку, за щелку, за норку.
  Туда, - продолжает кричать он, указывая рукой на газоны за окном.
  Ну!
- Это не возможно, - мотаю я головой, - я не знаю, где выход.
  Извини.
- Извини!
  Не знаешь!
  Тогда пошел вон отсюда, - Лессар уже не кричит, а визжит от злобы.
  Слизняк.
  И больше не появляйся.
  Никогда.
  Тварь навозная, - он хватает массивный подсвечник и бросает в меня.
  Ненавижу!
.       Скользнув бортом по мостку причала, лодка замерла, уткнувшись носом в
травянистый берег. Уставшие пальцы с облегчением разжали весла после нескольких
часов гребли. Остров встретил меня как всегда. Щебетанием птиц, шелестом листвы
деревьев, журчанием воды омывающей стойки причала.   
.       Я ведь рассчитывал пробыть здесь не больше трех месяцев, а живу уже
больше двух лет, и вряд ли когда-нибудь решусь вернуться назад. Остров своим
покоем и чистотой сформировал во мне устойчивый рефлекс страха перед городом.
Видения стали появляться реже, и они не такие сумасшедшие, как раньше. Мысли,
не замутненные чужими наслоениями, приобрели стройность и логичность. Стали
вполне управляемы. Ну а если свести все к простым понятиям, то мне здесь хорошо.
И очень уютно.
.       Голубоглазая лайка, виляя хвостом и тихонько повизгивая, ждет на мостке,
когда я вылезу из лодки и поглажу ее по голове, а она в ответ лизнет мою руку,
выражая так свою радость тому, что мы снова вместе.
.       Однажды, примерно через полгода как я здесь поселился, мне послышалось
слабое гавканье с реки. Спустившись к причалу, я увидел проплывающий по реке
обломок деревянного щита, а на нем щенка, тявкающего то ли от страха, то ли от
голода. Щенок оказался самкой. Пушистой, игривой и ласковой, особенно, когда была
сыта. Лучшей клички для нее, чем Ласка, у меня не нашлось, да и лайка сразу стала
откликаться на это имя. Видно ей тоже оно понравилось.
.       Из тех редких гостей, что появляются на острове, Ласка сразу прониклась
симпатией к Косте. Веселый, смешливый парень, охраняющий здешние места. В первое
наше знакомство, он, увидев мою справку из клиники, добродушно хохотнул, -
а-а блаженный, ну тогда ладно живи, что с тобой поделаешь. С тех пор так ко мне
и пристало это. Блаженный. Все-таки лучше, чем псих.
.       Ласка издалека различает звук его моторной лодки. Начинает тявкать и
повизгивать. А стоит ему сойти на причал, она ложиться на спину, подставляя свой
животик, чтобы он почесал. Костя непременно выполняет этот ритуал. Потом хлопает ее
по боку. Та вскакивает и радостно носится по берегу.
.       Иногда Костя привозит на остров состоятельных любителей порыбачить на
спиннинг. Естественно не бесплатно. Ласка их не жалует. Ее приходиться запирать.
Она нет, нет, сердито лает и рычит из-за двери, видимо предупреждая чужаков, что
это ее территория.
.       Река, остров, Ласка, Костя. Это среда, в которой я теперь живу. Она
приняла меня. Приняла как своего. Сделала своей частью. А со всем остальным я
распрощался. Навсегда. Без особого сожаления. Кроме одного. Наташи.
.       Дубовая роща заканчивается у дороги, выложенной серым камнем, а дальше,
за дорогой, бескрайнее зеленое поле до самого горизонта. С поля тянет мятой и
свежестью полевых цветов, доносимых волнами легкого ветерка. Поле колышется рябью
набегающей на дорогу, словно пытаясь захлестнуть ее. Рябь переливается всеми
оттенками зелени под лучами яркого, теплого солнца. А роща отвечает на волны с
поля картавым шумом птичьей суеты.
.       Я стою за стволом старого дуба, протянувшего свои мощные, раскидистые
ветви почти до противоположного края дороги, укрываясь в тени его густой листвы.
По дороге идет Антонина Васильевна. Я сразу узнал ее. Она чуть насмешливо, с
нежностью посматривает на пятерых ребятишек, шагающих рядом с ней. Двое из них
держат ее за руки с обеих сторон, а остальные, то забегают вперед, то прибегают
обратно.
- Тетя Тоня теперь моя очередь, - подбегает темный, кудрявый мальчик.
- Ага, Рони опять сделает кролика с тремя ушами, - хихикает беленькая девочка, 
   держа за руку Антонину Васильевну.
- Это случайно, - оправдывается Рони, - а ты Ленка, тоже сделала синюю белочку.
- Тетя Тоня, а можно я сделаю черепаху, - вклинивается мальчишка с припухлыми, узкими
  глазами.
Антонина Васильевна улыбается:
- Нет, нет.
  На сегодня все.
  Пора домой.
  Обедать и спать.
  Ну, на чем мы поедем?
Поднимается гвалт, каждый предлагает свое, в нетерпении вытягивая вверх руку:
- На самолете.
  На слоне.
  Не, на верблюде.
  На карете, - скромно говорит самая маленькая голубоглазая девчушка.
Может правда на карете? – вопросительно оглядывает ребят Антонина Васильевна.
Ура! На карете. На карете, - веселым, разнобойным хором подхватывают дети,
  подпрыгивая на месте.
Ну, тогда Мишел сделает нам карету, - Антонина Васильевна поднимает
  голубоглазую Мишел на руки, - Сможешь?
.       Мишел, пристально смотрит на дорогу. Воздух на дороге, куда смотрит Мишел,
начинает уплотняться. По нему проходит мелкая зыбь и в этой зыби проступает контур
золоченой кареты, запряженной четверкой белых, грациозных коней.
.       Через минуту воздух перестает колебаться и карета, сверкая на солнце
вензелями, предстает в своей сказочной красоте. Дверца уже открыта, приглашая
ребят занять места на мягких, бордовых сиденьях, а кони, тряся сбруей, тихонько
похрапывают от нетерпения.
.       Какая красивая! Молодец Мишел, - восхищается тетя Тоня.
.       Дети шумной гурьбой втискиваются в дверь кареты. Последней, прямо с рук
Антонины Васильевны, важно заходит Мишел. Тетя Тоня, уже взявшись рукой за дверцу
кареты, чтобы подняться к детям, вдруг замирает. Медленно поворачивает голову
вправо, туда, где из-за леса выступает дорога. Вглядываясь вдаль, она мысленно
обращается ко мне, и я отчетливо чувствую внутри легкое дуновение ее нежных,
заботливых слов.
- Кай?!
  Я так рада, что ты здесь.
  Что нашел меня.
  Я все знаю, мой мальчик.
  Знаю как тебе тяжело.
  Ты не понимаешь, что с тобой твориться.
  Не знаешь почему.
  Все это так неправдоподобно, непривычно.
  Совсем неудивительно, что тебя приняли за сумасшедшего.
  Хорошо хоть ты сам не поверил.
  В свое безумие.
  Я попытаюсь кое-что объяснить тебе.
  Как смогу.
  Просто послушай меня.
  Так уж получилось, ты случайно оказался у приоткрытой двери.
  Не надо бы тебе входить в нее, но ты вошел.
  Даже не сознавая этого.
  И нашел за ней то, к чему совсем не готов.
  О чем ничего не знаешь.
  То, что завело тебя в чужие, недобрые миры.
  Эти миры не для тебя Кай.
  Видишь ли.
  О том, что человек, по сути, бессмертен, знали всегда.
  Но, к сожалению, почти никто этому не верит.
  Не верит до тех пор, пока оно, бессмертие, не коснется его.
  Только для одних бессмертие оборачивается вознаграждением.
  А для других воздаянием.
  Различие же между вознаграждением и воздаянием есть то, из чего оно произрастает.
  Что каждый из нас растит в себе.
  Многое можно исправить, изменить, но до определенной черты.
  Черты, которую суждено пройти каждому.
  А за ней, его вечность.
  И тогда уже ничего не исправишь.
  Не изменишь.
  Как бы этого не хотел, чтобы не делал.
  Все уже решено.
  Вознаграждение или воздаяние состоялось.
  Таково предопределение наших судеб.
  Нашего прошлого и нашего будущего.
  Ну вот, пожалуй, это главное.
  А в остальном ты сам разберешься.
  Со временем.
  Кай, ты не можешь отбросить, или забыть то, что приобрел.
  Это невозможно.
  Поэтому будь осторожен.
  И если опять заблудишься там, в чужих мирах, вспомни меня.
  Позови.
  Я обязательно откликнусь.
.       Карета мягко тронулась с места, быстро набирая скорость.
Легко и плавно повторяя изгибы дороги, понеслась, оставляя за собой
чуть заметные облака пыли и эхо ее последней фразы:
- Обязательно найди Наташу.
  Ты ей нужен.
  И она тебе тоже.
  Больше, чем ты думаешь.
.       Ласка вскакивает с места. Ее уши напряжены. Она вслушивается. Потом
лихорадочно бросается к двери и несется к реке, радостно повизгивая на бегу.
Теперь я тоже различаю приближающийся звук моторной лодки Кости. Натягиваю
брюки, рубашку, и слышу насмешливый Костин голос, вперемежку с веселым лаем
Ласки:
- Эй, блаженный, счастье проспишь.
  Вставай соня.
  Принимай подарок, везунчик.
.       На причале Костя поглаживает брюшко лежащей на спине Ласке. Рядом
стоит внушительная дорожная сумка, а по дорожке от причала идет Наташа. Мы
глядим друг, другу в глаза и я понимаю: она приехала ко мне, приехала навсегда,
насовсем. Слова. Сейчас они лишние. Все равно нет таких слов, чтобы мы могли
сказать друг, другу все. Зато ее руки, лежащие у меня на плечах, ее волосы,
раскинувшиеся по моему лицу, ее губы, прижавшиеся к моей шее, мои руки,
обнимающие ее талию, мои губы, целующие ее висок, заменяют то, чего нет в
человеческом языке. И вряд ли когда-нибудь будет.
.       Я не верю своим снам. А Наташа заставила меня сомневаться в реальности
моих видений. В том, что касается меня и ее. Нас двоих. Прошло немного времени,
и я понял почему. Почему она, вопреки всему, оказалась здесь. Со мной. Нашла меня.
Потому, что иногда, самым дальним уголком зрения, чувствую за Наташей, за ее лицом,
за ее улыбкой, за ее походкой, заботливый взгляд Антонины Васильевны, тети Тони.
.       Костя привез очередного рыбака. Пожилого японца, с сильно припухшими
веками, делающими его глаза узкими щелочками, усиленными толстыми линзами круглых
очков. Мы отвели его к месту, где я с вечера подкормил рыбу и он, аккуратно
распаковав свой дорогущий спиннинг, принялся старательно бороздить леской воду. 
.       Наташа принесла нам термос с горячим чаем и пачку печенья. После двух
часов безрезультатных мучений со спиннингом, японец позвал Костю и раздраженно
высказался на английском языке. Я не стал ждать, пока Костя переведет. Все и так
было понятно. Моя счастливая удочка, из кривой ореховой ветки, с поплавком из
гусиного пера, была под рукой. Уже через двадцать минут на берегу трепыхалось
серебристое тело небольшого карася. Я вручил свою удочку японцу. Он недоверчиво
закинул ее первый раз, но уже на третьей рыбине у него было лицо самого счастливого
человека на свете.
.       Под вечер японец осторожно выпустил из садка всю пойманную добычу, уложил
в чехол свой спиннинг. Уважительно свернул мою удочку. Подойдя ко мне, он протянул
спиннинг и что-то сказал, а Костя перевел:
- Слышь, блаженный.
  Он предлагает тебе свой спиннинг за твою удочку.
  Бери скорей, пока предлагает.
.       Я отдал японцу удочку так. Костя, обреченно посмотрел на меня, развел
руками и молча, пошел к лодке. До самого отплытия он ходил с мрачным, обиженным
лицом, старательно не глядя спиннинг.  Уже заведя движок, Костя поглядел на
довольного японца, потом на меня и Наташу, на причале, покачал головой и сказал:
- Что-то блаженных здесь развелось.
  Хоть заповедник открывай.
  Ладно, пока чудики.
  Не скучайте.
.       Костер овевает нас мягким, благотворным теплом. Мы с Наташей сидим на
стволе поваленного дерева. Она дремлет, устроившись на моем плече. Ласка лежит рядом,
положив мордочку на лапы. Наблюдает за нами и костром, из-под прикрытых глаз, делая
вид, что спит. Но ее уши внимательно прослушивают звуки леса и реки, слегка
поворачиваясь в сторону подозрительных шумов. Мистическое действо костра завораживает.
.       Переливы угольков, танец языков пламени, треск возгорающихся веток, отливы
всех оттенков красного цвета. Складываются в непредсказуемые формы и очертания.
Находясь в постоянном движении, гипнотизируют, увлекают за собой. Увлекают в себя.
Приглашают принять участие в фантастическом спектакле театра огня.
.       По дну глубокого, скалистого каньона, полноводной рекой струиться густой туман,
иногда озаряемый изнутри мгновенными всполохами света. Каньон, словно огромная каверна.
Протянулся от горизонта, до горизонта. Прорезает пустынную равнину. Я спускаюсь к реке
по крутым каменным ступеням. У причала слегка покачивается плот, паря на клубящемся
тумане, как на воде.
.       Какой странный туман. Спустившись на последнюю ступеньку, пробую зачерпнуть
ладонью. Нет, это не вода. Ничего. Ладонь сухая. А на вид, походит на белую жидкость.
.       Человек, в длинном, до пят, плотном плаще, стоявший на дальнем краю плота,
оборачивается и подходит ко мне. Лысая голова без намека на растительность. Лицо
простоватое. Доброжелательное. Доверительное. И глаза, темно-карие, с желтым оттенком.
Внимательные. Изучающие.
- Никак решил поплавать, Кай? – улыбаясь, спрашивает он.
  Не советую.
- Откуда ты знаешь мое имя?
- Так у тебя же на лбу написано.
.       Знаю, что там ничего нет, но провожу рукой по лбу. А он добродушно смеется.
- Шутка.
- А тебя как звать? – спрашиваю я непроизвольно.
- Зови, как хочешь.
  Можешь паромщик.
- Паромщик?
  И кого же ты перевозишь?
- Да кто придет, того и перевожу.
- Меня перевезешь?
- Нет.
  Тебя не перевезу.
- Почему?
- Ну, во-первых, за это платить надо.
  А во-вторых… - паромщик на мгновение задумался.
  Хотя…
  Знаешь что, перевозить не буду, а поплавать, совсем немножко, можно.
  Для общего развития, так сказать.
  Если не против, тогда милости просим.
.       Осторожно прохожу на паром. Кто его знает, а вдруг провалиться. Паромщик,
держась за поручни, отталкивается ногой от причала. Мы выплываем на середину реки и
останавливаемся, несмотря на течение тумана под нами.
.       Я оглядываюсь вокруг. Все тоже. Ничего не изменилось. Почти ничего, кроме
паромщика. Он стоит, держась за поручни, и пристально смотрит вниз по течению. Меня
что-то настораживает в его, теперь уже строгом, сосредоточенном лице.
- И что дальше? – спрашиваю я.
  Куда поплывем?
- Туда, - показывает он пальцем на клубы тумана в дали.
.       Там куда он показал пальцем, из тумана формируются какие-то фигуры. Они
приобретают более резкое очертание, и тогда я узнаю себя и Наташу. У нас счастливые
лица. Я что-то говорю ей. Она заразительно смеется. Нам хорошо. Очень хорошо. Мы
необыкновенно счастливы. До такой степени, что оно, это счастье, оттуда,  из этого
видения, излучается и обволакивает меня сладкой пеленой.
- Очень красиво, - слышу я за спиной спокойный, чуть насмешливый, голос тети Тони.
  Ничего не скажешь.
  Даже не вериться, что это всего лишь туман.
  Сразу видно мастера.
  Это ведь надо уметь.
  Из ничего сплетать такие завлекающие кружева обмана.
  Такие прекрасные иллюзии.
  Браво Паромщик.
.       Собачье рычание рывком сдергивает с меня пелену. Замечательная, живая
картинка снова оборачивается туманом и, расплываясь, стекает в реку. Жалко. Было
так красиво. Я оборачиваюсь. У противоположного края плота стоят Антонина Васильевна
и ощетинившаяся Ласка. Ее уши насторожены. Шерсть на загривке вздыблена. Она в упор,
угрожающе смотрит на Паромщика.
- Убери сейчас же свою собаку, - требует он, отступив на край плота.
- А чего ты испугался-то? – улыбается тетя Тоня.
  Расскажи ей про бифштекс.
  Такой вкусный, аппетитный.
  И он, вроде как,  лежит у тебя в кармане.
  Пообещай ей еще много таких же.
  Когда-нибудь потом.
  Как ты это проделывал с людьми.
  Глядишь, она тоже поверит.
  И не тронет тебя.
- Не смешно, - зло бурчит Паромщик.
  Может ты, и умеешь говорить по-собачьи, а я нет.
  Не докатился, знаешь ли, как некоторые.
- Ах, какая жалость!
  Не знаешь собачьих слов?
  Им страшно не повезло.
  Они не смогут отравиться туманом твоих фраз.
  Туманом твоих идей.
  Восторгаться тобой.
  Поклоняться тебе.
  Жонглеру иллюзиями.
- Наглая ложь, - громко возмущается он.
  Ты просто бесишься от зависти ко мне.
  Дорогая моя Тонечка.
  Завидуешь моей известности, моему таланту.
  У меня десятки книг изданных во всех странах.
  Меня там знают, уважают и читают, - поднимает он палец вверх.
  Вот, пожалуйста, - Паромщик вытаскивает из нагрудного кармана стопку бумаг.
  Диплом, - перебирает он листки.
  Еще диплом.
  Свидетельство от королевской Академии.
  Международный сертификат.
  А вот премия…
- Хватит, - резко останавливает его Антонина Васильевна.
  Ты хоть сам-то веришь тому, что написал?
  Вряд ли.
  А скольких ты уже перевез?
  Ни одного.
  Да и куда ты вообще здесь можешь перевезти?
  Никуда.
  Оставь его Кай.
  Его вечность – этот никому не нужный паром.
  И на нем он никогда, никого, никуда не перевезет.
.       Ласка присела на передние ноги, оскалила клыки и глухо зарычала,
готовясь к прыжку на Паромщика.
.       Свет догорающего костра освещает ее, стоящую передо мной. Ласка
смотрит мне в лицо и тихонечко рычит. Заметив, что я очнулся, лизнула мою
руку. Извиняется за свое рычание. Я погладил ее по голове и почесал за ушам.
Она сразу успокоилась. Легла у моих ног. Значит помирились. Наташа все так
же посапывает у меня на плече. Ей сниться что-то очень хорошее, приятное.
Она улыбается уголками губ.
.
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
.    Бахито И.У.                05 марта 2011 года