Волчий яр-20

По железной дороге шел снегоочистительный поезд. Машинист заметил в свете мощного прожектора подозрительный бугорок, занесенный снегом. Он остановился. На насыпь сошел молодой парень, скорее всего помощник или ученик-стажер.
Настороженно подойдя к бугорку, парень заметил торчащую из-под снега чью-то ногу и тут же в испуге вскрикнул:
- Тут кто-то есть! Сюда!
На крик прибежал сам машинист. Долго не раздумывая, они стали осторожно сгребать руками снег с человеческих тел. Там оказалось, действительно, два тела - сверху женское, а снизу - мужское. Машинист потрогал рукою лоб у женщины, он был теплым.
 
- Петруха, - крикнул встревоженным голосом он, -надо срочно на машину... они еще живы... бери за руки... быстрее... не бойся или помоги мне взвалить на плечи... ну...
- Я боюсь! - истошно закричал парень, - я не люблю мертвецов...
- А кто их любит... берись, тебе говорят! - назидал машинист... _ Они не мертвецы... Но станут, если ты будешь сопли жевать.
С брезгливой осторожностью парень взял женскую ногу и руку, потянул на себя, не глядя на своего шефа, да так, что послышался легкий стон.
- Осторожно! Это тебе не мешок с потрохами... Кое-как два тела, еще с признаками угасающей жизни,были водворены на площадку локомотива.
- Петруха! Поддай жару... надо спешить...
- А может, это преступники, которых разыскивает милиция? - неожиданно выдал версию, осененный догадкой, Петруха...
- А может, усрался, а может, и нет! Давай шуруй, не рассуждай. В поселке сдадим... Там разберутся, кто та¬кие...

Щербаков, как-то исподволь приоткрыл глаза. Сквозь прищур тяжелых век он не вполне осознанно окинул взором помещение, но определить свое местонахождение не мог. Ему по-прежнему казалось, что перед ним заснеженный простор, насыпь железной дороги, лезвия стальных рельс и вдали чей-то подозрительный силуэт. Неожиданно Щербаков вздрогнул, когда мысль натолкнулась на произошедшее с ним. Этому поспособствовала боль в голове и повязка на ней. Четко представились последние мгновения перед тем, как он потерял сознание от огнестрельного ранения... «Но чей это был выстрел? - Щербаков пытался определить автора, - Ах, да, это же была Катя! - ругнул в сердцах свою забывчивость он. - Такой факт - и запамятовать!» Мысли прервал донесшийся в приоткрытую дверь больничной палаты негромкий спор женщины и мужчины: «Петр Александрович, нас же предупредили, чтобы мы сообщали в органы МВД о каждом, попавшем к нам подозрительном человеке с огнестрельным ранением, - доказывала свое женщина, видимо, лечащий врач. - А я, Полина Ивановна, не доносчик, мое дело лечить людей». Мужской голос, наверняка человека, старшего по должности, возможно, главного врача, пытался поставить на место своего подчиненного. Спор продолжался еще какое-то время. Щербаков догадался, что речь идет о нем. Заработали мысли ясно и четко. А голоса усиливали остроту впечатлений. Вот мужской басок обречено добавил к ранее сказанному им:

«Впрочем, поступайте, как знаете, Полина Ивановна. Вы принимали пациента... вам и карты в руки». «А я так и поступила, - ответила женщина, - с минуты на минуту должны прибыть сюда из органов госбезопасности... Кстати, вот и они...» - Полина Ивановна кивнула в сторону окна, за которым остановился ГАЗик... «Но я их не допущу к больному», - повышенным тоном, не терпящим возражений, заявил главный... «Вы не переживайте так сильно о своем пациенте, он бандит, - категорично парировала женщина, - у нас договор с ними, что поставят своего человека для охраны».
Щербаков не ожидал столь скоропостижного стечения обстоятельств. Он терялся в хаосе мыслей, выбирал аналоги подобных случаев из зэковской практики, но ни один из них не отвечал данной ситуации. Ему думалось поначалу притвориться беспамятным, но такое состояние врачей не устроит.... Безусловно, они предпримут какие-то действен-
ные меры. Требуется решать более благоразумно.

Соскочив с постели, Щербаков прильнул к проталине на оконном стекле. Там у машины стояло три человека в штатском. «Это за мной, - промелькнуло в сознании, - надо бежать: Но как?!» И тут родилась шальная мысль - выпрыгнуть в окно, благо что оно на первом этаже, и как только те зайдут в подъезд больницы, он завладеет транспортом и... поминай, как звали...
Быстро справившись с оклейкой окна и шпингалетами Щербаков в нижнем спортивном белье, в тапочках выпрыгнул благополучно в рыхлый сугроб. До машины десяток метров. «Был бы на месте ключ зажигания, - лихорадочно рассуждал он... - впрочем, и без него можно завести машину, но надо для этого время, а его нет. Надо успеть...» На счастье, ключ был вставлен в панель... двери открыты тоже...
Не помня себя дальше, Щербаков включил на последнюю скорость машину и рванул с места... Бешеный рев мотора потревожил раннюю округу. Он гнал машину по безлюдным улицам на окраину в том направлении, где хранился его автомобиль. Вот и загород близко... Щербаков оглянулся в заднее стекло и увидел мчащую за ним карету скорой помощи... Сомнений не вызывало... Это непременно за ним... А впереди снежные заносы... Уже колеса увязают в снегу, буксуют... зарываются вглубь, и никакой надежды на дальнейшее движения. Погоня - в ста-стапятидесяти метрах. Завывает сирена, наводя неприятные ощущения на округу... Действует на нервы и ему...

Щербаков не теряя времени, бросает машину и, зарываясь по колено в снегу, бежит к заветному месту. Добраться бы до железной дороги. Там бежать по шпалам легче. Он сможет выиграть время... Благо, он знает здешние места, каждый бугорок, каждый куст.
Погоня тоже пробирается, сквозь сугробы, но у них получается медленнее. Вот прогремел выстрел в воздух... Это - предупредительный... Следующий будет по цели... Щербаков мечется из стороны в сторону, то присядет, то падает и ползет под сугробом, то вновь возникает где-то в стороне. Расстояние увеличивается. Вот и насыпь... Но бежать по ней опасно... Его тело - хорошая цель на фоне неба. Щербаков перебегает железную колею и скрывается в недосягаемом для пули месте. Еще каких-нибудь двести метров - и он на месте - в трубе под железной дорогой. Преследование прекратилось, как только предмет погони исчез из поля зрения.

Щербаков не предполагал, что теперь за ним погоня будет осуществляться постоянно. За все время преследования Щербаков не ощущал холода.
Почти раздетый, в одних носках, он сохранил поразительную стойкость. Видимо, играла существенную роль лагерная закалка. Там часто приходилось испытывать нечто подобное. Службисты применяли в виде наказания «продувку». Раздевали наголо провинившегося и ставили на сквозняк в любое время года. Но еще невыносимее была «продувка с водой», после которой пробежка по зоне до тех пор, пока не появится на заключенном испарина, что говорило о согревшемся теле. Такие меры в основном заканчивались трагично. Щербаков дважды испытал такое «удовольствие», но благодаря самовнушению-медитации, которую он познал от своих товарищей по лагерю, спасался от тяжелых последствий. Вот такие примеры давали охранникам повод для издевательств. Не все могли бороться с ними. Зачастую узники получали воспаление легких, туберкулез и... фатальный исход. Сама мысль о спасении давала силы.

Остаток пути к месту стоянки машины преодолевался с трудом. Снежные заносы у подножия насыпи были особенно глубокие, местами Щербаков погружался по пояс. Paслабляться нельзя. Кто знает, где сейчас погоня. Из-за насыпи ее не видно. Если только менты выберутся на на¬сыпь, то ему не миновать пленения. «Спешить! Спешить! - диктовались ему мысленные команды, - еще с полета метров... держись, не поддайся усталости!» Пот катился градом... Он неприятно щекотал спину, ручейками скатывался на глаза, на щеки... вот только ныли от холода ноги. Щербаков их почти не чувствовал и ему, казалось, что он идет по кипятку или по раскаленным углям. Последние пять - шесть метров глубина снега доходила по плечи, и он не шел, а плыл, делая те же движения, что и на воде. Приходилось помогать себе взмахами рук, разгребая ими снежный покров. Но вот и дом, как ласково, уважительно Щербаков называл это убогое пристанище и свое, и машины. Здесь, под рельсами, проходили его долгие дни и ночи вместе с Василием. Теперь он один сейчас залезет в уютный салон машины, включит на всю мощь отопление, согреется, отсидится какое-то время в недосягаемом месте и двинется куда-нибудь на дальнее стойбище чукчей.

Как хочется, как мечтается о тихой беспечной жизни! Сколько же можно мотаться изгоем по этой суровой земле, постоянно испытывая удары судьбы, холод и голод, унижения и страх. И за что? В какой уже раз Щербаков задавал себе этот вопрос, и каждый раз не находя ответа, еще больше ожесточался. Где-нибудь вдали от цивилизации, в мирской глуши он рассчитывал обрести покой.
За все это время мысль о Кузнецове, о его делах ста¬ла ему ненавистной. То, что они предлагали ему вновь испытать судьбу в лагере, он напрочь сейчас отвергал. Мир огромен и жесток. С него хватит этих испытаний. Хочется пожить по-человечески. Пусть другие попробуют этого лиха. Слава богу, нет этих придурков - Шамана и Тещи. И тут только всплыло имя Кати... Щербаков ругнулся: «Вспом¬нил о Шамане, а про Катю совсем забыл. Кстати, где она,что с ней? После ее выстрела, он ничего не помнит. Наверно, испугавшись, убежала Бог весть куда...»
С этими мыслями Щербаков добрался к машине, но открыть дверцу ее он не смог. Он совсем запамятовал, что все механизмы работают от электроэнергии, которую они получают от солнечной радиации. Машина в бездействии находилась долгое время. Аккумуляторы «сели». Щербаков впал в ужас. Еще пять-десять минут для него могут быть роковыми - или смерть от холода, или быть плененным, если только погоня не отстала. Но вероятнее всего - первое.

Тело постепенно остывало. Мастерка была мокрая от пота, теперь уже становилась прочной, задубевшей коркой и прилипала к телу, а точнее, примерзла. Ноги уже потеряли чувствительность, и Щербакову казалось, что он стоит на деревянных ходулях. Мысли лихорадочно искали выход из положения. Медлить нельзя. Это подобно смерти. В эти критические минуты, как это свойственно человеческому уму, мысли, повинуясь инстинкту самосохранения, выдают подчас самую невероятную информацию. Вот и сейчас Щербаков вспомнил про нижний, аварийный лаз, который работает от механического привода. «Это спасение! Ура!» - прокричали в восторге все клетки его тела.
Не теряя драгоценного времени, Щербаков стал разгребать снег, который изрядно засыпал кузов машины. Мысль о спасении придавала бодрости и силы. Вот и люк. Нажав на рычаг, хитро спрятанный в стороне в нише, он открыл заветный лаз. В него пахнуло чем-то приятным, спасительным. Залезть в горловину было нелегко. Окоченевшие руки и ноги плохо слушались хозяина. С невероятным трудом удалось влезть вовнутрь машины. Стоило захлопнуть люк, как послышались чьи-то голоса. Сомнений нет - это все та же погоня.
Ментам все же удалось настигнуть Щербакова. Они узнали его по развешенным на столбах картинкам с призывом оказать помощь в поимке машины и преступников. Но, как к ней подступиться? Нет ни окон, ни дверей,... а преступник, наверняка, укрылся в ней. Им вдвоем не справиться с задачей и требовалась помощь.

Щербаков включил аварийное освещение и тепло. Тихо, монотонно заработали агрегаты. Постепенно температура повышалась. Но ноги потеряли окончательную чувствительность. «Где-то у Василия, когда-то хранилась «заначка» (на черный день) спирта, - вспомнил Щербаков, - ага! Вспомнил, под сидением...» Догадка оказалась верной. В металлическом баллончике хранилась драгоценная и даже спасительная жидкость. Щербаков растер ею ноги, руки и те части тела, где он мог достать рукой. Кожа приятно заныла, запекло, закололо, и какая-то энергия расползлась по всему телу. Он хлебнул и вовнутрь. Стало совсем комфортно. Захотелось спать и есть. В данное время Щербакову уже ничто не угрожало. Можно и поспать вдосталь.

Упустив Щербакова из-под охраны, менты всю злобу по этому поводу переключили на Катю, которая находилась рядом, в соседней палате. Состояние ее здоровья было критическим. Воспаление легких не оставляло никаких шансов на выздоровление. В больницу Катю доставили еле живой, почти замерзшей. Врачи прилагали все усилия, что¬бы спасти девушку, но сейчас все зависело от нее самой: сможет ли ее организм справиться с недугом. Возле нее дежурили менты и использовали малейшую возможность для допроса. Катя редко приходила в сознание. Только беспорядочный бред вещал о разных событиях из ее жизни. Понять что-либо вразумительное невозможно. В основном девушка вспоминала о лагерной жизни, в которой прошли  ее лучшие годы. Сотрудников-чекистов больше всего интересовал лейтенант, который совершил дерзкий налет на охрану зэков и освободил небольшую часть политузников. Весть о таком событии не осталась без внимания средств массовой информации, которые, в угоду существующему режиму, обвиняли только матерого бандита - Кузнецова, предавшего Родину. Говорилось громко, а по радио ни единым словом не обмолвившись о преступности самой судебной системы Союза Советов и ее хозяев, коммунистов. Неуловимый лейтенант беспокоил умы высшего эшелона власти. Сюда, в край суровый и Богом забытый, летели депеши:

«Поймать немедленно и доставить в центр» (в кандалах). Последнее слово можно было только подразумевать. Но, пожалуй, больше всего чекисты опасались политузников, которые пострашнее лейтенанта. Он - просто разбойник, трактовали политики, а те - сила, громадная сила. Это, сто таких, как Кузнецов! Боялись там, «наверху», более опасного события: восстания в лагерях всего Севера. Но когда конкретно, чекисты пытались выведать у Кати. Они вычислили ее связи с подпольем, хотя и косвенно, через бандитов, таких как Шаман, Теща и Щербаков, способствовавших осуществлению политического акта, не понимая толком его значения и смысла.

А что могла сказать Катя? То, что ее связывали с ними чисто женские чувства, не более. О делах Кузнецова девушка вообще ничего не знала. Наоборот, она мстила, как могла, всем, особенно Шаману и Теще, за поругание ее любви. Кузнецову Катя могла насолить за отвергнутую любовь к нему. Остались только теплые чувства к Щербакову, который отвечал ей взаимностью. Но вот нелепое стечение обстоятельств разлучило их и, видимо, навсегда. В своем бреду девушка сожалела о своем опрометчивом выстреле. Прослышав о выстреле и Щербакове, что вконец распалило интерес у чекистов, они насильно забрали девушку к себе (в логово пыток) для более действенных «лечебных» средств. Они понимали, что объект их интересов может умереть, так и не придя в сознание. Катю истязали, как могли, но добиться от нее чего-либо было невозможно...

                Продолжение следует