Абсолютный гнев

    Из книги "Медиумические рассказы"


    Я начну свой рассказ с описания природы, в ней я увидел замечательные черты, особенности вдохновения. И сумерки, и ночь, и день – все было подчинено одному восторженному чувству уходящих дней. Это были дни полного блаженства до истощения, до желания испить до конца всю жизнь до малейшей ее капли. То были дни короткие, но емкие.
    Смерть пришла. Особенно запомнился момент встречи с моей мамой. Она умерла молодой, когда ей было двадцать с небольшим лет. Сухая, добрая рука коснулась меня и я, открыв глаза, увидел ее. Почти сразу узнал, хоть не помнил ее с младенческих лет. Такая встреча могла бы стать поводом для описания, но я лишен этого права и описываю только те детали, без которых не обойтись.
- Страх за тебя, меня заставил придти сюда. Ты был совсем младенцем, как я рассталась с тобой. Теперь ты мужественный и хорош собой. Награда моя – ты. Сон скрепил мои очи пока ты не пришел. Я не звала тебя, но теперь ты здесь, со мной. Я плакать не хочу, а плачу. Стонов больше не будет, я буду любить тебя и беречь. Сюда заходил твой отец, он очень хотел видеть тебя, но я настояла на том, чтобы нам побыть вдвоем.
Такие речи мама говорила мне, а я упивался ее голосом, жестами, мимикой лица: все исходило от нее доброе как дуновенье ветерка. Я окончательно проснулся и увидел на коленях у мамы небольшой сверток, в нем находились мои вещи, выстиранные и выглаженные, такие, как мне подавал мой дядька-слуга. «Сверток, откуда он у нее?» - мгновенно пронеслось в моей голове.
- Я шелком вышила тебе подушку на диван.
- Я заметил, - ответил я на это.
- Сумерки скоро, надо покрепче заснуть, а потом мы поговорим еще, много надо сказать мне. А теперь спи.
Я и вправду уснул и проспал две недели по нашему времени. Вы бы сказали, четверть часа. «Так ли идет время?» - спросишь ты.
Отвечу: «Так, но только очень скоро время перестает существовать, оно вне видимости нашего внимания.
Проснулся от чувства голода, хотелось есть.
- Я проспал неделю? – спросил я у вошедшей мамы.
- Чуть больше, - ответила она, - ты спишь чутко, только я прикасаюсь к тебе, ты уже дышишь нервно, будто проснуться хочешь. Но я не стала тебя будить. Спи еще, сон умягчает последствие жизни и заботится о тебе, ты еще слаб. Я действительно забылся сном и девять суток пробредил, как мама сказала потом. Сон был тревожным и я не знаю, как я очутился в зале, куда был приглашен. Все входили через дверь, постукивая по полу деревянными каблуками. Скоро стихло, все собрались. Стали спрашивать по одному, кто и с кем хотел бы увидеться.
- Через неделю будет готов ответ, - сказал четкий голос.
Мы уходим через дверь, стуча ногами. Это был сон.
- В самом ли деле я был в этой зале? – спрашивал я себя. – Нет, я проснулся, значит это сон.
Туман как рассеялся. Все встало на свои места – я очнулся от сна и только теперь я осознал причину, по которой мне необходим был сон. Это явное еще не могло войти в меня, я был слаб освоить мысль о своей смерти. Уход мой из жизни был суров, и это убийство прошло через меня, я страдал от бессильной ярости, скрипел зубами, через силу старался не думать о дуэли, но вновь возвращался на место, где был убит. Я хотел вернуть тот миг, когда было еще не поздно решить, быть дуэли или нет. Прошло много месяцев, прежде чем я стал задумываться над словами, сказанными во сне. Я сказал, что хочу оспорить выстрел, меня убивший. Что было потом – гнев до пределов разума. Как мог, боролся с этим. Боролся не я один: все, кто были тогда, были в замешательстве. Там ответом был темный мир страхов, предрассудков, убийств – всего темного, что дает о себе знать, залезая в душу, сознание, плоть и кровь, разъедая и иссушая все существо плоти. А плоть уже имеет значение, новая плоть, та которую вы не признаете, она начинает жить по свойственным ей законам, другой плоти для нас нет. Я оделся, умылся, привел себя в порядок, поел (в этом нет нужды, но если хочется, то едим) и ушел, оставляя за собой следы. Тень моя преследует меня, не отставая ни на шаг. Таков мой мир теперь. Что из того, что я был когда-то богат? Имел дом, семью, друзей, знакомых? Их нет со мной, они там, среди живущих. Рядом мама, приходит дед: его вялый разговор, вялая походка – все напоминает проклятую основу, которую заложила прежняя жизнь и от которой не избавиться здесь. Тревоги о чем? Что тревожит душу? Подъем сил невозможен, его нет, продукт иссяк. Все направлено на одно – утоление жажды мести.
- Я знаю, - говорю себе,- место, где можно собрать силы и разрешить узел земных страстей. Это место мой дом: семейный очаг, время, проведенное в беседе с любимыми мной дорогими и сердечными мамой и бабушкой.
С костей моих смыт след прежней жизни. Я убит был, и тоска по вражде еще трогает меня. К небу глаза поднимаю, истину хочу познать, каким мне быть надлежало, если б не смерть? Мама трогает меня за плечо:
- Устроено так, - говорит.
Я не хочу ей противоречить.
Так что же гнев во мне? К чему я говорю о гневе? Какому подлецу мне приписать свое состояние? Увы! Не могу сказать: «В этом виноватый есть». В гневе моем есть решение, а оно не дает мне права успокоенья. Греза или болезнь мое состояние? Если греза, почему очнуться не могу? Если болезнь, почему исцеления нет?