Будни и праздник рядового алкоголика Ивана Бесприю

Будни и праздник рядового алкоголика Ивана Иваныча Бесприютного

 "Ты зачем опять так налакался вчера, а? Ну сколько можно-то,а?!! Хоть бы себя пожалел, раз уж тебе на меня наплевать!" - громкий отврательно скрипучий женский голос прорвал туманную пелену полусознания и слова, проникшие столь пенетрантным образом в его уши, и причитаемые над ним видимо уже довольно долго на разные лады, начали складываться в предложения, но приобретать от этого смысл они пока не спешили. Он застонал и с трудом открыл глаза. Прямо над ним нависла истеричного вида баба лет пятидесяти и всем своим видом выражала какую-то смесь из гнева, нетерпения и готовности, в зависимости от его реакции, перейти от автоматичного причитания тотчас к демонстративно самопожертвенностной суетной заботе, замешанной на активированном угле и аспирине и сдобренной матерными ругательствами, вперемешку с взываниями к его чувству вины, либо сойти на истерический крик, с угрозами, пощечинами и обещаниями умереть от инфаркта и оставить его одного на съедение холодному, жестокому и безразличному миру. Она заглядывала ему то в один глаз то в другой, цыкала языком, а на немолодом лице ее, покрытом сеткой морщин того типа, который встречается на лицах особенно разочарованных во всем и вся в жизни людей, плавало выражение досады и отвращения, как большая, тухлая, отвратительно смердящая рыбина...

"Позвольте, что Вам от меня надо??", силился он вести себя спокойно и вежливо, несмотря на невообразимую курьезность ситуации. "Это мне чего надо?!! Допился? Жены собственной не узнаешь?! Господи боже мой, так я и знала, что это добром не закончится!!", - заголосила несносная баба пуще прежнего. "Да, что ж это в конце концов такое, а?! Вы прекратите на меня орать или нет?!", он резко сел в кровати, отчего обезвоженные мозги его бултыхнулись и очень болезненно шмянулись о крышку черепа. Он громко застонал и взялся за голову.

"Нет, не прекращу, тварь ты эдакая! Отвечай, пьяница несчастный, сколько ты мне еще кровь пить будешь?! Ишь ты, орать на него видите ли, нельзя, принц нашелся! Ты посмотри на себя, а! Рожа ты опухшая! Мать свою в могилу свел, ей еще и восьмидесяти не было, сын от тебя, придурка, аж в столицу сбежал, математику учить готов, бедный, лишь бы тебя, урода, не видеть, а теперь ты меня еще хочешь заставить пятый угол искать?! Ты мне и так всю жизнь испортил, глаза бы мои тебя не видели!"

То ли это было что-то вроде тиннитуса, то ли просто скрип медленно съезжающей крыши, но в ушах у него загудело хуже прежнего. "Мне это снится", решил он и лег обратно, зажмурившись и закрыв уши руками. Невыносимая женщина еще подергала его, стянула с него одеяло, что-то повыкрикивала,  затем бросила обратно на него, покрыв его с головой, еще попричитала и наконец хлопнула входной дверью. И как только наступила тишина, он провалился в темноту.

     Неизвестно, много ли прошло с тех пор времени, но когда он в следующий раз открыл глаза, рядом с ним на стуле сидела его покойная  мать и то и дело подтирала сухие, вытаращенные глаза с сине-желтыми белками и подернутыми белизной зрачками мятым желтовато-грязным платочком, нарочито всхлипывая и потрясывая седой головой. Кое где волосы ее превратились в мокрую паклю и перемешались с лоснящейся, разлагающейся плотью, на длинных же пальцах ее кожи уже совсем не оставалось - платочек сжимали серые кости с черными ногтями.

Тут внутри у него все похолодело... "Что же это такое происходит, а? Изыди, изыди, мерзкий образ!" Но образ не торопился изчезать, а причитал теперь уже вслух, с трудом разлепляя тонкие, полурыхлые губы и обнажая при этом то один, то другой желтый зуб.  "Вот, сколько я тебе говорила, не пей, не пей, будешь точь в точь как твой отчим, подохнешь как он, на полу в корридоре, даже не добравшись до кровати... Ради  чего я тебя растила, ты можешь мне объяснить, а? Я все для тебя сделала, сколько ночей не спала, пеленки, болячки, твое вечное нытье!.. А сколько денег на тебя перевела, неблагодарного! Да я бы замуж за этого изверга никогда бы  не вышла, кабы мне тебя засранца поднимать не надо было бы! Скажи спасибо, что я тебя вообще родила, а могла ведь и зарезать еще не рожденного, как мне бабка Полина предлагала, говорила она мне, давай сделаю тебе аборт, зачем тебе этот бастард, изнасилования ненавистный плод! А я тебя, сволочь неблагодарную, родила и выкормила собственной грудью!!" Тут она подняла липкую блузку и обнажила две висячие, блестящие груди в огромных трупных пятнах. Его тут же вырвало на подушку, но от ужаса он не мог шелохнуться.

Она опять опустила блузку и продолжала не останавливаясь: "Ну, ну, а? Ты посмотри на него, а! Тебе же самому от себя тошно! Разлегся в собственной блевотине, и хоть бы хны! Никогда в тебе не было уважения, ни к другим, ни к самому себе, ты и в пять лет был такой же как сейчас в пятьдесят! Да знаешь ли ты, что я за этого жирного урода, если бы не ты, никогда б в жизни замуж не вышла? Я, можно сказать, жизнь свою ради тебя, тунеядца, погубила! Если бы ты только знал, чем мне приходилось платить ему за этот дом, за все эти продукты, которые он тогда доставал! Да другие в одних тряпках ходили, жрали картофельные очистки, пока ты жил как у бога запазухой! Но откуда тебе знать, ты ж вон женился в 19 лет на первой попавшейся шлюхе, лишь бы от меня сбежать! Отчим его, видите ли, избивал, тряпка ты эдакая! Видите ли, я его не защищала! А ты меня защитил, когда в 19 лет без оглядки к этой суке сбежал, бросил меня с ним одну?! Не защищала я его... Тварь неблагодарная!!! Ты прекрасно знал, сколько раз я тебе об этом говорила, что я ему целыми неделями не давала, когда он тебя с лестницы спускал!! Так долго, пока он не приходил встельку пьяный и сам не брал себе все сполна! А я еще молчала, не кричала, чтобы тебя, бестолочь неблагодарную, не будить! Чтоб твои иллюзии, черт подери, поддерживать, чтобы ты только не узнал, какова она, жизнь, на самом-то деле... Знаешь ли ты, что это такое, когда такая жирная вонючая туша тебя пользует, а? Да откуда уж тебе знать, тебе, алкашу не до секса, да и станешь тут импотентом, с твоей-то коровой-женой... Да и отчим твой такой же импотент был, трезвым никогда не подъезжал... А про отца твоего, извращенца, вообще молчу... Знала же, знала, что с его генами ничего путного из тебя выйти не может! Не послушала Полину, эту старую ведьму... Ну так ты меня в итоге и свел в могилу... Я еще когда ты в животе моем был, ходила и каждую минуту чувствовала, что не доведешь ты меня до добра, ох не доведешь..."

Лицо говорящего трупа отвратительно исказилось, "мамочка" сморкнулась и на платке остался было кусок носа, но тут же упал ей на колени, она брезгливо покосилась на него и смахнула костяной рукой на пол.

Это было уже слишком. С невероятным усилием воли он встал с кровати, и, так быстро как только мог, на полусогнутых, стараясь держать больную голову как можно ниже, ближе к полу, чтобы не упасть в обморок, добежал, переворачивая на ходу какие-то вещи, до двери на балкон, раскрыл ее, в один момент перекинулся через перила и сиганул вниз. Так как жил он на втором этаже, о чем в момент отчаянного ужаса попросту забыл, умер он только через неделю в больнице, и в себя, однако, слава богу, больше так и не приходил.