Глава 3. В Киев навсегда. 5

Предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/03/16/995

  ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ СТАЛИНСКОЙ ЭПОХИ.

 Наступил 1952 год. Новый год встретили, как всегда, дома. В эти годы каждую зиму у нас жила бабушка Мария Александровна. Она помогала маме нянчить Володю. У меня завершилось первое полугодие учебного года. Развлечений  было не много, но зато положительно здоровых. Зима  выдалась классической: со снегом и морозами, поэтому лыжи и лыжные соревнования были развлечением, отдыхом и … даже давали «доход».

Дело в том, что в Святошино проходили соревнования районного и городского уровней. Наш школьный физрук Семен Борисович привлекал нас к судейству, будучи сам главным судьей. Мы были контролерами на поворотных точках трассы соревнований. В задачу входила запись номеров лыжников, чем фиксировалась прохождение ими дистанции. Нами готовилась и лыжня. Трассы соревнований проходили по заснеженным улицам Святошина (Верховинной, Львовской, Южной). Хорошо, что все было рядом с домом, и ранний утренний подъем был не в тягость.

Запомнились соревнования  городского общества «Локомотив». Мы с Борей Овсиенко «заработали» тогда первые трудовые рубли. Правда, получили мы их накануне летних школьных каникул после окончания восьмого класса. И что мы с ними сделали? Мы их «прокутили» в ресторане «Абхазия», который тогда находился на Крещатике  (N 48) в подвальном помещении, рядом с первым гастрономом. Потом в 60-70-е годы там была популярная «Вареничная».

С видом завсегдатаев ресторанов, получив деньги в здании Управления ЮЗЖД, что на Лысенко, я и Борис прошли по ступенькам вниз в дверь «Абхазии», вход, в который был в проезде во двор здания.
Зал ресторана был оборудован по требованиям дизайна того времени: кабины для небольших компаний от двух  до десяти человек были отгорожены от общего зала тяжелым бордово - красным бархатом.  Небольшого  размера общий зал  был обставлен десятком покрытых скатертями круглых столов на 4-5 человек.

 Мы смело вошли в пустой зал (было дневное время) и сели за стол. Подошел молодой человек – официант с удивлением и вопросом в глазах, мол, что нужно этим юнцам. Мы «соизволили пожелать... э-э-э-… шашлыки и две бутылки пива». Официант ушел исполнять наш заказ, а мы начали лихорадочно подсчитывать стоимость заказа и выяснили, что на две бутылки «жигулевского» (тогда другого и не было) нам денег не хватит. Заказ был выполнен, но мы «гордо» отказались от второй бутылки пива.

Готовили тогда в ресторанах отлично. Две больших порции шашлыка «по-кавказски» с помидорами, луком и натуральным соусом (не кетчупом!) красовались на тарелках.
«Вам снять шашлыки с шампуров?» - спросил официант, глядя на наши попытки жевать его прямо шампура. «Ага!». И в тарелке у каждого аккуратно были уложены кусочки хорошо приготовленного мяса с овощами и сверху сдобрены  соусом. С удовольствием мы уплетали эту вкуснятину, запивая пивом. Мы еще не предполагали, что нас ждет впереди. Настоящий шашлычный соус готовился на помидорах и остром красном перце с другими пряностями. Через несколько минут у каждого из нас во рту начал разгораться «пожар».

Когда мы вышли из ресторана, то бросились к ближайшему  ларьку с водой и выпили несколько стаканов простой газированной воды, заливая «огонь», что пылал внутри. 
Продолжая «гусарить», мы решили выкурить… по сигаре, которые продавали с переносных лоточков на Крещатике. Но этим только добавили «дров в топку». Поэтому, дойдя до Бессарабки и сев на конечной остановке в трамвай номер 23 (Бессарабка – Святошино),мы выставили головы с широко открытыми ртами в широко открытые окна вагона, пытались встречным ветром остудить наши, пылающие от кавказской «снеди», рты.

Но этим событиям предшествовали еще пять месяцев второго учебного полугодия. В первом полугодии мы завершили многолетний цикл изучения русского и украинского языков как предметов «грамматики». Начался новый цикл этих дисциплин как «литература». Трехлетний цикл их изучения был разбит на историко-временные периоды, примерно, на два: до 1917 года и «после», со своими подпериодами.  Математика тоже началась новым циклом  алгебры, геометрии, геометрии с тригонометрией;  физика, химия так же вышли на расширенные полные курсы.

Отношения со школой у меня сложились «оппозиционные». Это произошло искусственно в результате навешивания на меня бирки своенравного, непослушного, слегка хулиганистого ученика. Но это было все надумано руководством школы. Презумпция невиновности тогда не была принята ни в быту, ни в политике, ни в деле.  Во всем, что происходило неординарное в классе, усматривался мой «след». Нужно отдать должное «оппозиция» носила мягкий характер, но «четверкой» по поведению в 4-ой четверти были отмечены «бои местного значения». 

Политические события в стране, которые происходили в это время – на излете сталинского правления, разворачивались вокруг элиты страны. Это было продолжение массированного наступления по всем идеологическим направлениям. 1948 год – «борьба» с космополитами в литературе и театре, в основном, с евреями. 1948-52 годы – окончательный «разгром» т.н. космополитов-антипатриотов, репрессии и аресты деятелей Еврейского антифашистского комитета.
С 1951 года волна с «антинационалистической» борьбы в Украине. Это выразилось в преследовании деятелей культуры. Досталось тогда всем, даже А. Корнейчуку и В. Василевской, а так же М. Рыльскому, В. Сосюре  (за «Любить Украину»).
Но самый большой резонанс в стране получило «дело врачей». Был раскрыт «заговор по целенаправленному устранению деятелей партии и правительства путём неправильного лечения». Конечно, это были врачи-евреи. Страна напряглась в ожидании новых массовых репрессий, как это происходило  в довоенное время.

Все это в какой-то мере проходило и через нас. В школе это отмечалось «корректировкой» курсов литературы и «вымарыванием» страниц учебников. Дома – разговоры шепотом родителей и настойчивые требования «не болтать о политике» в школе и на улице. Мы – детвора, воспитанные в «ура-патриотическом» духе, воспринимали все это как само собой разумеющееся. Но в нашей школе, которую возглавлял участник Сталинградской эпопеи, коммунист, Даниил Моисеевич Тарнапольский, громкая идеологическая кампания  в поддержку решений  партийной верхушки места не имела. Д.М. минимизировал все до уровня констатации фактов и не вовлекал нас в дискуссии по этому поводу.

В «боях местного значения» между мной и школой закончился учебный год в 8 «Б» классе 96 средней школы г. Киева, что находилась напротив нашего дома. Закончился этот «бой» в ничью (я так думаю!) т.к. четверки (в т.ч. и по поведению!), пятерки (естествознание, физика, физкультура с военным делом) преобладали над тройками (все языки). Оставалось сдать экзамены и … «с чистой совестью на свободу».

Начиналось последнее лето «сталинской эпохи», а у меня заканчивался «переломный» возраст. Впереди девятый и десятый классы. В эту весну из нашей школы «выпорхнула» первая послевоенная стайка выпускников. Мы им искренне завидовали. Окончил школу всеми уважаемый и любимый секретарь комсомола школы  Саша Габович – старший брат нашей Софочки, первая красавица школы Мая Подоровская – дочь директора завода «Красный экскаватор», на которую мы тоже заглядывались. Она в те годы была очень похожая на молодую Э. Быстрицкую. Выпорхнула «злючка» Эпштейн, которая меня «доставала» на заседании школьного комитета при моем поступлении в ВЛКСМ. Ушел любимый класс Юлии Трофимовны, в котором она была классным руководителем.

 Мы теперь стали девятиклассниками. Но до этого нас еще «ждали» три чудесных летних месяца в городе-курорте Киеве, каким он был в те годы.http://www.proza.ru/2011/03/22/897
Лето выдалось солнечным и теплым. В нашем доме-дворе,  как всегда, появились дачники, а у Тотмениновых поселилась Ольга Чуенко с внуком Эдиком. К ним позже присоединился ее сын, дядя Эдуарда – Владимир Чуенко. Володя Чуенко был тогда мужиком полный сил и летного задора боевой летчик-истребитель, прошедший горнило войны, отмеченный высокими боевыми орденами, говорун, анекдотист и … бабник.

Приехали Чуенки из далекого Ташкента, где старший Чуенко занимал пост руководителя крупного строительного треста. «Десант» был высажен с целью покупки дома в частном секторе Киева, на что дед Чуенко имел право за заслуги перед отечеством. До свершения этих дел они жили в наших пенатах в ожидании «старшого», который оформлял персональную пенсию и … расставался со второй семьей, которую имел «на стороне». Все это рассказала маме Ольга Чуенко, проводя большую часть времени у нас на веранде.

Эдик очень привязался ко мне  и даже переселился к нам. Мы ночевали на полу в комнате, выходящей окнами на веранду. На кровати спал Володя. Признав мое лидерство, как старшего по команде, Эдд назвал меня «наркомом». С этой почетной кличкой я проходил до окончания школы. У Эдика были замечательные музыкальные способности. Он обладал абсолютным музыкальным слухом. Его бабушка прилагала все усилия, чтобы внук музицировал на скрипе каждый день. Эдик послушно шел к нам на веранду и пытался себя заставить играть упражнения. Но лето брало свое. Мы убегали на пятую просеку на пруды и проводили целые дни на пляже, пока голод не загонял нас домой.

Часто все Чуенки собирались у нас на веранде на вечерний чай. Играли в карты, обменивались воспоминаниями о недавно прошедшей военной поре. Отец и Володя Чуенко вспоминали боевые эпизоды своей летной жизни. Владимир красочно рассказывал не только о динамичных, скоротечных боях истребителей, в которых он участвовал, но и о жизни на полевых аэродромах. Запомнился его рассказ в духе Мопассана о привлекательно-красивой женщине из обслуживающей команды в офицерской столовой. Любовь на войне была единственной настоящей наградой в жизни молодых летчиков. Но в этом случае жизнь ее бойфремдов была быстротекущей: все кто связывал свою жизнь с это красавицей, как правило, погибали в бою. Летчики  – народ суеверный. Эту «красоту» стали обходить десятой дорогой и дали ей прозвище «катафалка». Всех, кто пытался все же «опровергнуть» это, постигла трагичная участь.

К концу лета Чуенки купили половину дома у учительницы математики из 140-ой школы. Дом был недавно построен в зоне частного сектора на Нивках. Застройка здесь началась после войны в 1948 г. Архитектура домов была копией коттеджей побежденной Германии. Ранней осенью приехал старший Чуенко, и семья в полном составе перебралась в новое «поместье». Я был несколько раз у них в гостях.
Жизнь в те годы текла медленно. Мы стали встречаться реже, и постепенно наше активное общение с этими интересными людьми прекратилась. Изредка Мария Тотменинова сообщала об их жизни. Владимир Чуенко уехал жить в Крым и осваивал южный берег. Женился, построил дом, но трагически погиб на столбе возле дома при попытке подсоединить провода.

Эдика я встречал несколько раз. Последний раз я его видел и беседовал при случайной встрече в трамвае в 60-ом году. Я пришел из армии, поступил учиться в университет. Ехал на лекции (у нас была вторая смена). Эдик зашел на остановке «Нивки» (Щербакова). Разговорились. Эдд работал на станкозаводе (завод станков автоматов им. Горького) после окончания школы. Неудачно женился. Учиться дальше не решился. Жил в томе доме, что купил дед. Больше я с ним не виделся. Все ушло, а память осталась.

В восьмом классе наш физрук Семен Борисович рекомендовал меня в легкоатлетическую секцию завода «Большевик». Зимой тренировки проходили в спортивном зале в здании дворца культуры завода. Дворец находился у входа в Пушкинский парк, в котором завершала свое существование выставка трофейной военной немецкой техники. Вход в спортзал был с правого торца здания. Руководил секцией наш святошинец, проживавший на Брест-Литовском  шоссе почти напротив Третей просеки через дорогу. Забыл я его имя-отчество. Вел тренировки толково. Со мной на тренировку ходили также ребята из нашей и соседней  140-ой школы. Я продолжал тренироваться по метанию диска и толканию ядра. Тренер хорошо поставил мне технику по этим видам. В состав тренировок были также включены занятия по лыжной подготовке. Самое интересное, что лыжные тренировки проходили… весной и летом (!) на стадионе КПИ. Там была сооружена лыжная кольцевая трасса из… гречневой шелухи. В сухую погоду по ней было хорошее скольжение.

Основные занятия летом проходили на стадионе «Локомотив», что на ул. Керосинной. Теперь это стадион «Старт». Во время оккупации Киева немцами в 1941-43 г.г. на этом стадионе проходил легендарный матч игроков киевского «Динамо» с немецкой командой.
Тренеру пришла идея начать готовить из меня десятиборца-легкоатлета. Кроме обязательных для этого комплексного вида спорта:  толканию ядра  и  метанию диска, были подключены прыжки в высоту, длину, бег. Были попытки освоения техники прыжка с шестом. Такой широкий диапазон подготовки позволял мне участвовать в соревнованиях по эстафетному бегу по улицам Октябрьского района (это были районные соревнования предприятий). Я бежал по шоссе отрезок от угла з-да «Большевик»: от ул. Индустриальной до ул. Гарматной мимо киностудии Довженко. Выступал по толканию ядра за какой-то цех завода.

Еще одним увлечением этого лета стали тренировки по народной гребле. Был такой вид гребли на лодках шлюпочного типа в отличие от академического вида гребли на скифах- распашонках. Сюда меня по моей просьбе пристроил наш тренер. Два раза в неделю я езди на станцию «Локомотив» на  Труханов остров и занимался отработкой техники гребка и заездами на выносливость (переправа с левого на правый берег и обратно: перевоз по «заявкам» или выход в Матвеевский залив на гребные трассы). После гребли обычно купался прямо у лодочного помоста. Однажды так увлекся плаванием, что чуть не уткнулся в утопленника, всплывшего у нашего пирса. Это оказался парень, который утонул накануне в зоне плавательных дорожек на нашей водной станции. Его искали, но не нашли. Кажется, он не удачно прыгнул с вышки.

Интенсивные занятия спортом привели меня к перетренировкам, и пришлось взять тайм-аут на август-сентябрь. Но, в целом, я вышел на хорошую спортивную форму, что было отмечено осенью получением значка «Готов к труду и обороне» второй, самой высокой, степени.

Поработал я этим летом и в школе.  Нужно было помогать в получении учебников для школьной библиотеки и для открытой продажи учащимся нашей школы. Впервые за многие годы исчез дефицит учебников. В твердых переплетах, хорошо изданные, учебники для всех классов стали доступны всем желающим. Мы их ездили получать в небольшой магазин-распределитель, что находился на месте, где построено здание станции метрополитена «Политехнический институт». В мою задачу входила погрузка книг, выгрузка их в помещение на первом этаже школы, в котором и происходила продажа. Я подбирал учебники и подавал их нашей библиотекарше, которая вела эту операцию. Благодаря моему активному участию, я смог пробрести все необходимые книги для девятого класса. Как память об этом у меня в книжном шкафу стоит «Краткий грамматический справочник по немецкому языку». Он отлично сохранился благодаря высокому качеству изготовления.

Поездка в Юстинград.

Конец лета принес новые интересные приключения. К открытию сезона охоты на птицу папа решил поехать пострелять уток на родину – в Юстинград. К моей большой радости он брал с собой и меня. Ничего не изменилось с 1944 года в осуществлении поездки по маршруту Киев – Юстинград. Ранним августовским утром 1952 года мы доехали до Сталинки  (Демиевская площадь) на автобусе, трамвае на то место, где сейчас находится автовокзал.  Как и в 1944 г., это был отправной пункт в южном одесском направлении из Киева на всех видах автотранспорта.
Отец не потратил много времени, чтобы договориться с водителем грузовика, направлявшегося в Одессу.  Я и папа, да еще несколько попутчиков забрались в открытый кузов, пристроились поудобнее для дальней поездки.  И путешествие началось.

День был теплый, погожий. Я экипировался как пилот легкомоторного самолета, открытого всем ветрам: на голове легкий кожаный летный шлем отца с защитными летными очками от ветра и пыли, спортивные шаровары, куртка - «бобочка». Отец взял с собой летную кожанку, военную форму для охоты и штатский костюм для выхода «в гости». Накануне нашей поездки, на протяжении недели он готовил охотничье снаряжение и боеприпасы. Сам по инструкции набивал патроны, взвешивая порох, дробь нужного номера (на утку). Для этой операции отец использовал школьный лабораторные весы и разновесы, которые до сих пор хранятся у меня в книжном шкафу.

Дорога заняла весь день. Мы проехали Белую Церковь по старому «битому шляху», который был проложен с давних-давен еще чумаками, а может быть и еще древнее. На заходе солнца мы остановились на дороге, недалеко от дедовой хаты. Мало, что изменилось с тех пор, когда я и мама ранней весной 1945 года уезжали и Юстинграда в Лубны. На пороге дома нас встретил дед Яков Исаакович, невестка Федора – вдова брата отца Павла. Она помогала деду по хозяйству: стирала, готовила еду, убирала дом. Встреча была теплой и душевной. Поселили нас в светлой комнате – «зале», где мы с мамой жили в 45г. Я занял свое привычное спальное место на лежанке, отец – на кровати у окна.  "Повечеряли", поговорили всласть и легли отдыхать. Рано утром нужно было встречать первую охотничью зорьку…

Я, конечно, проспал, а отец пожалел меня и не разбудил до восхода солнца, ушел на охоту сам. Он взял у соседа лодку и по камышовым зарослям выплыл на «полювання». Охота успеха в это утро не имела, и мы пообедали домашней птицей и поросятиной в картофельном  жаркое, вкусным «печным» борщом,  домашним хлебом, запивая это все взваром и «чем-то» покрепче. Днем мы ходили на бабушкину могилу. У изголовья стоял высокий дубовый крест выше человеческого роста. Посетили мы в этот день и живых родственников.

В эти дни в нашем селении находилась команда солдат из авиационной части под руководством офицера. Что-то они сооружали по линии связи. Отец  познакомился с этим майором. Оказалось, что их часть входила в состав армии, в штабе которой служил отец в штурманском отделе. Уважение к старшему офицеру из штаба армии возымело действие, и у нас появилась возможность иногда пользоваться их «виллисом» для подъезда к отдаленным местам охоты.

Охота все же не ладилась. Но парочку чирков мы добыли. Охотников в этот сезон было не очень много. В Юстинграде еще не забылась трагедия предыдущего сезона: выстрелом с противоположного берега был случайно убит один охотник. Но в этот сезон обошлось только «гибелью» нескольких соседских домашних уток, попавших в охотничью «зону». Пало подозрение и на нас, но у нас было «алиби». В этот день мы не охотились, а совершили поход в Конелу к мастеру, который мог чинить треснувший приклад отцовского «зауэра».
Засобирались мы в Конелу после завтрака. Отец надел выходной костюм, я тоже переоделся, сняв с себя «охотничий костюм». Надеясь на пальбу в белый свет «просто так», я тайком захватил пяток  патронов с мелкой дробью – «бекасинник», который практически не использовался. Мы пошли вдоль дороги по боковой тропинке, дыша луговым воздухом. Шли прогулочным темпом долго, около полутора часов.
 Оказалось, что шли напрасно: мастера дома не было. Я предложил папе возвращаться не по дороге, а вдоль речных запруд-рыборазводников, за одно и пострелять. Отец с удивлением спросил, а где же патроны. Я, хитровато улыбаясь, вытащил из карманов свои боеприпасы. Папа загорелся пострелять не по пустым банкам, а по куличкам-бекасам, которые носились буквально в 50 метрах от села над небольшим озерком. С первого же выстрела добыли 2-3 трофея. По дороге вдоль прудов отец еще подстрелил с пяток жирных куличков. На подходе к нашему селу мы увидели бригаду рыбаков, тянувших сеть полную больших карпов и другой рыбы. За небольшую сумму папа купил огромного карпа. И со всей нашей добычей мы, довольные походом и случайной  охото-рыбалкой вошли в дом деда. Шикарный обедо-ужин был обеспечен. Тетя Федора приготовила жаркое из птицы, жареную рыбу, сдобрила это все свежими овощами и борщом. День удался на славу.
 Пробыли мы в гостях у деда Якова дней десять. Пора было возвращаться в Киев и готовиться к новому учебному году.

Девятый класс.

В сентябре 1952 года пошел «предпоследний круг» школьного марафона: девятый учебный год. Для меня это были годы расширения сферы интересов и попытки их реализации. В канун получения паспорта гражданина СССР, я снова вернулся к исполнению плана своей детской мечты стать летчиком.
 Я уже мог осуществить это, поступив в Киевский аэроклуб на летную специальность. Первое препятствие на этом  пути  – возрастной барьер я «преодолею» 14 января 1953 года. Но меня подстерегало очередное препятствие – состояние моего зрения. Весной, когда я проходил допризывную комиссию в военкомате, все было нормально. Как-то еще летом я, проснувшись рано утром (спал я в первой проходной комнате), открывая, то левый, то правый глаз, обнаружил, что восприятие цвета побелки вокруг печи у меня разное: четкое и светлое – левым и несколько «насыщенное» и «приглушенное»  – правым. Меня это насторожило.
Я пошел в поликлинику на Первой просеке к глазному врачу: отклонений от нормы не обнаружили. Но таблицу для проверки остроты зрения по ряду «0,9» и «1» я постарался переписать и запомнить (до сих пор помню «1»).

Осень 52-ого была полна интересными событиями и встречами. В конце сентября из Винницы к нам в гости приехал на штабной машине Федор Федорович Голев с супругой – т. Надей. С ними приехала мама Эли Баранкиной – Вера Николаевна. Ф.Ф. стал уже полковником и еще служил. Голевы поделились с нами горестными воспоминаниями о скоротечной болезни и смерти младшего сына – Славика, рассказали о жизни в Виннице за последние годы после нашего отъезда.  В.Н. договорилась с моими родителями, чтобы у нас смогла остановиться Эля  на период сдачи вступительных экзаменов в строительный институт в следующем году. Была приятная теплая встреча и добрые воспоминания о нашей общей жизни в Виннице. В.Н. шутя, называла меня «зятьком». Воспоминание о пребывании дорогих гостей вызывают у меня теплые чувства с нотками ностальгии о давно ушедших с прошлым веком днях юности.

Одним из знаменательных событий в культурной жизни Киева в эту осень было открытие кинотеатра «Киев», свидетелем которого был я и Боря Овсиенко. Это был один из лучших кинотеатров того времени. Открытие состоялось в канун октябрьских праздников, демонстрацией нового цветного (!) фильма-сказки «Садко».  Мы с Борей отстояли многочасовую очередь за билетами, и попали на вечерний сеанс в «красный» зал. Первое впечатление от интерьера  было ошеломляющим. Несравнимо большой двухэтажный вестибюль с эстрадой для выступления оркестра и вокалистов перед началом сеансов, великолепный буфет на втором этаже, выставка картин и фотографий – на   первом: все это было исполнено со вкусом, с хорошим дизайном (как говорят теперь), который был для нас новым и несравнимым с другими кинотеатрами города. Особенно с нашим родным кинотеатром им. «1 мая» на Третей просеке в Святошино.http://www.proza.ru/2011/03/24/707
Фильм ставил известный режиссер А. Птушко. Фильм был необычным по операторской работе, полон киноэффектов и с интересным составом исполнителей. Конечно, главного сказочного героя традиционно играл Сергей Столяров, но неизгладимое впечатление произвела на зрителей юная актриса Алла Ларионова. И не столько своей игрой, сколько прекрасной внешностью русской красавицы-девицы.
Следующей и высокой работой Ларионовой была ее главная роль в фильме по рассказу А.П. Чехова «Анна на шее», который вышел на экраны в 1954 году. Такого блестящего собрания артистов, игравших в этом фильме, удавалось, видеть редко: Михаил Жаров, Александр Сашин-Никольский и, конечно, незабываемый Александр Вертинский, который недавно вернулся с семьей в Союз после долгих лет пребывания в иммиграции. И, кстати, в «Садко» птицу-феникс играла супруга Вертинского.

Мне шестнадцать.

Приближался новый 1953 год. Встречали мы его как всегда дома. 14 января мне исполнилось 16 лет. Я получил паспорт гражданина СССР. На день рождения я пригласил почти половину класса – всех тех с кем меня связывали общие интересы и дела: любительское театральное творчество в школьном драмкружке, спорт и просто школьная дружба.  Приехал наш дорогой Валя Максюта. Был дан «торжественный ужин», в разгар которого потух свет. Оказалось, что  под тяжестью снега оборвались магистральные провода на Брест-Литовском шоссе и ближайшие дома на прилегающих улицах  остались без электричества. Выручила керосиновая лампа и свечи. В те годы это всегда было наготове. Вечер оказался романтичнее, чем при ярком свете. Это было время невинных полудетских игр («испорченный телефон», «города» и т.п.), дегустация сладкого вина, школьной влюбленности. На память об этом вечере у меня хранится  подаренная Валей Аверьяновой книга известного украинского советского писателя Юрия Смолича «Избранное». Эту книгу затем украсил автограф Смолича, встреча с которым прошла в школе 15 марта 1954 года.  День рождения запомнился своей необычайностью, и его долго вспоминали.

Зимние каникулы пролетели быстро. Второе  учебное полугодие было насыщено учебной нагрузкой. Пришло время более глубокого и системного усвоения всех предметов средней школы: математики, физики, химии, литературы русской и украинской, истории, других дисциплин, включая психологию, логику, астрономию.

Школьный театр.

Но в этом году наш класс  «заболел» театром. Руководила школьным драмкружком учительница украинского язык Вера Апполинариевна Левицкая (внучка писателя Нечуй-Левицкого). Она была не только прекрасным преподавателем, но, как оказалось, хорошим режиссером и «сценаристом-ремейкером» – адаптатором  классических пьес (если можно так сказать по-современному),  которые мы изучали и ставили на школьной сцене. Работу кружка горячо поддерживал директор школы.
К нам потянулись ученики из других классов – старших и младших. Это увлечение шло через все оставшиеся школьные годы, а затем периодически вспыхивало в течение жизни несколько раз.

Ставили пьесы не в полном объеме, а их сокращенный вариант или сценическое прочтение литературного произведения, которое мастерски готовила В.А. 
 Успех нашей работы стал известен и в городе. На одном из спектаклей по пьесе Карпенко-Карого «Суета» была приглашена известная актриса театра русской драмы Александра Захаровна Смолярова и ее коллега. Они отметили удачные места постановки, подсказали над чем нужно еще работать по актерскому мастерству. Я играл деда – главу семьи и получил положительную оценку за умение общаться с партнерами. Самое забавное было в том, что мне разрешили по ходу спектакля …курить люльку. Я старательно набивал ее табаком, раскуривал  и «дымил» на легальном основании даже тогда, когда того не требовалось по ходу постановки. Ну, это были, как говорят теперь, наши «приколы».
В «Назаре Стодоле» я играл роль Гната – друга главного героя в исполнении Бори Овсиенко. Роль Гали Китчатой играла, как бы теперь сказали, «мисс класса», а может даже школы, Тоня Гусева  – моя тайная симпатия.

Но основным «нашим» драматургом был Александр Корнейчук. Мы ставили его популярную  пьесу того времени «Калиновый гай». Я играл роль художника, а Алла Бадаева (будущая заслуженная артистка, актриса Харьковского театра оперетты Алла Хорольская)– мою сестру Агу Щуку. Блестящую постановку этой пьесы мы смотрели в исполнении труппы украинской драмы с участием Ужвий, Пономаренко, Нятко (Ага Щука).
 В пьесе «Гибель эскадры» мне досталась роль Гайдая – матроса «с нестойкой политической платформой». Алла Бадаева исполняла роль комиссара, «перевоспитательницы» Гайдая.
Костюмы для постановок доставали   в домашних сундуках и в морском училище: Сережа из выпускного класса,  стал курсантом Военно-морского политического училища,  что был на Подоле, «одел» наш спектакль «по форме».
Вершиной достижения нашего «театра», его бенефисом стала «грандиозная» постановка пьесы Корнейчука «Богдан Хмельницкий» в феврале 1954 г. (десятый класс). Об этом немного далее…

Подобное притягивает подобное: увлечение театром и личным “лицедейством” привело к знакомству с людьми театрального мира. В это время я познакомился с Юрой Рудником. Его младший брат Володя учился в нашей школе. Думаю, что Владимир Рудник рассказал старшему брату о нашем «театре». Юрий приходил на наши последние постановки. Сам он целеустремленно готовился к профессиональной актерской карьере. Играл в самодеятельном театре в клубе станкозавода. Я видел его в роли Незнамова в пьесе «Без вины виноватые». Играл он хорошо. Мне понравилась его искренняя игра, отличный голос и четкая дикция, и главное – органическое  совпадение с образом: Юра прекрасно соответствовал своему герою внешне.
Юрий поступил в 1954 году в театральный институт имени Карпенко-Карого. Осенью этого года я его встретил в трамвае № 23. Рассказали друг другу о своих успехах  в учебе. Юра Рудник в дальнейшем стал известным диктором радио и часто выступал ведущим официозных концертов в Октябрьском дворце. Юрий рано ушел из жизни в девяностые годы после тяжелой болезни…
А в те юные годы мы были часто вместе. Заходил  я в гости к ним в дом,  на Первой просеке в районе поликлиники.  В одной комнате в коммунальной квартире на первом этаже двухэтажного дома жили братья Рудники с мамой. Отец погиб во время войны. Это была милая интеллигентная семья. Мама души не чаяла в своих талантливых мальчиках. Володя Рудник писал стихи и, если мне не изменяет память, он стал журналистом.

Увлечение театром невольно потянуло и к книгам Станиславского, Немировича-Данченко и книгам по истории театра, жизни знаменитых артистов. Благо, что наша библиотека им. Герцена имела хороший фонд книг о театре. Я запоем читал работы Станиславского об актерском мастерстве, его книга «Моя жизнь в искусстве» и другие произведения сделали меня МХАТовским поклонником. В букинистическом магазине, который тогда был на ул. Ленина в одноэтажном доме (дом снесен), чуть выше Универмага, я приобрел первый том             Станиславского об актерском мастерстве. У меня и сейчас находятся в библиотеке собрание сочинений Станиславского, книга Немировича-Данченко, учебник по сценическому движению. В жизни я еще не раз возвращался на любительскую сцену…

Март 1953

Но за стенами школы и дома шла напряженная жизнь в условиях новой навалы: «борьбы с врагами народа». Берия и его аппарат развил бурную «деятельность» по «раскручиванию» новых политических дел. Было спровоцировано «дело кремлевских врачей», вновь развернулась «борьба с космополитами», тайно уничтожили верхушку командного состава ВВС…
Страна напряглась в ожидании новых массовых преследований. Мы – молодежь, этого не ощущала, занимаясь своими «беззаботными» заботами под защитой родителей, учителей. Они все изведали, все знали и старались нас обезопасить, специально поддерживая у нас «патриотический» настрой о «гениальности» наших вождей и  нашу «павликоморозовость». Никогда при нас не велись разговоры на «те» темы. Один раз при мне мама проговорилась, неприязненно высказав мысль о низком происхождении Сталина, что он ведь сын сапожника, а следовательно… Моему возмущению не было предела. Я искренне верил в «величие вождя». Отец и бабушка меня успокоили ссылками на опубликованную биографию Сталина, где подчеркнуто «пролетарское происхождение» Сосо Джугашвили.

Конечно, мы были зомбированы ежедневной и повсеместной пропагандой. С материнским молоком впитывали мы любовь и преданность «кормчему». Эта «любовь» была замешана на страхе наших родных и близких, знавших реальную цену правящей верхушке страны.  Опасаясь нашего максимализма, все тщательно умалчивалось.

Но всему приходит конец.  Все начало разрешаться с 5 марта 1953 года. В этот день умер Сталин.
Мы горестно восприняли эту весть. В день похорон почти весь класс поехал на площадь Сталина (теперь – Европейская), где собралась огромная масса людей. Скорбно слушали по радио ход похоронного ритуала из Москвы. После этого мы направились к музею Ленина, который был тогда в нынешнем здании Дома учителя на Владимирской улице. Просмотрели все документальные фильмы о Ленине, Сталине, которые тогда демонстрировались в музее в конце экскурсий. Траурные дни прошли в ожидании перемен, которые последовали без промедления.

История болезни и смерти Сталина, его похорон в мавзолее Ленина, выноса из мавзолея и перепохорон в могилу рядом с мавзолеем, таинством прошла через десятилетия и только теперь стала раскрываться в различных фактических описаниях, предположениях, откровениях участников этих действ.
Со смертью Сталина были прекращены дела врачей, космополитов, военных, которые под руководством «отца народов» осуществлял Берия. Начались перестановки в верхах власти в Москве и Киеве. Незаметно ослабли «путы», но еще их не сняли.

Фото: Я и мама. Август 1952 г. Я перешел в 9-ый класс.

Продолжение следует в http://www.proza.ru/2011/03/18/1402