Глава 1. Человек, которого застали врасплох

«Истина явилась ему с содроганием, которое заставило его выпрямиться в кресле»
                Уэнзел Браун. «Плохой бизнесмен»

От Льва Какулии Станиславу Журову

Дорогой Станислав, этой ночью ты поступил бестактно и не по-товарищески. Я бы даже сказал - предательски. Ты мог бы попрощаться напоследок, но изменил нашим дружеским обычаям. Я понимаю тебя и мотивы, которыми ты руководствовался, однако дружба всегда остается дружбой, и ничто иное в нашей жалкой жизни не может ее заменить. Мы могли бы поговорить по-хорошему, мы могли бы все утрясти, но ты, мало того, что ничего не сказал о своей тайной симпатии к моей девушке Свете, но еще и увез ее с собой рано утром, пока я спал. Это нехорошо, Станислав, ты это знаешь, ты это понимаешь.

Раньше между нами не было вражды, мы все говорили начистоту. Когда у меня случалась неприятность, я время от времени обращался к тебе за помощью, когда случалась у тебя - помогал я. Это больше, чем дружба, это была наша с тобой система - нерушимая и прочная. Но твое предательство вкралось в наше мироустройство, и твой подлый поступок перечеркнул все хорошее, что происходило в прошлом. В тот вечер Светлана не отводила от тебя глаз; я думал, что это всего лишь знак уважения моему желанному гостю, да и только. Но я оказался близорук, доверяя тебе. Ее винить я не могу, да и нет причин. Такова женская природа: изменчивая, непредсказуемая и абсолютно не предугадываемая. Но ты бы мог удержаться от искушения, в том бы проявился твой твердый характер и крепкая вера в нашу дружбу. В результате ты поступился нашими законами и снискал презрение к себе. Я больше не уважаю тебя, Станислав, и вряд ли в конце письма пожелаю тебе здоровья.

Если ты еще пребываешь в здравом уме, опомнись. Верни Светлану. Я тебя не прощу, но мы сможем поговорить. Должно быть, я слишком мало уделял ей внимания, раз она так легко ускользнула от меня. Возможно, я ее чем-то не устраивал - не знаю, она мне этого не говорила. Потому ее поступок вдвойне оказался для меня непредсказуемым и внезапным - ни слова, ни звонка, ни письма, только пустая холодная постель. Твои велеречивые комплименты, вероятно, покорили ее. Я признаю твой ум и обаяние. Но пользоваться ими во вред нам ты не мог - это твоя главная ошибка. Женщины падки на красивые слова. Светлана покорилась тебе, но я верю, что она еще вернется. Почему? Да потому что убежала она не по своей воле, Станислав, а по твоей. Если бы не твое впечатляющее появление в моем доме, она знала бы счастье исключительно со мной. И вот теперь она познала грех с тобой, а ты - казалось бы, мужчина с принципами, - воспользовался этим, нежели пресек. Это недопустимо и непристойно. Твое скабрезное поведение не достойно прощения. Но прошу тебя об одном: хотя бы одумайся. Отпусти Светлану. Она слаба. И не может самостоятельно принять решение. Ты же - можешь.

В общем, жду от тебя скорейшего покаяния, ибо в нашем обществе так было принято всегда. И если ты это забыл - печально. Все зависит только от тебя. Отпусти ее. Ради Бога.

От Станислава Журова Льву Какулии

Любезный Лев, я рад был побывать у тебя на даче в присутствии гостеприимных твоих друзей и не менее гостеприимной Светланы. Я не желал тебе зла и не желаю доселе; все, что произошло, имеет случайный характер и не поддается логике. Я попытаюсь тебе объяснить что произошло тем злосчастным вечером и уповаю на твой благорассудный ум в анализе событий. Пойми меня, здесь нет моей вины, кроме вины случая и пылких чувств. О чувствах говорить, я полагаю, смысла не имеет - все знают, что описать их не возможно, а понять тем более. Светлана влюбилась в меня, а я ответил ей тем же, вот и все. Но дело даже не в этом.

Я упомянул о «случае». Теперь мне предстоит рассказать тебе предысторию событий, о которой ты не знаешь. С твоей Светланой мы знакомы давно: еще во времена нашей бурной молодости мы, являясь соседями на даче, гуляли возле пруда и играли во всевозможные игры. Впрочем, детство детством, а серьезная жизнь быстро стирает из память юношеские впечатления. Однако они немедленно освежились, когда мы встретились - не запланировано, пойми, - у тебя дома. Я должен признаться, что твоя Светлана суеверна до нельзя: оказывается, она ждала подобной неожиданной встречи. И когда выяснилось, что мы знакомы друг с другом, да притом нас многое объединяет - начиная со вкусов и заканчивая общим положительным прошлым, - она моментально приняла решение сбежать со мной. Поверь мне, я бы не стал врать.

Возможно, это похоже на выдумку, на какой-то любовный фарс - не отрицаю. Но таково состояние дел, и я тут вряд ли мог что-то изменить. Почему я поддался на «искушение», как ты говоришь? Потому что забота - настоящая, неподдельная и самоотверженная, - которую Света оказала мне, сильнее всех остальных чувств вместе взятых. Так ко мне не относились никогда. В те минуты, когда ты покидал нас, оставляя наедине, она тут же интересовалась моим настроением и здоровьем, старалась сделать все, чтобы я улыбнулся. Разве мог я устоять? Пойми, Лев, ее доброта ослепила меня. После того, как она любезно предложила мне яблоко, я буквально растаял. Да-да, Лев, именно так и было.

Конечно, не яблоко всеми виной. Ну и зачем вообще искать виноватых? Важно то, что произошедшее случилось не целенаправленно, а, стало быть, смирись с судьбой. Помнишь мы с тобой как-то однажды рассуждали об этом? Никогда не властен над судьбой, что она нам нашепчет, то и случится. Так зачем же ты сейчас меня коришь? Случившееся - как бы тебе не хотелось это представить в ином свете - безусловно порождено судьбой. Не веришь мне, поверь Светлане - это она первая заставила меня с этим утверждением согласиться.

Я ни в коем случае не обижу Свету, я постараюсь осчастливить ее, поверь. Надеюсь, и ты меня поймешь, Лев. Я знаю твои связи в известных кругах. Я знаю, как твоя злость может воплотиться и во что перерасти. Я прошу тебя не делать глупостей, потому что произошедшее отнюдь не предательство, а закономерный исход. Здоровья тебе, Лева. И «привет» тебе от Светы, которая сидит возле меня и радостно улыбается. По-моему, она счастлива со мной.

Лев Какулия был широко известен узкой криминальной общественности, в основном как человек ленивый, ничего не созидающий и лишь только раздающий приказы. В этой среде подобные действия не вызывали ни у кого осуждения: так принято, и все тут. Какулия успешно накопил себе капиталец в беспокойные девяностые и в устаканившихся нулевых вел тихую и размеренную жизнь этакого аристократа духа. Ни к чему не привязывался, от серьезных дел отошел, но никогда не отказывался встретиться с одним из своих былых соратников - попить пива и поговорить о вечном. Впрочем, происходило это исключительно на его даче, поскольку его известная лень не позволяла ему оторваться от насиженных мест хоть на километр. Лев знал себе цену и понимал, что весь этот образ жизни - каким бы скучным для большинства он не казался - он заслужил по совести и чести. «Все, что есть у меня, заработано мной и только мной, приобретено вот этими руками» - говорил он беспрестанно, выпячивая вперед маленькие руки. Собственно, и девушка его также была скорее «заслужена», чем завоевана: вероятно, деньги в их отношениях играли решающую роль.

На этот раз ко Льву собрались в гости его давние друзья - худощавый и невероятно обаятельный Анатолий Файн с Дмитрием Ветровым, обладавшим как большим телом, так и большим умом. Они сидели в электричке и направлялись в Подмосковье, где их и ожидал Какулия. Оба они не принадлежали к описанной криминальной среде, но пребывали со Львом в чудесных дружеских отношениях еще со школы. С тех пор утекло не только много воды, но и рек - ведь они сильно поменялись и уже не были теми задорными мальчишками, что и прежде. Впрочем, разве что Файн так и остался в душе подростком и неисправимым бунтарем. Он, должно быть, и не хотел изменить весь мир, как раньше, - в политику его совсем не тянуло, - бунт Файна относился к любовной сфере: решительным переменам в морали, этике и так называемом благонравии. Все устоявшиеся представления о любви он считал предрассудками, с которыми бился не только на словах, но и на деле. Конечно же, с такой жизненной позицией он не мог не заслужить звание сердцееда: Файн уводил женщин, бросал, затем снова уводил. И не сказать, что его прихоть не имела причин - просто они были эстетического толка, не всеми, однако же, понимаемые и одобряемые. Эстетика на то и эстетика, чтобы не граничить с этикой. Так и рассуждал Файн всякий раз, когда удостаивался нападок со стороны очередной брошенной дамы. И в отличие, скажем, от литературного Дон Жуана, оставлявшего своих женщин несчастными, Анатолий приносил безусловное счастье всем, кого так или иначе бросал. Поминали его разве что иронически: «Мальчишка, что с него взять?» Ветров же был совершенно иным: и шире в желаниях, и шире во взглядах. Дмитрий Ветров вообще являлся человеком широким, отчего, к слову, совершенно не комплексовал, а, напротив, считал своим главным плюсом. «Толстота приумножает доброту», - громко хохотал он над своим изречением, а таких метких изречений за день он выдавал несчетное число раз. Друзья про него ласково говорили: «Толстый, хотя и амбициозный!» Имея два высших образования, родителей-учителей и лихую самоиронию, Ветров виртуозно владел русским языком, умел поговорить на разносторонние темы и «зажигал» там, где давным давно уже все потухло. Однако при этом Ветров не отличался примерным поведением в обществе. К одежде относился небрежно, мог матернуться невзначай и не покраснеть, а мог и нарочно не обращать внимание на человека, демонстративно выказывая тем самым свое пренебрежение к нему. Ветров не думал об уважении со стороны других, и в этом смысле был вполне самодостаточным, пусть и слегка чудаковатым.

Электричка постепенно приближалась к условленной станции. Впрочем, чем ближе она подъезжала к цели, тем длиннее становилось время: оно словно сжималось и намеренно замедлялось. В вагоне практически не было людей. На дальних лавочках сидела группа молодежи, в середине - спящая бабушка и ближе к другому выходу - два серьезных мужчины. Файн с Ветровым друзьями не являлись, но обстоятельства вынудили их оказаться в одной электричке: их общий друг Лева, не объясняя причин, пригласил к себе и с нетерпением дожидался их прибытия. Они молча сидели на одной лавочке прямо напротив пьяного незнакомца, случайно оказавшегося возле них, и пристально наблюдали за его телодвижениями.

- Посмотри, - сказал Ветров, - как он демонстрирует свою волю к жизни. Файн только лишь повел бровью и ничего не ответил.
- Как неваляшка перекатывается, - продолжал Ветров, - нет, ну ты только посмотри! - Пьяница действительно падал то в одну, то в другую сторону, но отважно и бескомпромиссно сражался с этими «заносами», - Во-во, смотри, как бьется со сном, неумолимо клонящим его вниз. Падает, встает, падает, встает. Как все в нашей стране.
Анатолий подозрительно поглядел на Ветрова с брезгливой укоризной в глазах. Но Ветров не унимался:
- Нет, я на полном серьезе! Файн, ты только вглядись в этого мужика. Жалкий, но не сдается... Как и все из нас.
Файн поправил свой галстук, который он неизменно носил, как, впрочем, и все остальные атрибуты галантного мужчины - пиджак, рубашку, брюки, - и нехотя ответил:
- Оставь его. Полно тебе.

Ветров улыбнулся как-то искусственно и перевел глаза на окно - видно, у Файна сегодня не было настроения. Тем временем пьяница продолжал вращаться на месте, как маятник Фуко, грозясь превратиться в вечный двигатель. Но он более не занимал внимания двух серьезных мужчин до конца поездки, их мысли унеслись куда-то далеко.

Так они и промолчали весь путь. Ветров поглядывал в окошко и безвкусно напевал какие-то пошлые песни, Файн же стоически глядел в потолок, дожидаясь желанной остановки. Почему эти ребята поехали на электричке? Почему именно они? И почему в этот день? Ответов они не знали, да и не задавались такими глупыми вопросами. Кто-либо иной, вероятно, и задумался бы, но не они - должно быть, поэтому Ветров и Файн оказались в одном вагоне электрички. У обоих не было машины, оба расточительно смотрели на жизнь, извлекая из нее исключительно потребительские выгоды, и вообще воспринимали окружающие явления без трезвого рационализма. Файн заключал целый мир в себе и потому такая показательная эклектика, как поезд и парадный костюм, для него не играла решительно никакой роли. Ветров же, напротив, искал мир вовне, но во всем его блеске, целостности и обаянии, из-за чего и любил житейские парадоксы: совместимость ума и невоспитанности, красоты и безобразия, босяцкого мата и королевского красноречия.

- Толик! Дима! - приветливо заобнимал своих друзей Какулия, - как я рад, что вы приехали!
- Сколько лет, сколько зим... - заулыбался Ветров.
- А я смотрю, ты хорошо устроился, - подметил Файн, осматривая загородный дом дорогого во всех смыслах друга.
- А ты как думал? - поднял указательный палец вверх Какулия, - заслуженная пенсия, так сказать.
- У тебя что-нибудь из еды есть? - озадачился Ветров, несколько проголодавшийся после часового неудобного переезда, - Я бы сейчас охотно проглотил какого-нибудь животного.
- Что-нибудь найдем, - ехидно улыбнулся Лев, зная антивегетарианские замашки тучного Димы, - Есть еще водка, специально в холодильник поставил для такого случая. Ждал вас, давно же не виделись. Надеюсь, среди вас трезвенников нет?
Ветров с Файном покорно покачали головами, что означало «нет, конечно». Впрочем, если у Ветрова действительно никаких ограничений не было - как в жизни, так и в питье, - то у Файна взгляд на эти вещи разнился. Пить он любил только в дамских коллективах с одной лишь угадываемой задачей, с мужчинами же пить отказывался: и смысла не находил, и не желал попросту терять драгоценное время, которое он мог бы с радостью потратить на что-нибудь более полезное. Однако отказывать Какулии не хватило бы храбрости даже у Геракла, куда уж там Файну с его осторожностью, посему Анатолий на лице не отразил своего недовольства: друга нужно было поддержать.

Троица поочередно зашла в двухэтажный дом Какулии, незаметно прошла через две комнаты и зал и очутилась на кухне. Как это и обыкновенно бывает для богатых домов, кухня Какулии была предметом гордости хозяина. Стеклянный стол на серебряных ножках, стулья, словно взятые из средневекового замка, большие и широкие окна, гордо выходящие на живописный двор с бассейном. Такая кухня сама собой могла бы стать темой для обсуждения, но Какулия в этот день был заинтересован в разговоре по совершенно конкретной проблематике и переходить к абстрактным интеллигентским пересудам в его планы не входило.

- Ничего колбаска, - зачавкал Ветров, без спросу взяв рукам со стола колбасу и начав жадно ее жевать, - самое оно!
Дмитрий своенравно уселся на стуле и как-то по-хулигански стал разглядывать стол, ища там вкусности себе по душе. Иного хозяина его поведение могло бы и расстроить, но не Льва - тому не впервой было смотреть за пещерными проявлениями своего друга. Да, Ветров не являл собой образец воспитания, но за талант и острый ум ему можно было простить все.
- Итак, Лева, - начал Файн, - по какому делу ты нас позвал?
- Толя, не беспокойся, я не буду просить у тебя в долг.
Файн недовольно скривился в лице и шутку не понял.
- Я, друзья, вызвал вас по очень важному делу. Очень важному.
- Твои дела всегда очень важны, не забывай, Лева, ты - большой человек. Давай конкретнее, что-то произошло?
- Да, произошло... - нахмурился Какулия и тяжело привстал, чтобы достать водку из холодильника.

Ветров прожевывал колбасу. Файн поправлял галстук. Какулия разливал горячительное по рюмкам. Все непривычно нервничали, настолько непривычно, что становилось неприлично. Водка стихийно билась о края рюмок, точно предвкушая последующие перемены. Льву нужно было отчитаться, но он еще не знал в какой форме - вернее, не подобрал необходимых слов - а потому надеялся, что чудесный опьяняющий напиток придаст ему не только смелости, но и родит должные формулировки.

- За дружбу! - произнес Какулия и тут же осушил рюмку, совершенно не закусывая. Анатолий отнесся к процедуре гораздо осторожнее, сначала понюхав соленый огурчик и только затем выпив злосчастный напиток. Ветров, в свою очередь, поступил так, как всегда и поступал: сделал все небрежно, но быстро - водки пролилось больше, чем вошло внутрь. Почувствовал, что язык развязался и что пора бы переходить к делу, Какулия злобно прищурился, будто сканируя своих друзей на наличие самоотдачи, и обстоятельно заговорил:
- Итак, начнем. Я хочу вас кое о чем попросить. Но прежде, чем перейти к самой просьбе, я должен рассказать вам о том, что со мной случилось на днях. Вы ведь помните Светку?
- Ту симпатичную кудрявую брюнеточку? - внезапно оживился Файн.
- Ту брюнеточку, с которой жил Лева, - процедил сквозь зубы Ветров, давая понять Файну, чтобы тот не забывался.
- Да, хорошая девушка. У меня к ней нет никаких претензий, - Какулия судорожно потер глаза, словно стараясь остановить накатывавшие слезы, - Но у меня есть претензии к другому человеку. Помните Стасика Журова? Он еще учителем ОБЖ работает в школе.
- Да-да, помню такого. Ты о нем много рассказывал, - встрепенулся Дмитрий, - Позер этакий!
- Позер? Я что-то не припомню позеров среди твоих друзей... - проговорил Анатолий и как будто насторожился тому, что у него появился конкурент в деле притворств и розыгрышей.
- Ты его знаешь! - напирал Лев, слегка заводясь, - Журов... Вспомни, я тебе рассказывал, как он пил литрами и совершенно не пьянел!
- А, все, припоминаю, да-да. Хороший человек, - примирительно отозвался Анатолий, хотя, откровенно говоря, не особо понимал о ком идет речь.
- Увы, друзья, прошлой ночью он воспользовался своим нечеловеческим даром, споив меня и обольстив мою Светку. Но это еще не все. Сегодня утром я проснулся и никого не обнаружил в своем доме. Ни его, ни моей девушки. Лишь только через некоторое время, придя в сознание, я понял что произошло. Журов нагло и бессовестно увез с собой Светлану. Буквально украл ее у меня, поступив предательски и непростительно. Но и это еще не все. Оказывается, они были знакомы до той роковой ночи и ничего мне не сказали, ровным счетом ничего.
- Вышло как-то неловко, - соболезновал Анатолий.
- Не то слово, друзья, это выше моего понимания и уж тем более - выше всех дружеских понятий.
- Но ведь ты же нас собрал не для того, чтобы поведать нам о своем разрыве, не так ли? - проницательно заметил Ветров, приступив к поеданию салата, - Наверняка же есть и основной повод.

Решительно посмотрев на Ветрова, который то и дело сидел с несерьезным видом и беззаботно поглощал все, что попадалось под руку, Какулия грузно встал и попятился в гостиную, словно желая немедленно сменить обстановку. Файн понимающе пошел вслед за Львом, а Ветров еще с минуту покружил возле стола в поисках заветной вкусности.

Гостиная Какулии напоминала скорее замковый зал со всеми его готическими элементами: большим круглым столов посередине, пыльными статуями возле стен и причудливыми портретными картинами. Хотя комнаты в доме были однотипны, зал тем не менее существенно выделялся: то ли здесь действительно поработала рука мастера-дизайнера, то ли предметы были просто правильно расположены, как сказали бы специалисты - по-феншую.

Лев учтиво пригласил друзей присесть в мягкие кресла, а сам как-то непринужденно и легко снял штаны и остался в семейных трусах. Это был его фирменный прием, так сказать, знак для окружающих - если снял брюки, то значит пригласил к откровенной беседе, значит уже принял гостей за «своих». Ветров даже не обратил внимания на этот символический жест, а Файн немного затрепетал: не каждый день увидишь солидного человека с большими связями и колоссальным авторитетом в семейных трусах. 

Какулия подошел к огромному книжному шкафу и достал оттуда толстую, потертую временем книжку. Файн поправил галстук, а Ветров почесал живот - его живот, чуткий ко всеми, всегда начинал чесаться в моменты предвкушения чего-то важного. Достав из книги письмо, Лев присел возле друзей и положил конверт на стол.

- Тут достаточно, чтобы вы смогли обеспечить себя до конца жизни, - твердо сказал Какулия, вытирая пот со лба, - Теперь понимаете серьезность моих намерений?
Дмитрий, обыкновенно не любивший все серьезное - в том числе серьезные намерения, - моментально попытался градус события поубавить.
- Это что у тебя за книжка? Старая, вероятно.
- Дима, я хочу, чтобы вы этого человека убрали.
- Черт, я так и знал... - расстроился Ветров. Отсрочить предугадываемое предложение Какулии, увы, не удалось.

За окном сгустились темные тучи, закапал мелкий дождик, в гостиной резко потемнело. Грозный вид Льва стал вдвойне внушительным. «Мефистофелевский профиль» - так когда-то говорили о Троцком, подчеркивая его инфернальную наружность, и так с полным основанием можно было сказать о Какулии сейчас. Не только его тон, но и его выражение лица красноречиво свидетельствовало о его непреклонном намерении.

- Но почему мы? - робко спросил Файн, не понимая странного выбора Левы.
- Дело в том, что я не могу обратиться к профессионалам. Станислав - также член нашей большой семьи, как и я. Его все знают, и он знает всех. Нужны люди, с которыми он персонально не знаком и кого бы, скажем, на публике он бы не узнал. Более того, мне не нужно его убивать - мне нужно всего лишь с ним разобраться. Но опять же к профессионалам я обращаться не хочу - они все сделают так, как будто это был заказ. Но мне нужно другое. Пусть это будет выглядеть как обыкновенная драка или, если угодно, заваруха. Сам Журов, разумеется, поймет чьих это дело, остальные же разбираться не станут - драка, она и есть драка. Почему я решил выбрать именно вас? - Какулия еще раз вытер липкий пот со лба и отстраненно посмотрел в окно, покрытое узором из редких капель, - Потому что я уверен в вас. Потому что вы никогда этого не делали. Потому что вы не вызываете подозрений. И потому что вы, несомненно, согласитесь выполнить эту работу.
Ветров вопросительно посмотрел на Какулию:
- Это с чего ты взял? Сомнительное дельце...
- Дим, я знаю тебя, ты мне никогда не отказывал. Спорил-спорил, но соглашался. За это я тебя и ценю, ты никогда не бросал меня в беде и выручал безвозмездно. Даже если тебе это не надо. Но так надо для общего дела, Дим. Я знаю, ты думаешь, что это всего лишь моя мимолетная прихоть и как только моя ревность сойдет на нет, я немедленно его прощу, но ты не понимаешь главного: его поступок - это не преступление против меня, а преступления против нашей дружбы. А это не прощается.
- По-моему, здравая мысль, - охотно согласился Файн, протягивая свою руку к конверту.
- С Анатолием же все просто, - продолжал Какулия, - ему достаточно дать денег, и он сделает все.
Файн с обидой посмотрел на Льва и отказался от мысли раскупоривать конверт прямо сейчас.
- Ты не правильно подумал, - заулыбался Лев, с умилением смотря на Анатолия, - Я хотел сказать, что ты человек беспринципный. Можешь поступиться всем, если из этого можно извлечь пользу. Весьма полезное качество, Файн, внушающее уважение.
- Лева, мы тебя уважаем и, конечно же, подводить не станем, но чтобы принять твое предложение, нам нужно посоветоваться.

Ветров лениво привстал с кресла, делая это как-то показательно медленно и отрешенно. На самом деле он старался выиграть время: ему еще никогда не предлагали разобраться с кем-нибудь, да и не предназначен он был для этой роли совсем. Он затрепетал, но не показывал виду. Файн лишь поправлял галстук, предававший ему дюжей смелости. Они вышли на кухню, не оборачиваясь на Какулию, провожавших товарищей укоряющим взглядом. Лев являлся человеком простодушным и милосердным, но когда речь заходила о вещах принципиальных, он оставался категоричным. Два приятеля, которые до этого никогда не проводили друг с другом более 24 часов, два совершенно разных по характеру человека, Файн и Ветров остались наедине друг с другом и недопитой водкой на столе. Анатолий, растерявшийся в патовых условиях, собственноручно разлил спиртное и, не дожидаясь Дмитрия, залпом выпил рюмку. Ветров пробежался лихорадочным взглядом по столу в поисках еды - а еда могла бы существенно снизить градус диалога, - но внезапно ощутил отсутствие аппетита. Не к добру это, подумал он.

- Выпей водки, - сказал Файн, прикусив губу от волнения. Видимо, одной рюмки было недостаточно, чтобы храбрость вступила в свои полномочия.
- Давай, - невозмутимо проговорил Ветров и так же молниеносно, как и все, что он делал, осушил рюмку.
- Он что-то неладное затеял, Дим, - начал Файн, - Мы можем попасть в неприятности.
- Я согласен с тобой, Толя. Но, с другой стороны, я его понимаю. Понимаю его боль. Когда-то давно от меня тоже ушла девушка. Ничего не сказала, просто ушла. Да, вероятно, и говорить ей ничего не нужно было - все стало ясно после нескольких месяцев наших отношений. Я старался сделать как лучше, но она не реагировала. Я дарил ей подарки, но она холодно отшучивалась: мол, мог бы это сделать для любой другой девушки. Но я не мог, Файн. Не мог я сделать это для другой девушки. Потому что любил свою. Должно быть, не взаимно. Она ушла, но ушла не в пустоту, не в неизвестность а к другому, которого полюбила по-настоящему. Без подарков, без комплиментов. Ушла к мерзавцу, который не питал к ней пылкой страсти, но очаровывал своим обаянием. Они все такие, Толь, эти красавцы.
- Тебя, я смотрю, сильно это задело, - резюмировал Файн, наливая очередную рюмку.
- И тогда я смирился. Я посчитал, что настоящая любовь - это когда ты видишь любимого счастливым. И ведь она казалась счастливой с другим. Однако время все расставило по местам: наигравшись, мерзавец бросил ее. А я... Не важно, я уже был другим. Просто все нужно делать вовремя. И сейчас, когда появилась возможность помочь другу, я думаю, мы должны согласиться.

Не то чтобы Файна приходилось уговаривать - он и сам бы рад был принять предложение Какулии, ведь на кону стояла внушительная сумма денег, - но его природа требовала щепетильного анализа. Во всяком случае тогда, когда он уже становился пьян.

- Послушай, Ветров, - заговорил Анатолий неприкрыто заикающимся голосом, - у меня всего лишь один вопрос. Всего один. Так сказать, для прояснение важного момента. Вот ты, ты, Ветров, готов самостоятельно, без помощи посторонних лиц, взять и намеренно избить человека?
- А почему нет?
- Дим, мы, разумеется, мало знакомы. Но если бы ты был этим... убийцей, в общем, тебя Какулия бы ни за что не пригласил. Он же не просто так собрал нас здесь. Я вот о себе не скажу, что я... Способен на это. Побить человека... Это как-то некомильфо, знаешь ли.
Слово «некомильфо», вылетевшее из пьяных уст Файна, как будто обрело новый смысл: более выразительный и многозначительней.
- Все когда-то приходится делать в первый раз. Лева доверяет нам, нельзя его подвести.

Уверенным шагом они зашли в гостиную, где возле растопленного камина сидел на кресле-качалке Какулия и курил крепкий табак. Лев повернулся к тихо подошедшим друзьям, и стало заметно, что он держит в руках ту старую книгу, которую достал с полки - видно, по какой-то причине ему захотелось в спокойной обстановке перечитать это сочинение.

- Мы согласны, - металлическим голосом огласил решение Ветров. Файн молчал. Какулия тоже ничего не произнес, поскольку не ждал иного исхода, и только лишь одобрительно кивнул. Два свежеиспеченных коллеги подошли к круглому столу и взяли заветный конверт с собой. Анатолий повернулся в последний раз перед уходом и спросил Какулию:
- А что это за книга? Что вы читаете?
- «Илиада» Гомера, - в гневе воспел Какулия.