Давай меняться!

Май 1987. Где-то в Казахстане.

Наш эшелон движется на полигон Сары-Шаган, что на озере Балхаш. Длиннющая гусеница из 55-ти платформ, вот уже неделю колесит по лесам и полям нашей, тогда еще, необъятной родины. Теплушка-кухня, теплушка-склад теплушка-караулка, две теплушки с солдатами. Плацкартный вагон, в котором на один работающий туалет 52 офицера, штабной купейный вагон и масса открытых платформ с машинами и дизелями, ракетами и полевыми кухнями, бревнами и бухтами проволоки и прочим, прочим, прочим.
Спустившись с Уральских гор, мы въехали на территорию, плоского как чемодан, Казахстана, и за окнами поплыл однообразный пейзаж, где взглядом можно было зацепиться только за мелькающие телеграфные столбы.
Железная дорога проложена в одну колею. Хорошо! По крайней мере - никто не обгоняет. Но и навстречу никто не попадается. Для того чтобы иметь возможность разъехаться со встречным составом, имеются так называемые «карманы» - боковые ответвления, где эшелон стоит, пока мимо не промчится встречный.
Время ожидания может колебаться от нескольких часов до полусуток. Точно этого никто не знает. По «однопутке» мы прем без остановки, поэтому, несмотря на активную жестикуляцию из кухонной теплушки, что мол, «все готово, мойте руки» - поесть мы сможем только на остановке, которая будет неизвестно когда. Время часов 12, мы еще не завтракали. Наконец нас загоняют в «карман». Наступает оживление, на лицах появляется румянец, офицеры выпрыгивают из вагона размяться и, по долгу службы орут на бойцов, которые тоже лезут из вагонов как дрожжевое тесто из-под крышки кастрюли. И те и другие понимают, что все это ерунда, что никто не запрыгнет обратно, а кричат – потому что так надо. Вдоль состава снуют люди с термосами – пищу надо доставить быстро, так как поезд может тронуться в любой момент. А еще надо собрать посуду, да мало ли что еще…
Завтрак кажется необыкновенно вкусным. Отставив пустые тарелки, мы пьем сладкий чай и едим бутерброды с сыром. На вопрос начальника столовой: «Обед сейчас готовить или как?» все дружно решают, что сейчас.
Стоянка продолжается. На бесконечной равнине, которая раскинулась влево-право от нашего эшелона, то тут, то там видны одинокие полевые тюльпаны. Сезон их массового цветения еще не наступил, и степь усыпана маленькими твердыми зелеными бутонами. Цветы совсем небольшие – на высокой ножке здесь не выживешь – поломает ветром, но безумно красивые. Их разноцветье просто поражает и ничем не уступает голландским селекционным образцам. Аккуратный бутон с выгнутыми наружу кончиками лепестков и хрупкая короткая ножка придают полевым тюльпанам оттенок беззащитности и трогательности. Руки сами тянуться сорвать несколько цветков, хотя дарить их некому на сотни километров вокруг.
Через два с небольшим часа поспевает обед. Есть еще не хочется, но перспектива остаться голодным не греет, и мы благосклонно принимаем и борщ, и кашу с мясной подливкой и даже компот. Нещадно клонит в сон. По нашему плацкартному вагону вышагивает начальник штаба и ставит задачу в 16-00 провести занятия по изучению то ли уставов, то ли инструкций. Офицеры бурчат. Кто-то намекает, что после двойного приема пищи, можно и отдыха дать побольше. Занятия переносятся на 16-30. Небольшая, но приятная победа.
Пригревает солнце. Сбившись в небольшую группу мы располагаемся позагорать на горячем брезенте, прикрывающем какую-то машину. Курим, молчим. Все истории из жизни уже рассказаны. Выдумывать новые – лень. Прикрыв глаза – млеем.
Первым точку на горизонте замечает Коля. Через несколько секунд мы все сидим, всматриваясь вдаль. Из этой дали к нам, постепенно увеличиваясь в размерах, скачет человек на лошади. Мы с сомнением прощупываем глазами горизонт. Он чист. Ни домов, ни дымов. Человек приближается. Уже можно рассмотреть, что через седло у него переброшены два мешка.
Поскольку вся эшелонная жизнь сосредоточена с другой стороны вагонов, мы едва ли не единственные, кто видит всадника.
Он правит к нам. Нам уже интересно. Казах торопливо объясняет, что в мешках у него копченая рыба, и он хочет меняться на картошку. Такса: мешок на мешок. Картошки у нас нет. Договариваться с начальником столовой – бесполезно. Едем-то в пустыню на целый месяц, и разбазаривать продукты никто не позволит. Но рыбы хочется!
Судорожно подыскивая варианты, торгуемся. Казах уже готов менять свои два мешка на один. Но картошки! Вот упертый. Кто-то предлагает меняться на тушенку. Тушенки у нас тоже нет, но предложение вносит свежую струю в торжище. Казах готов принять новые условия. Он тоже торопится. И тушенки ему хочется также сильно, как до этого картошки.  Эшелон может тронуться в любой момент, а скакать обратно к своей любимой с той же самой рыбой – смерти подобно. Ждать следующих военных  - вся рыба уйдет на перекусы в ожидании…
 Коля дергается и начинает что-то жарко шептать сидящему рядом. Начинается легкая суета. Кто-то куда-то убегает и появляется с тяжелой картонной коробкой, набитой обернутыми в бумагу банками. Это солидол! На банках только цифры ГОСТа.
- Тушенка? – спрашивает казах.
- Нет, блин, красная икра… Берешь?
Казах смотрит с недоверием, но тепловоз дает первый предупредительный гудок и обмен завершается!
Мы перебрасываем мешки на другую сторону платформы, спрыгиваем сами и, волоча мешки, спешим к своему вагону. Отбиваясь от любопытных, и избегая глаз отцов-командиров, забираемся в «плацкарт». Приникнув к окнам купе мы видим, как казахский меняла, придерживая, положенную перед собой на седло коробку, скачет в сторону горизонта.
Тепловоз снова надсадно гудит. Эшелон вздрагивает, лязгает металлом и трогается.
Всадник снова превращается в точку. По вагону стремительно распространяется запах копченой рыбы. Коля немного виновато улыбается. Мы чувствуем легкий осадок вины, который постепенно рассеивается с каждым новым куском поедаемой рыбы. Мы щедры как никогда. У нас у всех жирные руки.
Впрочем, у казаха тоже…