Что у него под мышкой?

08 марта 1988. Луганск.

Мы с Сорокиным дружно холостякуем в моей квартире. Сашка недавно вернулся их Прибалтики, представ передо мной в длиннющем плаще и совершенно одуряющей широкополой шляпе. Возможно, в Риге это была не редкость, но в Луганске такой франт был в единственном числе. Он весь аж чесался от нетерпения «вырулить на штрассе» и пройтиться гоголем. Тем более что повод был самый подходящий - 8 марта!
А я беспричинно хандрю. Идти никуда не хочется. Вообще ничего не хочется. Настроение вяло ползает по пыльному линолеуму и решительно отказывается подниматься. Сорокин пахнет хорошим одеколоном и, с сигаретой в зубах, не раздеваясь и не разуваясь, шарахается по квартире, проводя со мной душеспасательную работу. На самом деле, в миру, Сашка – помощник начальника политотдела по комсомольской работе. О таких говорят, что когда они умирают, язык у них еще три дня шевелится… Возможно, это правда.
- Соболев, ты задрал, - все с меньшими интервалами повторяет Сорокин, и его затяжки усиливаются.
Настроение плотно прижимается к полу и с наглой миной посматривает в мою сторону. Сашка, чьё настроение тоже начинает скользить вниз, решается использовать еще один вариант:
- На, вот. Элеутерококка выпей…
- И чё? - на всякий случай спрашиваю я, уже зная, что все равно выпью.
- Пей, блин.
Я послушно выпиваю разболтанные в стакане капли и телячьими глазами смотрю на Сорокина, демонстрируя полное отсутствие результатов. Сашка бесится – ему уже жарко в плаще и шляпе, но он их не снимает, понимая, что тогда депрессия, точно победит.
Несмотря на весь мой пессимизм, мне удается поставить настроение сначала на четвереньки, а потом даже поднять его и прислонить к стене. Ноги у него немного дрожат, но оно уже в состоянии перемещаться вместе со мной. Я начинаю одеваться. Я тоже в плаще, правда не таком шикарном как у Сорокина, и без шляпы. Нагло поливаюсь Сашкиным одеколоном и около шести часов вечера мы, наконец-то, выходим из дома.
 Автобусная остановка – прямо под моим окном. Чтобы попасть на нее надо всего-то обойти дом, что мы и делаем, когда нам попадаются эти трое.
- Пацаны! Пацаны, блин!
Мы не чувствуем себя «пацанами» и оборачиваемся просто из интереса: «Кого это там зовут?».
- О, пацаны… А то я зову-зову… А де тут девятый дом?
Прямо над ним, в три этажа торцевой стены девятиэтажки, ярким синим кафелем выложена гигантская «девятка».
Я молча указываю на цифру и поворачиваюсь, чтоб продолжить путь к остановке. Но не тут-то было! Меня хватают за рукав плаща и с силой разворачивают к себе:
- Тя чё, отпускали? – парни ржут, перегар ударяет мне в нос. Я, не долго думая, тоже ударяю в нос. Парень с легким «чавком» падает в раскисшую мартовскую землю. Пытаясь подняться, он несколько раз оскальзывается и постепенно превращается в «маленькую черную тучку» в исполнении Винни-Пуха.
Сорокин стоит, засунув руки в карманы. Он похож на комиссара Миклована из фильма «Последний патрон».
Я понимаю, что ударил крайне неудачно и сильно выбил кисть. Рука начинает отекать с пугающей скоростью. Сашка смотрит на происходящее с досадой и на всякий случай интересуется:
- Что делать будем?
- Поехали, пока в сознании! – невесело шучу я, и мы прыгаем в автобус.
Путь наш лежит в Международный молодежный комплекс «Дружба», который восьмиэтажным трамплином высится в центре города. Постепенно сужаясь, здание венчается небольшим, по-интуристовски уютным баром, где наверняка уже сидят наши друзья. Попасть туда вовсе не так просто как может показаться.
Давным-давно Сорокин познакомился с девушками-администраторами. Только с их молчаливого кивка швейцар пропускал людей без гостиничной визитки к лифту. Потом был представлен администраторам и я. Потом мы набрали этих визиток и заполняли их по мере надобности проникновения в бар. Потом мы сделали себе на основе указанных визиток и красных корочек с золотыми звездами (коих у Сорокина было великое множество – комсомольский вожак как-никак) смешные удостоверения «Инструктор по гражданской обороне ММК «Дружба». Теперь швейцар вытягивался при нашем приближении и желал приятного вечера…
Боль тупеет, становиться пульсирующей, рука постепенно превращается в надутую резиновую перчатку, какие топорщатся на бутылях с брагой.
Мы прибываем в бар эдакого молодежного «Интуриста». Рука засунута в левую подмышку, что немного сглаживает неприятные ощущения.
Как и положено, заведения, посещаемые иностранцами (а тут как раз заезд поляков!) курируются КГБ. Таким куратором в «Дружбе» был капитан Гена. Естественно, что по долгу службы, он еще в первый наш визит проверил документы, по-офицерски побратался, то есть выпил с нами на брудершафт и сделал вид, что он наш друг, товарищ и брат… Основное место обитания Гены – бар. Где ж еще искать шпионов и бороться с разглашением военных тайн!? Ну не в вестибюле же, в конце концов! Смешно, право. По понятным причинам Гена все время «подшофе». Работа такая…
Гена, до нашего появления, единственный человек в баре, на котором надет не спортивный костюм, да еще и с галстуком. Тогда было модно и престижно ходить по барам и ресторанам в спортивной «Монтане», «Адидасе» или «Пуме».
Присутствующая мужская часть публики одета соответственно моде. Мы здороваемся с Геной, привычно сидящим у стойки бара, и проходим на диванчик у свободного столика. Несмотря на громкую музыку, слышно, как стихают разговоры в зале. Наших друзей еще нет. Мы с Сашкой что-то заказываем, курим, пьем, смотрим по сторонам, о чем-то треплемся и постепенно замечаем, что находимся в центре внимания.
Становится неуютно. Руку из-за пазухи я вынимал только когда снимал плащ у вешалки рядом с входной дверью. Теперь она покоится на прежнем месте. Крупный небритый «авторитет» в желтом адидасовском спортивном костюме с золотой цепью, напоминающей строгий собачий ошейник, в окружении вездесущих путан, неотрывно смотрит на мою руку.
До меня медленно, но доходит – в эти смутные времена я, со своей рукой, просто похож на киллера или еще черт знает на кого… Наверняка воображение присутствующих нарисовало под моим пиджаком рифленую рукоятку пистолета с пулями «дум-дум».
- Да вынь ты руку, - сквозь зубы цедит Сорокин, и я являю на свет божий розовую бесполезную и беззащитную «колотушку».
Может, мне показалось, но посетители бара дружно выдохнули…
И всем сразу стало веселей. И кто-то с радости напился.
И вечер удался!