Повесть вневременных лет. Глава 9

                IX
   Несмотря на все попытки покончить с Самозванцем мятеж разрастался. Войско, посланное на его подавление, осадило город Кромы, ранее захваченный предводительствуемыми  атаманом  Андреем (а может Иваном ) Корелой   казаками, вставшими под знамена новоявленного царевича. Однако правительственное войско успеха не имело и быстро таяло от болезней, бескормицы и ухода ратных людей. Царь Борис в письмах требовал решительной победы, но воеводы мешкали, да слали отписки. Царь Борис был в великой кручине и от тоски сердечной запил горькую. От многая печали здоровье Великого Государя пошатнулось: все реже он появлялся перед народом, не захаживал больше в магазины, не ездил общественным транспортом, а вскоре слег и был переведен в ЦКБ. Из-за моря ждали знаменитого лекаря Дебейки пользовать государя. Но не дождались: 23 апреля царь Борис, согласно официальной летописи, покинул земную юдоль и отошел в вечность… По другой же версии Борис, успешно перенесший операцию по аорто - коронарному шунтированию, отьехал за море под видом торгового человека, прихватив с собой Большую Государеву казну. Позже обе версии парадоксальным образом подтвердились: и царя похоронили, и казна пропала, и лондонский Челси с долгами расплатился…
Меж тем настал месяц май. Силы Самозванца приближались к Москве. Стрелецкое войско  присягнуло Лжедимитрию , обещавшему повысить пенсии и оклады в два раза. Первой на его сторону перешла Тульская дивизия. Самого Самозванца с часу на час ждали на Москве. С утра 31 июня возбужденные толпы встречающих валили в район Белорусского вокзала, по пути грабя дома ни к чему не причастных служилых немцев и торговые палатки азербайджанцев. Новоявленный царевич неожиданно прибыл своим ходом и без  свиты, с отрядом силовиков из латных гусар и шляхты и после краткого заявления для прессы проследовал в Кремль. При этом конная шляхта саблями проложила дорогу в толпе «царю Димитрию», а пьяные донцы и запорожцы, следовавшие в арьергарде Самозванца, довершили разгром московской черни, поубавив общий энтузиазм и вызвав первое недоумение. Итак, знакомство столичной общественности с новым Государем было омрачено  неловкими действиями охраны и массовыми уличными избиениями. Однако это еще не подорвало кредит доверия и не снизило необычайно высокий рейтинг Самозванца среди беднейшего московского электората. Зато богатые и степенные московские обыватели, боярство, княжата, банкиры и толстосумы встретили нового правителя настороженно, а некоторые сильно умничающие владельцы главных телеканалов даже были посажены ненадолго в «Матросскую тишину». Несмотря на заявление о «равноудаленности» бизнеса от власти, очень скоро «большие люди» московские почувствовали тяжелую длань новоиспеченного государя. Особое недовольство вызвали товарищи Расстриги,  взявшие невиданную на Москве моду гонять по Тверской  и Кутузовскому на черных меринах с эскортом. Запорожцы за ними едва поспевали, а у старых москвичей было маловато лошадиных сил. Самозванец требовал, чтобы его распоряжения выполнялись быстро и точно. Так что нарочные с пакетами, как нарочно, порой по встречной, мчались из Кремля на Старую площадь, рассекая толпу и отдельных зазевавшихся. И без того запуганная оппозиция и запутанное уличное движение были окончательно дезорганизованы. На улицах появились пробки. По большей части от бургундского ярославского разлива, что лилось рекой на веселых пирах Самозванца с его товарищами по оружию и прежней службе в Дрездене. Княжата-бояре московские, близкие к «семье» прежнего государя, а ныне не званые на фуршеты и балы в Кремлевский дворец, затаили обиду, хотя этот грех против кондовой московской аристократии, положа руку на сердце, мошну или мошонку ( кому что дороже!) следовало бы отпустить новому правителю. Ибо не умели старые плясать мазурку, целовать ручки  дамам, не знали языков, политесу, индекса Доу-Джонса, не говоря уже о дзюдо или горных лыжах. Длиннополые собольи опашни да парчовые охабни путались в ногах, горлатные шапки боярские валились с плешивых голов (некоторые стали носить кепки и это их спасло на некоторое время  от опалы). Нестриженые бороды пугали своей первобытностью. Самозванец, скобливший морду на немецкий манер, щеголявший в польском кунтуше с турецкой саблей на боку, а то и в спортивной куртке, не жаловал бояр за их обывательскую привычку не снимать верхнюю одежду в передней , «на всякий случай,  чтобы не украли», даже в жарко натопленных кремлевских палатах, да за стариковскую привычку преть в Думе,  и от натуги, решая очередную неразрешимую государственную задачу, и от обильных яств из кремлевских буфетов ,  пускать злой дух в шубы. Бояре же ставили в вину Расстриге неуважение к православной Святыне, непочтение к Домострою, несоблюдение обычая послеобеденного сна и шляхетский гонор. Злорадствовали, слушая, как князь Василий Шуйский из-под руки рассказывает, что «царь-то не настоящий» и передавали, что настоящий Димитрий похоронен в Угличе. Слухи дошли до Самозванца. Шуйский был схвачен, после недолгого следствия приговорен к смерти и приведен для казни на Лобное место. При огромном стечении народа на Красной площади дьяк громко зачитал вины приговоренного. Голова несчастного уже лежала на плахе. И вдруг свершилось чудо! Одно из тех многочисленных чудес, что вершились на Москве в то незапамятное время: то ли  Лжедимитрий был отходчив и не кровожаден, то ли день выдался солнечный, то ли Самозванец решил ввести свободу слова на Москве, но только все «вины» незадачливого князя перед Великим Государем были прощены и казнь, к радости  «патриотов» и огорчению зевак, в последний момент была отменена. Самозванец  этим своим неожиданным демаршем как бы подавал пример толерантности будущим правителям и, начиная новую традицию на Москве, помиловал своего политического оппонента. К слову, это был едва ли не единственный случай в политической истории Московского царства – лишнее доказательство самозванческой природы тогдашнего правительства.
      Долго ли, коротко – но в конце зимы санным путем на Москву прибыла нареченная царская невеста, чемпионка  по художественной гимнастике и интригам Маринка Мнишек с папашей – будущим царским тестем, сандомирским воеводой Юрием Мнишком и многочисленной свитой. И череда непрерывных пиров и потех пошла еще веселей, с мазуркой, салютом из пушек, с поединками на саблях меж подвыпившими панами, с пьяными кулачными драками меж атаманами. Паны шляхтичи, да атаманы – молодцы гулевали на Москве так, что небу было жарко, опустошая пороховые и осушая винные погреба Кремля.
      На Пасху играли свадьбу Самозванца с Маринкой. При венчании случился конфуз: в Успенском соборе молодая новоиспеченная «царица» приложилась к образу Богородицы, поцеловав икону в губы. «Ишь как полячка матерь Божью в уста лобызает» - зловеще зашептались в толпе. В желтой прессе начали муссировать слухи о скандальной связи Самозванца и «гимнастки». Но после решительных налоговых проверок и закрытия нескольких газет компания в прессе быстро сошла на нет. И все-таки в воздухе по-прежнему витало общее предчувствие, что дни Самозванца сочтены.
     К маю сложился заговор, который возглавили три князя: Шуйский, Воротынский, Голицын. В ночь на 17 мая 1606 г несколько сот заговорщиков ворвались в Кремль. Лжедимитрий пытался бежать, но ему не повезло: неудачно выпрыгнул из окна. Был пойман и убит, а его многочисленные товарищи - перебиты по всему городу в домах, где были на постое. Многие зарезаны спящими, а кто и оказал отчаянное сопротивление – тоже погибли, хотя и с оружием в руках. Труп несчастного Расстриги сожгли, пеплом зарядили Царь-пушку, повернули ее в ту сторону, откуда явился он на Москву и выстрелили. В первый и последний раз! С тех пор достойного заряда для нее не находилось.