Концепция юмора

- Вы не должны это смотреть! - закричал Петр Петрович, выбегая из здания института.
Ирина Михайловна не оглянулась. Гордо подняв голову, она шла по обледенелому асфальту. Высокие каблучки выскрипывали холодное женское раздражение, оставляя кровоточащие шрамы на любящем сердце заведующего.
- Вы не должны это смотреть, Ирина Михайловна! – крикнул Петр Петрович с болью в голосе.
- Петр Петрович, вы простудитесь, вернитесь в институт, - сказала непокорная преподавательница и ускорила шаг.
Из-за угла вывернула белая иномарка.
- Очень кстати! – обрадовалась Ирина Михайловна.
- Вы не должны это смотреть! – отчаянно закричал Петр Петрович.
Автомобиль остановился, из него вышел солидный и бородатый Матвей Дубак.
- Здравствуйте, вы меня подвезете? – кокетливо спросила женщина, хотя знала, что он приехал сюда за ней.
- Какой разговор! – галантно ответил мужчина, обошел машину и открыл перед дамой дверцу.
Петр Петрович рванул с места, чуть не упал, но удержал равновесие, заскользил по льду в направлении иномарки, ухватился в последний момент за ручку, ловко открыл дверцу и неуклюже плюхнулся на заднее сиденье.
- Здравствуйте, - сдержанно промолвил Матвей Дубак, посмотрев на непрошенного пассажира в зеркальце.
Сторожевский не ответил.
Автомобиль выехал на узкое шоссе.
- Может быть, это не мое дело, - начал Матвей Дубак, - но вы, кажется, о чем-то спорили?
Ирина Михайловна бросила насмешливый взгляд на водителя. Тот понятливо улыбнулся в ответ.
Но все же повторил вопрос, обращаясь к Сторожевскому:
- Петр Петрович, не ознакомите меня с обсуждаемой проблемой?
Сторожевский некоторое время пристально разглядывал красивый затылок Ирины Михайловны.
- Пошел на ***, козел! - наконец ответил он.
Дубак резко повернулся и гневно сверкнул очами.
Ирина Михайловна засмеялась. Сосед посмотрел на нее недоуменно. Женщина расстегнула пальто. Дубак бросил взгляд на ее красивые коленки и тоже рассмеялся.
- Я полагаю, в руки Ирины Михайловны попали компрометирующие вас материалы? – насмешливо спросил он. – Какие-нибудь шалости со студентками, зафиксированные на фото или видео? Наслышан о чем-то подобном, наслышан.
Ирина Михайловна обернулась к заведующему, скептически смерила его с ног до головы, заняла прежнее положение и презрительно хмыкнула. Разве что с теми, которые под старость лет решили получить второе образование, хотела сказать она.
Сторожевский достал сигарету, закурил. Водитель укоризненно покачал головой.
- Вы хоть понимаете, над чем и почему смеетесь? – медленно и серьезно спросил Петр Петрович.
- Ну, конечно, вам теперь не до шуток, - съязвил Матвей Дубак. – на ближайшем заседании кафедры Ирина Михайловна предложит коллегам обсудить нравственный облик заведующего и вы окажетесь в сложной ситуации.
Остряк повернулся к красивой соседке, ожидая от нее поддержки, но та лишь тяжело вздохнула.
- Сейчас он начнет развивать бахтинскую теорию смеха, - сказала она.
- Вот именно! – рявкнул заведующий.
- Не думаю, что Петр Петрович откроет нам что-нибудь новое, - сказал маститый филолог.
Наступила напряженная тишина.
Матвей Дубак осознавал необходимость совершения автомобильного маневра. Этим бы он утвердил свою власть над сложившейся ситуацией и единоличное право на ее кардинальные изменения. Но шедший впереди Камаз лишал его такой возможности.
Петр Петрович сложил руки на груди.
Ирина Михайловна достала из сумки конфетку, развернула и сунула в рот.
- Смех – это реакция организма на столкновение с иррациональным, - начал Сторожевский, – с тем, что человек не понимает или не хочет знать. Что не вписывается в его рациональную картину мира.
Матвей Дубак недоверчиво хмыкнул.
- С физиологической точки зрения, смех – это задержка дыхания, - продолжал Сторожевский. – Смеясь, человек сбивается с прежнего дыхательного ритма, начинает немного задыхаться. Как будто он попал в другой мир, в воздухе которого, вместо кислорода, содержится иная субстанция.
- Да что вы говорите? – съязвил Матвей Дубак. – А по-моему, это просто приятная и полезная для организма эмоция.
- Если быть точнее, - сказала Ирина Михайловна, - при смехе после вздоха следует не один, а целый ряд коротких спазматических выдыханий. Это приводит к улучшению потребления тканями кислорода, учащению пульса, нормализации кровоснабжения, снижению уровня холестерина и повышению иммунитета.
Матвей Дубак удовлетворенно кивнул три раза.
Камаз свернул в сторону и теперь на дороге стало свободнее.
- По существу, смех – это ритуальная эмоция, - продолжал Сторожевский, не обращая внимания на прозвучавший медицинский комментарий, – связанная с погружением в иррациональное. Жрецы вводили участников ритуального действа в транс, и тем казалось, что они переселялись в потустороннее пространство. Оно было прекрасно, человек чувствовал себя в нем счастливым, но дышать, как в обычном мире, там было нельзя. Поэтому они смеялись.
- Ничего подобного в описаниях ритуальных действ я не встречал, – холодно заметил эрудированный водитель, ловко обгоняя захудалый жигуленок.
- И все в этом ином пространстве было вывернуто наизнанку, раздуто до гротескных масштабов, исковеркано, переиначено, - невозмутимо продолжал Сторожевский. – Все не как в нормальном мире. Сатирой здесь не пахло, это все чушь. По крайней мере, никто ничего не осмеивал, исходя из этических, эстетических, политических или каких-либо других установок. Просто вещи вырывались из обычного контекста, теряли свой привычный смысл. Превращались в иррациональные объекты.
- По-моему, у Бахтина немного по другому, - иронически прокомментировала Ирина Михайловна.
Матвей Дубак согласно кивнул один продолжительный раз.
- Вы не подскажете источник своих фантазий, коллега? – спросил он.
- Это простая логика, коллега, - подсказал Сторожевский, - основанная на сопоставлении ситуаций реальной жизни с ситуацией ритуала. Обычно мы реагируем смехом на что-то иррациональное. Человек падает на ровном месте, и мы хохочем, потому что этого не должно быть – место ровное. Что-то произошло с миром или с человеком, и рациональные законы перемещения в пространстве нарушились. В мире образовалась брешь, в которую мы провалились и перестали нормально дышать.
- Я никогда не смеюсь, когда кто-то падает у меня на глазах, - гордо произнес Матвей Дубак.
Ирина Михайловна одобрительно кивнула.
- Любой смех ритуален, карнавален, - продолжал Сторожевский. – Это – маленький карнавал нашего сознания, освобожденного от оков рационализма. Либо по нашей собственной воле, либо по воле случая, либо по воле других людей.
Матвей Дубак притормозил перед пешеходным переходом.
Справа остановился белый жигуленок. За рулем сидел щуплый старичок в черных очках и шляпе. Вид его показался водителю иномарки подозрительным.
- Что ты хотел сказать, когда упомянул видео со студентками? – неожиданно спросил Петр Петрович.
- Разве мы уже на ты? – поинтересовался Матвей Дубак.
- Отвечай, мудак! – закричал Сторожевский. – Ты опозорил меня перед членом моей кафедры!
Матвей Дубак посмотрел на Ирину Михайловну. Та хитро улыбнулась.
- Вы хотите опозориться еще больше? – спросил он.
Сторожевский подумал.
Машина тронулась с места.
- Да! – твердо произнес Сторожевский.
Матвей Дубак сочувственно вздохнул и повернул голову к Ирине Михайловне, словно прося ее санкции на дальнейшие действия.
Та ничего не ответила.
Поставленный перед непростым выбором, Матвей Дубак решил вести себя по-мужски.
- Помните такую Любочку Соловьеву? – испытующе спросил он оппонента.
- Имя мне ни о чем не говорит. Я не запоминаю имена студентов. Их слишком много, - ответил Сторожевский.
Но по его неуверенному голосу было понятно, что он вспомнил упомянутую особу.
- Худенькая блондиночка с немного длинноватым носиком и не очень прямыми ногами, - детализировал Дубак. - Вы невинно развлекались с нею в один жаркий июньский полдень.
Петр Петрович нахмурился.
- Это та отличница, которая перевелась в университет незадолго до моего прихода? – припомнила Ирина Михайловна давние разговоры.
Сторожевский не ответил.
- А вам откуда известно? – спросил он Дубака.
Дубак не ответил.
Ирина Михайловна бросила на соседа насмешливо-грустный взгляд.
Он не отрывал глаз от дороги. Жигуленок снова шел впереди.
- Вы подкараулили ее после экзамена, - начал Матвей Дубак, - и…
Сторожевский расхохотался.
- Так это я ее подкараулил? Коллега, скажите, каким образом экзамен может окончиться у преподавателя раньше, чем у студентов? 
- Она заходила в буфет, - парировал коллега.
- И, конечно, поставила меня об этом известность, чтобы я не упустил случая ее подкараулить? – продолжал смеяться Сторожевский.
Матвей Дубак молчал, иронично улыбаясь.
- Подкараулила меня она, - начал рассказывать Петр Петрович, немного успокоившись. – Хотя я этого ожидал, так как она оставила на столе записку любовного содержания.
- И в ресторан тоже потащила вас она? – иронично осведомился Дубак.
- Нет, посидеть в летнем кафе предложил ей я, - признался Сторожевский. – Когда мы проходили мимо. Но она, вероятно, и вправду не поняла, что мы находимся на улице, на ветерке, что в воздухе разлита приятная прохлада…
Петр Петрович сделал мечтательное выражение лица.
- Все было очень, очень, очень хорошо...
Ирина Михайловна обернулась и хмыкнула.
- Не считая того, что я с некоторой тревогой ожидал страстных объяснений, - сказал Сторожевский, посерьезнев.
Матвей Дубак хохотнул.
Ирина Михайловна посмотрела на него вопросительно, но сосед не стал комментировать свою реакцию.
- Скоро, однако, Любочку начало мутить от жары, как она выразилась… - попытался продолжить Сторожевский.
- И вы предложили ей пойти в баню, – перебил Дубак.
- У вас странная логика, коллега, - ответил Сторожевский.
- Да, действительно что-то невероятное, - согласилась Ирина Михайловна.
Матвей Дубак повернулся к даме и терпеливо объяснил:
- Речь идет об оздоровительно-досуговом центре «Ундина». В народе его называют «баней», потому что там раньше была баня. Сейчас на первом этаже сделали хороший бассейн: пятнадцать на пятнадцать метров, глубина – полтора метра. Вокруг расставлены столики и стулья. Музыка играет, официанты напитки разносят. Массажный кабинет здесь же, за стеклянной дверью. Сауны, разумеется. Но главное, конечно, бассейн! Петр Петрович любит блеснуть отработанной техникой плавания. Пропорхать как ласточка над водной гладью. Как этот стиль называется, не напомните, коллега?
- Баттерфляй, - напомнил Сторожевский.
- Петр Петрович плавал брассом, - уточнила Ирина Михайловна.
Матвей Дубак улыбнулся.
- С тонкостями его спортивной биографии я не знаком, - саркастически  промолвил он. – Вероятно, Петр Петрович специализировался на брассе, но, имея дело с дамами, предпочитал изобразить нечто более изысканное, чем лягушачье дрыганье ногами. Любой пловец, насколько мне известно, в совершенстве владеет всеми стилями.
- Петр Петрович всем рассказывает о своих спортивных подвигах, - попыталась оправдать свою информированность Ирина Михайловна.
Матвей Дубак удовлетворенно кивнул.
Сторожевский громко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание.
- И все-таки где у вас логика, коллега? Жарко стало ей, а прохладиться в бассейне предложил я?
Матвей Дубак ничуть не смутился.
- Не скажу, что мне совсем не интересна ваша версия событий, - протяжно и многозначительно начал он.
- Что было дальше? – нетерпеливо спросила Ирина Михайловна.
Но тут же спохватилась и с улыбкой добавила:
- Коллеги по кафедре потребуют от меня подробностей.
- Спросите у своего собрата по сатирическому цеху, - ответил Сторожевский. – Он же принялся меня разоблачать.
- Что касается разоблачения, - невозмутимо подхватил Матвей Дубак. – молодые дамы ходят там, как правило, топлесс. Наш герой, вдохновленный сим зрелищем…
- Да, помню, у нее была большая родинка под правой грудью, - задумчиво произнес Сторожевский.
- Под левой, - уточнил Дубак.
Сторожевский нахмурился.
Ирина Михайловна настороженно посмотрела на соседа.
В ответной улыбке последнего сочетались чувство вины и уже полученное прощение.
Дама набросила пальто на оголенные коленки, отказавшись утверждать оправдательный приговор.
- ...прыгнул в воду, желая продемонстрировать свою хорошую спортивную форму, а затем напоил девушку дешевым шампанским, нарассказал ей дурацких преподавательских баек и потащил в сауну, - без особого вдохновения высказался Дубак и сделал пригласительный жест в сторону пассажира на заднем сидении. - Ваша версия, Петр Петрович.
Сторожевский презрительно хмыкнул.
- В бассейн я нырнул еще до того, как она вышла из раздевалки. Шампанского не было, только коньяк. В сауну пыталась затащить меня она. Точнее, сказала, что будет там ждать, и ушла…
Петр Петрович запнулся.
- Но дело в том, что на мне были достаточно свободные семейные трусы. Как и у большинства мужчин в том заведении. А грудь ее была великолепна… Да еще и коньяк этот… Пришлось бы пройти по бортику на виду у всех метров двадцать. Словом, я не решился. Оделся, подождал минут пятнадцать у входа и ушел.
- Какая целомудренная история! - иронично заметила Ирина Михайловна. - Замечательный сюжет для экзистенциальной короткометражки.
Петру Петровичу послышалась нотка ревности.
- Но если бы я даже пошел в сауну, то ничего себе не позволил. Студентки для меня табу, вы же знаете, Ирина Михайловна?
- Табу - это когда очень хочется, но нельзя? - коварно спросила женщина.
Матвей Дубак натужно засмеялся.
- Целомудренная история! Табу на студенток! В сауне у него ничего не получилось, - пояснил он соседке. - Наш отчаянный ловелас оказался безнадежным импотентом!
Матвей Дубак и очередной раз обогнал невзрачный жигуленок.
Сторожевский три раза громко хлопнул в ладоши.
Ирина Михайловна задумчиво глядела в боковое стекло.
- Петр Петрович не импотент, - тихо, но веско сказала она.
Воцарилось молчание.
Матвей Дубак сбавил скорость. Сзади раздались наглые гудки. Через секунду мимо промчался внедорожник. Молодой быковатый водитель погрозил Дубаку кулаком.
Ирина Михайловна достала из сумочки сигарету.
Сторожевский тоже закурил.
- В общем, ты облажался, мудак, - не без гордости сказал он.
Ирина Михайловна хотела что-то добавить или возразить, но у нее зазвонил сотовый телефон.
- Да, Славик, уже еду, - сказала она. - Не вздумай включать без меня телевизор. Я должна проверить, как ты сделал уроки.
Сторожевский громко кашлянул в кулак.
- Итак, я остановился на том, что смех – это реакция сознания на столкновение с чем-то непонятным, иномирным. Пора перейти к понятию юмора. Само это понятие в его нынешнем значении возникло в начале восемнадцатого века, но юмор, конечно, существовал и раньше…
- Петр Петрович… - жалобно промолвил Матвей Дубак.
- Что? – спросил Сторожевский.
- Ты заебал, - устало ответил Дубак.
Сторожевский сочувственно промолчал.
Ирина Михайловна смерила бородатого неудачника презрительным взглядом.
- А мне вот интересно послушать, - сказала она. – По крайней мере, гораздо интереснее, чем мстительные сплетни кривоногой носатой блондинки с блуждающей по грудям родинкой. 
Матвей Дубак с хмурым видом смотрел в лобовое стекло.
Ирина Михайловна пожалела о своей резкости. 
- Вы хоть понимаете, что я в продолжение этой истории представляла не Петра Петровича, невинно развлекающегося в так называемой бане, а вас, в интимной обстанвке внимающего глупой болтовне молодой любовницы?
- Я тоже, - поддержал коллегу Сторожевский.
Ирина Михайловна бросила на него тревожный взгляд.
- Петр Петрович, развивайте дальше вашу концепцию. Я поняла, она имеет прямое отношение к нашему с вами спору?
Женщина повернулась к водителю.
- Или вам, Матвей Степанович, больше не интересна эта тема?
Матвей Дубак промолчал.
Сторожевский продолжил.
- Юмор – это умение разрушать рациональные модели, вводить в них обессмысливающий иррациональный элемент. Поэтому юмор имеет свойство устаревать. Таких моделей становится с каждым годом все больше, на смену менее совершенным приходят более совершенные, и разрушать первые становится не интересно, они и так уже не работают…
- Вы забываете, что юмор включает элемент сострадания, - вступил в дискуссию Матвей Дубак, - умение поставить себя на место того, над кем смеешься и кому не смешно.
Ирина Михайловна задержала на соседе сострадательный взгляд.
- Не совсем так, - возразил Сторожевский. – Юмор – аристократическая штучка. Созерцательная. В отличие от пассивного смеха, он подразумевает активность сознания. Рефлексию. С некоторых высот человек смотрит на мир, видит его погруженным в хаос, но в тоже время понимает, что и сам является частью всеобщего маразма. Сознает закономерность абсурдного положения вещей и внутренне причащается ему. Но причащается тайно. Смех душевно открыт, юмор молчит о том, что происходит в душе человека. Обозначив улыбкой переход сознания в другой режим существования, юморист скрывает новый источник своего дыхания. А это может быть все что угодно: любовь, сострадание, радость, печаль, отчаяние, презрение, ненависть.
- Что вы говорите? – усмехнулся Матвей Дубак. – А мне казалось, мы можем сразу определить, злая шутка прозвучала или добрая.
- Да, человек может придать шутке злой или добрый смысл, - согласился Сторожевский. – Но сама по себе она знаменует только переключение знаковой системы в какой-то иной модус. Слова уже не обозначают то, что обычно обозначали. Говорит не конкретный человек, а что-то другое. Иномирное. Потому мы и можем по прошествии времени заметить двусмысленность в том, что первоначально прозвучало как благая весть. Юмор – это бог, спустившийся в мир. Тот бог, к которому взывали люди во время ритуала. А какой это бог, добрый или злой, им понять не дано.
Матвей Дубак устало вздохнул.
- Бог, потустороннее, иномирное. При помощи этих сомнительных категорий можно объяснить любой сложный вопрос.
Ирина Михайловна лукаво улыбнулась.
- Зато я теперь поняла, что, когда Петр Петрович орал сегодня в кабинете «я тебя уволю, сука», в этом не было ни капли сострадания, - сказала она.
Сторожевский удивился такому повороту мысли.
- Или это был не юмор? – спросила она.
Сторожевский задумался.
Матвей Дубак усмехнулся.
- Это был черный юмор, - прокомментировал он.
- Лучше бы вы этого не говорили, - капризно вздохнула Ирина Михайловна. – Сейчас Петр Петрович примется развивать новую тему. А мне почему-то очень захотелось услышать вторую часть «Ундины».
- Какую вторую часть? – спросил Сторожевский.
Женщина повернулась к обаятельному водителю.
Тот опасливо взглянул на нее.
- Да, да, да, Матвей Степанович. Ваша очередь рассказать, как вы развлекались в «бане» с экзотичной Любочкой Соловьевой.
Сторожевский издал звук, похожий на скрип зубами.
- Боюсь, мы услышим стандартный сюжет, - проговорил он.
- Ну и что? – парировала Ирина Михайловна. - Вот мы и проверим способность Матвея Степановича варьировать традиционные повествовательные конструкции.
Дубак выдержал паузу.
- Тогда и вам, Ирина Михайловна придется кое-что рассказать, - угрожающе промолвил он, глядя в зеркало на грустное лицо Сторожевского. 
Женщина достала из сумочки еще одну конфету.
- Ну что ж, нам не остается ничего другого, как выслушать из уст нашего уважаемого смеховеда его концепцию черного юмора, - обреченно сказала она.
- Черный юмор – это когда в качестве иррационального элемента используются мотивы, связанные со смертью, - незамедлительно начал Сторожевский. – Но совершенно неверно полагать, что черный юмор – знак победы над смертью!
- Почему ж не верно? – с притворным интересом спросила Ирина Михайловна. – Смеясь над смертью, мы перестаем ее бояться. Все верно.
- А мы и вправду перестаем ее бояться? – спросил Сторожевский. - Или может быть, рационализировав смерть посредством черного юмора, познаем, что она такое?
Лицо Матвея Дубака сделалось серьезным. Сзади снова пристроился старичок в шляпе.
- Вы хотите, чтобы мы прониклись экзистенциальным ужасом? – усмехнулась Ирина Михайловна. 
- Вот именно! – воскликнул Сторожевский.
Но тут же осекся.
– То есть, я не этого хочу. ..
- Не притворяйтесь, вы всегда этого хотите, - с грустью произнесла Ирина Михайловна.
Матвей Дубак резко мотнул бородой в ее сторону.
- Секс и смерть – две тайны, вокруг которых вертятся все литературные сюжеты, - сказал Сторожевский.
- Что ж такого таинственного в сексе? – спросил Матвей Дубак.
Ирина Михайловна улыбнулась, вспомнив его недавние разоблачения.
- Петр Петрович имел в виду любовь, а не секс. Секс – рационализированная формула любви, не устает повторять он. Доступное для изучения и обсуждения понятие. А любовь – это всегда загадка, да…
Она многозначительно посмотрела на соседа. У того спутались мысли и он не заметил, как слева его снова обошел дотошный старичок. 
- В юморе секс и смерть используются как основные разрушительные элементы, любая рациональная модель трещит по швам под их напором, - продолжал Сторожевский. - При этом, секс и смерть  предстают в юмористических конструкциях не как что-то непознаваемое, а наоборот как явления хорошо всем известные. Отсюда двойной абсурд.
Уперев озабоченный взгляд в издевательски помятый капот жигуленка, Матвей Дубак пытался осмыслить слова Ирины Михайловны о загадочности любви.
- Вот вы, Ирина Михайловна, сейчас применили понятие «экзистенциальный ужас» и получилась шутка, - продолжал Сторожевский. – Потому что это выражение входит в комплекс философских понятий, применяемых к смерти. Вы развенчали и этот комплекс, и мою попытку включить в разговор здравомыслящих людей тему, которая поставила бы крест  на их здравомыслии.
Ирина Михайловна обернулась к оратору.
- Вы хотите сказать, моя шутка обратила поднятую вами серьезную тему в карнавал сознания? Или я только подлила масла в огонь?
Сторожевский задумался.
Матвей Дубак нажал газ и пошел на откровенный спортивный обгон, не сообразующийся с этикой дорожного движения. Встречная «Газель» вильнула в сторону, чтобы избежать столкновения.
- Если честно, меня и так задолбала вся эта юмористическая пошлятина по телевизору, - сказал он. – Особенно Камедиклаб. Вот уж где настоящий апофеоз секса и смерти. Местный завод выпустил 100 тонн колбасной продукции, изготовленной по самым передовым технологиям, в результате чего городские морги оказались переполнены. Но расторопные женщины недолго думая приспособили подешевевшую новинку для своих интимных нужд, в результате чего акции предприятия поползли вверх. Ха-ха-ха. Как смешно! Кстати…
Матвей Дубак посмотрел на часы.
- …сегодня они тоже будут. Через полчаса начнется. 
Петр Петрович переключился в другой модус молчания.
Ирина Михайловна составила ему компанию.
- И это еще шоу - «Дом-2»! Только и разговоров что про «траханье». До чего же у нас мерзкая молодежь!
Ирина Михайловна достала третью сигарету, закурила.
- Камедиклаб – передача, выполненная на высоком профессиональном уровне, - сказала она. – У этих ребят большой актерский талант и масса остроумия. А Павел Воля, ее самый популярный ведущий, если хотите знать, работал учителем русского языка и литературы.
- Оно и видно, - ухмыльнулся Дубак.
- Между прочим, иногда они очень резко критикуют власть, - не сдавалась женщина.
- Резко критикуют? - усмехнулся Дубак. – Это называется «нежно покусывают», а не «резко критикуют». Проститутки они, больше никто. Была передача с ними, «Гордон Кихот». Их спрашивают, почему так много пошлости и вульгарности, почему такая элементарщина, почему без секса шагу ступить не можете, почему истинные духовные ценности осмеиваете. А у них один ответ: «людям нравится». Мало ли что людям нравится? Прикажете, потакать всем их порокам?!
- Не сомневаюсь, что на Любочку Соловьеву ваш праведный гнев производит большое впечатление, - съязвила Ирина Михайловна.
Петр Петрович заерзал на заднем сиденье.
- Юмористические передачи наносят непоправимый вред зрителям, - сказал он.
Мужественную женщину не обескуражил удар с тыла.
- Какой? – спокойно спросила она. – Отучают рационально мыслить?
- Да! - ответил Петр Петрович.
- А по-моему, там здравого смысла намного больше, чем в псевдонаучной болтовне по каналу «Культура», - возразила ученая и культурная женщина.
- Это форсированный здравый смысл, - пояснил Петр Петрович.
- Какой-какой? – спросила женщина.
- Форсированный, - повторил Сторожевский. – Можно повозиться с проводами, контактами, лампочками, реле, резисторами и собрать красивую гирлянду, которая будет долго работать и радовать глаз изысками световой игры. А можно просто замкнуть проводку и получить одноразовый эффект вспыхнувшего фейерверка.
- Собираетесь переубедить меня при помощи метафор? – спросила,улыбнувшись, женщина.
- Юмор не просто разрушает рациональные построения. Он подменяет их ненадежной связочкой. Каким-нибудь искрометным каламбуром.
- Приведите пример, пожалуйста, - попросила Ирина Михайловна.
- Не знаю я никаких примеров, - сказал Сторожевский. - Не помню. Придёте домой, включите телевизор, посадите рядом Славика, и будет вам куча примеров.
Матвей Дубак подозрительно осмотрел своих пассажиров.
- А ведь вам, наверно, нравится вот так спорить? - неожиданно заметил он. – Демонстрируете эрудицию, тренируете логику, пополняете багаж знаний, развиваете искусство диалога. Милые бранятся… 
Ирина Михайловна посмотрела на него насмешливо.
- Ну да, затащить молодую студенточку в постель при помощи высокопарного монолога – искусство не такое хитрое, - сказала она.
Петр Петрович тихо застонал, но тут же спохватился.
- Все рациональные построения должны проходить проверку юмором, это правда, - сказал он. – Где-то действительно бывает лучше коротко замкнуть цепь, чем внедрять сложные схемы. Но в этих схемах все-таки необходимо разбираться. А если вы знаете только правила их разрушения, то…
Сторожевский замолчал.
- Договаривайте, - сказала Ирина Михайловна.
Сторожевский не договорил.
Автомобиль остановился на перекрестке. Дубаку предстояло выехать на широкий проспект, на котором у жигуленка, если он сворачивал туда же, не было никаких шансов. Старичок первый раз за сегодня повернул голову к водителю иномарки, словно желая попрощаться.
- А вы знаете, что сказал о юмористических передачах Петр Мамонов? – спросил Матвей Дубак.
- Нет, - ответила Ирина Михайловна.
- Жизнь пошла невеселая. Народ впадает в мрачную тоску и, не зная, чем себя утешить, цепляется за суррогаты радости – водку и юмор.
Ирина Михайловна обернулась к Петру Петровичу. Тот кивком позволил ей первой прокомментировать высказывание коллеги.
- Когда люди смотрят Камедиклаб и другие юмористические передачи, они дышат воздухом свободы. Да-да, Петр Петрович, не какой-то иномирной субстанцией, а земным воздухом свободы. И у них появляется шанс исправить положение – сбросить с плеч гнет тяжелых обстоятельств, ненужных обязательств, глупых приличий. Если бы я была политической оппозиционеркой, то обязательно задействовала этот ресурс.
Петр Петрович, не отрываясь, смотрел на затылок Матвея Дубака. Ирина Михайловна, поймав направление его взгляда и оценив его экспрессивность, несколько встревожилась.
– Людям просто не на что опереться, - сказал Сторожевский. – Нет ни одной рациональной схемы, по которой можно было бы скорректировать свою жизнь в настоящем и спланировать будущее. Кругом одни вруны и ворюги! Все, что говорят эти долбоебы во главе с Путиным и Медведевым, в итоге оказывается наглым ****ежом!
- Между прочим, он и студентам разъясняет политическую ситуацию в подобных терминах, - обрисовала педагогическую ситуацию Ирина Михайловна.
- Хочет показаться крутым, - пояснил Дубак. Он уверенно жал на газ. Жигуленок растворялся в зеркале заднего вида.
Сторожевский попробовал успокоиться.
- Ни к науке, ни к культуре, ни к образованию, ни к юриспруденции, ни к политике у людей сегодня доверия нет. А ведь именно эти институции должны придавать жизни общества разумное направление. Считается, что они за нас думают, они устанавливают порядок в наших рядах и прокладывают дорогу к будущему процветанию. Вместо этого, они плодят убогие симулякры деятельности, глядя на которые народ начинает испытывать отвращение к самому понятию рациональности…
Но надолго Петра Петровича не хватило.
- Так хули еще делать тупому народу, как не упереться тупыми мордами в корыта с блевотиной?! Самой настоящей блевотиной, еб вашу мать!
Дубак попытался что-то возразить, но Сторожевский его опередил:
- Потому что юмор – это блевотина сознания, ****ь! Ты, замечал, мудила, что смех похож на скорострельную тошноту?!
Дубак негодующе покачал головой.
- Выблевывание непереваренных идей! А ты, сука, чего молчишь?! Ты стала бы кормить своего сосунка чужой блевотиной вместо вкусной и здоровой пищи?!
- Петр Петрович! - строго произнесла Ирина Михайловна.
- Так чего ж ты, ****ь, не даешь сформироваться в его сознании полноценным рациональным схемам?! Будет он читать «Войну и мир» после того, как эти продажные ублюдки ради смеха выставят Пьера Безухова пидором?! А?!
- Петр Петрович! - еще строже произнесла Ирина Михайловна.
- Да, и сама ты, ****ь ****ая, только и делаешь, что выблевываешь *** знает чьи остроумные цитаты одну за одной, когда я завожу речь о серьезных вещах! Кандидат наук, ебать тебя в жопу!
- Петр Петрович! – максимально строго произнес Матвей Дубак.
- И ты туда же, ***ло бородатое! – набросился на него Сторожевский. - Левая грудь, ****ь! Я тебе покажу левую грудь!
Он размахнулся и со всей силы ударил водителя кулаком по голове.
Машина резко дернулась в сторону, перелетела через обочину и врезалась в столб.