непереводимо

Тысяча маленьких тебя, слушай.
          Мы сидели с Анькой на бережку и ели устриц. Устрицы склизкие и отчего-то – с луком. Они добавляют в устриц лук, ведь это странно, добавлять лук в устриц. Устрицы склизкие, и лук склизкий – блюдо еще то!
          Мы сидели в шезлонгах и жевали. Кроме того, я пытался по разговорнику составить трогательную поэму о любви. Фразы вроде, «Estamos muy interesados en…». Выходило чудовищно.
          Анька наотрез отказывалась помогать. Трескала своих устриц и посмеивалась. Песок был мокрый. Утром прошел дождь. «Discutir las posibilidades de nuestra cooperacion...» морщась, выводил я смс. То, что мне отвечали не было в разговорнике.
          Тогда, тысяча маленьких тебя, я подумал о значении языка. Подумал, что человек самое болтливое существо в обозримой вселенной, что едва родившись, он не закрывает рот до могилы, что он даже трахнуться не может без своей дурацкой болтовни. Я вылил моллюсков в песок и ушел плавать.

          Потом на автобусной остановке со мной заговорила женщина. Эта была очень красивая женщина, думаю, мне в тот раз чертовски повезло. У неё были маленькие улыбки в уголках губ. Какие-то роскошные волосы. Какие-то невероятные глаза. Она решила, что я француз. «Pourquoi pas…» мямлил я, стараясь её не разочаровать.
          Мы смотрели друг на друга минут пять. Пропустили автобус, потом другой. Я все еще жалко изображал француза. Возможно, хотел изображать его вечно. Я говорил, «Ce qu’il est…». Это было все, что я знал. Маловато для беседы. Не считать же до пяти и обратно. Хотя считать до пяти я умел на отлично.
          Наверное, она подумала, что я идиот. Я и был идиотом. Просто сел в поганый автобус и уехал.

          Тысяча маленьких тебя, позже была немка. Это была ужасно умная немка. Она знала четыре языка. Возможно, она знала даже все языки на свете. Единственный язык, которого она точно не знала, был тот, который знал я.
          Тогда я рисовал ей на бумажке. Мы сидели за большим столом, на веранде. Вокруг шелестели платаны или вроде того. На моих бумажках была Москва, был самолет. Я писал ненужные цифры и рисовал нелепые облака. Не знал, какого черта мне рисовать дальше. Я застрял на этих облаках.
          «Naturlich…» кивал я, будто китайский болван. У озера квакали жабы. Потом трогал её руку. Немного коснулся лица. Она смотрела на меня с жалостью. Да я бы и сам на себя так смотрел.
           Кажется, мы даже не попрощались.










москва.2011.оа.