Это прикол - 15

                ЭТО ПРИКОЛ 15


                Не знаю, по какому поводу он нашел удобный случай для обязательной похвалы тому суровому правосудию , которое в то время применялось к ворам. ...их, как он рассказывал, вешали иногда по двадцати на одной виселице.               
                Томас Мор «Утопия».






     Ирина уже шла со склада, как позвонили князья-издатели:

     - Ну что, мы готовы, - сказал Олег, - назначайте время на завтра.
     - Двенадцать, два, четыре – на Вас, - учтиво ответила Ирина.
     - Тогда на два.
     - Договорились.

     Договорились! Ирина бросилась звонить Вике, своему личному парикмахеру, Вика на днях вернулась с Украины, где была два месяца, и как раз завтра с утра могла бы подъехать. Договорились на после десяти, но не позже одиннадцати утра. Вроде бы, все сошлось. Тем более, Ирина заработала сегодня две тысячи, а если быть точной – две триста. Триста крон она пошла и отдала за чудеснейший ромштекс в «Жетецкой», по старой памяти, хотя там давно поменялись арендаторы. Арендаторы поменялись, а чудеснейший ромштекс остался.
     Потом дома, отказавшись от курицы-гриль, долго отмокала в ванной, занималась маникюром-педикюром, выбирала наряд, в котором завтра будет на съемках. Съемках десяти клипов по три минуты, но чтоб в итоге получился получасовой фильм. Текст не смотрела. Как выбралось пять дней назад, так уже поздно перевыбирать.

     Спать завалилась пораньше, чтоб побыстрее выспаться, а встала все равно за три минуты до того, как раздался звонок Вики:

     - Я уже подхожу к дому, Встречайте.
     И Ирина заметалась в попытках накрыть перины маминым необъятным пледом, задернуть шторы, включить телевизор, поставить кофе,  в результате Вику встречал проснувшийся Владик.
     - В Украине одни говна, - вплыла в ее комнату Вика, - да и здесь не сахар, все, кто на долгодобом побыте – должны будут заплатить в этом году по мама не горюй. Я на долгодобом. Один выход – замуж за чеха.

     И начала тараторить, как тараторят все хохлушки на Гавелаке, при этом не забывая отдавать Ирине распоряжения – намочить голову, расстелить газеты под стул, открыть-таки шторы. Потом в комнату ввалилась Наташа с тремя кружками кофе, она любила приходы Вики, и Ирина подозревала, что, и мужская половина дома тайно любила. Между колдовством стрижки-покраски волос и макияжем – было полчаса, когда они вместе позавтракали. К макияжу Вика приступила прямо в ванной, где Наташа на стиральную машинку вывалила всю имеющуюся в шкафчиках косметику:

     - Мы - то макияжем не пользуемся,  мы только глаза подкрашиваем и губы, - сказала дочь язвительно.
     - Вот и напрасно, - сказала Вика, привычным ласковым и смелым движением обхватывая Иринино лицо, - я обожаю макияж!

     Ирина опоздала на съемку на двадцать минут.
     Зато выглядела на двадцать лет моложе.
     Ей даже место в трамвае пришлось уступить сверстнице.


     - Для начала мы проведем своего рода интервью, - сказал Олег, когда уже все было готово, Ирина сидела совершенно одна на камерной площадке с задрапированным белым шелком задником, перед ней был только черный столик и на столике ее рукопись, последняя книга и очки в футляре, - Надо же понять, с чего все это началось, почему Вы начали вообще писать, что было толчком.
     - Толчком была «Галерейка», - вспомнила она, - я уже полгода как сидела в галерейке, и там целыми днями можно было пялиться на развешанные холсты, не приветив ни одного посетителя.  Я прочитала и от руки переписала весь Академический словарь русского языка в четырех томах. 50 тысяч слов. Я начала писать «Галерейку». Вернее, первую ее часть и отослала в журнал «Пражские огни», старые номера которого я тоже все прочитала из закромов Саши, арендатора целого дома, в котором находилась галерейка. Через два месяца я уже перечитывала «Пражские огни», и  вдруг нахально решила позвонить в редакцию.
     - В чем дело?! – хотела спросить я, - Разве редакция не обязана отвечать автору в течение двух месяцев?!
     - А мы уже опубликовали Вашу первую «Галерейку», -  сказала Юлия Лазарева, тогда еще главный редактор «Пражских огней», - просто Вы же не оставили телефона, и мы даже не знали, где Вас искать.
     - Опубликова-ли! – изумилась я, - а где можно купить журнальчик?!
     - На Вацлавской площади, в газетном киоске. Кроме того, в редакции Вас ждет два авторских экземпляра, и гонорар, - добавила Юля.

     - И сколько Вы купили экземпляров, на Вацлавской? – перебил князь-издатель.
     - Все, - рассмеялась Ирина.

                2

     - С "Галерейки" все и началось, - продолжала Ирина (камера ни на секунду не переставала снимать, и она непроизвольно взъерошила волосы), - потому что в Послесловии к ней я объявила войну наркоманам, так как считаю, что все террористы - наркоманы. Меня Маришка за это Послесловие била. Де, писала-писала о художниках, вдруг, бах те трах!
     - А Вы?
     - А что я, как говорит Тарасов, я - потом написала "Одиссею", так вот она вообще кончается тем, что какому-то там ирландцу с фамильными замками никогда не понять того, что это мы, советский народ, легли костьми за его замки.

     - Да ведь не считаете же Вы всерьез, что призваны открыть человечеству какую-то истину, которой оно не знает?!


         - Считаю.
     Но разве обо мне речь?!
    
     Где расположено государство Утопия, не знает никто, даже сам автор. Но. В государстве 54 города (как на тот момент в Англии), и все они отстоят друг от друга на равном расстоянии, между ними – земля, земля, земля, на которой все приспособлено для ее возделывания, то есть деревни. Ну, не деревни, а хутора, способные вместить до тридцати семей. В каждой семье должно быть не менее десяти и не более шестнадцати взрослых. Дети учету не подлежат.
     Каждые два года жители городов меняются с жителями деревни. Потому что все утопийцы – земледельцы, а уж потом – ремесленники, торговцы и дипломаты. Для перестраховки – те, кто отпахал год – приучают к распорядку тех, кто прибыл только что, а урожай должен быть выращен и собран на два года вперед, потому что никто не знает, каким будет будущий год. Работают по шесть часов в день. Три до обеда, обед, отдых, три до ужина – потом песни, пляски, или даже научные диспуты. Иногда эти диспуты длятся до рассвета.
      Все, что сверху двухгодичного запаса – продается. Снаряжаются корабли, от каждого города по одному – они вывозят в другие страны большое количество зерна, меда,  шерсти, льна, леса, червеца и пурпура, руна, воска, сала, кож, и вдобавок еще животных. Седьмую часть раздают нищим той страны, где торгуют, а остальное сбывают за умеренные цены, взамен покупая железо, золото и серебро. Железо – единственное, чего им не хватает. А золото и серебро – затем, чтоб купить воинов на случай войны, потому что утопийцы – все поголовно земледельцы, им не с руки воевать и кровь проливать. У них даже для убоя животных существуют рабы. Не, ну рабы у них существуют и вообще для всех грязных работ. И главное, для каменоломен. Или рудников там. Все в золотых кандалах, которые не снимаются ни днем, ни ночью. Во-от, зачем им  это золото нужно. И еще затем, чтобы делать из него унитазы. В их, средневековом понимании, ночные горшки. И тазы для полоскания ног. Это чтобы, когда враг напал, не жалко было расставаться с грязной утварью.
     Автор вопрошает: «если бы правители заточили золото в высокой башне – разве бы народ рано или поздно не заподозрил бы их в мошенничестве?!» А еще они собирали жемчужины по берегу моря и находили кое-где в скалах алмазы и карбункулы. Не для поиска, а для обработки подбирали их, и, обработав, отдавали малым детям до пяти лет.
     Малютка вырастал, и, приходя в ум, понимал, что разноцветными камушками играют только неразумные дети, и добровольно бросал их, как наши девочки бросают кукол в двенадцать лет, без всякого наущения родителей.  До пяти лет он, при том, находился на попечении мамок – кормилиц, а с пяти стоял за столом родителей, и в абсолютном молчании, дожидался своего куска. Дети постарше прислуживали родителям за столами, но тоже молча, и ели стоя. Никакого другого времени на еду у них не было. Девушки – до восемнадцати лет, юноши – до двадцати двух. Какая прелесть!!
     Девушка, достигшая восемнадцати,  могла выйти замуж и перейти в семью мужа. Семьей заправлял самый старший по возрасту, если, конечно, не впадал в маразм. В подобном случае, его замещал следуюший по старшинству. Жили до трех-четырех поколений вместе. Обедали и ужинали вместе. Любой город был поделен на четыре части. Посередине каждой, на обширной площади был устроен рынок с постройками. А по краям располагались дворцы, в которых семьи обедали и ужинали. Тридцать семей, по пятнадцати с той и другой стороны. Можно, было, конечно, обедать и ужинать дома, но считалось позорным. Посередине главного стола восседал князь с женой, и, если в четверти был храм – первосвященник с супругой, если храма не было – двое старейшин. За ними, по правую и левую руку, молодежь, юноши, напротив – девушки. За ними – старики, за стариками снова юноши. Потом все остальные, по бокам. Первых обносили блюдами стариков. Они могли лакомые куски от своего блюда раздать молодежи. Молодежь всячески поощрялась стариками и вызывалась на высказывания своего мнения. Таким образом, обеды и ужины проходили не только с приятностью, но и с пользой. Вокруг стояли вазы с цветами, женщины использовали благовония, на ужинах всегда звучала музыка, ни один десерт не был лишен сладостей.

     - Вы что, хотите нам  всю «Утопию» пересказать?

     - Помните, что послужило толчком к написанию «Утопии»? Небезызвестный разговор в присутствие кардинала о ворах.
     - Позвольте, какое отношение к Вашему творчеству имеет разговор о ворах?
     - Мор говорит – сначала стали позволять себе роскошь, как в одежде, так и в еде, потом стали отдавать пашни под пастбища, потому что землю не может возделывать один человек, землю возделывает крепкая семья, а погонять овец достаточно и одного овчара. Потом стали разоряться, и отпускать челядь. Людей, которые ничего другого не умели, как поигрывать бровью и саблей. Люди эти, не найдя себе применения, становились бродягами, а затем и ворами. Ввели закон, по которому воров приравнивают к убийцам. Ничего не помогает. А вот есть государство, в котором воров делают рабами. Кроме постоянного труда, их жизнь не  представляет никаких неприятностей. Каждый город различает своих рабов особой меткой, бросить которую считается уголовным преступлением, равно как показаться вне своих пределов и вести какой-либо разговор с рабом другого города. Замысел бегства является столь же опасным, как и самое бегство. За соучастие в таком решении рабу полагается казнь, свободному - рабство. Гнев проявляется настолько, чтобы уничтожить пороки, но люди остаются в целости и встречают такое обхождение, что им необходимо стать хорошими, и в остальную часть жизни искупить все то количество вреда, какое они причинили раньше...
     - Ну, и?
     - Не могу сказать с полной уверенностью, что все воры - наркоманы, но со стопроцентной уверенностью говорю: все наркоманы - воры.