Симбиоз

                (басня)               
                Нелегко согласиться с тем, что всего, что у нас есть,
                мы добивались, но невозможно убедить себя в том,
                что добивались мы именно этого.

Акула была необыкновенно хороша собой. У нее были такие… Такие изысканно-длинные плавники, что и у патентованного гурмана, увидь он ее, тут же закрылись бы глаза и потекли слюнки. А может и слюни. У этой красавицы были самые восхитительные зубы на всем побережье. Точнее во всей лагуне на этом побережье, потому, что на самом побережье…, Впрочем, о побережье акулы говорить не любили. Да, именно говорить. Это только с берега кажется, что рыбы умеют лишь молчать. Какие у них замечательные голоса знают только приборы ихтиологов. Но не о них сейчас речь. И не об ихтиологах. Даже не о голосах. Речь о зубах красавицы.
Они шли в несколько рядов. Белоснежно-сверкающие, немыслимо острые и загнутые внутрь. В темноте они порой вспыхивали мертвенно-белым цветом….
Не верите? Дело ваше. Не многие их видели. Это была потаенная часть тела, которую решалась она показать далеко не всем!
Акула охотно участвовала в том, что мы назвали бы сексом, и не смотря на холоднокровие, была по-своему горяча. Не без сожаления она оставляла своих партнеров. Но такова уж судьба акул! Да и не оставь она их, они в самом скором времени бросили бы ее сами. Ведь они тоже акулы, а не пескари какие-нибудь. Так вот, даже в самые жаркие мгновения, зубы ее были сомкнуты и прикрыты плотно сжатыми губами.
Она довольно равнодушно переносила перерывы между брачными сезонами, однако, к концу межсезонья, начинала замечать, что около нее неотвязно крутится невзрачная рыбешка. Вот видите, вы сразу догадались, что это была рыба-лоцман. (Правильнее было бы сказать рыб, но так сказать, язык не поворачивается). Нельзя было даже сказать, что он был невзрачен. Он был невзрачен показательно! Среди лоцманов попадаются и золотые. Не те  красноватые непонятности, которые китайцы вывели из серебряных карасей, а рыбки именно золотого цвета. Но наш лоцман (а он теперь уже наш) был отнюдь не из них. Отнюдь. При плохом освещении (а вы знаете, какое освещение под водой!) его можно было принять за обрывок тельняшки. Только этим он и смахивал на настоящего лоцмана. Принять его за обрывок было легко, принять таким, каков он есть было немыслимо.
И все же, когда становилось совсем скучно, акула подпускала его к себе, и рисковый лоцман принимался лихо вертеться подле драгоценных зубов. Порой, по всему туловищу акулы проходила волною дрожь. Причиною была щекотка, причиняемая вертлявым приятелем. От этих игр акуле становилось не по себе, и на досуге она принималась раздумывать, хороши такие игры или плохи. А именно не безнравственны ли они. Что бы там не говорили о морали хищников, а мы-то знаем, что она строга и неколебима. Почти. Так что, предаваясь играм, акула почти все время чувствовала дискомфорт. Но в какие бездны не свалишься от скуки! Благо сваливаться в лагуне было куда.
Иногда красавица начинала играть не в меру опасно. Опасно, разумеется, для лоцмана. Когда он на мгновение подымался над слабо мерцавшей грядою зубов, красотка с силою втягивала в воду, и крошечный фаталист в ужасе срывался туда, где могли на него накатить волны желудочных соков.
Вы спросите: «Да как же он такое терпел?». А очень просто. Жить без нее не мог. На его месте кто-то из нас сказал бы безрассудной даме нечто сомнительное, вроде: «Мне в вашем сердце жарко как в аду».  А он не мог.
Иногда и он, ожесточившись вкрай, причинял ей боль, кусая ненароком. Тогда чудо-рыба инстинктивно дергала чудовищной головой, и лоцман едва успевал отпрянуть от рассекающих воды зубов.
Как-то, устав от игр, томная наша красотка особенно глубоко задумалась: а насколько шкурный интерес в этих их играх у лоцмана? То, что он выкусывал остатки пищи меж ее зубов, она знала давно, но поверить не могла, что в этом и состоит весь его интерес. Проверить это оказалось на диво просто. Она тщательно выполоскала зубы после завтрака, потом после обеда… К ужину лоцман уже равнодушно держался в стороне. Стоит ли говорить, как была оскорблена дама! Она даже погналась за несчастным злодеем. Как он улепетывал, как забивался в щели! Разгневанная преследовательница «остыла» лишь вспомнив бабушкину поговорку: «Связался черт с младенцем!». А для лоцмана она была тем еще чертом.
Можно ли усомниться, что лоцман закаялся и приближаться к акулам, разве что те станут вежливо и настойчиво приглашать его. Его приглашали. Вежливо, но не настойчиво. После случившихся потрясений такие предложения он игнорировал. Но питаться хоть чем-то, было совершенно необходимо и он начал подбирать, что придется. По-нашему – столовался на помойках.
А что же красавица? Роскошнейшие во всей лагуне зубы стали ее не на шутку беспокоить. Не видя поблизости старого приятеля, она попыталась пригласить кого другого. Но не тут-то было! Сплетни в лагуне разносятся куда быстрей, чем на суше. Вот еще один довод в пользу болтливости рыб.
Никто! Ни одна рыбешка, наслышавшись о взбучке, не решилась заменить былого друга. С удивлением акула заметила, что страдает уже не только от зубов, но и от разлуки.
Прошло немало времени прежде чем они встретились снова. Болезни подточили обоих, и все же они не могли не почувствовать радости. Когда лоцман припал к ее воспаленным деснам, акула ощутила непривычную горечь.
Теперь вместе им было горько, но спокойно. Вскоре они умерли. Здохли по-нашему.

                ***
В конце каждой басни полагается мораль. По-нашему «сила». Но в чем тут сила и рыбам ясно.


Рецензии