Поющая ваза

ПОЮЩАЯ ВАЗА

Вид вазы поражал. На деревянной полке музейного запасника стоял  бесформенный флакон из мутного слабо просвечивающего стекла со множеством каких-то включений. И почему профессор называл этот флакон вазой, я никак не мог себе уяснить. Он говорил, что это, пожалуй, величайшее открытие в археологии, потому что нигде в мире, кроме Армении, больше не было найдено предметов из стекла такой древности. Состав стекла также говорил о том, что ваза не была привезена откуда-то, а древний мастер выдул ее из песка, взятого с берегов Севана. Господи, неужели технологии были тогда так несовершенны! Но в самой бесформенности вазы, в неправильности ее пропорций мне виделись ясная человеческая мысль, гениальное озарение человеческого разума. Я все пристальнее вглядывался в сосуд, пытаясь рассмотреть, что же в стекле не растворилось. В стекле что-то мерцало и поблескивало то серебром, то золотом, были видны беловатые осколки маленьких спиральных раковин и какие-то еще черные включения. Профессор сказал, что вазе около 5ооо лет. Потом он стал говорить о христианстве. О том, что, дабы очистить от скверны  человеческую душу, людьми была создана целая религия, строились громоздкие сооружения-церкви, придумывались обряды. Но древний мастер решил вопрос гениально просто. Да и человеком ли он был в нашем понимании? Может, он был древним пророком или мессией. Ведь и сейчас непонятно, как ваза воздействует на человеческую душу. Эффект ее воздействия совершенно неясен. Можно еще объяснить  с помощью науки, почему ваза издает  прекрасные звуки... Но почему для каждого человека они разные, неповторимые, воздействующие только на него одного? Возможно ли такое вообще сотворить человеческими руками? Почему вазу не разбило на грубые осколки время, не обратило в песок, из которого она была создана?  И почему она была найдена только теперь? Ответов не было, однако ваза жила своей жизнью, манила и притягивала. Я не мог оторвать от нее взгляда, точно в ней было спасение моей души, ее очищение.
Профессор взял бережно вазу в руки, подумал немного, а потом протянул ее мне. Стеклянная ваза была кое-где шероховатой, а где-то неровной, словно гладь озера, с берегов которого был отобран для нее золотистый песок.  И, по совету ученого, я дохнул на горлышко вазы... совсем чуть-чуть, едва-едва.   И ваза отозвалась... Отозвалась мелодией самой прекрасной, какую я только слышал. Мелодия была простой, но поражающей воображение. Это было неожиданно прекрасно. Она затихла не сразу, всколыхнув недра моей души. В моей памяти воскресли самые затаенные детские обиды, которые я уже и не помнил. Мелодия прощала, как прощает тебе все, в конце концов, мать... Я увидел родительский дом, живых и здоровых родителей, которые были веселы и жизнерадостны. Промчались школьные годы, пронеслись в душе воспоминания о страшных муках юношеской неразделенной любви. Прошла вся моя жизнь со всеми ее ошибками, в которой все теперь полнилось раскаянием, а, следовательно, и неизбежным прощением... И я чуть было не заплакал, словно маленький мальчик, настолько прекрасными были звуки этой мелодии. Зачем-то я старался запомнить эту мелодию навсегда, навеки, на всю жизнь, чтобы в схватке со смертью, в самой агонии ее снова услышать. Но она затихла в глубине сосуда, и я уже ее не мог вспомнить. Снова подышать на горлышко мне уже не хватало сил. Такое сызнова было невозможно услышать и пережить. Это означало бы предать само воспоминание об этой мелодии... Да и делать это было незачем, ведь мне уже все простилось...