Растревожил

Второго сентября в ее квартире появился англичанин Фрэд. Он не мог не понравиться: высокий, улыбчивый, с красивой головой и бесподобным английским акцентом. Зинаида провела его в отведенную ему комнату, и первое, что он сделал – отдернул жалкий тюль занавески, исстари украшавшей окно, чтобы ничто не мешало свету проникать в помещение, а глазу – любоваться открывшимся видом. Хорошо… Очень хорошо. Широкая панорама действительно стоила похвалы. И Зинаида подумала, как легко и непринужденно студент отверг привычку русских хозяек занавешивать окно разными тряпками – для уюта. Голое окно выглядело неубранным, но что поделаешь – у гостя свои представления об оформлении оконного стекла.
Зинаида посчитала, что ей повезло с этим Фрэдом. И она усмотрела нечто магическое в движении собственной руки, без всякой нужды сорвавшей с бетонного забора синеватый клочок бумаги  с  номером  телефона фирмы, ищущей отдельную комнату недалеко от метро. Дачный сезон уже был на исходе, а впереди ожидались темные вечера и скука. Почему бы не поселить у себя квартиранта? И она позвонила. Фирма, оказавшаяся международным центром изучения иностранных языков, предложила ей студента из Англии. И она согласилась.
Поначалу она испытывала неловкость из-за необходимости делить с посторонним человеком туалет и ванну. Возникли и другие тонкости. Например, не позволять себе сверкать голыми пятками и не появляться на кухне в застиранном  халате. Держать себя в форме оказалось легко и вскоре она убедилась в невероятной тактичности Фрэда. Он без конца повторял «извините» и с преувеличенной похвалой отзывался о еде, которую она готовила.
Пока он завтракал, она пыталась найти определение того, что такое хорошие манеры. Безусловно, это что-то врожденное или заложенное в детстве. Может быть, хорошие манеры создаются хорошими вещами? Она всматривалась в его рубашку из какого-то удивительного материала, который не липнет к телу, не топорщится вкривь и вкось, а облегает плечи и грудь приятной фактурой, вызывающей поползновение? искушение? нет, представление о юной головке, прильнувшей к не мнущейся ткани, излучающей  идущее сквозь нее тепло.
Ну да, рубашка диктует хорошие манеры. А что еще? Традиции семьи? Если старинному роду несколько сот веков и замок впридачу, то манеры возникнут сами собой.
Однажды она случайно увидела его выходящим из ванны с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Мелькнув нагим торсом, он скрылся за дверью своей комнаты, а она с неожиданно острым сожалением подумала о том, что не было в ее жизни ни одного эпизода, который взволновал бы ее как теперь, когда она стара, изумительной красотой молодости. Неужели не было ничего? Кто же окружал ее в течение ее жизни, кто был с ней рядом, в непосредственной близости и ничего не оставил? Не сумел воодушевить, восхитить, обрадовать до умопомрачения. Да, не было… Мелькало, мелькало что-то в голове и виделось почему-то стиранное белье вместо живого мужчины.
Странные ощущения ее пугали и заводили в тупик. С чего это вдруг она поняла, что не видела красоты, когда была молодой. Это же дикость… Пытаясь себя образумить, она в то же время испытывала неожиданный прилив радости. Это молодость, говорила она себе, – которая живет в душе невзирая на возраст и только ждет случая, чтобы вынырнуть наружу.
Сладостное волнение заставляло ее перелистывать страницы прожитой жизни, и она удивлялась, почему не замечала раньше того, в чем сейчас почувствовала постыдную потребность. Почему оказалась в чем-то обделенной и не поздно ли испытывать горечь из-за того, чего не случилось. Однажды утром, проглотив яичницу с ветчиной, квартирант потянулся к ней и в порыве благодарности тронул ее плечо.
– Спасибо, очень вкусно.
Он глядел на нее с высоты своего роста, исчисляемого цифрой 185, и улыбался. Зинаида опять почувствовала, как у нее сердце зашлось. Так мог бы глядеть на нее ее муж или любовник в пору ее молодости. Но это время осталось позади, и она не познала сладости волнения, которое могла бы испытать, если бы ей повезло.
– Не стоит благодарности, – сухо ответила она и отвернулась.
А Фрэд стал допытываться:
– Не стоит почему? Сколько стоит я говорю в магазине. А сейчас – почему?
Зинаида стала объяснять каверзы языка, – невыносимо трудного по мнению студента. А когда он ушел на занятия, заметила, что у нее дрожат руки, а кожа покрылась мурашками. Она – амеба, чьи внутренние стенки моргают сетью мельчайших ресниц. Какое безобразие! – ругала она себя. В моем-то возрасте расчувствоваться как девчонке. Надо срочно менять поведение, быть строже и официальней. Вот так.
Через несколько дней он принес два билета в Большой. Она сидела за компьютером, и ему пришлось наклониться, чтобы вручить ей свой подарок. Увидев название «Евгений Онегин», она всплеснула руками и обрадованно запричитала: – О, я мечтала посмотреть и послушать новую постановку. Спасибо! Она оставалась сидеть, но радость подталкивала ее подняться с места и что-то предпринять. Обнять его что ли? Почему нет? Why not? Чего она стесняется? Ну, конечно, своего … м-м … потрепанного вида. Кому будет приятно ощутить на свежих щеках прикосновение увядших губ? Она взмахнула билетом как флагом и, снова взглянув, обнаружила цену – 1600 руб.
– О нет, я не могу… Это слишком дорого.
– Все хорошо. Нет проблем. Я приглашаю.
В нем опять обнаружился истинный джентльмен. Возражать означало продемонстрировать плебейство. И она подсунула билет под вазочку, стоявшую на пианино.
В субботу всей компанией –  двое внуков и Фрэд во главе с Зинаидой отправились на дачу. Погода стояла изумительная. Хотелось ни о чем не думать, а только смотреть, как кружатся листья, ложась на землю пестрым ковром, как сверкает на солнце металлическим блеском пожелтевшая листва старого дуба.
– О, как красиво! – восторгался Фрэд. – Я хотел бы ехать (он запнулся) скакать на коних. У меня в Англии, где я живу, четыре коней.
Вот оно что, – промелькнуло в голове у Зинаиды. – Да он настоящий аристократ. Не в этом ли причина ее почти вожделенного тяготения к молодому англичанину? Он воплощал собой ее молодые идеалы,любовь к английским романам и она с горечью осознавала, что ей всю жизнь приходилось иметь дело с неотесанными мужчинами, общаться, работать, иногда с ними спать, но не видеть в них  того, о чем недостижимо мечтала.
Присев на ступеньку крыльца, она наблюдала, как Фрэд не совсем умело рубит дрова. В его движениях была старательность, но в том, как высоко он поднимал топор, угадывался подвох: там, где он жил, за него кололи другие.
Мальчишки стояли рядом и о чем-то болтали. Старший, пятикурсник журфака, вспоминал о поездке на Урал, на место, где зарыли трупы расстрелянной царской семьи.
– А кстати, прабабкой цесаревича Алексея была английская королева Виктория. Она и заразила царского сыночка опасной болезнью – гемофилией.
Зинаида почувствовала, что Фрэд воспринял это сообщение, как оскорбление  королевской династии.
– Королева Виктория не была больная, – сказал он, оставив топор.
– Достаточно одного испорченного гена, чтобы напакостить будущим поколениям, – изрек пятикурсник, подтолкнув полено носком кроссовки.
– Что есть напакости? – спросил Фрэд.
– Недостаток воспитания, – сказала в сердцах Зинаида и поспешила сменить разговор. – Надо шишек набрать для самовара.
– А где труба? – поинтересовался младший.
– Свернете из железа. А мы с Фрэдом пойдем на родник.
Они шли по тропинке через покатое поле, слева золотилась стена веселого, не по-осеннему теплого леса. Фрэд восторгался: очень красиво, и Зинаидина душа растворялась в потоке звенящей красоты и с каждым шагом молодела.
«Четыре лошади, – подумала она. – Как в кино».
Опять ее ужаснула убогость собственной жизни. Было обидно, что мимо нее проплыл целый мир, а она осталась при своих интересах и единственное ее утешение – неказистая дачка, эта тропинка через поле и в овраге родник. Она стояла наверху и ждала, когда он наберет воды. Вот он поднялся по ступенькам и остановился перед ней, опустив канистры на землю.
– Я очень рад, – сказал он, коснувшись ее плеча. – Большое спасибо.
Она заметила, что его лицо порозовело как у ребенка.
– Английская королева не при чем, – сказала она.
И вдруг – как будто кончилось кино – иллюзия пропала. Перед ней стоял полу-юноша, полу-ребенок. Странное наваждение перелилось через край и уступило место реальности.
– Нам пора, – сказала она и пошла по тропинке легко и свободно, ощущая позади себя присутствие никогда не покидавшей ее мечты.

окт. 09