Море выбора

Если не важно куда плыть, любой ветер может стать попутным.

Иногда он пахнет морем - мокрыми водорослями, рыбой и солью. Приносит на себе едва ощутимые капли прибоя, разбивающегося о камни на берегах далекой северной земли. Порой такой резкий и холодный, что становится трудно дышать. Заставляет наклонить голову или даже отвернуться от него. Недружелюбный и своенравный. С ним хочется не спорить, а поднять воротник и поспешить домой. Зажечь огонь в камине и согреться вином.
Иногда он пахнет лесом. Буйным разнотравьем, разомлевшим в июльский полдень. Спелой земляникой, солнечными лучами, согревшими душистую сосновую кору. Ленивый ветерок, чуть касающийся загорелой щеки и растворяющийся среди веток дикой малины. О нем мечтаешь, чтоб чуть подольше, чуть посильней, прохладней. А он, сонный, переберет в своих ладонях пару листиков в шаге от тебя и снова исчезнет. Взбодрится у реки, лизнет прохладным языком по мокрой коже, но за тобой не пойдет, останется у берега, плескать теплую воду на песок.

Иногда ветер пахнет дождем, потому что они неразлучны. Свежая вода, побывавшая так высоко в небе и теперь стремящаяся вернуться в землю и ее погонщик - сильный, здоровый и радостный. И честный, всегда предупреждающий, что несет с собой дождь холодным хлопком по плечу – прячься, дружочек, мы уже здесь. И погнав дальше свой облачный табун, задержится на чуть-чуть осмотреться. Все ли чисто теперь умыто, свежо ли дышится каждой твари земной.

Иногда он невыносим. Значит – осень. Он дует, дует, дует и дует. И снизу, и сверху, изо всех щелей и сторон света сразу. Закручивает в воронку пыль и опавшую листву. Сам себе на уме, нудный, промозглый грубиян. Обрывает провода, ломает сухие ветки, пакостит возле мусорных баков. Никем не любимый, задирает подолы, срывает шляпы, вырывает из рук газеты, привлекая внимание к своей хмурой сущности.

Ветер, преследовавший меня вот уже четвертый день, не был похож ни на одно из знакомых мне перемещений воздушных масс в атмосфере.

В начале, я не замечала, что происходит что-то не обыкновенное. Списала свои неясные ощущения на сквозняк, добросовестно проверила все форточки и щели в старых окнах, заклеила скотчем подозрительные места, пообещав себе заткнуть все рассыхающиеся рамы резиновой лентой к зиме и успокоилась. На улице и на работе ветер был самым обычным делом и я даже не думала о постоянном притоке воздуха в мою сторону. Вечер как то быстро закончился и я рано улеглась спать, так что тоже не обратила внимания на продолжающийся сквозняк в моей квартире. Однако утром, после теплого одеяла, зябко поежившись и заново проинспектировав все окна, я призадумалась.

Ветерочек, довольно слабый, но настойчивый, упрямо дул мне в спину, где бы я не находилась и как бы я не изворачивалась. Даже когда я сушила волосы феном, одна сторона, куда не попадала мощная струя горячего воздуха, слабо развевалась  в противоположном направлении. Выключив фен, я убедилась, что аномалия ерошит мои волосы и нагло портит свежую укладку. Мое отражение напомнило мне картинку с мифологическим сюжетом о медузе Горгоне. С трудом выпрямленные и уложенные кудри, снова завились и шевелились вокруг лица, подобно змеям. Я вообще-то не трусиха, вернее до меня долго доходит, что надо бояться, вот я и пялилась на своего двойника в зеркале в состоянии полного недоумения и легкой досады и соображала – стоит ли испугаться, ведь определенно происходит что-то неописуемое, или все это продукт моей богатой фантазии и дело случая.

В общем, я решила пока не обращать на это внимания и продолжать заниматься своими делами. Если должно что-то произойти, оно произойдет и там уже будет видно, как к этому относиться, а так - что толку бессмысленно тратить время на нервные припадки и истерики в ожидании.

Утро третьего дня не отличалось от предыдущего. Кудри мои вились и шевелились вокруг головы с не меньшим энтузиазмом, чем накануне. На работе я села под кондиционер, чтоб не так заметно было постоянное шевеление вокруг головы.

Естественно, я начала размышлять о причине появления этого феномена в моей жизни. Ни что не предвещало, так сказать. Головой не ударялась, эзотерическими практиками не увлекалась, давление и пульс в норме. Йогой начала и благополучно закончила заниматься полгода назад. Откуда что берется в этом мире? Вопрос риторический, повис в воздухе и растаял как туман под ярким солнцем.

На четвертый день, я смирилась. Я вообще, большинство событий и вещей в моей жизни, воспринимаю как само собой разумеющееся. Есть и ладно, нет  - и думать об этом не буду. С такой позицией, как то легко жить получается. Все потребности автоматически совпадают с возможностями, и так все гармонично меж ними протекает, что любо-дорого и занимать не приходится. Есть, конечно, и минус -  родительница моя смириться с отсутствием у дочери мотивации на покупку  норковой шубы не в состоянии, что выражается в задушевных беседах и длинных рассказах о том, как должна выглядеть девушка в моем возрасте, дабы привлечь внимание потенциальных супругов к собственной персоне. То есть шуба и брак, получается из моих логических выкладок, вещи взаимосвязанные и одно является следствием другого, как ни крути. Для меня товарно-супружеские отношения шуба-брак-шуба, были не понятны, в отличие от экономически подкованной маман, страдающей  от отсутствия у меня статусной вещи, почти физически. Так что, однажды смирившись с тем, что я не всегда в состоянии понять окружающее, дальше пошло гораздо легче.

Пятница пролетела быстро и незаметно я даже умудрилась подремать на своем рабочем месте. И вечер пятницы удался, и было вино и мальчики, и потом коньяк и сигареты, и потом зачем-то пиво, и на троллейбус я успела, и домой с остановки я шла веселая, прикупив в аптеке средство от завтрашнего похмелья и очень гордая за себя от такой предусмотрительности. Затем я, вся такая довольная и счастливая, зашла в подъезд  и, добравшись до дверей квартиры, принялась искать в своей мегасумке ключи.

- Давай сюда сумку, сука.
Я вздрогнула от зловещего шепота над своим ухом и, совершив резкий поворот, затуманивший мне голову на секунду, прижалась спиной к своей двери и вцепилась в сумку мертвой хваткой. Рот у меня открылся, скорее от удивления, но возникшие на площадке фигуры в спортивной амуниции и позорных кепках расценили это по-другому.

Мне зажали рот ладонью, впечатав голову в мою же собственную железную дверь. Второй молча принялся выдирать у меня из рук сумку.

Я как то вяло подумала, что хорошо, что я не ношу золото, а то бы рассталась с ушами, еще чего доброго. При этом сумку из рук не выпускала, обхватив ее покрепче. Пьяному, говорят, море по колено, но ножки мои от ужаса уже начали подгибаться в коленях. Взывать к разуму человека, занесшего на меня кулак я не могла, только зажмурилась инстинктивно и попятилась назад.

Это потом я поняла, что пятиться было, вообще-то, некуда. Но в тот момент, пьяная истерика и полуобморочное состояние не дали мне сосредоточится на очевидной для моих грабителей и безразличной мне аксиоме. Я сжалась в комок и пятилась до тех пор, пока не запнулась о что-то и не усадила свой зад на комодик в собственной прихожей. Сначала я подумала, что дверь открылась и на меня сейчас обрушится гнев бандитский, но вокруг было темно, железная дверь стояла твердыней, отгораживая мою территорию и мою драгоценную шкурку от обидчиков, которые, матерясь, улепетывали вниз по лестнице.

Я смогла оторвать от себя сумку только минут через пятнадцать сидения на комоде. Все это время я тихонечко подвывала в ужасе от собственного поступка и боролась с мыслями о собственном безумии и паранормальных способностях. Найдя в себе силы включить свет, я долго изучала дверь. Дверь  делала вид, что с ней ничего не произошло, вся такая холодная, железная, как обычно.

Алкоголь, выветрился. В свете последних событий, понятно почему, но очень не вовремя. Оставаться наедине со здравым рассудком в данный момент было очень не комфортно. Я навестила холодильник, сгребла с его полок почти весь запас продуктов, что был, и устроилась на диване с ноутбуком и едой думать думы, ужасаться, читать почту в интернете. Уснула я там же, среди булочных крошек и фантиков. Снилась мне обычная похмельная чепуха, вперемешку с моей стандартной бредятиной. Во сне я надавала пощечин своим обидчикам, мило пообщалась со стаей волков в зоопарке, покружила под потолком спальни, рассматривая   кровать с точки зрения аэродрома.

Утром проснулась выспавшейся, без признаков похмелья, уютно укутанной одеялом в своей огромной кровати. Нисколько не удивилась этому обстоятельству. За мной водилось засыпать на диване одетой и просыпаться в постели в обнимку с подушкой. Я списывала свои перемещения на лунатизм и здоровый сон, когда, даже съев сковороду картошки ночью, утром буду честно удивляться: куда делся продукт, заготовленный на целый день.

Хотя с этой картошкой случай был особый. Сон мне снился удивительный по своей красочности, нелепости и правдоподобности. Из какого-то мутного поначалу сна, я выдернула пару персонажей и привела их к себе на кухню. Как порядочная хозяйка кормила гостей жареной картошкой, которую расплывающиеся фигуры уписывали, я бы сказала за обе щеки, если бы эти щеки у них  были. Утром я, конечно, поудивлялась собственной прожорливости, погоревала о талии и помыла сковороду, три вилки, которые я зачем-то испачкала и забыла об этом происшествии прямо до сегодняшнего утра.

Вилочки всплыли в голове вместе с обрывком сегодняшнего сна. Кружить-то я под потолком кружила, но сдернули меня оттуда и упаковали под одеяло две уже знакомые по истории с картошкой фигуры. При этом еще и отчитали за неосмотрительное ночное путешествие в пьяном одиночестве, прямо как мама-папа какие-то.

Всю жизнь я ждала чуда. Какого-нибудь, по своим силенкам и уму. С возрастом и высшим образованием, правда, смирилась с мыслью, что мир наш материален и экстрасенсы бывают только в телевизоре, а чудеса в книжках. И вот, пожалуйста. Прямо по начищенному паркету логического разума в кирзовых сапогах припорошенных пылью безумия, чудеса ворвались в мое тихо-мирное существование.

Я  осторожно высунула голову из спальни, в гостиной было пусто, мирно гудел не отключенный ноутбук. На кухне и в ванной было пусто и тихо, как всегда. Из зеркала на меня уставилось ошарашенное отражение, волосы, вокруг головы которого,  уже привычно перебирал ветерок. Сумка почивала на комодике, расстегнутая, но не выпотрошенная чужой рукой. Я погладила верную подружку и пошла изучать дверь, которая оказалась запертой и неповрежденной. На лестничную клетку выходить я не решилась, мало ли что.

Поставила вариться кофе в кофеварке, наготовила гору бутербродов, и отправилась на диван смотреть телевизор. Война - войной, а аппетит мой испортить не в состоянии даже последние события в моей жизни.

- получается, днем она нас не видит.- раздался из одного угла квартиры тихий хриплый шепот.
От неожиданности я взвизгнула и швырнула в невидимый источник устной речи бутерброд.
- зато слышит, - заржал в другом углу еще один невидимка.
Я опомнилась сидя на спинке дивана с поджатыми ногами и выставленными вперед руками, хаотично отталкивающими воздух от себя и орущей:
- Чур, меня! Чур!
- Во, кого вспомнила, - удивился первый, - испугалась, значит. Странная какая, как картошкой нас во сне кормить – так, пожалуйста, а белым днем  при ясном солнышке - испугалась.
- Да ты сам обосрался, когда первый раз ее увидел, не ожидал, что тебя из сна выдернут и жрать заставят.

Тут два голоса заржали оба. В голове моей зазвенело, в глазах потемнело и я отключилась. Вроде и отключилась, а выяснилось, что нет.

На мою гостиную наслоилась реальность, зыбкостью и неустойчивостью форм похожая на сновидения. Я зачарованно оглядывалась по сторонам и уже без ужаса обнаружила в своих владениях двоих гостей – темные фигуры, отдаленно напоминающие человеческие, с утрированно широкими и длинными, словно закутанными в плащи, телами. Одна из фигур сидела на подоконнике, причем мой любимый и совершенно запушенный молочай кокетливо торчал из места, которое условно было головой. Вторая фигура сидела на мирно скучающем в углу пылесосе.

- Вы домовые, да? – я робко попыталась привести существ под сомнительную классификацию мистических существ.
- Не, мы сортирные, - деловито заявило существо с подоконника.
Они снова заржали, как сумасшедшие. Я обиделась.
- Ни то, ни другое, - отсмеявшись, серьезно заявил пылесосный всадник, - мы Жнецы. Мы собираем волокна намерений, фантазий, мотивов тех или иных поступков и отдаем их Прядильщикам, свивающим  из них нити для Ткачей, творящих полотно событий реального мира. Прядильщики слепы, поэтому ваша жизнь порой приобретает немыслимые повороты  и вы так зависите друг от друга. Причем ни прядильщик, ни ткач, не знает, что получится в результате.
- И много вы с меня состригли? – я уже пришла в себя и потихоньку начала соображать, что дело с понятием «судьба» не совсем чисто.
- Да ты слушай его больше, это он только что придумал новое мироустройство. А даже если бы и так, то, что с тебя взять? Очень, очень мало, - с горестным вздохом отрапортовали со стороны молочая. – Видишь ли, намерения почистить зубы и сходить в туалет почти не берутся в расчет. За последние много лет, - он с удовольствием и смаком растянул букву «о» в слове «много», - ты почти ничего не желала, радовалась и мечтала совсем по чуть-чуть, мотивы твоих поступков и их следствия были до противного правильные и однообразные.  Оно, конечно, видно, что ты наших кровей, но чтоб так вот бездарно прожигать свою суть в бытности человеком – это просто вопиющая тупость.
- Это, каких ваших кровей? – когда речь шла обо мне, я могла стать любопытней, чем обычно. Да и возмутилась я не на шутку, чего-чего а мяса на костях у меня было даже чересчур, кровь по жилам струилась и много чего еще отделяло меня от бестелесных призраков.
- Это ты у своей прапра, - терпеливо принялся подсчитывать предыдущие поколения всадник, - прабабки спроси, как так вышло. Гульнула молодуха с проезжим красавцем, кому какое дело, что черноглазый казак всего-то на одну луну сотворил для себя тело.
Ну, допустим, она-то знала, что делала. И с кем водилась, знала. И что за потомство у нее выйдет, догадывалась весьма точно. Даже дочке, рассказала, о ее происхождении, когда время пришло папочке отдавать.

Вот считай с этой девочки и пошло все. Отец ее быстро выучил, она пришла в себя, доктор? Она спит сейчас… С ней все будет в порядке, просто шок, обморок и ушиб головы, возможно, небольшое сотрясение...

Открываю глаза, надо мной белый плохо крашеный потолок в трещинах, по бокам от меня две тени. Сфокусировать зрение не удается, глаза словно заплыли, веки горячие а под ними песок. Во рту сухо.

Прикрыв глаза, начинаю соображать, кто я, что со мной и где я собственно нахожусь. Имя помню, дату предполагаю. Голоса от расплывчатых фигур раздражают неимоверно, один из голосов узнаю и понимаю, что влипла я серьезно. Судя по потолку и незавидному состоянию моего организма, позвоночником ощущающего панцирную сетку больничной кровати через худенький матрасик, тело мое нашло приют в палате районной скорой помощи, а рядом с многострадальным телом находилась многострадальная родительница, которой судьба подкинула очередную возможность продемонстрировать всепоглощающие материнские любовь и заботу.

Видеть, слышать и участвовать в дальнейшем я не желаю, поэтому закрываю глаза и начинаю тихонько скользить в небытие. С третьей волной меня подхватывает и я проваливаюсь в ничто. От испуга взрагиваю и открываю глаза.

По законам жанра я была обязана заорать так, как будто меня убивают. Но я начала смеяться и смех мой был смехом безумца. Я оторвала свои очи от созерцания могучей волосатой руки и откинулась на спину. Рука принадлежала типу из ресторана с которым я безудержно флиртовала весь вечер и с которым пила вино и ела на брудершафт  сырные палочки. Стыдоба. Осталось только спрятаться под одеяло, чтоб окружающие не видели как я сгораю со стыда, и как меня предательски покидают остатки здравого смысла. Кажется, я задремала.

- Девушка, вам до какой остановки ехать надо? – меня не очень деликатно трясут за плечо. Девушка, то есть я, расклеивает веки и обнаруживает себя прижавшейся к изрядно запотевшему окну троллейбуса. – Троллейбус идет в парк, вам когда выходить?
Я очумело осматриваюсь по сторонам, протираю перчаткой окно в темный мир за стеклом и делаю вывод, что до моей остановки еще ехать и ехать, а уж до парка от меня еще целых два остановочных пункта. Сообщаю об этом кондуктору и снова засыпаю.
Нисколько не удивляюсь тому, что открываю глаза уже в собственной ванной. Вода остыла, добавляю кипяточка и благополучно отрубаюсь.

Следующий просып оставляю без комментариев, ибо плакат «женский алкоголизм не излечим» оказывается на противоположной от меня стене и маячит перед моей совестью до тех пор, пока глаза не слипаются и я не засыпаю вновь.

Туалет в баре.
Такси.
Гостиная того же типа, я верна своим предпочтениям.
Самолет. Мамочки мои…
Родительская гостиная. Диван. Соскучилась, значит?
Диван у подружки. Видимо, продолжили…
Кровать. Моя кроваточка, кроватотулечка, кровасятка моя разлюбезная. Пружинный матрас, мягонькое одеяло… Тип рядом… Как его зовут хоть?

Некто... Никто... Никита.

Просыпаюсь от того, что заваливаюсь вбок, а меня аккуратно возвращают на место и устраивают на груди. Протираю глаза и возвращаюсь в положение «сидя». Троллейбус. Рядом тип, но уже Никита. Удивляюсь безмерно. Тому, что Никита и тому, что трезва.

Тип улыбается:
- Ну ты чего подскочила, спи себе, до твоей остановки еще долго ехать. Умоталась за неделю? – сочувственно спрашивает этот симпатяга.

 Я киваю. Дремать расхотелось.

Выходим на остановке. У ларька хмуро толкутся двое гопников. Я прижимаюсь к плечу Никиты и мы идем провожать меня до дома. Гопники остаются  у киоска. Сверлят неприятными колючими глазами широкоплечую фигуру моего спутника.

Меня провожают до дверей, тактично намекают, что теперь мой адрес известен и мне стоит завтра ждать гостя, целуют румяную от смущения щеку и исчезают в ночи.

Я ковыряю ключами дверь, открываю, захлопываю ее за собой. И уже  в темноте прихожей замираю.  Из всех возможностей – эта самая захватывающая и самая правильная, решаю я для себя и иду спать. Теперь я знаю, что проснусь за рабочим столом и проживу эту пятницу и свою жизнь так, как я этого хочу. Попутного мне ветра.