Аватарка

Мусоровоз опрокидывал контейнер в чрево. Ревели насосы. Емкость покряхтывала, словно не желая отдавать содержимое. Вдруг серый комок сам собою отделился от грязного потока, подпрыгнул, подкатился к замшевой туфле. Виднелся только резиновый хвостик. Носком перевернула его, и на меня уставились веселые синие глазки на чумазой мордашке игрушки.
- Кидай сюда! – любезно крикнул рабочий в зеленом комбинезоне.
Зверек, как это бывает с детьми, хотел на руки. С руки заячья мордочка показалась еще забавнее, но, главное, кого-то сильно напоминала. Кого? Да меня же, меня!
- Можно я его себе оставлю?
Рабочий хмыкнул:
- Ну, такой красивой женщине разве откажешь?
Ровесник. Те, кто помоложе, уже не останавливают взгляд на моем лице.
Улыбаясь, помахала ему находкой, тот удовлетворенно повертел головой. А зайчишка оказался в свободном пакете поверх содержимого рабочей сумки, - что делать, чтоб не перепачкал…
Дома резиновый прыгун в том же пакете был посажен на кухонный стол. Надо присмотреться друг к другу. Поругивая себя, что не могу оставить ночные смены, прислушиваясь к молчаливому протесту усталого организма, принялась за простые утренние дела, которые при неспешном исполнении всегда успокаивают, дают толику радости ровно на улыбку: сварить кофе, достать любимую чашку, смыть теплой водой прилепившиеся рабочие запахи. А заяц сидел с таким видом, словно он всю свою крошечную жизнь мечтал попасть именно на эту кухоньку.
Наконец, кофейная пенка поплыла у верхнего края чашки, купленное печенье из коробки переложено в вазочку, а на освеженный организм накинут цветастый халатик. Можно спокойно рассмотреть прыгуна, познакомиться.
А тот вовсю радовался продолжающейся жизни, мой кофе его не прельщал, присутствие не беспокоило. Ну, погоди… Весна подступает, зеленые пластинки нарциссов землю прорезают, пора фотоаппарат доставать. Аккумуляторы в норме. Эх, все же придется штатив покупать, опять расходы…
Со столешницы раскрытый пакет переместился на зеленое полотенце, никак солнышка луч прорезается. Как звать тебя, натурщик? Хотя, что спрашивать, если и так на морде написано: «Зяя!» Нос облез. Вот дела! Фотографироваться в таком виде неприлично. Пришлось черным фломастером колер править…
Весна. Легкое безумие. На крошечной кухне некая тетка припрыгивает вокруг коробки от печенья на расстеленном зеленом полотенце, на котором красуется дешевая обертка с торчащей оттуда башкой-луковкой. Существо улыбается, готово фамильярно подмигнуть и приятельски помахать откушенным ухом: даешь ракурс!
Устало опускаюсь на стул: как же я забыла?.. И опять готово застонать сердце, и так хочется впустить в себя и запах пота именно этой жительницы Земли, и влагу готовящегося пролиться дождя, и застоявшуюся тишину горного кладбища. Но не с такой же усталостью…
Но тень уже вошла в дом, стукнула в стекло первой каплей, легла на обивку стула напротив.
- Опять глупостями занимаешься?
Сказать правду, или поискать возражения? И то, и другое уже было.
- Наши миры не совпадают.
- Не можешь ли быть вежливее? Некрасиво напоминать матери, что она уже на том свете.
- На одном свете мы жили в разных мирах. Мир каждого человека таков, каким он его способен воспринять. А мы такие разные…
- Ты всегда пререкалась, противная. Притащила с помойки грязную игрушку, поместила на стол для еды! Купила фотоаппарат, а деньги не зарабатываешь. Это глупо!
- А что ты предлагаешь?
- Я тебя предупреждала в свое время! Не надо было уходить с узла связи. Всех начальство испытывает: насколько человек готов служить!
- Служить бы рад, прислуживаться тошно! Далее – по тексту… Производство. Опять производство, работа! От слов «раб бессловесный и советский». Если угодно, производственница, мы так и не смогли понять друг друга, что работа тебе была важнее детей!
- Я зарабатывала. В отличие от тебя. Оказывают ли уважение тебе твои дети?
- Меня просто любят. И этого достаточно. И я любила тебя. Вне зависимости от производственных успехов. Но тебе то было дороже. Ты жила там, где-то. Без нас. И умерла в пятьдесят четыре, потому что другого мира у тебя не было, ты боялась другого! А в нашем мире не было матери. Так что же ты хочешь?
- Мне отвратительно, что ты занимаешься глупостями!
- Но почему ты мой мир воспринимаешь только как глупость?
Тучка сбежала с солнечного диска, и обивка напротив засветлела.
И верно, зачем было тащить этого зайца? Потому, что похож на меня? Похож. Повернулся веселой морденкой к ласковому солнышку, радуется. И перемазан, словно ребенок после игры во дворе. Надо сейчас же сфотографировать, пока кадр дышит.
А этот баловник позировал с удовольствием. И на коробке, и на полотенце, и с вазочкой в обнимку. Обормот. Негодник. Великолепно торчали два передних зуба, и огрызок уха лихо контрастировал дырой, всей вселенной подтверждая, что боевые шрамы нам не помеха. И если я раньше символом оптимизма считала незабвенного с детства Ваньку-встаньку, то Зяя затмевал старые представления. Своей звездностью. Своей философской радостью собственного наличия в мире.
Снова тень набежала от окна.
- И верно, похож! Синеглазый. Твой портрет.
- Скульптура.
- Ты бы его от грязи, от инфекции отмыла средством для посуды, что ли… Помнишь, как маленькая играла?
- Помню. Но он мне службу служит. Будет картинкой, аватаркой.
- Все детские фантазии…
- Без фантазии и платье не сошьешь.
- А не боишься дурочкой прослыть?
- А мне все равно. Вчера видела твою Свету, вместе в троллейбусе на работу ехали. Старая, облезлая, сто килограммов весит, рессоры скрежещут. А она ведь моложе меня. Но без фантазий. Образец кухонного благоразумия. Ни единой мысли в голове. Ни единого штриха жизни на лице. Страшно. Люди обходили ее, даже рядом на сиденье никто не позарился. Дети ушли из шикарной квартиры, бывшего мужа полиция разыскивает…
- Милиция.
- Это уже все равно.
- Но не будь равнодушной…
Пауза затянулась.
- Ты же знаешь, что он ушел к этой… дебелой домохозяйке за щами…
- И от меня ушел. К бездарной, но на семнадцать лет моложе. Знаешь, такие стаями крутятся на путях людей известных, людей искусства. Чтобы потом называться музой…
Тень скользнула по чумазой мордашке. А зверь, открытый солнцу и миру, не сдавался – блаженство бытия разливалось от него по столу.
- Так это твоя новая муза?
- Муз. Музик. Мурзик. Вдохновитель и поучитель.
Тень заколебалась, словно от смеха, растаяла. Но показалось, что маленькая девочка всхлипнула за плечом.
Мы ровесницы, мама! И я переступаю порог новой, не виданной мною жизни. Ты не смогла показать мне этого.
Луч отразился от черной носопырки пришельца.
Он будет теперь работать мной – чумазый, синеглазый, трогающий сердце. Его изображение на двести пятьдесят шесть пикселей заменит мое фото десятилетней давности. Зачем демонстрировать свои морщинки и трясти сединами? Я всегда красива. И служит мне в том аватарка, портрет по существу, Зяя, предыдущее воплощение и снисхождение высокой души до бренности бытия.
Благодарю, Господи! Я продержалась.
Спать. Спать…



Фото Петра Московцева