Двойной агент

«...все это - Сейчас. Вчера не закончится, пока не наступит Завтра, а Завтра началось десятки тысяч лет тому назад» У. Фолкнер
Всегда казалось, что он дружен со Временем. Всегда было время на размышления, исследования, поиски верного пути. Всегда был небольшой запас на принятие кардинального решения.
Но сейчас время, казалось бы, прирученное есть с руки - показывало клыки. Его просто перестало хватать. Враз не осталось времени на то, чтобы закончить статью, прогуляться с Грегом, разобраться с очередной проблемой Сары, проследить за благополучием команды. Гил оказался в совершенно незнакомом ему мире, который жил по своим законам времени, который сломя голову мчался в неизвестном направлении. Вместе с пониманием пришел ужас. Первобытный ужас перед неизвестным. На то чтобы справиться с ним нужно было время. Но времени как раз-то и не было. Грисс разрывался между привычными, устоявшимися обязанностями, носился подобно белке в колесе. Тщательно взрощенный мир ученого требовал от него внимания, но уделяя внимание чему-то одному он неизбежно сталкивался с тем, что страдало что-то другое.
Наверное, так себя чувствуют старики. Есть желание и потенциал, но уже не хватает времени на воплощение. Гил злился на себя за то, что допустил такую оплошность. Позволил Экли разбить его команду. Позволил Нику страдать. Все чаще оставлял Грега одного. Все чаще был резок с Сарой. Невозможность собрать осколки своего мира в цельный организм - ощутимо выбивало из колеи. Из этой канители Гриссом пытался выбраться в одиночку. И это было первой его ошибкой.
Ощущение утекающего сквозь пальцы времени фоном поселилось в сознании криминалиста. Он избегал часов, он возненавидел разговоры о времени. Он вспомнил, что такое регулярная мигрень и бессонница. Но времени все равно не хватало. Гил рассчитывал на то, что его поймет хотя бы Грег и с головой уходил в дела. Он старательно вытаскивал Сару из всех участков и депрессий. Он пытался ей вменить, что жизнь продолжается, даже если он не является ее спутником. Неискоренимая его наивность подвела в этот раз. Сара тонко подметила, что Гил срывается к ней по первой ее жалобной нотке в интонациях. И убедила себя в том, что связь Гила с этим выскочкой Сандерсом - не более, чем причуда чокнутого ученого. От которой его легко избавить женским присутствием. Грисс не понял этого сразу. И это стало его второй ошибкой.
Он все чаще не появлялся дома. А если и появлялся, то глотал снотворное и проваливался в беспокойный сон, не замечая тускнеющего взгляда Грега. А если и замечал, то его попытки развеселить возлюбленного выглядели столь вымученно, что Сандерс сам предлагал ему поспать, отдохнуть, забыться. Не в силах сопротивляться Гил принимал это предложение. Сара все чаще требовала решения "проблем". И когда очередной ее звонок поднимал его из постели, он практически ничего не объясняя уезжал к ней. И не знал, что его любовнику очень хотелось крикнуть "У нее проблема? Так сама и виновата дура!". Гил чувствовал, что увязает в паутине времени, когда непрерывное Сейчас все никак не разразится бурным Потом. Третьей ошибкой Гилберта Гриссома стали опустившиеся руки.
В какой-то момент он сдался. Просто прекратил пытаться вырвать кусок времени, чтобы действовать наверняка. Он не смог адаптироваться к миру, который гнал на бешеных скоростях. Поплыл по течению не приставая ни к одному из берегов. Грег, команда, Сара - все превратилось в угасающие маяки, где-то там за горизонтом. Где-то там, где мир подчинялся законам чокнутого ученого.
Он прятался за горами бумаг и дел. Он практически переехал жить в свой кабинет. Он не хотел видеть тех о ком не сумел позаботиться. В нем крепчала растерянность и апатия. День за днем он жил по навязанному графику. Дежурные взгляды, жесты, слова. Строго отмеренная дистанция между ним и всем миром. Даже Грегу не удавалось преодолеть ее, как парень ни старался. Гриссом самоустранился из их мира.
Выполняя естественные социальные функции Гил чувствовал себя двойным агентом. Чужим среди своих. Он стал тем, кем его считали - безвольным тюфяком в которого тут же вцепилась Сара. Пользуясь тем, что Грег обессиленно отступил, не выдержав этого безразличия и не считая правильным указывать Гриссу на его ошибки.
Сайдл не указывала на ошибки. Только исподволь поощряла его бездействие относительно Сандерса. Гил привык, и это стало практически фатальной ошибкой, что Грег все понимает и прощает. А потому даже не задумывался о том, почему его любовник свел к минимуму общение с ним. Почему вернувшись однажды домой он не застал ни Грегго, ни его вещей. Недопустимая наивность, как для ученого. Но погрузившись в свой кокон безвременья Гриссом даже если и обращал внимание на отсутствие Грега, то наспех успокаивался Сарой, которая ликовала.
Ситуация достигла своего тургора и разрешилась молниеносным озарением, когда Сандерса жестоко избили. И тем жестче был удар по кокону безвременья, чем четче осознавал Гил, что этого можно было избежать, не прояви он свое почти_что_безразличие, когда отправлял Грега на задание.
Гил испытал на редкость отрезвляющее чувство. Чувство отвращения к себе, к своему безволию и надуманному бессилию. Тогда, в момент осознания близости потери любимого человека, Гриссом ужаснулся самому себе. И "проснулся" от того наваждения, что владело им без малого семь месяцев. Нет, ничего хуже, чем мужчина, который допустил такую ошибку и в попытке раскаяться стремится всеми правдами и неправдами оправдать себя. Списать все на "жизнь", "упадок сил", "кризис среднего возраста".
Гилберт Гриссом не допустил четвертой ошибки. Он задумался о том, как исправить то, что разрушил собственными руками из-за собственной слабости. Он не стал задаваться вопросом "почему я так сделал". Он поставил единственно верный вопрос "как я посмел это сделать".
Занималась заря нового дня. И вместе с восходящим солнцем, в его безжалостных лучах, сгорало ощущение двойственности жизни. Потому что Гил ненавидел двойные стандарты. Пришло время собирать камни.