Глава 6. Путь к лейтенантскому званию

К моему большому огорчению, я не запомнил названия кораблей черноморского флота, на которых штурмана нашей роты участвовали в походе вокруг Европы до славного города Севастополя, хотя с подачи моего друга Жоры Самолиса я вел дневник похода. Дневник, к великому сожалению, был утерян во время моих многочисленных переездов, но отдельные воспоминания из него в памяти остались. Обращение за помощью к моим друзьям каперангам запаса Панченко и Сиротину тоже не дало результатов. Роман Панченко утверждал, что переход мы осуществляли на крейсере «Киров», а Боря Сиротин заявлял, что мы прибыли в Севастополь на крейсере «Орджоникидзе». Через 50 лет в памяти моего друга Ромы Панченко о том походе вокруг Европы осталась только молодая красивая девушка в бикини на палубе катера, который близко прошел рядом с крейсером в узком проливе Эресунн. И это не вызывает сомнения, т.к. Ромик слыл на всю роту бабником в хорошем смысле этого слова. Только помощь наших выпускников из Калининграда помогла выяснить, что наш крейсер назывался «Михаил Фрунзе», который в 1958 году был переведен в состав учебных кораблей ЧФ. На крейсере обкатывали будущих штурманов. В походе участвовал также эсминец,  который назывался «Буйный», и командовал им каплей Карпов. Эту информацию помог восстановить наш выпускник Вадик Литвиненко, который шел на этом эсминце с Жорой Самолисом и Витей Косенко. Массу других событий перехода помог мне восстановить дневник. Кроме того, сохранились фотографии, которые будили воспоминания и в то же время являлись неоспоримым документальным подтверждением прошлого.

Штурманские вахты для нас не были обременительными, а распределение по приборкам и заведованиям мичманов не касалось. Поэтому поход на военном корабле частично напоминал круиз, тем более, что на борту присутствовали и гражданские лица: поэт Малков, известный художник Климашин и композитор Слонов. Правда мой друг Панченко, когда ему стукнуло за 70, посчитал, что композитором был Будашкин. Они обеспечивали культурную программу похода, и командир крейсера старался создать им полный комфорт. Прошли знакомые по предыдущим походам проливы Каттегат и Скагеррак и близко наблюдали красивые домики с красными черепичными крышами. В проливе Па-де-Кале я утопил старые «караси» (так мы называли носки), отметив в журнале соответствующую широту и долготу. Английские туманы не мешали, и мы могли хорошо видеть белые скалы Дувра. Французский берег просматривался хуже. Миновав пролив Ла-Манш, мы вышли в знаменитый своими штормами Бискайский залив. Погода нас баловала, шторма не было, но с Атлантики катила такая зыбь, что в провалах волн полностью скрывались идущие за нами эсминцы. Постепенно вышли в Атлантический океан, и берега надолго пропали. В один из дней были проведены стрельбы орудий главного калибра крейсера. Подготовка к ним заняла довольно много времени. Матросы снимали зеркала и плафоны, закутывали их в одеяла и размещали на койках. По корабельной трансляции многократно повторили, чтобы курсанты не появлялись на верхней палубе, т. к. при предыдущих стрельбах любопытный курсант решил заснять выстрел, и надолго оглох. После этих предупреждений мы все улеглись в койки и стали ждать. Наконец грянул залп. Ощущение было такое, что крейсер стал шайбой, по которой резко ударил хоккеист. Невольно пришла в голову мысль, а что испытывает человек, рядом с которым взрывается снаряд этого крейсера. Хотя вопрос этот скорее риторический: вряд ли он успевает что-либо испытать. Стрельбы закончились, и мы пошли своей дорогой к Гибралтару. Английскую военно-морскую базу закрывал плотный английский туман, и мы ничего не увидели. Так мы вошли в Средиземное море. Над нами угрожающе низко стали пролетать натовские самолеты. Постепенно мы перестали обращать на них внимание, тем более, что перед носом крейсера все время  резвились средиземноморские дельфины. Смотреть на них было одно удовольствие. Они легко, и казалось без всяких усилий, плыли всегда впереди крейсера. Присутствующие на крейсере деятели искусства вознамерились половить акул, и им, конечно, пошли навстречу. Матросы изготовили крюк, к нему прицепили бараний бок, и все это на длинном стальном тросе отправилось за корму. Крейсер ход не сбавлял (скорость 16 или 18 узлов), и бараний бок то погружался в воду, то от винтов взлетал высоко над поверхностью воды. Не знаю, каких размеров достигают средиземноморские акулы, но впечатляющие полеты и падения бараньего бока не привлекли их внимания. Рыбалка не удалась, и мы продолжали путь по Средиземноморью в направлении родных берегов. По дороге нас ждал танкер, из недр которого крейсер и эсминцы пополнили запасы топлива. Вода в море была на удивление прозрачная. Отчетливо просматривались не только винты эсминцев, но и брошенная в воду монета долго не пропадала из виду. Миновав многочисленные греческие острова, через пролив Дарданеллы мы вошли в Мраморное море и могли наблюдать Турцию. Особенно впечатляли строения и минареты Стамбула, расположенные по обеим берегам узкого пролива Босфор. А за Босфором начиналось Черное море. Неизвестно по каким стратегическим соображениям отряд кораблей зашел в болгарский порт Варну. Массового выхода на берег не было, но корабли пополнили запасы продовольствия и взяли курс на город Севастополь.

Город-крепость Севастополь очень торжественно встречал отряд своих кораблей. Корабли и Константиновский равелин обменялись взаимными салютами. На Графской пристани толпы ликующего народа и медью гремит оркестр. В Севастопольской бухте отряд проходит мимо кораблей черноморского флота, вдоль бортов которых выстроены экипажи кораблей. Навстречу нам летит белоснежный катер, с борта которого нас приветствует начальник штаба ЧФ контр-адмирал Григорий Олейник. Явным диссонансом с этими парадными торжествами выглядят двое загорающих на верхней площадке второй мачты крейсера. Мы с моим другом Панченко настолько разленились за переход, что решили не спускаться на построение. Видимость с площадки была исключительная, а нас снизу было не видно, так как площадка была огорожена брезентом. После похода нас мичманов разбросали по разным кораблям (Литвиненко, Самолису и Косенко посчастливилось попасть в Одессу на СКР-ы), где они должны были дублировать офицерские должности перед производством в офицеры. На это мероприятие нам оставалось чуть меньше месяца. Мы с Романом попали в дивизионы ОВРа (охраны водного района) в Стрелецкой бухте, совсем рядом с училищем им. П.С.Нахимова, где мы начинали учебу на первом курсе, и где Рома Панченко подружился с ленинградским нахимовцем Юрой Лещенко. Мне для стажировки достался БО (большой охотник за подводными лодками), Рома попал на тральщик, рядом с ним на соседний тральщике оказался Юра Лещенко. Дивизию ОВРа («дикую дивизию») сопровождала печальная слава кораблей, которые фактически протабанили (прошляпили) гибель линкора «Новороссийск» в 1955 году. Отношение командования флота к этому подразделению было не очень благожелательным. Мой БО «бобик» только назывался большим, а на самом деле был очень даже маленьким кораблем. Тем не менее, поднимаясь на борт, я лихо приветствовал флаг на корме этого корабля, который на месяц должен был стать для меня родным домом.

Дежурный по кораблю старшина первой статьи приветствовал меня, и поинтересовался целью моего прибытия. Я просил проводить меня к командиру корабля, но что-то сразу по службе у меня не заладилось. Оказалось, что командир, прослышав, что на стажировку прибудет мичман, спешно сумел оформить себе отпуск в летнее время. Пришлось идти представляться старшему помощнику, которому я бодро доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Мой бодрый доклад, очевидно, не исправил кислое настроение старпома, который приказал дежурному старшине отвести меня в носовой кубрик личного состава и показать мою койку. Это меня, без пяти минут офицера,  конечно, слегка взбесило, но виду я не подал, только заметил, что на  БО должно быть достаточное количество кают. Кислый старпом сказал, что командир ушел в отпуск и свою каюту закрыл, а стеснять себя в своей каюте он не намерен. Когда я напомнил, что есть каюта в надстройке, а по штату на БО больше двух офицеров не положено, мой каплей позеленел и сказал, что в этой каюте матросы выпускают стенгазету и она занята. Пришлось лихо, как учили длительное время, отдать честь и ретироваться. Дежурный старшина проводил меня в носовой кубрик и показал свободную верхнюю койку. Старшину я попросил «не в службу, а в дружбу»  закинуть на койку пробковый матрас и постельное белье, а сам вышел на палубу, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов,  наметил решительный план действий и отправился к старпому, который прилег отдохнуть в своей каюте. Я отдал честь и испросил разрешения сойти на берег в увольнение. Возбужденный старпом даже подскочил со своего дивана и начал читать мне мораль: «Знаете ли вы, что по неписанному закону молодой офицер не может проситься в город, пока не сдаст на право самостоятельного управления кораблем?» Старпом мой и не подозревал, что не на того напал. Пришлось четко объяснить ему, что я не офицер, а мичман. А мичмана по Уставу пользуются правами сверхсрочников и имеют право покидать корабль, если не заняты дежурством. Ссылка на Устав в военной среде (как учил капитан первого ранга Безпальчев) производит магическое действие. Старпом дал добро на мое увольнение в город, но предупредил, чтобы я не опоздал утром к подъему флага, так как в Стелецкую ходит только один троллейбус. Тут я ему скромненько заметил, что мне общественный транспорт не нужен, и доставку меня на корабль организует мой дядя. Это был один из вариантов моих агрессивных психологических экспериментов. Старпом, конечно, поинтересовался, кто мой дядя, и я ему охотно сообщил, что это начштаба  Григорий Григорьевич Олейник. Челюсть старпома упала почти на грудь, а я, четко козырнув, отправился знакомой дорогой вдоль Срелецкой бухты на квартиру к моему другу уже лейтенанту Боре Сиротину. Рассудительный Боря Сиротин, когда я ему рассказал все подробности своей первой встречи на корабле, сказал, что при таком раскладе возможен вариант закончить училище не лейтенантом, а матросом. Пришлось его успокоить и заверить, что суть психологического эксперимента в том, что за месяц мой старпом никак не сможет пересечься с начштаба флота. После этого Борина мама, тетя Галя, которая во многом напоминала мне мою маму, накормила нас, угостив замечательным самодельным вином своего супруга Павла Гавриловича. После этого мы с Борей, облачившись в гражданскую одежду, пошли прогуляться. Прогулка была во всех отношениях интересной и содержательной. Ночевал я на квартире у Бори, а утром не спеша и без опоздания прибыл к подъему флага на свой корабль и встал, как положено мне по званию, на правом фланге строя. Дежурный старшина доложил вышедшему к строю старпому, что экипаж построен к подъему флага. Старпом поздоровался с экипажем, подошел ко мне, пожал руку и тихонько сообщил, что моя каюта в надстройке свободна. Таким образом, с подъемом флага я стал официальным «племянником» начальника штаба ЧФ.

Служба пошла, как по маслу, хотя и была довольно скучной. Корабли дивизии ОВРа в силу специфики своей службы в дальние походы не ходили. А другие корабли Черноморского флота регулярно ходили в Средиземное море, чтобы противостоять американскому флоту. Командир подводной лодки С-360 каптри В.Козлов в Тунисском проливе всплыл рядом с американским крейсером «Де-Мойн», на котором находился президент США Эйзенхауэр. Подводной лодке несколько дней пришлось уходить от преследования американских кораблей охранения.  Но от офицеров ОВРа флагманский штурман требовал ежегодно решать порядка 50 астрономических задач определения места корабля по звездам и другим светилам. Задачи эти по давно заведенной традиции решали для офицеров курсанты штурманских факультетов. Так было проще, легче и быстрее. Претензий не было. Борю Сиротина, после выяснения отношений со старпомом, я навещал почти регулярно, и мы с ним «по гражданке» фланировали по Большой Морской. В парке по берегу Артбухты  продавался на розлив крымский портвейн замечательного качества, и гуляли красивые севастопольские девушки. Естественно, после таких прогулок, домой к Боре мы попадали не всегда вместе. В один день, а точнее ночь, я добрался в район ДОСов (дома офицерского состава училища Нахимова) так поздно, что ни в одном окне не горел свет. Квартира Бориных родителей была на втором этаже. Будить ночью родителей я посчитал не совсем удобным, а гулять становилось холодновато. Так как спортивная форма была в порядке, то я снял ботинки и полез на второй этаж. Оказалось, что дверь в квартиру с балкона закрыта рамой с решеткой от мух и комаров. Рама изнутри была закреплена прочными сыромятными ремнями. Пока лез, согрелся, но вскоре холод стал донимать, и пришлось искать подручные средства, чтобы перерезать тихонько ремни. На балконе нашлась старая металлическая крышка для консервирования, которой через час работы удалось перерезать ремни и тихонько добраться до кровати Бориса, который спросонья предложил мне ложиться спать. Пришлось его разбудить окончательно, и мы спустились вниз, чтобы забрать мои ботинки. Внизу от холода он проснулся окончательно и сказал, что мне очень повезло: если бы его отец случайно проснулся и почувствовал, что кто-то пытается ночью залезть в квартиру, то он мог в темноте огреть меня по лбу топором. Я порадовался, что меня миновала такая печальная участь, и мы с Борей пошли спать, захватив мои ботинки. В рассудительности Боре Сиротину во все времена нельзя было отказать, и он всегда пользовался в нашей среде большим авторитетом (мнение его ценится у нас до сих пор).  От скуки мы с Романом Панченко как-то отправились погулять в город.  А город-крепость Севастополь по тем временам управлялся не гражданскими властями, а военным комендантом. На эти мелочи мы с Романом не обратили внимания, а напрасно. В крепости Севастополе днями увольнения были среда, суббота и воскресенье. В эти дни город заполняли голубые гюйсы (воротники) белых форменок (рубашек) матросов и золотые погоны офицеров. А мы с Романом вышли прогуляться в четверг и на нашу беду напоролись на помощника военного коменданта, а это второе лицо в городе. Когда нас сзади окликнул какой-то полковник в черной форме, то я предложил бежать, но Роман, больше знакомый через своих родственников с Севастополем, сказал, что рядом с этим полковником два высоких солдата комендантского взвода, и от них нам не убежать. Пришлось идти к полковнику, на погонах которого сверкали изображения стволов пушек. Стало быть, он был артиллеристом, и вскоре мы в этом убедились, так как он был глуховат. На невнятное указание фамилии Панченко, полковник записал в блокнот его как Пончиков. Мне оставалось только так же невнятно произнести свою фамилию, и я был записан как Шелегов. Сделав записи нарушителей в свой блокнот, полковник отпустил нас с миром, и мы обрадовались, что легко отделались. На поверку оказалось, что все не так просто. Помощник военного коменданта Севастополя отправил телеграмму начальнику Калининградского ВВМУ с указанием разобраться с двумя нарушителями дисциплины Пончиковым и Шелеговым, принять меры и доложить. В Калининграде мичманов с такими фамилиями не нашли и контр-адмирал Богданович послал в Севастополь начальника штурманского факультета капитана 2 ранга Блика, чтобы быстро и оперативно решить конфликтную ситуацию. Наш Блик начал поиски разгильдяев с дивизиона эсминцев. И нас тут же по цепочке информировали о поисках. Дивизия ОВРа проверялась последней. Блик ходил перед строем мичманов и сверлил нас с Романом свирепым взглядом, но мы не сдались, и пришлось ему оправдываться перед комендантом и начальником училища. Иван Иванович Блик был очень хорошим и добрым человеком, но служба не всегда позволяет проявляться этим качествам. Говорили, что в войну он участвовал в перегоне из Америки кораблей, полученных нами по ленд лизу. Хорошо знал английский, но в русском был несколько косноязычен. Как исполнительный службист он старался выполнить приказы начальства и поэтому злобу на нас он затаил и позже сумел отомстить, но мы тогда об этом и не задумывались. Мы продолжали свою стажировку. Так как я был «племянником», то к своей стажировке относился спустя рукава. Была абсолютная уверенность, что мой старпом напишет мне похвальную характеристику, по которой меня можно будет производить в лейтенанты. Мой друг Рома Панченко, очевидно посоветовавшись с Юрой Лещенко, решил использовать мои «родственные» связи. Он начал развивать идею ( идеи из него часто били фонтаном, хотя случалось фонтаны вместе с идеями уходили в песок) встречи Дня Военно-Морского Флота в Киеве на квартире у Юриного отца. Пришлось мне объяснять своему старпому, что моя тетя хочет видеть в Киеве меня и моих друзей Панченко и Лещенко за неделю до Дня ВМФ. Со мной проблем не было, но старпом сказал, что трудно договориться с командирами тральщиков, на которых стажировались Панченко и Лещенко. Пришлось объяснить старпому, что эти командиры его друзья из одной дивизии. Задачу свою он выполнил, и наша стажировка сократилась еще на неделю. А тут еще и подходил к концу отпуск наших лейтенантов ракетчиков. Лейтенанты Сиротин и Потапов пригласили нас на прощальный банкет в замечательный летний ресторан «Волна». Собрались два лейтенанта и три мичмана. Лейтенанты разумно прибыли по гражданке, а мы трое сдали швейцару свои фуражки и стали похожи на матросов, которым было строжайше запрещено посещать рестораны в Севастополе. Мы по молодости пренебрегли запретом, а когда немного выпили, то Черное море нам стало по колено. Нам всем впереди предстояла длительная разлука, и мы живо обсуждали эту ситуацию. Кто-то из моих друзей севастопольцев заметил за одним из столиков в ресторане начальника штаба ЧФ контр-адмирала Олейника в гражданском костюме и с дамой. Наконец мне удалось близко рассмотреть «своего дядю». Возраст его был около 50 лет, приятной наружности, как и его дама. В ресторане играла музыка, танцевали пары. Кто-то из моих друзей провокационно спросил, не слабо ли мне пригласить на танец свою «тетю». Так как море уже было по колено, то я, испросив разрешение у кавалера, пригласил даму на танец, а ее кавалер вскоре отправился, очевидно, покурить. Когда я проводил даму на место и сел за наш столик, то вскоре снизу прибежал возбужденный швейцар с нашими фуражками и сообщил, что адмирал звонил в комендатуру, скоро здесь будет патруль, и  нам надо спешно бежать. Совет был настолько своевременным, что мы тут же им воспользовались. Вскоре наши друзья лейтенанты отбыли в Москву, а нам до окончания стажировки оставалось всего ничего.

В один из жарких дней мой корабль стоял в дежурстве и нес на мачте флаг «Рцы – дежурю». Обалдев от жары, я решил подняться к дому Сиротиных и испить прохладного вина. На полдороге я услышал сзади тревожные трели, и чуть позже мимо меня пролетел мой дежурный корабль. Это меня очень огорчило, но делать было нечего, я продолжил свой путь, а мой корабль полетел из Стрелецкой в открытое море. Тетя Галя конечно угостила меня вином, но вкуса его в этот раз я не почувствовал. Время от времени я выходил на балкон и вглядывался в море, но моего родного корабля в море не было видно. С приближением вечера мое настроение начало катастрофически падать. Тетя Галя и Борина сестра Света очень мне сочувствовали. Только на второй день мой корабль появился в Стрелецкой бухте, и я понес свою буйную голову на казнь старпому. Конечно, за такой проступок я должен был понести суровое наказание, и только мои «родственные связи» помогли мне его избежать.
 
Через пару дней первая тройка мичманов нашего училища, успешно завершив  стажировку, отправилась в Калининград через город Киев. Отец Юры Лещенко, закончив военную службу, получил в Киеве очень приличную однокомнатную квартиру, в которой он проживал вместе с новой женой, Юриной мачехой. Если приезд сына обрадовало отца, то появление еще двух мичманов, которые к тому же не страдали отсутствием аппетита   конечно его огорчило, но ненадолго. Юрин отец после службы устроился на работу в общество по распространению политических и научных знаний, где работали в основном  одни женщины, и где он пользовался заслуженным вниманием. В день нашего прибытия он привел нас в свое учреждение, похвастался перед женщинами, какие бравые у него молодые моряки, и дал им задание пристроить нас на кормление в райком или горком киевского комсомола. Уже следующим утром под окном дома раздался сигнал черного ЗИМа, из открытой двери которого нас радостно приветствовала симпатичный комсомольский работник по имени Лена. Мы спустились очень оперативно, чем вызвали удовлетворение водителя и его хорошее к нам расположение на все последующие дни. Лена встретила нас весело, но по-деловому. Она  очень подробно ознакомила нас с предстоящей работой. Каждое утро мы должны были ехать с ней в определенный летний городской пионерский лагерь, где она сдавала нас пионервожатым, которые использовали нас в течение всего дня. Вечером нас забирала Лена и отвозила домой. Задачи перед нами ставились очень простые. Пионервожатые строили детей на линейку, а потом мы травили детям морские байки. Поначалу мы смущались незнакомого дела, но постепенно разошлись к радости детей, пионервожатых и нашей комсомольской руководительницы Лены. Если лагерь был на берегу реки, то мы и купались вместе с детьми и пионервожатыми. Разумеется, нас и кормили целый день. Однажды Лена предупредила нас, что в очередном лагере мы будем встречаться  с детьми младших классов. Нас это не смутило, так как мы уже втянулись в свою работу и могли смело отвечать на вопросы малышей, кто сильнее, кит или акула. Школьные руководители этого лагеря, очевидно со слов Лены, были наслышаны о флотских помощниках, и устроили нам вместе с детишками торжественную встречу. Все это запомнилось еще и потому, что остались фотографии нашего киевского периода. Лагерь устраивала, кажется 154 школа города Киева. Нас принимали в почетные октябрята, и этот торжественный момент запечатлен на фотографии. Как нахимовцу мне не удалось побывать в пионерах (не было у нас такой организации), но зато в октябрята я был принят дважды. Все хорошее рано или поздно кончается. Наша последняя поездка с Леной состоялась 24 июля, и мы тепло с ней распрощались. Заботу о нашем дальнейшем трудоустройстве и пропитании взял на себя Юрин отец.

День ВМФ СССР в Киеве, как и по всей стране, отмечался очень торжественно. В киевском городском парке культуры и отдыха «Победа» состоялось торжественное собрание с лекциями пропагандистов, выступления которых оплачивались обществом по распространению знаний. Юрин отец включил нас в список платных выступающих. Юра Лещенко и Рома Панченко рассказывали об учебе в нахимовском и высшем военно-морском училище, а я красочно описал поход отряда кораблей вокруг Европы. Свои платные путевки мы честно отработали. По окончании торжественного собрания Юрин отец получил деньги и повел нас отмечать наш праздник. Он с женой, как флагман, шел впереди, а три мичмана шли в кильватере. День ВМФ мы отмечали в летнем ресторане «Кукушка». В нашем меню были котлеты по-киевски и графинчик холодной водочки. Цены были очень демократичные. На следующий день мы уезжали в Калининград за лейтенантскими погонами. Стажировка закончилась.

К концу июля  в Калининграде собрались все мичманы штурманского факультета, закончившие стажировки и желающие получить, наконец, заслуженные звания лейтенантов и распределения по флотам и флотилиям страны. Моя мама, счастливая, что ее сын закончил училище, и может стать для нее реальным помощником в жизни, готовилась приехать в Калининград на выпускной вечер. Дело только за представителями московского начальства, уполномоченными оформить производство новых лейтенантов для флота. Наконец торжественный день наступил. Нас строят в актовом зале и зачитывают приказ N 1 о присвоении звания лейтенант с вручением погон и кортиков. Затем мы идем в роту и переоблачаемся в уже давно пошитую лейтенантскую форму. После этого, снова построение в актовом зале, где нам зачитывают приказ N 2 о распределении нас по флотам и флотилиям. Тут надо заметить, что предварительное распределение у нас уже состоялось перед стажировкой, и мы с моим другом Ромой Панченко высказали желание служить на эсминцах Тихоокеанского флота. Свой выбор мы сделали, исходя из карьерных соображений, ибо так можно было быстрее продвигаться по службе, попасть в академию и, стало быть, быстрее стать адмиралами. Оценки наших дипломов позволяли нам сделать такой выбор. Мы внимательно и с волнением слушали, когда назовут наши фамилии. Оба испытали настоящий шок, когда услышали, куда нас было решено распределить. Рома Панченко получил направление в  отдел кадров Северного флота, а я в морские части погранвойск при КГБ СССР в городе Баку.  Начальник штурманского факультета И.И.Блик на наше обращение только ехидно улыбался. Понятно было, что наше распределение произошло не без его участия. Отомстил он нам за свою вынужденную поездку в Севастополь и разбирательство с помощником военного коменданта. Оспаривать было бесполезно. Справедливости ради надо отметить, что И.И.Блик был тихим , интеллигентным человеком с некоторыми странностями. На строевого командира он был мало похож и казалось терялся перед строем молодых нахалов, которыми мы часто были. В годы войны, как говорили некоторые курсанты, он участвовал в перегоне кораблей, получаемых по ленд лизу. Знал английский, но несколько косноязычен был в русском. Словесные перлы он временами выдавал не хуже Черномырдина. Как-то он решил наказать наш взвод и заставить вырыть траншею. Команда его звучала так: «Копать будете от меня и до следующего столба!». Иногда он мог зайти в класс и без вступления сказать афоризм:»Лучше спать в своей каюте, чем на мостике стоять».

 Пришлось участвовать в торжествах новоиспеченных лейтенантов флота. Своим друзьям я очень серьезно обещал, что если меня не вернут на флот, то служить я не буду. Правда, я не знал, как я это смогу осуществить. Большинство друзей сказали, что они вообще не хотят служить, но деваться некуда. Мы не могли и представить тогда, что в июле 1959 года командир эсминца «Сокрушительный» каптри Николай Артамонов на командирском катере вместе со своей молодой любовницей полячкой Евой Гура сбежит из порта Гдыня в Швецию и попросит там политического убежища. Факт этот в стране и на флоте строго скрывался. (Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь). На выпуск приехала моя мама с моей сестрой Тоней. Маму приветствовали мои друзья Панченко и Пелинский, знакомые с ней еще по Риге. Сохранилась фотография того времени, на которой у бюста Карла Маркса запечатлены я с мамой, моей сестрой и моей любимой девушкой Люсей из калининградского пединститута, которая позже стала моей женой. Для меня торжества были очень омрачены моим новым назначением. Думаю, что такие же чувства испытывал и мой друг Рома Панченко. Я предложил ему во время маленького банкета кинуть «банок» нашему злому гению И.И.Блику. Ромик сказал, что жалко старика, а после третьей рюмки мы вообще забыли о нашей угрозе. Все друг друга поздравляли, обменивались адресами и надолго прощались, чуть ли не со слезами на глазах. На тридцатилетие выпуска я встречался с И.И.Блик и никаких антипатий к нему не испытывал, хотя и задушевных разговоров не было.

После окончания училища нам был положен месяц отпуска, после которого мы обязаны были прибыть к новому месту службы. Начало отпуска Рома Панченко пригласил некоторых своих друзей провести в Красной Поляне, где жил его родной дядя со своей женой тетей Дусей, двумя дочками Людой и Зиной и сыном Виктором. Виктор в летнее время подрабатывал инструктором по туризму. Отправляться в горы вокруг Красной Поляны без проводника было опасно. Как мы все туда попали, никто сегодня вспомнить не может. Свою команду друзей Роман подбирал, похоже, по нахимовскому принципу. Из Киева приехал бывший ленинградский нахимовец Юра Лещенко со своим братом. Из Севастополя прибыл тбилисский нахимовец Вадик Бородулин со своим братом Колей, а из Риги я, как представитель рижского нахимовского. Молодого Колю Бородулина, по моему опыту детства, я сразу определил, как законченного хулигана, который энергично отбивался от воспитательных попыток старших товарищей. Этим он очень огорчал своего старшего брата. Забот на семью дяди Яши свалилось много, но тетя Дуся прекрасно справлялась. Благо вокруг дома был сад, подсобное хозяйство, куры, утки, свиньи, несколько овец и даже осел. А дядя Яша делал прекрасное виноградное вино. В таких райских условиях на фоне гор и живописной природы можно было жить да поживать, но долго надоедать хозяевам совесть не позволяла. Правда, мы не могли отказать себе в удовольствии (хотя это оказались только Рома Панченко и я) вместе с дочками дяди Яши посетить танцы на турбазе. Среди местной молодежи мужского пола в Красной Поляне было достаточно много греков. Очевидно от скуки, они увлекались мордобоем так же азартно, как англичане футболом. В результате нам с Ромой досталось на орехи, а я даже на некоторое время уплыл в нокдаун. И это при том, что в боксе мы были не новички. Назавтра  Витя достал на турбазе всем нам рюкзаки. Написал список необходимых на всю команду продуктов и отправил нас в магазин закупаться. По утру мы, навьюченные тяжелыми рюкзаками, отправились в горы. Красота вокруг неописуемая. Альпийские луга, на которых паслись коровы и при них симпатичные молочницы, джигиты, гарцующие на конях, толпы туристов со всех концов страны. Столько интересных встреч и знакомств. Вокруг величественные горы, вершины которых даже летом покрыты снегом. Нашему другу и инструктору Виктору эти красоты, очевидно, давно приелись, но нам он старался показать все, что мог. Он специально вел нас в стороне от маршрута к живописному и красивому  озеру Кардывач, куда стекала вода с горных ледников. Вода в озере прозрачная, чистая и очень холодная. Поход через горный перевал к озеру Рица занял несколько дней. На озере Рица уже цивилизация, толпы культурных туристов и вереницы автобусов. На одном из автобусов мы спустились к берегу моря в районе небольшого городка Гагры, где сняли по дешевке на пару дней «курятник», чтобы покупаться в Черном море. Вечером посетили местный ресторанчик, где наблюдали знакомые картинки. Группа молодых грузин стала приставать к молодым абхазским ребятам, сидящим за соседним столиком. Попутно они стали нагло приставать к молодой девушке официантке, которая жила в одном дворе с нашим курятником. Естественно мы вступились за всех, и молодые грузины шумно покинули ресторан. Дождавшись закрытия и забрав свою соседку, мы отправились домой, но оказалось, что компания грузин поджидала нас на улице. Похоже было, что предстояла драка, но настоящей драки не получилось, и после словесной перепалки мы отправились спать. Через пару дней,  полные незабываемых впечатлений, мы разъехались по домам.