Любовь и смерть

Я не спал сегодня целую ночь… Я вообще не могу нормально спать, с тех пор, как нас разлучили. Снотворные, успокоительные, наркотики - все они давно не действуют, на мою и так, порядком пошатнувшуюся психику. Так какой толк их принимать? Так, секундное помешательство, чтобы немного ослабить захват колючей проволоки, что стянула сердце, и грудь в особенности. Я одеваю твою старую, безразмерную футболку, в которой ты любил ходить по дому, сворачиваюсь в позу эмбриона на нашей постели, которая до сих пор хранит твой запах, и пытаюсь забыться сном. Точнее, забыться во сне. Губы устало шепчут молитву, в надежде, что хоть кто-нибудь услышит. Бог? Вряд ли. Ведь однажды мы уже пошли против него. Так какой смысл взывать к нему сейчас?.. Я молюсь о том, чтобы Ты поскорее вернулся. Только это, для меня, имеет хоть какой-то смысл. Всё остальное – бессмыслица. Я так соскучился по тебе… Хочу слышать твой голос. Хочу, чтобы ты говорил, и говорил, а ещё смеялся. Я люблю, когда ты улыбаешься… Ещё хочу, снова увидеть блеск твоих родных глаз. Те, что смотрят на меня с множества фотографий – они не живые. Бездушные… Припухшие веки, тяжело смыкаются на воспаленных глазных яблоках, и резко распахиваются, когда до слуха доносятся внезапные шорохи.
Мимо меня шло время. Мучительно долго, и садистки не торопясь. Сменялись города, климат, люди, лица, времена года, а чаще всего, психоаналитики и психотерапевты. Последние уверены в том, что таких как Мы, нужно лечить. Только вот, интересно, лечить от чего? От себя самих?.. Видимо, что так. Иногда, их речи были столь убедительны, что я и сам начинал в это верить. Верить до тех пор, пока я не возвращался в Наш дом, что безмолвно встречал меня пустыми тёмными окнами, и унынием, которое основательно поселилось в нём за эти два года. Всё шло как обычно. Как будто бы, так и должно быть. Только, мимо меня, словно сквозь. Будто бы выпал из жизни, на автомате продолжая совершать привычные манипуляции, создавая тем самым, иллюзию, что излечился. Излечился от того, что кажется окружающим дикостью, ненормальностью, и различно осуждается.
Прошло всего два года, как тебя отняли у меня. Всего два… Это так мало, если разбить это время на дни, недели и месяца, и это так чудовищно много, если мерить в моём одиночестве и отчаянии… Наш дом - пуст и мертв, без тебя. Теперь в нём постоянно темно и тихо… Настолько тихо, что порой, рвет перепонки и приходится с силой зажимать уши… Зато, в темноту можно кутаться, будто бы в тёплый плед. Подолгу сидеть с пустопорожностью на подоконнике, вглядываясь в ночную мглу, и водить пальцем по холодному стеклу, провожая одинокие капли дождя, зная, что точно так же, где то и ты, провожаешь хрустальную влагу взглядом, изредка нарушая её отблеском от крохотного уголька сигареты. А недавно, поддавшись внезапному порыву, я распахнул окно, и, свесив ноги на улицу, с высоты птичьего полета, смотрел на изредка проезжающие машины, на огни ночного города, редких прохожих, что виделись мне, лишь маленькими точками… Безысходность настолько поглотила сущность и помутнила рассудок, что ещё немного, и я бы сорвался вниз. Мне было совершенно всё равно на всё то, что окружает и окружало до этого, я просто устал от внутреннего холода и трещи. Единственное, что меня остановило тогда, так это внезапно мелькнувшая мысль, что обожгла мозг: ведь если моя жизнь оборвется, ровно в то же мгновение, оборвется и Твое сердцебиение тоже… Ведь, мы не можем существовать друг без друга. Одна жизнь на двоих, одно сердце, одна вселенная… Мы - одно целое. Разделенное при рождении, и разломанное надвое, всего лишь одним опрометчивым шагом. Кто оступился первым из нас, Том? Хотя… Какая к черту разница… Незачем искать виноватых теперь, ведь за всё, в любом случае, платить Нам. Досадно лишь то, что эта грёбанная жизнь, заломила слишком высокую цену. Слишком высокая плата, за такие крохи недолгого счастья…
Я не спал всю ночь, находясь в предвкушении, потому что знал – сегодня, я впервые за два года, смогу тебя увидеть… Ты не можешь себе даже представить, как я был счастлив, когда узнал об этом! За эти два года, от меня осталась всего одна лишь тень. И только одна, пусть и крохотная надежда, что я смогу тебя, хотя бы увидеть, вернула меня к жизни…
Открываю шкафы с твоими вещами, и вытряхиваю всё содержимое прямо на пол. Упав рядом на колени, судорожно начинаю перебирать твои вещи, на ходу соображая, что привезти тебе. С тех пор, как ты последний раз был дома, больше никто не прикасался к твоим вещам. Даже прислуга. Я выгнал её ко всем чертям, когда услышал вопрос, куда девать теперь твои вещи. Никто не смеет к ним прикасаться в твоё отсутствие! Никто. Кроме Меня и Тебя. Собрав побольше теплых вещей, и аккуратно сложив всё вместе, резко застегиваю молнию на сумке, отчего под собачку попадает кусочек кожи на пальце. Поднимаю руку, и смотрю, как несколько рубиновых капелек крови сбегает из ранки. Плевать. Я перестал чувствовать физическую боль еще тогда, два года назад, когда тебя отняли у меня. Мозг снова обжигает эта мысль, будто бы током по оголенным нервам, неприятно отдаваясь в виски, словно раскаленным прутом вклиниваясь в рассудок. Отняли. Тебя. Разделили не делимое. Единое целое, развели по сторонам! Ненавижу!! Тяжелый взгляд, который в считанные секунды заволокло предательской влагой, останавливается на высокой вазе, в которой стоит, черти знает какой день, букет, некогда шикарных алых роз, подаренный очередной мразью, которая искренне надеется, что ты никогда не вернешься. Секунда, и я вскочил на ноги, немного кружится голова - пустяки. Секунда вторая - и ваза летит об стену, ошеломляя хмурое утро оглушительным грохотом. Едва успеваю отвернуться, и осколки хлещут по обнаженной спине, неприятно проникая под кожу. Физической боли нет. Хотя, еще два года назад, я её чувствовал, когда от бессилия, сбивал в кровь костяшки рук об стены, окрашивая дорогие обои кровавыми пятнами. Крушил всё подряд, что только под руки попадалось, доламывая вручную, и ломая осколки стекла голыми руками, лишь изредка всхлипывая, когда мелкая крошка былой роскоши, вонзалась слишком глубоко.
А сейчас, боль - ничто, по сравнению с тем чудовищем, что поселилось во мне, два года назад. Я стал безумен. Днем ещё старался держать себя в руках, завершая все дела с нашим детищем - некогда популярной группой, а с наступлением темноты, выл раненым зверем, не находя себе покоя, и скитаясь по безжизненному дому, из угла в угол. Стряхиваю с себя осколки. Так-то лучше. Уже немного легче. Надо поспешить, ведь сегодня, я увижу тебя, Том…
Выкидываю все содержимое косметичек на туалетный столик, половина летит на пол и хрустит под ногами, когда я, не замечая, наступаю на флаконы и баночки. Дрожащими руками, начинаю шарить в поисках нужного цвета тонального крема. Я хочу, чтобы ты видел меня таким, каким привык видеть всегда. Хочу скрыть проклятые синяки и ссадины, доставшиеся мне от времени проведенного без тебя, и очередного урода, с толстым кошельком, который решил, будто бы мне будет с ним лучше, нежели с тобой… Наивные. Никто и никогда, не заменит мне тебя. НИКТО. НИКОГДА.
Вот и всё. Я полностью готов и собран. Наскоро схватив сумку с твоими вещами, выбегаю из нашего дома, наскоро вызывая такси, и кажется, даже забываю закрыть дверной замок на ключ, но сейчас, абсолютно плевать на это. Сейчас, как и прежде, важен только ты, Том. Мой Том… Я знаю, что ты ждешь меня всё это время. Я уже на полпути к тебе, мой родной.

* * *

Нервно покусываю, ноготь большого пальца, изредка сплевывая содранный лак, и ерзаю на стуле. Ну, когда же ты появишься? Сколько ещё можно так истязать?! Охрана косо смотрит на меня. А мне плевать. Мне давно уже плевать на то, как реагируют окружающие, на моё поведение. На то, что они обо мне думают, мне стало плевать ещё давнее. Глаз неприятно начинает дергаться, и я, достав из сумки маленькое зеркальце, пытаюсь достать соринку. Чертыхаюсь. Глаз противно слезится, грозясь вот-вот пустить черную полосу туши по щеке. А я не могу позволить себе выглядеть перед тобой плохо. И тем более, только не сейчас, когда не видел тебя целых два года. Целую вечность, бесконечную и ужасающую, невосполнимой пустотой утраты. Наконец, выковыряв длинным ногтем чертову ресницу, что попала в глаз, опускаю зеркальце, и оно тут же падает на пол, звонко разлетаясь на мелкие осколки. Я встречаюсь с Тобой взглядом. Дыхание обрывается, не успев прогнать кислород до легких, и сердце начинает резко тормозить, отбивая пульс редкими толчками. Перед глазами немного темнеет, и начинают бегать черные мошки, но и это сущие пустяки… Родной мой…
- Гер Каулитц, всё в порядке? – ко мне, было, кинулся охранник, но тут, же остановился, увидев мою поднятую в воздух руку. Оставьте меня сейчас. Все! Я прошу… Не будите во мне чудовище, которое разгромит здесь всё к чертям собачьим!! Томка… Рука тянется к тебе, но натыкаясь на бронированное стекло, замирает на месте, прикоснувшись к безжизненной материи. Ты делаешь идентичное движение. Вот теперь, начинается настоящая боль…
«Ну, здравствуй, родной…»
«Томка…» Нам не нужны слова. С самого рождения, мы понимали друг друга, на каком-то подсознательном уровне. Только взгляды. Взгляды, абсолютно одинаковых, и любящих карих глаз. Мы же близнецы. Одно целое. Так безбожно разделенное на двое. Расколото надвое…
«Я очень ждал тебя… Очень! Думал, так и загнусь тут, не увидев тебя, в последний раз…» Прикладываю палец к своим губам. Ты понимаешь этот жест. И любимых губ, едва коснулась тень улыбки.
«Молчи… Прошу… Это не последний раз, нет, ни в коем случае!… Верь мне… Как в детстве, помнишь?.. Позволь мне насмотреться на тебя, вдоволь…» Смотрю, и не могу насмотреться, хотя и знаю каждую родинку, каждую черточку твоего лица наизусть. До щемящей боли в груди. Ты тоже вглядываешься в меня. Немного хмуришь брови, останавливая взгляд на моих губах, и я понимаю тебя. С одного лишь взгляда…
«Кто посмел?!» Виновато опускаю глаза. Как бы ни старался, замазать рассеченную губу, так и не получилось. Дэвид был в бешенстве, узнав, что я расторгаю с ним контракт. Тряс меня за плечи, видимо, полагая, что я не в себе, раз отказываюсь от того, что создавалось столько лет. От того, во что было вложено колоссальное количество денег и сил. А мне плевать… Мы вложили в эту группу гораздо больше, чем кто бы то ни было: половину детства, друзей, юность, родных, душу, в конце концов!… А сейчас, от всего этого остались лишь руины. Остались лишь обломки, которые не склеить больше вместе. Он ударил меня по лицу наотмашь, обозвав неблагодарной шлюхой, а я, стерев кровь тыльной стороной ладони, усмехнулся и ушел от него. Навсегда. Этот человек перестал существовать ещё тогда, два года назад, когда внеся залог только за меня, оказал содействие в твоём аресте. Йост выбрал из двух зол меньшую, как сам потом мне признался. Раз уж группу нельзя было спасти целиком из-за скандала, вызванного взятием под стражу, так может, если останется часть её, ещё может что-то получиться. Не получилось, Дэйви… Твоя «неблагодарная шлюха» больше не будет плясать под твою дудку, сломалась кукла, уже не починить.
После ареста и предъявленного обвинения, от нас отвернулись все. Все до единого, кто был рядом или же далеко, те кто любил нас, кто боготворил… Все. И всё сломалось тогда в одночасье, пресса и поныне, обмусоливает наш крах, добавляя все больше «подробностей» и смакуя это, словно самое изысканное… Нашей группы больше нет. И возродиться, подняться на ноги, она уже НИКОГДА больше не сможет.
Я не могу тебе в этом сейчас признаться. Я должен быть сильным, и этой силой поддержать тебя, хоть немного. Тебе это сейчас необходимо. Поднимаю взгляд и едва улыбаюсь уголками губ.
«Не бери в голову. Это всего лишь пустяки» Теперь, настает моя очередь хмурится. Чего-то не хватает в тебе, и в глаза бросается отсутствие колечка в губе, которое давно стало частью тебя. К горлу понемногу, подкатывает болезненный ком, сдавливая. Оно не просто отсутствует. Оно было вырвано.
«Это тоже пустяки, родной… Это не главное…» невесело усмехаешься. «Я так скучал… Я просто подыхал без тебя в одиночестве…» И безумная нежность в усталых глазах, и на осунувшемся лице. Всепоглощающая, родимая ласка, настолько необходимая мне сейчас, что ещё немного, я не сдержусь, и разнесу здесь всё в пух и перья, чтобы только дотронуться до тебя! Нет, я не забыл ни одного твоего прикосновения. Но, мне так хочется, поскорее снова, оказаться в самых дорогих и любящих объятиях! Всё это время, я хранил самое сокровенное внутри себя. Внутри и настолько глубоко, чтобы больше ни единой души не могло взглянуть на это сокровище. А уж тем более, дотронуться, вырвать и растоптать…
«Я тоже скучал, безумно…» сжав кулаки от безысходности, чувствую, как ногти уходят под кожу ладоней. Но не одна мышца лица, просто не имеет права выказать саднящее ощущение.
«И я…»
Тишина. Зная, что осталось всего несколько минут нашей встречи, мы просто смотрим, друг на друга, впитывая и изучая, словно видимся впервые в жизни. Ты украдкой улыбаешься, склонив голову на бок, я, прикусив нижнюю губу до крови, из последних сил сдерживаю подступившую истерику…
- Гер Каулитц, свидание окончено. Пожалуйста, покиньте комнату, - сказано тихо и спокойно, а прозвучало, словно гром среди ясного неба! Два года разлуки, и такие жалкие минуты, чтобы увидеть Тебя… Что прочитать по твоим глазам «люблю», и ответить так же безмолвно «навеки»… Зажимаю рот рукой - не могу больше подавлять истерику, и пытаюсь не разрыдаться хотя бы пока ты меня видишь, а ноги будто ватные, приросли к полу. Меня выводили под руки два охранника, и в тот момент, когда вернулся домой, я уже точно знал, как мы поступим, когда Ты будешь рядом.

* * *

Ты освободился в начале зимы. Мы тогда не расставались ни на секунду, как прежде. Как практически всегда, за исключением тех двух с половиной лет. Я тогда земли под ногами не чувствовал! Ведь ты наконец-то был со мной, Том… Мой Том.
Ты принял мою затею легко, как если бы сам предложил это. Да и разве могло быть по-другому?.. Разве нас бы простили когда-нибудь?.. Или же, мы смогли отказаться друг от друга?.. Для Них наша любовь низкая и пошлая, оскверненная и мерзкая. Но, неужели, мои чувства и помыслы к тебе, могут быть мерзкими?.. Нет...
Когда полицейские начали выламывать дверь номера, мы опадали огнем страсти в объятиях друг друга, на смятых, белоснежных простынях. В последние минуты, мы не могли оторвать взгляда друг от друга. И только одно, читалось в родных глазах, щемя нежностью и непомерной болью: «Люблю. Навеки»…
Всего за минуту до того, как дверь под напором стражей порядка, пала, разлетаясь в клочья, в номере раздался оглушительный выстрел, который, пройдя насквозь, лишил тебя жизни. Спустя доли секунды, раздался выстрел второй, НАВСЕГДА отделяя НАС от непонимания, и соединяя единое целое, сызнова и навеки веков.