Гордыка

Мысли в пути иногда бывают просто ужасны. Может быть я просто устал куда-то идти, или кто-то, живущий внутри меня, просит о покое и степенении. Один поезд, одно место, две ситуации и вновь сны о смерти.  Долгие вечерние гонки по поводу как это будет... То холодно, то снова жарко, то внезапно поезд прыгает по горам неровно уложенных рельсов, то просто останавливается и наступает тишина...и мысли. Разные, память вновь бесснуется, вытаскивает из укромных уголков осколки прошлого и больно царапает ими и от нее не скрыться, но вмиг пропадает все. Становится тихо... И только понимание «однажды не станет и тебя»...я практически ощущаю вкус её, словно пряность, но не языком или губами, а всем собой, словно я и есть один большой рецептор вкуса, словно я один крохотный отросток на огромном языке мира, коим он вкушает то, что есть жизнь, мир вкушает мир вокруг себя. Я вспоминаю людей и кожей своей ощущаю их боль и знаю, что часть той боли — я, мои поступки.
Утром все становится хуже. Я просыпаюсь в месте, где не хотел бы проснуться однажды старым, в купе поезда с коротким перегоном. Что-то внутри скулит, словно пытается сказать что-то и то, что это все слева говорит мне о чувственной стороне разговора, который, как не откладывай, прийдется принять. Я умываюсь и вижу паутинку морщин вокруг глаз, синяки под глазами...ужасно. Успокайваю себя, что так было не всегда и так не всегда будет. Пройдет время, еще совсем немного времени и я стану прежним. Так уж устроенио, что некоторые испытания нужно пройти до конца, по пути от начала к концу нет сходов, как в длинной изогнутой змеей  трубе, в начале света и не видать вовсе спереди, но идешь... Потом свет пропадает и за спиной, но вперед.... И блекнет смысл «вперед», но идти...ползти... И вот — забрезжил свет, как если бы сумерки сгустились сперва, стали ночью и потом стали светлеть, словно в черный кофе льется из кувшина молоко. И ты видишь точку света, которая надвигается, наползает на тебя и понимаешь, что тот кто-то, инстинктивно понимая отмерил словами своими срок сей, а так оно и вышло. Три года... Время тянется медленней, как мед густой. Но чуть-чуть. Совсем немного осталось. Терпи, ведь нет другого выбора в этом. Выстоять, упасть, но выползти, захлебываясь в грязи и слизи своего настоящего, чтобы иметь хоть шанс снова стать на ноги и стряхув, ороговевшую корку прошлого стать собой настоящим в настоящем, щурсяь от яркого дневного света... Шурсяь и улыбаясь вместо звериного оскала и зудящих по кожей когтей.
Солнце уже припекает. Плюс пять. Пять с плюсом!
Вспоминаю школу. Что было у меня? Немного времени, рюкзак с тетрадками, мешок со сменкой и синий костюмчик с красным галстуком, неумело завязанного двумя узлами и пастой на щеке. А вечером, когда темнело, вывернув пиджак блестящей подкладкой наружу носиться по корридорам пустого замка знаний, тени от окон которого рождали чувство средневековья и странной взрослости, словно стать старше уже нельзя и все вперед будет лишь иллюзией, движением назад. Абсурд.
Потом весь остаток дня в голове роились мысли из странных фильмов для взрослых, но уж больно актриса знакома... Тот же горделивый упругий животик, с крохотным пупком и нежным пушком ниже... Тот же спокойный мягкий голос откуда-то сверху «делай что хочешь» и полузакрытые глаза на фоне спелой груди...взгляд снизу. Мягкое бесшовное белье, умоляющее только обо дном — стянуть сильно и нежно вниз и скомкав в ладони припасть губами к цветку из чистого вожделения. Грустный голос. Приглушенные стоны... Все меняется. Все переменилось и против этого уже нет лекарства. Когда говорит этот голос внутри все становится тихим и бессмысленным, все, кроме происходящего в моей голове сейчас.
Вивальди. Весна! Да здравствует весна!! Все заждались и не важно что будет потом, но сейчас она уже без стука проскользнула в приоткрытую дверь и танцует, кружится по открытым просторам, разнося кому радость, кому простуду, но желанна всеми под Божественные звуки скрипки. Цветы рождаясь должны слышать именно эти звуки...
А потом путь по дороге далекой в лоно самой природной доброты и согласия. Прозрение слепости и понимание своей малости, крохости своей и пропащести. Комок в горле растворился и зла нет, как никогда не подойдет оно больше, ведь в сердце и  душе нет места этому яду. Больше никого, но это только сейчас и, как много бы отдал, чтобы это мирное сейчас продлить на немного, на малую вечность и не вспоминать куда он спрятан этот кровавый топор войны и ненависти. Все ради вечности этого. Все, чтобы не было страха, как нет его больше внутри меня. Все ради святого опустошения и начала нового пути с не проткнутым сердцем и зажившими шрамами под плотной тканью свободной рубахи.
А что д меня, так это просто такой период в жизни и слава Богу, что он наступил. Это период великого Вивальди, свершений и открытий, как глаз, так чего-то нового. Понимание какое бы горькое оно ни было всегда будет рядом и никуда не уйдет, покуда ты не соберешь все силы в себе и не встретишь его с открытыми очами и пусть сердце твое насмерть перепугано — пройдет. Пройдет и оставит с тобой все то, что важно, все то, что останется с тобой до границы за которую есть только путь туда, но никогда обратно.
Я раньше думал что не важно кто будет рядом в этот момент, но это не так. Я ошибался. Это слишком важно и серьезно. Сгинуть одному, защищая свою неправую точку видния или принять этот бой с тем, в ком не можешь быть уверен. В этом лишь выбор.
Мы говорили с моим другом о том, как он готов к этому и что он скажет в тот миг, когда его душа будет лежать на весах. Что он скажет и что он положит на весы добра, чтобы перевесить все то неловкое зло, стыливые ошибки, чтобы уравновесить и перетянуть чашу сию в сторону еще одной жизни. Простой ответ. Простой и самонадеянный. «За меня уже все сказано!» Как мироточно это изречение и как надменно тем, что не оставляет менее праведным сохранить хоть крохотную надежду хотя бы качнуть свои весы. Слепая Фемида святая правосудийность. Одинокие еретики со своей неотесанной верой часто горели на кострах организованных конфессий. Не лейте вы масло в огонь этого костра ибо на нем может оказаться каждый.
Мир ко всем так труден. Мир к назойливости тягостен неизбежностью терять покой в рассуждениях и отсутствием одинокого созерцания времени. Мир мелочности странен своим превозвышением достойных и утопанием слабых в болоте повседневности.
Лишь музыка всегда выручает. В ней есть функция тянуть наверх и очищать души. Мне так грустно от того, что забросил ее, но знаю, что вернусь, как успокоится сердце мое. Осядут мутные воды и прибой моих берегов зашепчет, как раньше. Мысли переплелись клубком и их не прервать, чтобы была возможность поставить точку и обрезать слишком больно. Чую, что сегодня я вытащил на свет почти все, о чем мог только подумать сегодня и несколько дней до того.
Мир неплотен. Прозрачен и весь испещерен норами и хитрыми ходами. Залезая в одну из них никогда не знаешь где выберешься в следующий свой миг. И время такое же, разве что более мифично. Нет способа застолбить навечно событие, чтобы понимать всегда существование какой бы то ни было определенности. Ты ставишь флажок в одном месте, только моргнешь и его уже нет на том самом месте. Он правее или за твоей спиной. Это как съемки идущего человека камерой привязанной к стойке на веревке. Ракурс постоянно меняется и все вокруг танцует и кружится. Голоса звучат словно в глубоком колодце, а значит вот вот прийдет сон, ты засыпаешь. Денни все понимал, когда пел об этом и каждый раз я готов биться об заклад, что пел он именно для меня и еще кого-то на другой стороне. Роботизированные голос.
Прыжок с парашютом открывает вид на дно океана, на котором мы и живем. Самое дно. Илл. И-и-ллай! Донный осадок. Всем нам с нашим оседлым образом существоания нехватает хорощего шторма и наверное он будет. Он все поставит вверх дном и мы окажемся на поверхности, а позже испаримся с поверхности безкрайнего простора неба и став космическими облаками уплывем в другую галактику, искать новые воплощения для себя. Родные души. Все до единой. Все до последнего атома из двадцати одно граммового эфирного лоскутка тумана.
Дождь. Скоро он появится. Пройдется по заброшенным с осени улицам. Будет шелестеть сперва по голым веткам и потом по юным, нежно зеленым лепесткам деревьев, будет стучать по жестянному подоконнику, оставлять на оконных стеклах свои замысловатые узоры. А я буду смотреть на бегущие капельки, как они сползают сверху вниз, стекаются и разделяются вновь, пока не достигнут нижнего края рамы, чтобы стать одним потоком и упасть на следующее окно и так до самой земли, где соединятся с теплой додой в лужах...в одну из которых ступит босая нога, поеживаясь от неожиданной прохлады.
Бегите. Бегите от всего, что грозит вам изменой самим себе. Бегите пока не поздно. Нет и не будет другого времени для настоящих чувств, на настоящих улыбок и горших слез. Только сейчас. Счастливый билет вовсе не гарантирует счастья, но он дает смелость оживить и обессмертить надежду, что все утонет в счастье, а не в крови ненависти. Без этой надежды и жить то не стоит.
Химия чувств — продолима. Дух всегда будет сильнее тленности плоти. Для него нет времени в часах, но есть в слове «вечность». Человечность главная лобовая вечность. Безысходность с ней этим похожи. Это немногие из настоящих «точек» в нашем мире. Ставтье их поменьше  Оставляйте место для маневра и дистанцию, чтобы остановится затухающей инерцией ради возможности оглядется и понять  наконец кто ты, откуда ты, для кого и любви. Только для нее, остальное всегда стирается.