РОЗА

                Алексей

Сдавленная душными шторами комната недовольно хлопнула дверью. Ботинки сразу же бросились в угол. Пружины кровати попытались было ускользнуть, но, растянувшись почти до пола, смирились. Сначала, всё заглушали  громко гудящие ноги, но вскоре привлёк внимание запах нежный, настолько непривычный, что расслабленное сознание долго не хотело воспринимать его, как реальнось. Этот сладкий и грустный аромат источала одинокая роза, уже третьи сутки заточённая в бутылку из-под «Пепси». Радуясь возможности, роза
ещё держалась. Скоро, даже закатный свет, каким то обманным путём, проникающий в комнату, стал похож на розовое масло.
      Приближалась ночь. Роза чувствовала, что эта ночь – последняя, и
теперь её запах нёс радость и грусть одновременно. Радость – оттого, что она не напрасно так долго берегла себя, а горечь – от предчувствия, что её тонкий аромат будет безжалостно сметён первым же сквозняком, как только она умрёт. За окном постепенно темнело и дальние углы комнаты исчезли во мраке. Но роза  притягивала к себе остатки света и стояла, словно, артист в лучах софитов. Прошедший день сотворил
настоящее чудо – теперь это был не робко сжавшийся бутон на трогательно-колючем стебле, а гордый ярко-алый цветок. И хлам, что окружал бутылку, лишь подчёркивал его нездешнюю красоту. Стало совсем темно. Теперь роза оставалась единственным источником света
в комнате. И она смело вглядывалась в обступившую её ночь, отвоёвывая
 у тьмы оазис светлого тепла. Неожиданно, запах стал доноситься волнами. И в промежутке между гребнями невыразимой сладости, всё явственнее ощущалось отчаяние. Вдруг, роза встрепенулась вся, словно птица, готовая упорхнуть в небо. На мгновение она вспыхнула ярче, но   её свет уже ничего не осветил. И тотчас же, лепестки стали остывать-
один за другим, оставаясь тёмной массой  на фоне ещё тлеющих собратьев. А когда погас последний лист, стало заметно, что  столь невзрачный стебель тоже светится – светится особым зеленоватым свечением, на котором выделялись более голубые прожилки. Вот и стебель залила, нахлынувшая ночь…Остался лишь запах, но теперь, он был лишним, словно, улыбка на лице покойника.

1990 г.