На кабаньей тропе

                НА КАБАНЬЕЙ ТРОПЕ.

Горы Тянь – Шаня длиной цепью хребтов встали между Казахстаном и Киргизией, уходя в глубь Китая отрогами Заилийского Алатау. Среди этих прекрасных, величественных гор и прошло моё детство. Проживая с рождения на горной пасеке , чувствовал себя «Маугли», а позже подрастая, может быть, представлял себя следопытом знаменитого Фенимора Купера, когда проводил летние каникулы в тени еловых  лесов полных таинственности. 
Какие только картины не рисовало моё детское воображение, когда я крался у огромных бледно – зелёных листьев заячьей капусты. Я крался за косулей, прячущей своего косулёнка  в зарослях полутора метрового папоротника, что бы просто понаблюдать за этим семейством… А места там благодатные – ни комаров, ни мошек, ни слепней, - как везде в высокогорье. Меня влекли тугаи – заросли шиповника и барбариса, ягоды которого свисали сине – фиолетовыми гроздями. Там среди колючих ветвей, обитали райские птицы – длиннохвостые фазаны, по красоте уступающие только павлинам. Я любил бродить по горным тропам , петляющим меж деревьев боярышника и дикого абрикоса – урюка, где часто мои тропы пересекались с тропами диких кабанов, а порой, медведя. зашедшего через перевал из заповедника, что бы полакомится изобилием поспевающих яблок. От пасеки по горному хребту было рукой подать до вечно белых снежных пиков. Всего то несколько часов пути, и можно было в разгар лета за полосой альпийских лугов, потрогать снег руками. И там, где с круч причудливыми водопадами стекали ручьи. Образуя прозрачные, как слеза, горные речушки, я любил ловить юрких османов. Осман – настоящая горная рыба. Способная преодолевать даже водопады. Я поднимался к ледникам , будучи уже повзрослевшим, порой ради того, что бы полюбоваться грациозностью архара или просто, увидеть стоящего на скале в лучах заходящего солнца тау – тека (горного козла), который своим криком похожим на свист, заранее предупреждал всех о моём появлении. Теки – очень ловкие животные, уходя от преследования снежных барсов, они виртуозно карабкаются по отвесным скалам, совершая умопомрачительные прыжки. Иногда я случайно вспугивал каменного глухаря – улара или стайку кекликов – птиц очень похожих на рябчиков. Там в ясный день, всегда можно увидеть парящих высоко в небе беркутов, самых крупных орлов на планете.
Судьба сложилась так, что мне пришлось жить в дали от мест моего детства, ставшим теперь зарубежьем…. Спустя годы, наконец, появилась возможность побывать там, где я рос, изучая окружающий мир, где познал первую любовь и первое разочарование…. Вот я и вернулся, хотя не на долго – отпуск это только миг нашей жизни. Поздно вечером прибыл на кордон к старейшему моему другу – Василичу – егерю бывшего - госзаказника. Он немного старше меня, но крепкая мужская дружба связывала нас давно. Я работал на колхозной пасеке, он – егерем. Жили мы как добрые соседи в одном ущелье, в двух километрах друг от друга.
Встретил он меня хорошо. За долгим ночным разговором пили медоуху. Хороша медоушка у Василича сделанная по старинному рецепту, - по ногам бьёт, а голова ясная остаётся. Всю ночь шёл снег. Давно не было столь раннего снегопада. Ещё бабье лето не отгуляло, а тут такая аномалия! Но утром выведрило. Мы вышли на свежий воздух. Всё было заснежено. От яркого солнца слепило глаза. Вдруг откуда-то прилетели фазаны и расселись совсем рядом на ветвях боярышника, что густо рос на склоне горы. Воздух наполнился фазаньим цокотом – своеобразным звуком издаваемым этими птицами во время переклички. Как они были прекрасны в утреннем свете солнца – как сказочные
 жар – птицы! Для молодых  птенцов  почти уже не отличимых от взрослых птиц, снег был в диковинку, и они наиболее активно, перелетали с дерева на дерево, на пригнутые тяжестью снега – кусты,  в поисках сочных плодов барбариса и боярышника. Поднявшееся южное солнце, уже через несколько часов не оставило следа от выпавшего снега. Как напоминание о нём – от земли струились тонкие полоски пара. Я засобирался на охоту, мне хотелось поскорее вспомнить былое чувство азарта, побродить по знакомым тропкам. Уже на выходе, Василич мне преложил взять в компанию его пса, мающегося от безделья. Правда кобелёк был ещё молодым, «необкатанным», но я согласился его взять, но как потом выяснилось – зря. Но об этом, позже… Пёс оказался довольно резвым, гончей породы, но только глупым. И конечно же испортил всю охоту. Я даже не успевал подойти к тугаям где затаивались фазаньи выводки. Пёс оказывался там раньше меня, а мне только и оставалось издали наблюдать, как птицы свечкой взмывают вверх. Из всех птиц, лишь фазаны так своеобразно стартуют при взлёте. В густом кустарнике только крона имеет более тонкие ветви и небольшие просветы, через которые можно разглядеть  клочки неба, а по бакам сплошная стена из стволов и ветвей, да ещё с пяти сантиметровыми колючками. Крупной птице сквозь такие густые заросли протиснутся не возможно, тем более взмахнуть крыльями. Вот и нашли фазаны оптимальный вариант, взлетая вертикально вверх. Мне не хотелось возвращаться, не смотря на неудачу, ведь охота пуще неволи, а приятно. Побрёл я вверх по склону и наткнулся на свежие кабаньи следы. Совсем недавно прошёл здесь, судя по  разнокалиберным следам, кабаний выводок. Следы совсем свежие – земля вокруг копытцев ещё не обветрила. Пошёл по следу перезарядив двустволку, заменив дробь на картечь и пулю. Выше в горах нет ни яблонь, ни боярышника, нет и фазанов. Только заросли шиповника, да черёмухи. По северам осины растут, а далее – еловые леса из Тянь – Шанской ели. Из живности если повезёт встречаются тетерева, косули, реже - марал. Чаще всего попадаются кабаны: и у снегов, и в низовьях. Они всюду, как стихийное бедствие для жителей горных селений, того и гляди, без картошки оставят. Из опыта знаю, если ориентироваться во времени, кабаны где то недалеко на днёвку должны устроится. С моим гончим спутником, мне вряд ли удастся подойти к ним на выстрел. Но я упорно шёл по следу. Мой четвероногий попутчик по началу остерегался, чуя до селе не знакомый запах, но потом осмелел: то убежит вперёд, то вернётся, посмотрит преданными глазами, вильнёт хвостом ожидая похвалы, и вновь убегает. Особенностью этого пса была его молчаливость – лишний раз не тявкнет. Напоролся он в своём неистовом беге прямо на кабаний лагерь, но даже визгом меня не предупредил. Кабаны в это время отдыхали и никак не ожидали встречи с собакой. А тут пес – откуда ни возьмись – нарисовался! Кабанята за лето подросли, но по старой привычки спрятались за мать. Секачу это всё не понравилось: щетина на загривке встала дыбом, пена из пасти пошла от злости, пятак на длинной морде покраснел, а до этого бледно – синим был. Глаза у зверюги кровью налились, а клыки по обеим сторонам  пасти – как бивни у слона. В ярости он этим «бивнем» рубанул по молодой осинке, так и рассёк её по середине, не даром секачом называется! Пёс не долго думая развернулся и со всех ног – от чего секач ещё больше озверел, совсем лютым стал, за ним следом устремился. Я даже ничего сообразить не успел, когда  пес с разгону у меня между ног проскочил и за мной спрятался. Слишком поздно, понял я, в чём дело. Знаете скрывать не стану по стрельбе на вскидку не было мне равных среди местных охотников. А кабан не ожидавший встретить ещё и человека, тормознул так, что на свой зад присел оставляя глубокий тормозной путь в рыхлом чернозёме, остановившись не далее, как в метре от меня. А осмелевший пёс, уверившийся в сваей полной безнаказанности за моей широкой спиной, выскочил из под моих ног и на кабана – гав! – голос оказывается прорезался. Тявкнул,  и опять за мной спрятался. Кабан не стерпел такой наглости, ринулся на меня в атаку. Вижу его рыло, брызжущее слюной и загнутые серпом клыки, торчащие сантиметров на десять в разные стороны… Только увернулся от клыка, как рыло пятаком по бедру звездануло, так, что я отлетел метров на пять, уже пребывая в свободном полёте стрельнув дуплетом куда попало. Первое, что я увидел через пороховую дымку, после искр в глазах  и  звёздочек в голове, это удаляющегося секача, и лающею ему в след собаку. В дом лесника я возвращался медленно, волоча ногу. Обширный ушиб сказали бы медики, потом красовался синяком по всему моему бедру. Пёс устало плёлся сзади. Разорванные брюки, обслюнявленные кабаном, подсыхали, грубея вызывали дискомфорт. На пороге нас встретил Василич, догадавшись по моему жалкому виду, что моё путешествие не обошлось без приключений. Отпуск был загублен – нога болела больше недели. Всё это время Василич «лечил» меня медоушкой…
P. S. А пёс стал хорошей охотничьей собакой, Василич в письмах рассказывал много разных  охотничьих приключений  связанных с этим псом, , но это совсем другие истории.            

                Ударцев В. В.