Петро Ивана Юрового. Хроника жизни в Широком Луге

Вдруг в нашу хату приходит милиционер: весь в форме, с фуражкой на голове, неулыбчивый, в общем, при исполнении. Стража порядка «навёл» на нас голова сельсовета. Он, страж, ищет Петра Мидянку, с братом которого случилось несчастье. Петро Милянка, про которого ответственные лица думают, что он тот самый, наличие такого родственника отрицает. Милиционер настаивает: имя и фамилия совпадают, предлагает хорошо подумать и вспомнить. Не вспоминается. Петро в свою очередь, отправляет милицию к соседу ниже. Он тоже Петро Мидянка, но только по паспорту, официально. В селе нашего соседа называют Петро Ивана Юрова, причём все три слова произносятся слитно  и чуть ли не скороговоркой. Вот попробуйте сказать: сами не поймёте что вышло. Сельчане понимают сразу, я - нет. Более того, непомерно удивлена. Что? Что? Петро, расшифровывает «мой» Мидянка занятную цепочку, - имя соседа, Иван – его отец, Юрий – естественно, дед. Я удовлетворена ответом, киваю головой и успокаиваюсь, но неожиданно текст продолжается. Петро Ивана Юрова Олексикового, уточняет Мидянка. «А это кто?», - спрашиваю я окончательно сбитая с толку. Оказывается, прапрадед. Вот это генеалогическое древо! Моё собственное, по известным и не зависящим от нас причинам, замыкается на прадеде. Дальше - никто ничего не знает, и спросить уже не у кого. Разве что искать в архивах на востоке Украины. А тут не в памяти, а ежедневно на языке.
Но не всегда так сложно. Есть и сокращенные варианты. Например, баба Фиця Томашова. Просто, но только на первый взгляд. Фиця –  Агафья, Гафия, а если подробно, то, говорит Мидянка, Фиця Томаша Федора Винтонюкового.  О господи, опять тоже самое. Лучше бы он закатил семейный скандал.
Фиця – моя мечта. День, когда я её увидела, запомнился сладким замиранием сердца. Мой персонаж! Колоритна, уродлива, органична и естественна, как сама природа.
Баба Фиця Томашова магнитом тянет к себе не столько именем, сколько своим видом и образом жизни. Планирую сходить в гости, «пощупать» натуру и  написать. Времени у меня мало: 83-летняя Фиця вот-вот отправится в горы. В долину она спускается на зимовку, ведёт за собой весь скот: коров, свиней, коз, стрижку, то есть, овец. Народ интуитивно знает, дополнений её имя не требует, потому что и так всё ясно: глыба, монолит.
Наша соседка, баба Анночка Цылькова называется ещё Анночка Цылька Ивана Дячишина. Цыль – отец, это понятно, Иван – дед, а вот Дячишина, тут генеалогическая мужская логика сдаётся и перетекает в женскую. Дячишина -  прабабка бабы Анночки Цыльковой.
На днях знакомлюсь с хозяйкой магазина стройматериалов.  И тут меня осеняет догадка: спрашиваю не Палажинчиха ли она? Точно, Палаженчиха. Это же надо так обозвать, обижаюсь я за неё. Палаженчиха слово большое, объёмное, буквы в нём неуживчивые, оно, слово, не держится кучи, растекается, как тесто. Поэтому Палаженчиха, представлялась мне толстой, обрюзгшей и почему-то всегда выпившей женщиной. Передо мной – стройная красавица в шубке из мерлушки и сапогах на каблучке. Пелагея – свекровь, мать мужа, которого в селе называют Цыль Палажин. От неё и пошло, зацепилось и осталось в семье общее на всех прозвище.
 Бабе Дзвинячке тоже не повезло. И хотя «Дзвинячка» произносить хорошо и весело, в прозвище её живёт фамилия погибшего зятя.
Но вернёмся к Мидянкам. В селе их много. Только на одном клочке земли - целых два.  Прямо замучили тавтологией. Из фамилий доминируют ещё Дудлы и Греси.  Кажется, что остальные, существуют только для того, чтобы своими не укладывающимися в контекст  Широкого Луга фамилиями, подчеркнуть общую сплочённость большинства.
Собственно, различить Мидянок, когда их пруд пруди почти невозможно. Если Мидянка, то сразу возникает вопрос: какой из них, чей и откуда? С Липовец, Фонтеняса или Поковбов. Это не шифр, это - название приселков. Особенно люблю – Фонтеняс. Оно ассоциируются у меня с Фантомас. Уверена, что есть более пристойные версии.
Это там, на материке, он, Мидянка, - поэт, единственный и пока неповторимый, тут  - для удобства вычленения из массы - Петро Попиканин, по маме, которая носила фамилию Попик. Есть варианты по отцу: Петро Миколая Лукового. «Луковый» - не от лука, а от луків, простите, по-русски – луг. Наверное, жил где-то в лугах, вот и зацепилось. Среди всех сельских Мидянок авторитет у Петра невысокий. Хижи мурованой нет, хозяйства тоже, значит, бедный, ущербный, ковдош. Поэзия – субстанция непонятная, эфемерная и несколько подозрительная,  вот если денег даёт, тогда совсем другое дело. Сельчане, как все нормальные люди, полагают, что писатель за свой труд получает гонорар. С другой стороны, если получает, то куда его девает? Не видно. У всех видно, потому что и дом, и хлев и забор, а у него – ничего такого. Что-то тут не так. Поэтому не один человек в Луге не может высказаться однозначно о знаменитом односельчанине.
Наш сосед рассказывал мне, как «на чехах» он читал в газетах о своём земляке и был горд и счастлив, потому что  почувствовал  близость родины.
 На рождество приходила колядовать церковная двадцатка, взрослые мужчины заполнили плотью небольшую кухоньку, растревожили сладко спящих котов. Двое – кремезные братья, водители местного автобуса задержались и ушли последними. На днях они прочитали статью в Тячевской районке и высказали общую признательность за то, что на их улице живёт знаменитый поэт. Спасибо Тячевской газете.