Последнее утро-6

Миловидов   нашел  Настю  во  время  своего  отпуска  и  сманил  в  экспедицию; раньше  она  никуда  не  выезжала  из  своего  городка.
               Издали  Настин  голос  спросил: «уходите, Мыкола  Иваныч?»
Голос  Миловидова  ответил: «я  вам, Настя, к  ужину  медведя  притащу, готовьтесь!»
«Якого  ведмедя?»
«А  вашего  знакомого, что  вас  иногда  навещает.»«Та…Вин  дюже  велыкий, вы  злякаетесь.»
«Не  злякаюсь. Я  сам  великий.»  С  Настей  Миловидов  часто  говорит  в  таком  дурашливом  тоне. «Вин  вже  старый, сывый, а  шуткуеть, як парубок» - с  одобрением  говорит  о  нем  Настя. «Шуткуеть»  он, положим, только  с  поварихой. Ольга  знает, что  он  к  ней  не  совсем  равнодушен. У  него -  большие  внуки, сын – кандидат  наук, у  Насти – муж, трое  детей  и  внучка, хотя  и  трудно   в  это  поверить, глядя  на  ее  моложавое  лицо  и  крепкую, подвижную  фигуру. И  хотя  шуткование  у  них  взаимное, оно, по-видимому, не  поведет  ни  к  чему  серьезному.
Справа, со  стороны  своей  «мастерской»  появился  Бычков  и  под  самым  окном  крикнул: «Настя, начальник  к  обеду  придет?»
- «Ни, к  ужину. Ведмедя  пийшов  ловыть!» - Настя  закатилась  смехом. Этот  смех, адресован, конечно, не  Бычкову, а  Миловидову, хотя  он  его  уже  не  может  слышать. И  почти  без  всякого  перехода  она  вдруг  закричала  сердито: «хэй, Бычков,  де  вода, я  тебе  пытаю? Довго  будешь  мене  без   воды  держаты? Люди  добры, подывитесь, живемо  у  воды, а  як  у  той  пустыне! Шо  я  тебе  без  воды  сготовлю? Будешь  с  поганой  миски  снидаты, як  той  собака! От  людына, вражий  подарунок…»
            Лицом  Настя  немного  похожа  на  Лильку, да  и  в  характере  у  них  есть  общее; наверное, поэтому  Ольга  ее  так  любит.
            Ольгину  старшую  сестру  легко  было  принять  за  младшую. Она  была  маленьким, хорошеньким, веселым  созданием, а   если  случались  у  нее  неприятности, то  на  крупные  она  реагировала  обильными  слезами, а  мелких  просто  не  замечала. Вот  только  оценка  неприятностей  была  у  нее  своеобразной: дырка  на  новом  чулке  считалась  несчастьем  и  бурно  оплакивалась, а  нагоняй, полученный  Лилькой  от  директрисы  школы, где  она  учила  малышей, был  не  стоящим  внимания  случаем. По  своим  способностям  и  наклонностям  Лилька  была  несостоявшимся  литератором. Последний  не  состоялся  в  ней  скорее  всего  потому, что пишут  сидя, а  сидеть  Лилька  не  умела, она  и  ходила  редко, а  больше  бегала. И  потому  она  ограничивалась  устным  творчеством, чаще  всего  в  юмористическом  жанре.
               В  семье  Вышнеградских  никто  не  был  обделен  чувством  юмора, но  Лилька  была  клокочущим  фонтаном  остроумия. Каких  только  шуток, розыгрышей  и  мистификаций  она  не  придумывала! Но  шутки  ее  были  добрые, и  сама  она  была  добрая  и  отзывчивая  на  редкость. Она  не  могла  не  поговорить  с  одиноким, не  утешить  обиженного, не  составить  компанию  плачущему…Лилька, где  ты? Отзовись!…
              Одна  ее  черта  казалась  нам  с  Ольгой  почти  пороком – Лилька  была  кокетка. У  нее  постоянно  были  какие-то  знакомства  и  свидания, на  которые  она  или  вообще  не  являлась, или, явившись, называла  себя  не  своим  именем, или  вместо  своего  номера  телефона  давала  номер  родильного  дома…Об  этих  проделках  она  взахлеб  рассказывала  нам, младшим. Мы  к  ней  относились  любовно – нельзя  было  не  любить  Лильку – и  критично: что  с  нее  возьмешь? Как  старшие  к  младшей.
…Сильная  боль  заставила  Ольгу  отложить  письмо. Она  прилегла  на ящиках  и  закрыла  глаза. Гонять  машину  пустым  рейсом  ей  очень  не  хотелось, тем  более, что  завтра-послезавтра, когда  Вася  вернется, Миловидову  все  равно  нужно  будет  в  район, и  тогда  можно  будет  к  нему  присоединиться. Решила  еще  подождать.
            Чтобы  отвлечься  от  боли, стала  думать  о  Натке, представлять, что  она  купит, когда  прийдут  деньги. Она  уже  приобрела  десять  простыней  и  какую-то  посуду, а  теперь, наверное, доберется  и  до  мебели: в  прошлом  письме  дочь  угрожала, что  приведет, наконец, дом  в  порядок. Четырнадцатилетняя  Натка – по  существу, единственный  хозяйственный  человек  в  семье. Деньги  он  тратит  осторожно, как  старушка. Голубоглазая  молчаливая  Натка  пошла  в  родичей  своего  отца: их  хозяйственность  частенько  носила  неприятный  характер  основного  жизненного  интереса.
              А  у  Вышнеградских  было  какое-то  злокачественное  неумение  жить. Трудно  было  понять, куда  у  них  деваются  деньги. Иногда  Ольга  отдавала  мне  стипендию  или  зарплату  на   сохранение  и  твердо  приказывала  не  давать  ей  ни  копейки, как  бы  она  не  просила  потому, что  необходимо  купить  обувь – обувь  горела  на  всех  Вышнеградских  из-за  их  чрезмерной  подвижности. Но  уже  через  два  дня  она  объявляла, что  все  изменилось, и  ей  теперь  гораздо  нужнее  купить  какую-нибудь  редкую  книгу  или  еще  что-нибудь  в  этом  роде. Я  не  давала  денег, она  злилась, даже  ругалась. Я  все  равно  не  давала. Она  брала  в  долг и  покупала  проклятую  книгу.
             Деньги  у  Вышнеградских  уходили  на  книги, на  «периодику» (хотя  журналы  можно  было  брать  в  библиотеке  литинститута), на  репродукции, краски, карандаши  в  наборах  и  тому  подобные  ценности. Елена  Вячеславовна  выписывала  все  новые  издания, а  стены  их  большой комнаты  и  так  были  сплошь  уставлены  и  увешаны  стеллажами  с  книгами. К  печатному  слову  в  этом  доме  относились  как  к  святыне. Перегнуть  том  или  загнуть  страницу – такого  кощунства  не  прощали  и  самому  дорогому  другу. Но  даже  малознакомый  человек  мог  получить  здесь  все, что  просил. «Не  поделиться  книгой – все  равно, что  не  поделиться  хлебом.» - Кажется, этот  афоризм  был  изобретен  самой  Еленой  Вячеславовной.
            А  одежды  у  Вышнеградских  было  негусто : одно-два  платья у  каждой. Покупка  пальто  вызывала  всегда  особенные  затруднения. Ольга  бегала  по  морозу  в  демисезонном  пальто  и  раз  добегалась  до  воспаления  легких.
            После  окончания  школы  она  работала  коллектором  и  осенью  привезла  из  экспедиции  сумму, которой  на  пальто  должно  было  хватить. Я  поняла, что  обязана  немедленно  организовать  это  событие, иначе  деньги  испарятся. Но  когда  я  пришла  к  Ольге, как  мы  накануне  условились, она  встретила  меня  непонятной  ухмылкой  и  объявила, что  все  уже  в  порядке, ехать  никуда  не  надо. Я  прошла  в  комнату. На  диване  сидела  Лилька  в  бумажных  папильотках  и  подбирала  на  баяне  «танго  роз». Увидев  меня, она  почему-то  расхохоталась: «Оля, держись! Сейчас тебе  пропишут  порцию  житейской  мудрости!»
«Где  пальто?» - Спросила  я, не  в  силах  оторвать  взгляд  от  баяна, которого  здесь  раньше  никогда  не  было. Ольга  молча  указала  на  баян, на  ее  лице  было  невероятное  для  нее  робкое  выражение.
«С  ума  спятила? Купила  на  пальтовые  деньги?»
«Мне  необходим  баян.» - Честное  слово, в  эту  минуту  она  меня  боялась…Лилька  все  больше  веселилась. Я  рассвирепела: «ты  бы, старшая  сестрица, не  хихикала  как  дурочка! У  вас  в  семье  с  легкими  плохо, отец  уже  умер  от  туберкулеза, эта  балда  уже  болела…С  ума  вы  посходили, что  ли? За  каким  чертом  вы  купили  эту  гармошку?» ( Со  злости  я  произносила  «хармошку»).

Продолжение следует