В городе Лоде

Квартира-полуторка располагалась на "карке"*, и летучим тараканам не было нужды напрягаться и взлетать, трепеща прозрачными плащами крыльев. Они заходили пешком. Так же как , впрочем, и другая живность. Справедливости ради, надо отметить периодичность нашествий разного рода захватчиков. Был период рыжих крупных муравьев, период длинных, похожих на маленьких змеек, многоножек; период мелких злых мушек с удлиненными крылышками. Незабываемы времена нашей бескомпромиссной борьбы с мышами. То были первые дни совместной, еще хрупкой жизни с Лешей.

В ту ночь я проснулась, как от толчка, и явственно услышала длинное шуршанье на кухне.
"Воры!" - закричал в панике внутренний голос. Шорох прекратился, и снова послышался, с короткими остановками. "Тире, точка, точка, точка, тире", - переводила я звуки на язык Морзе, но вдруг догадалась: "Змееяаааa!!!!! ".
Леша проснулся. Откровенно говоря, рисковать собой ему вовсе не хотелось, но это были первые дни совместной жизни... Громко шаркая тапками, он медленно пошел на кухню, а я, как жена декабриста, следом.

Змеи не было видно, но кто из живущих в Израиле не слышал душераздирающих рассказов о двух, трех, четырех "пестрых лентах", найденных отважными змееловами в самых интимных местах дома!
-Тихо! - вдруг скомандовал Леша, наверное, услышав мое дыхание. Тут явственно раздалась цепочка звуков, больше всего похожих на быстрое цоканье игрушечных копытец. И я увидела ее, с храбростью отчаяния перебегавшую открытое пространство пола.
- Мышь!!!!! Ай, мышь! - истошный вопль принадлежал мне, как выяснилось впоследствии. Я стояла на стуле, поджимая то одну, то другую ногу, и орала:"Выгони ее! Поймай ее! Убей ее!",- позабыв об образе женственной и интеллигентной девушки, который усиленно культивировала для Леши. Мой мужчина зевнул, налил в чайник воды, и поставил греться чай.
-Почему ты ничего не делаешь?
-Что я должен делать?
-Поймай ее!!!
-А я тебе не кот!
Долгая пауза. Я собиралась заплакать.
И тогда раздался требовательный стук в дверь.
Леша насмешливо взглянул на меня и пошел открывать. Был час ночи. Вошли двое. Они не были одеты в форму, но слово: "миштара" читалось на их лицах.
-Ат Элена? Ат бaa итану. *
В их руках голубела бумажка с печатью в виде меноры.

У Леши был вид человека, случайно попавшего на сьемки полицейского триллера. Он, казалось, решал, участвовать или оставаться зрителем. Я ничего не понимала. Они нехотя показали удостоверения. Они были настолько вежливы и полны сочувствия, что чудилось, вот-вот передумают забирать меня.
Но не передумали.
Судебное постановление гласило: "Не фиг играть с нами в бирюльки ! Из-за твоей неявки мы откладывали заседания три раза - и хватит, милочка! Теперь, силой, данной нам государством Израиль, мы задерживаем тебя на сколько надо, для дачи свидетельских показаний." Боже мой! Какой суд, кого судят? Я еще раз прочла бумагу сверху донизу, хотя строчки прыгали и двоились. "Мединат Исраэль негед * Ицхак Азулай ". Парни из полиции были само терпение. Азулай! Ну конечно, это он, сосед сверху.

Ицик Азулай был тщедушным мужичонкой наркоманского вида. Он гордо называл себя маляром, но я никогда не видела его уходящим на работу. Его и детей содержала жена, многотерпеливая грузинская еврейка с лицом оскорбленной мадонны. С моим появлением в доме к немногочисленным интересам Ицика добавился еще один. Отрекомендовавшись представителем ваад байта*, он спросил меня, какие имеются пожелания в плане окружающей среды.
Я простодушно (о, невообразимая глупость свежей олимки!) ответила, что хотелось бы посадить живую изгородь напротив очень низкого окна спальни. Ицик отнесся к просьбе с пониманием и с той поры проводил много времени у этого самого окна, как бы копошась по делу. Но ничего посажено не было, напротив, хлипенькие ржавые трисы* очень скоро оказались сломаны. Хриплый голос соседа преследовал меня с утра, когда я, выходя на работу, встречала его у подьeзда, и до вечера, когда вернувшись домой, слышала его в опасной близости от окна. Однажды в пятницу я вошла в квартиру после того, как с тщанием новоявленного автолюбителя отмыла до блеска свою новую старенькую Фиесту. Бросила ключи на стол, позабыв запереть пладелет*. И вдруг почувствовала на шее звериную, давящую хватку.

Это был он, Азулай. Одной рукой он заламывал мне назад левую руку, другой - душил, и при этом тянул в глубину квартиры. Инстинкт самосохранения, уроки драк с мальчишками в школе, ну и конечно, совершивший разрушительную работу в организме соседа гашиш - помогли мне извернуться, ударить его ногой в пах и, после отчаянной борьбы, вытолкнуть из дома…
Назавтра, отдышавшись, я пошла к истинному ваад байту, Эли. Молоденький ясноглазый грузин был категоричен: подавай жалобу в полицию, иначе это животное решит, что ты просто ломалась.

После вызова куда следует сосед сверху притих и будто затаился. А я, получившая вожделенный покой, ринулась в радостный омут первых встреч с Лешей, и не обратила внимания на несколько раз приходившие вызовы в суд по делу Ицхака Азулая.

Вот она, расплата за легкомыслие. Мне не надели наручники, но пронизывающее до костей ощущение несвободы сковало не хуже кандалов.
-Ты ее хавер*? - Леша потрясенно кивнул.
-Можешь проводить, если хочешь.

И малая кавалькада из полицейской "Мазды" и старенькой "Фиесты" направилась в Абу-Кабир*. Во время процедуры фотографирования и снятия отпечатков пальцев был смешной момент, который запомнился Леше, но не мне. Его тоже позвали сняться анфас и в профиль, и его ломаный иврит никого бы не убедил, если бы не "наши" полицейские.

А потом за мной закрылась дверь... Я оказалась одна в камере с двухэтажными панцирными кроватями. Тюремщица сунула в руки подозрительного вида одеяло, но я, брезгуя, отбросила его подальше. Было холодно - стоял февраль, а зарешеченные окна не были застеклены. Очень скоро я позабыла о брезгливости и завернулась в одеяло, но это уже не помогло. Меня трясло от холода, зубы выбивали чечетку, и началось что-то вроде истерики. Я орала и колотила кулаками и ногами в железную дверь, требовала адвоката и доктора, хрипло ругалась по-русски и на иврите с употреблением непереводимых идиоматических оборотов. Ответа не было. Вот бы когда нареветься всласть! Но слезы не текли, и я выла, раскачиваясь на железной сетке кровати.

Вдруг дверь с гудением отворилась. Моложавая полненькая тюремщица в неряшливой форме поманила за собой.
-Я переведу тебя в общую камеру.
В общей камере было тепло. Даже некое подобие уюта - все-таки, там обитали четыре молодые женщины. Двое были девчонки с Украины, ожидавшие депортации, общительная ухоженная арабка, обвиняемая в махинациях с кредитными карточками, и маленькая филиппинка с непроницаемым лицом. Заключенные были заняты обычными утренними делами - одна мыла голову над раковиной, другая красилась, третья заправляла постель - и при этом непрерывно переговаривались. Я села на свободную кровать, нахохлившись, но вместе с холодом потихоньку отступало отчаянье. Красивая арабка вложила мне в руку зеленое яблоко.
-Тохли, тохли, ат цриха харбэ коах*!
И тогда пришли слезы.

В 11 часов нас вывели на воздух. Солнце вышло из-за туч, и обрывки неба сияли сквозь крупные ячеи железной сетки, натянутой над тюремным двором. Женщины разного возраста и внешности сидели на солнышке, ходили, разговаривали. Я услышала русскую речь и подошла к говорившей. Ей было лет 60, волосы ее былы седы и взлохмачены. Она обращалась непонятно к кому.
-Как можно было обвинить нас в убийстве нашей единственной дочки? Она была для нас светом в окошке. Доченька моя! Двадцать девять лет ей было. Уснула и не проснулась. А меня оболгали! Тридцать лет учителем работала. Как так можно?
Арабка из моей камеры совещалась по-арабски с худой стриженой девушкой в адидасовском спортивном костюме. Она подозвала меня.
- Ат олехет хайом абайта!*
- ?
- Кен, бе штайм!*
Откуда она знала? Кто такая эта, в адидасе?
-Меня оговорили...Как можно?...
Прогулка закончена.

А через три часа закончилось все. Те же самые симпатичные полицейские на уже знакомой "Мазде" доставили меня в суд Рамлы. Я увидела соседа сверху, непривычно аккуратно одетого и причесанного. Он нес сплошную чушь, обвинял меня в приставаниях к его детям, в проституции и работе на КГБ. Я дала свои свидетельские показания, и дверь свободы была отворена. Я ушла из суда, не дожидаясь конца и даже не интересуясь, какое наказание получил Азулай. Свое наказание я уже получила. И хватит!

Я бежала по длинному фойе к заветному выходу, ничего и никого не замечая, пока не наткнулась на какого-то мужчину, который вместо извинений схватил меня за рукав.
-Лена!
-Леша?
Он обнимал меня нежно, но как-то неловко. Похоже, нам что-то мешало. Это что-то топорщилось у Леши за пазухой. Жестом фокусника он развел полы куртки - и маленький рыжий котенок местной ушастой породы полез, царапаясь, мне на плечо.


* карка- первый этаж, на земле
* Ат Элена? Ат бaa итану. - Ты Елена? Ты идешь с нами
* Мединат Исраэль негед...- Государство Израиль против
* ваад байт - домовой комитет
* трисы - жалюзи
* пладелет- железная дверь
* хавер - друг, приятель
* Абу-Кабир - центральная тюрьма
* Тохли, тохли, ат цриха харбэ коах - Ешь, ешь, тебе понадобится много сил
* Ат олехет хайом абайта! - Ты сегодня идешь домой!
* Кен, бе штайм! - Да, в два!