Аврам и Илана

Аврам и Илана по моим, олимовским меркам, были несомненные богачи. Им принадлежал огромный пардес (цитрусовые плантации) в центре пасторального Беер-Якова. Но их большой старый дом на перекрестке главных дорог городка выглядел скромно и очевидно жаждал ремонта. Мебель и кухонная утварь были, похоже, из той же серии, что и мебель Бен-Гуриона на его ферме в Сде-Бокер. Все не новое, но по-старому качественное и пригодное для многолетнего пользования.

Авраму и Илане было под семьдесят, но они помогали мне, тридцатилетней. Каждое утро после развозки клемантин перекупщикам, Аврам приезжал ко мне и приносил ящик цитрусовых. Это были великолепные тонкокожие мандарины, которые почему-то здесь, в Израиле называются клемантинами, и невиданные мною до той поры красные грейпфруты, и блестящие оранжевые апельсины. Очень скоро , при всем моем еще совковом голоде на фрукты и несмотря на мою олимовскую, совковую же, жадность, образовался переизбыток, но отказаться было невозможно - в таких случаях Аврам меня не понимал. Всегда одинаково одетый в рабочие брюки и свободную рабочую же рубаху, с такой же полотняной фуражкой на голове, какие носили и в моем родном Минске пожилые евреи, он был немногословен, хотя знал по крайней мере четыре языка.

То были тяжелые времена для меня. Мы с моей больной дочерью были нестандартным случаем, и наша абсорбция не то, чтобы буксовала, а завязла по самые колеса. Нужно было возить дочку по врачам в разные места, а в ту невыносимую, непривычную для нее жару она падала в обмороки в автобусах. Я тогда еще не знала, откуда здесь приходит помощь, и рассказывала о своей беде только социальной работнице. И понять не могла - почему, ну почему, всякий раз оказывалось, что нам ничего не полагается.

Однажды Аврам и Илана пришли вдвоем в неурочный час, когда я сидела в прострации, тупо уставившись в стенку, и вспоминала все известные мне ругательства и проклятья. Говорившая по-польски Илана мастерски провела допрос с пристраcтием, и я раскололась. Старики переглянулись, Илана написала номер телефона на листке записной книжки.
- Когда тебья надо к доктор - ат мецальцелет так! - сказала она.

Грузовичок Аврама был таким же видавшим виды, как и его штаны. Сидя в нем, не надо было пристегивать ремни безопасности - в те времена, когда этот Ситроен сходил с конвейера, ремней еще не было. Мы с ним исколесили веcь центр страны, переходя из рук в руки разных людей, которые должны были решить Машину и мою судьбу. Тяжело вздыхая и крепясь душой, Аврам возил нас даже в Тель Авив, куда, несмотря на 50-тилетний водительский стаж, ездить опасался.

В тот день, когда произошел неожиданный и невероятный скачок перехода количества в качество, и вдруг кто-то из решающих судьбы поднял палец вверх, я пришла в старый дом на перекрестке дорог. Лицо само собой растягивалось в улыбку, и сердце радостно частило, готовясь к взятию любых препятствий на открывшейся новой полосе. Дом был не заперт и пуст. Я стояла во дворе, ища глазами знакомые фигуры, когда соседи крикнули через калитку: "Илана бе бейт холим" ("Илана в больнице"). В больницу я не успела... Назавтра были похороны.

Множество уважаемых жителей Беер-Якова заполнили маленькое кладбище. Дочь Иланы, с сухим отчаянием рассказывала незнакомым людям об упрямстве матери, отказавшейся делать центур (зондирование сердца). Я пробралась между пожилых людей, говорящих по-польски, чтобы пожать руку Авраму, но он стоял, плотно окруженный сыновьями, как будто защищавшими его от враждебного мира. Он казался неуверенным в движениях и несомненно ничего и никого не видел вне круга, образованного сыновьями.

Больше Аврама я не видела, хотя, уже живя в другом городе, несколько раз приезжала в Беер-Яков, "мястэчко", - как когда-то называла его Илана. Старый дом видимо ветшал, и придорожная часть пардеса высыхала. Соседи рассказали мне, что дети поместили Аврама в дорогой беит-авот (дом престарелых) в Ришоне, но адреса они назвать не могли.

Последний раз довелось мне побывать в "мястэчке" в прошлом году, и я не узнала те места, где когда-то добрые старики помогли мне пустить корни в эту землю. На месте старого дома и пардеса кипела стройка. Одно высотное здание с красивыми балконами уже было заселено, и в разной степени готовности стояло еще десять. А там, где когда-то стоял старый грузовичок, рабочие мостили красным кирпичом голландскую дорожку.