О Рождестве

Если бы я знала,
откуда берутся сны
и куда уходят надежды...

Я сидела в замкнутой комнате, за шестью стенами, в блике гаснущей лампы, съедаемая ночными видениями. Мысли безотчётно роились в голове, поражая своим бесплодием и ненужностью, вызывая отвращение и, одновременно, чувство покорности всего моего разума, не отягощённого более реальным созерцанием действительности и окутанного неким потусторонним смыслом происходящего, как если бы это было расслабленное сознание наркомана, который в самых обыкновенных вещах видит непонятные ему самому контуры, присущие лишь его затуманенному взгляду. По комнате ходило одиночество - я отчётливо слышала его шаги; в унисон с моим сердцебиением оно, как ни странно, порождало лёгкий диссонанс в незаметных колебаниях воздуха, которые называются тишиной. Я сидела здесь целую вечность (если она измерима), а, может, всего мгновение... Как бы там ни было, я уже начала привыкать к этой живой пустоте, а моё тело слишком замёрзло от вонзённых в него ледяных кинжалов, чтобы как-то сопротивляться её назойливому присутствию.
Раздались другие шаги, где-то далеко, постепенно приближаясь к двери, если она здесь была. Я откуда-то знала, кто это и зачем он сюда идёт, впрочем вариант был всего один, но даже не пошевелилась, услышав за стеной до боли знакомое дыхание.
Снимая с шеи петлю, он переступил порог и привычным жестом убрал со лба вьющуюся прядь; подол его плаща был измазан грязью и чем-то ещё - то ли лепестками болотных кувшинок, то ли мокрым песком; на руках виднелись глубокие царапины, сочившиеся мутной желтоватой жидкостью. Он очень устал. Разломил хрустящую пластинку круглых белых капсул и растворил одну в стакане красного вина; он спасался таким образом от боли каждый раз, когда оставался наедине, и лишь мне позволено было наблюдать за этим.
И сейчас, когда его боль ненадолго утихла, а взгляд стал более осмысленным, он подошёл ко мне. Не знаю, чего мне хотелось больше: уйти, убежать из этой комнаты, быстро, не оглядываясь, чтобы никогда не видеть его лица, не чувствовать солёный запах его кожи, не слышать учащённого пульса, или раствориться до последней клеточки в его глазах, помутневших после дозы обезболивающего наркотика, но таких прекрасных. Он наклонился и неловко поцеловал меня в губы - горячее дыхание обожгло всё тело; я забилась в угол кровати и, безотчётно глядя в окно, стала царапать свои руки, оставляя на них тонкие алые нити.
Он положил передо мной цветную коробку. В ней было красивое кружевное платье шоколадного цвета. Стараясь не испачкать ткань своей кровью, он одел меня и расчесал волосы. Прикосновения невыносимо жгли меня, и я еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. По комнате ходило одиночество, и каждый из нас слышал его шаги...

Он вёл меня за руку по снежным сугробам, его плащ давно намок, а снежинки застыли в волосах и ресницах; я боялась, что их станет совсем много, тогда он не сможет открыть глаза под их тяжестью и уснёт прямо здесь, в метели, забывшись анабиозным сном. Мы вышли к какому-то дому; он был похож на японские постройки и сделан весь из матового стекла; он светился изнутри, и я ощутила тонкий запах домашнего пирога и ёлочной хвои; как будто далёкое воспоминание из детства о рождественских вечерах промелькнуло в моём сознании и растворилось в чёрной дыре небытия.
Внутри уже собрались люди - очевидно, они ждали именно нас. Они шумели, смеялись, смотрели дешёвые кинофильмы, курили и безостановочно жгли бенгальские огоньки; их веселье витало в воздухе и заражало каждого, кто входил сюда. Но никто из них не был так пуст, как я, поэтому течение всеобщего счастья обошло меня стороной; если бы оно [счастье] было живым существом, то пришло бы в ужас от моих мыслей (а можно ли назвать ЭТО мыслями?!). Впрочем, меня сейчас не волновало абсолютно ничего, и лишь страх, нарастающий откуда-то из глубины моего разума, был свидетельством того, что я всё ещё существую.
Несколько грубых чёрных рук прикоснулись к моим волосам, ощупали тело; какой-то человек в военной форме с пронзающим взглядом, за которым угадывалась садистская натура, резко взял меня за подбородок и вздёрнул мою голову вверх - я закрыла глаза: свет ламп ослеплял меня, а лица, сменяющиеся одно за другим, вызывали отвращение. Человек в форме сказал окружающим несколько не понятных для меня слов, и, наконец, все оставили меня в покое.
Я села на ковёр, поджав под себя ноги, и невидящим взглядом следила за огнём в камине, который отбрасывал на стены причудливые тени, похожие на демонов и фей. Вдруг я заметила девушку. Она сидела напротив меня, вжавшись в спинку дивана; длинные белые волосы аккуратными прядями лежали на плечах, а синий свитер обнажал ключицы; я уловила слабый запах её невероятно белой кожи - запах мяты и лаванды, и горьковатый привкус пота. Её глаза, слишком пустые даже для меня, притягивали, звали против моей воли, точно так маленький зверёк бьётся в приступе дрожи, чувствует опасность, но не может оторваться от завораживающего взгляда хищника. Сама того не заметив, я оказалась у неё на коленях и на заманчивое предложение "Можно тебя поцеловать?" ответила безмолвным согласием.
О, я вряд ли забуду те минуты, проведённые с ней, но мир вокруг меня перестал тогда существовать. Она прильнула к моим губам, силой раздвинула их и проникла языком в мой рот; язык у неё был шершавый, как у змеи, но я не сопротивлялась; она дарила мне невероятное наслаждение; и, прикусив нечаянно губу, я ощутила вкус крови; кровь стекала тонкими струйками по моему подбородку и шее, засыхала на груди и оставляла бурые пятна на платье. Её пульс участился, а в каждом вздохе я слышала нарастающее желание. Она уже не целовала меня, а слизывала с моей шеи кровь, руками сжимая бёдра, чтобы привести меня в возбуждение, потом закрыться в сумраке спальни, утонуть в мягких простынях и ласкать ещё почти детское тело, а потом, вдоволь наигравшись, выбросить вон сломанную куклу, как, вероятно, она поступала со всеми своими любовницами. Но я оставалась холодной к её ласкам - лёд, заморозивший мою душу, коснулся и тела - я жила, словно за стеклом, видела и чувствовала всё, но не знала эмоций, мне чужды были человеческие похоть и желание.
Откуда-то появились люди, я видела только их силуэты - зрение помутнело от слёз - человек в форме схватил меня за волосы и приподнял над полом; боли я не ощущала, только усталость... Он стал кричать, что я им не подхожу и что он разорится на экспериментах со мной, и что-то ещё, но я уже не слышала. Кто-то выдернул меня из его рук, бросил на пол, как ненужную игрушку.

...Комната. Треск работающего холодильника. Бледно-сиреневые лампы. Пахнет химическими смесями и ёлочной хвоей. Мне холодно. Я не могу открыть глаза, но знаю, что он стоит рядом, чувствую, как по моему замороженному телу скользят его горячие слёзы и тут же застывают ледяными бугорками. Кто-то проходит мимо и говорит: "Не трогайте её, она мертва". Шаги удаляются, глухим эхом отбиваясь от стен. Мне холодно. Он падает головой на мою грудь и, задыхаясь, произносит: "Но мне показалось, она дышит". Молчание в ответ. Он сворачивается калачиком на полу и шепчет: "Прости..." Он дрожит. Облизывает пересохшие губы... Мне холодно. По комнате ходит одиночество. Пытаюсь вспомнить что-то хорошее перед тем, как уйти вникуда, и в памяти всплывают отрывки последнего Рождества. Шоколадное платье... хвоя... камин... пляшущие демоны и феи...