Остров химер. часть первая. гл. 1

                О судьбоносном падении;
   О Страхе и Идеале;
   О Надежде, Вере и Любви;
   О радости и тяготах Жизни;
   И о необратимой Смерти.



                1.ПАДЕНИЕ.

     Был дождь. Один из таких дождей, что обрушивается подобно удару плети, ливень шумом напоминал её беспощадный свист, что пресекает гордость осанки самых всесильных плеч, заставляя поёжиться, пряча голову в фантастично-прозрачное тепло капюшона. Под черным, как смоль, небом, по черной сырой земле шел человек в красном. Легко сказать, откуда он шел, но так трудно узнать куда. Отчаянье слёз небесных кромешной ночи вскармливало его душу, запутывая дорогу от кровопролития к чистоте.

     На алом плаще почти неразличимы пятна крови, чужой и собственной. Когда диадема Принца Беркарии слишком сдавила его виски, было необходимо сменить её на стальную диадему изгнанного повелителя – он стал чужим среди своих, и его ещё не гнали официально, но к тому близилось отчуждение, потому он решил уйти чуть раньше, чем о том попросят. Он шел оттуда, где проблемы решают праведным боем. Меч застыл в ножнах, бластер давно остыл и больше не грел спину – он теперь участвовал в галактических битвах на несферических Твердях. Долгие годы политических споров и междоусобиц сделали из преданного государственному долгу легата, служащего лишь интересам Беркарии, -  воина удачи, наемника, которому уж почитай всё равно, кто станет мишенью зла, но зла необходимого, творимого по справедливости, того самого, которое принято называть беспристрастностью. Теперь и сердце его равнодушно, и никто от него ничего не  вправе требовать, а сам от себя он требовал лишь здравомыслия и соблюдения справедливости. И сильные побаивались, а слабые любили, и беркариец с каждым днём убеждался всё сильнее, что слабые его не обидят ничем. Разве что заблуждениями, но он ли их не сможет развенчать?

     А дождь, казалось, никогда не закончится, небу всё равно, на кого проливать эти капли, - за это он и любил дождь. Дождь исцелял, как то единственное, что может превратить вопиющую муку,  в светлую  печаль, а тоску привести в душевное движение, чтобы, не застывая глыбой льда, истекало страдание, и пустота казалась чем-то, что не просто есть, а живо в своём существовании.

     В глазах Белариона уж много столетий не было ни одной слезы, а в сердце навеки осталась грусть о любви далекого прошлого и предчувствие будущей любви, ведь совсем не любить мы не в силах по природе своей.  И, пока не родилась любовь, он любил свою землю. Иногда он замирал в кругу друзей и пояснял: «Я слушаю. Она же живая, она говорит со мной…» Беркарийцы лишь крутили у виска. Он хранил все древние традиции родины.  Поклоняться ли Богу, что там, на небесах, или чтить добрую Богиню влажной почвы, что вечно под ногами? Ответа нет.  Небеса дают нам  Силу Духа, а земля – Силу Жизни, что равноценно: Дух и Жизнь не взвешивают на весах рассудка. Каждый день Беларион, пробуждаясь, простирал руки к небесной лазури, а затем нежно касался сочной травы, что произвела из себя Великая Мать. А ещё он верил в Судьбу…

     В этом месиве неба и земли, творимом дождём, он видел знамение. Молнии плясали в глазах вместо душевных бесов изгнания. Он просто шел дальше и дальше, проклиная эту странную битву, боль, что, возможно, кому-то причинил без особого повода.  Эдиар  сказал, что опасность близка, что орда не обойдёт Беркарию, что Император будет доволен действиями военачальника, Белариона, - это слышалось уж,  как приказ отца, но дошел до фронта слух, будто отец в гневе ищет ушедших с Беларионом  воинов. Эдиар заставил Принца купиться на басни о долге.  Нет! В последний раз Беларион воевал за Беркарию, -  хоть его никто не просил, но мотивом действий была именно защита страны. И никакой тут выгоды нет ни для него, ни для Эдиара. Недовольство Императора же породило такое негодование, что сейчас Беларион бы не стал защищать    Беркарию, даже если умолять будут…  Внезапно земля ушла из-под ног.

     Он падал.  Он сказал себе отрешенно: «Да, резонно подметил отец, что я низко пал. Я, поди, вправду пал. Интересно, куда?» И Беларион запоздало опомнился. «Я разобьюсь!», - вскричала мысль. «Господи, пронеси!», - вскричал человек в красном, и плоть ударилась о водную гладь, что его и спасло. Воде он никогда не молился, да и сейчас не мог,  потерявший сознание с перепуга. Каждый мог бы так оступиться, но не каждому так повезёт в свободном полёте. Беларион же оступился скорее морально и тут же поплатился за это, но он достаточно страдал, чтобы быть святым, чтобы Херувимы выносили его жизнь к свету на своих легких и могучих крыльях.

     В небытии он пребывал недолго, и вскоре уже хватал ртом воздух, выплёвывая воду, как рвоту, как ком смерти в легких. А взгляд отчаянно впился в темное пространство в поисках чего-то похожего на сушу, но глаза не находили того обрыва, с которого он сорвался, - это уже навевало мистический трепет. Дождь хлестал по голове, неведомые воды унесли с алого плаща пятна крови, словно сама стихия пожелала навсегда отмыть беркарийца от прошлых заблуждений. И боль ещё не позволяла плыть, и жажда жить, укреплённая интересом к чему-то неведомому, не давала уйти на дно. Беларион, как обычно, потопил ставший ненужным бластер, но никогда не расстался бы со своим мечом, как бы ни был тот тяжел. Атар не перевешивал налитую свинцом душу, и заброшенная душа хранила его, этот носитель справедливости, как зеницу ока, - и руки, что его ковали, однажды похолодеют, сжав рукоять, но будут гореть и после смерти, если остынут пустыми. Атар был живым и поражал проклятием вечных мук хозяина, если тот его бросит, - таков был этот беркарийский меч.

     Беларион лежал на воде, скрестив руки, будто это была не пучина, а Твердь, и капли дождя резали белки открытых глаз. Он  приходил в себя, досадно размышляя, что на картах в этой местности вовсе не обозначено даже маленького озерка… Вода была соленой, холодной, и не видно пристани нигде, - ну, как можно упустить из вида целое море? Снова необъяснимая тайна. Отчего- то он был уверен, что найдёт свой берег, но до сих пор удивлялся тому, что уцелел, - не разбившись и не отдав себя на корм хищным тварям глубин, которые водились в любом водоёме этой пустынной местности, - странно, что его ещё не пытались сожрать! Вспомнив о хищниках, Беларион встрепенулся, бездумно рванулся плыть, превозмогая трудности, хоть кожу стягивало ожогом падения. А в сознании, в жуткой грёзе, он всё ещё падал, падал  никуда, молясь и захлебываясь горем внутреннего Ада, чьи огни горят, бесконечно терзая и растлевая душу. Каждый взмах руки казался взмахом обессилевшего крыла, изломанного встречным ветром. Он плыл наугад, таща на себе Атар и волоча по самому дну свою свинцовую душу. Он старался не терять направления, насколько это вообще представлялось возможным, время от времени отдыхая, вновь лежа на воде.

     Дождь прекратился также внезапно, как и начался, и вскоре вызвездило. Тут взгляд приметил в небе странное светило, похожее на Звезду, но слишком крупное по сравнению со звездами. Беларион избрал её путеводной: «Вот по ней и поплыву, ведь ярче всех сияет, и не потеряю дорогу». Страж Беркарии вспоминал некую песню из мира людей про Звезду Аделаиду, что была пророчеством для него, и именно такой он видел эту Звезду. Он знал, что она есть, но не ведал, что так близко! Да, она уже взошла! Видел ли её ещё кто-нибудь, или эта Звезда сияла только для Белариона, чтобы воззвать светом к его последней воле, - жить или сгинуть во враждебной пучине Хаоса?

     Каждый из нас ищет свою Звезду, и нет толку задаваться вопросом, - Истина ли это или Химера, облачившаяся в наряд небесного сияния? Между Альфой и Омегой нет никакой разницы. Будет ли это конкретная цель или эфемерная фантазия, выброшенная критичным разумом в самый конец цепи желаний, - она Звезда! Из грёзы часто и складывается цель, а невоплощенная цель останется забытой грёзой, как бы мы ни сопротивлялись сей трансмутации категорий  сознания.

     Итак, Белариона вела Звезда! И не она ли заставила его оступиться, ведь он так верил в Судьбу!?  Не пытался её обогнуть, если она была горька. Не желал её испить до дна, если она опьяняла. Не отдавал никому свою долю, если очень просили. Не отнимал ничего чужого, если до смерти хотелось. Так он почитал Ила Эбру на всех Путях во все Довлеющие Моменты. Такие Пути выводили, такие Моменты не довлели, ибо он верил в Судьбу. Он повторял: «В полном  непротивлении является бессилие, а в излишнем упорстве, - та гордыня, что мне чужда; всегда нужна лишь золотая середина». Беспричинное противоборство предначертанию  есть заведомое поражение, каким бы сильным ни был Воин Свободы.

     Неясный ужас расколол небо в контуре зрачка Белариона, когда он заметил, что путеводная Звезда приближается, в блеске её он уже видел заветный берег и ничуть не боялся потерять ориентир. Комета чуть сменила траекторию полёта, но она не несла гибель, - она догорала метеором. И, когда бессильные пальцы вцепились в камни побережья, он затаил дыхание при виде  падения Звезды,  ощутив её живую душу.  Губы беззвучно выдохнули те же слова: «Господи, пронеси…», - а комета, черкнув линию угасающим хвостом по черному небу, упала. Земля дрогнула, вспышка ослепила, звук раскатился в пространстве. И вновь наступила тишина и кромешная тьма…
 
      Беркариец так и остался лежать ничком на мокром гравии в полуобморочном состоянии, пальцы вцепились в безмолвный гранит. Может, просто заснул от усталости, может, умер и воскрес, пленённый видением гибели воплощённой мечты, зная, что мечта его уже сбылась таким образом: этого знамения он ждал, казалось, уж целую вечность, а на самом деле, - не так уж и долго. О существовании его духовной сестры ему первым поведал Оракул из Колодца, но и тот не знал условий её появления. Должна ли она у кого-то родиться, или она просто возьмёт и воплотится в Первоформе сразу? Известно одно: если эта комета пала здесь, то здесь и искать следует, как сказали Жрецы из Храма Всех Богов. В любом случае, если и самой Аделаиды  здесь не окажется, то наверняка найдется какой-нибудь след или некто, кто может знать что-то о ней.

     Дрожь земли ещё жила, даже когда Беларион очнулся ото сна, или вернулся к жизни, умерев вместе со своей Звездой. Он встал во весь рост на чужой земле, где царил мрак, и ничто больше не освещало ему путь так ярко. Их падение началось одновременно. В одну секунду произошло это: он ухватился пальцами за каменный берег, а она отдала этим камням отблеск звёздного света. На той же одинокой земле они возрождались вдвоём, Беларион и не родившаяся ещё Аделаида, - хранители Гармонии во Вселенной, носители пригоршни зла в противовес потокам любви из своих сердец без дна и края. Он долго думал о ней.  Поверил бы он сейчас, что, когда нога Белариона потеряла опору, во чрево беркарийки Нактис упало семя Лорда Света, её мужа, которое даст начало новому бытию его сестры, - и вместе с семенем там нашел приют дивный слепящий свет летящей вниз Звезды, которую созерцали усталые глаза Белариона.

      Позади нежно и тихо рокотало пространство вод, что он сумел пересечь, но назад возвратиться уже бы не рискнул, а это и не нужно. Беркариец ничего не различал в кромешной тьме, он беспокойно поправил ножны, - не таится ли где хищный зверь или недруг? Лишь то и смущало, что местность эта ни на одной карте не отмечена, да и определителей координат, и никакого средства связи у него не было в наличии. Никак не ожидал вечный путник по разным планам бытия, что ему вновь придётся поскитаться по чужому миру. А что делать, ежели здесь вообще никто не обитает? Так он постепенно собирался с мыслями и медленно брёл по берегу, прислушиваясь и вглядываясь.

     Берег был пуст, лишь то и дело попадались высокие валуны, то гладкие, то угловатые. Порою, он панически оборачивался: это абсурд, но ему показалось, что эти камни шевелились, а слух будто бы улавливал неясный шелест, когда он сам замирал и не дышал, намеренно,  ни шага не делая. Кто-то незримый множеством шепотков и угрожал, и предостерегал, и вопрошал: «Берегись-с.… Остановись-с.…  Там с-смерть…  Страшно?». Беларион решил, что впал в паранойю, и ответил этим шепоткам:
 - Ага! Жутко! – и рассмеялся, а после всё-таки озаботился, - Кто здесь? Есть тут кто-нибудь?!
Эхо разнесло голос, но ответа не последовало. Боковым зрением он увидел, как по мертвым, застывшим здесь холодным камням проскользнуло светлое пятно, как некая белая тень. Издали раздался вой, схожий с воем волка, но выражающий большую злобу и неутолимый голод. Беларион обнажил Атар, досадуя на темноту и отсутствие Луны; на его родине уж куда светлее, чем здесь.  Белая тень трепетала то справа, то слева, то далеко впереди, то скрываясь за валунами. И, наконец, она замерла. От неё исходил неверный свет, уже издали Беларион заметил, как фигура встала, опершись на два обрубленных ствола деревьев, а чуть ближе шелестела листвой еще одна молодая ракита, видимо, избежавшая участи стать таким же безжизненным столбом. Мертвенное лицо было обращено к страннику, - то была невиданная дева, и воин убрал клинок, не желая напугать её. Она взглянула на него, глаза её яростно зажглись, как свечи, будто она охраняла неведомые врата в мрачную обитель. В волосах девы словно поселился отсутствующий ветер, - и черные пряди взлетали маленькими смерчами над тяжелым и печальным взором. Хрупкость этой фигуры под легкой белой накидкой и свободным платьем гармонично сочеталась с властью во взгляде и сознанием силы, что Беларион не сразу решился приблизиться и заговорить. Решившись, он сделал ещё пару шагов навстречу, и дева порывисто взвизгнула криком раненой чайки:
 - Не подходи!


                ПАДЕНИЕ.


Падает Звезда
С дивной высоты               
В нежную ладонь…
Ты одна жива               
В чреве Пустоты,
               
Вечен твой огонь.
Где же ты, Сестра?
               
Я зову в ночи,
               
Сон мой неглубок.
Ты пройди сквозь дверь,
               
Стены-кирпичи, -
               
В этой дымный смог.
Ты ко мне вернись,
               
Из других миров,
               
Из других времен;
Яростно взорвись,
               
Плоти давши кровь,
                Расколов мой сон.
Плачет обо мне
               
Талая вода,
               
Свет ночных небес.
Ты придёшь ко мне,
               
И моя Звезда
               
Возгорится здесь.
Кем я стал теперь?
               
 Не велик, не слаб,
               
Просто одинок…
Ничему не верь!
               
Я – печали раб,
               
И тяжел мой Рок.
Подними глаза,
               
Руку мне подай,
                Скорби отведи.
Падает Звезда, -
               
Обретая Рай,
                Некуда уйти…               
                (2002, весна).