Ирония

Ирония. Вроде смешно, но горло сжимается спазмом.
Нашей историчке, В. В., около двадцати шести лет. Она прекрасная учительница, замужем, ярая христианка. Два раза в неделю с ней же у нас проходя уроки обществознания. В. В. относится к тому типу преподавателей, которых просто отвлечь на посторонние темы - она "растекается мыслью по древу" с полпинка. Как-то, в один из четвергов, речь в параграфе прошла о нормах морали; В. В. плавно перешла к добродетели и стала приводить примеры.
Она рассказывала, как однажды шла по дороге к торговому центру и увидела лежащую на земле возле автобусной остановки женщину. Она была пьяна. При этих словах мое сердце сжалось в комок, ноги похолодели. Затем В. В. заметила, что лицо женщины было разбито. Я задохнулась и обернулась к Даниэлю. Он сидел, округлив глаза и вопрошая меня взглядом: ты тоже так думаешь?... Я медленно повернулась лицом к учительнице. Я жадно слушала, пораженная. В. В. тем временем рассказала, скромно возвышая свою доброту, что рядом стояли двое мужчин, но только она одна помогла пьяной подняться и сесть на скамью. Она говорила, что женщина могла заболеть, а ведь за ней наверняка некому ухаживать, что такие люди умирают... Мне хотелось смеяться.
Ведь это была моя мать.
Та женщина, лежавшая со вздувшейся скулой на асфальте, была моей мамой. И В. В., считающая себя образцом христианского милосердия, за то, что усадила прилично одетую, не старую на вид даму на остановке, понятия не имела, на сколько относительна было добро, ею содеянное. Потому что другая женщина, проходившая мимо, не просто покачала головой, но набрала с маминого сотового Мышку и объяснила, где я могу ее найти. В. В. могла вызвать скорую, но не стала. Не стала никуда звонить. И все равно я не стала рушить ее веру в собственное доброе сердце.
В тот злополучный день у меня в гостях был Даниэль. Маму недавно закодировали, но закодировали психически. Она попеременно пила на тот момент уже пять лет. Я не чаще двух раз в год на пару минут приводила кого-то к себе домой. Моя мать - удивительный человек. С ней может говорить кто угодно и о чем угодно, она прочитала невероятное количество книг, прекрасно готовит, рисует, шьет. И пьет. Тогда, в тот день, я была уверена, что все уже позади. Предупредила маму, она приготовила нам обед. И улизнула. Почти через час на мой телефон поступил звонок с ее номера. Даня пошел со мной. Мать отказывалась давать мне руку, ее вел мой друг. Вызвонив папу и приведя маму домой, я невероятно терпеливо помогла ей раздеться, смыть грязь с разбитой половины лица и обработать ссадины.
Мы с Даниэлем сидели на кухне. Я заварила чай; ему - "Трюфель-чили", себе - "Королевский эрлгрей". Мы ели мороженое ложками из огромной ванночки. Он улыбался и говорил, что все в порядке, что его отец тоже кодировался, и никакое "русское пьянство" к этому отношения не имеет, ведь его отец - афроамериканец...
В полутемном классе на первом этаже, унимая сердцебиение, я хохотала в душе. Все относительно. Все чертовски относительно.