Утренняя звезда

Интересно, есть ли в России хоть один человек (исключая детей и крайних жителей Севера), который хотя бы один раз в жизни не ездил в поезде по железной дороге. Спорим, нет таких!
Мне много пришлось поездить в поездах. О! Это целый ритуал – зайти, взять постель, взять чай, разложить стандартный набор – яйца, сало, огурцы, глядишь, а кто-то – водочку достал, ну, пиво, на худой конец, ежели с рыбкой. А потом завяжется беседа… . С утреца – хочешь, кушай, хочешь, читай детективу, або лямур. А уж если попутчик попадётся хороший!  Как расскажет он, заслушаешься! А захочешь – сам расскажешь, как в песне: «Навру с три короба, пусть удивляются, с кем распрощалась я, вас не касается!» Иногда человек расскажет незнакомцу то, что никому другому не доверит. На суде соврёт, а незнакомцу в вагоне – расскажет! А что? Вышел из поезда и забыл.
А я вот запомнила некоторые рассказы, объединила их в сборник, который назвала «Купейные разговоры». А начну, пожалуй, вот с этого.

Утренняя звезда

Ехала я в Москву. В купе только неразговорчивая бабулька, которая ехала в столицу «подкормить», как она выразилась, внука – студента. Утром, как всегда, было нечего делать. Позавтракали с соседкой, я вспомнила, что не успела взять с собой что-нибудь почитать, посмотрела по графику, когда будет большая станция, чтобы можно было купить газеты и журналы. Ждать пришлось недолго. Поезд должен был прибыть на станцию, где будет стоять тридцать минут. Я уселась в купе в ожидании остановки. Думаю, поезд остановится, я без качки накрашу губки и пойду за газетками.
Поезд остановился, но пока я красила свои губки, в полупустой вагон ворвалась толпа детворы, и сразу всем стало мало места. Отчаявшись выбраться из вагона, я не могла выйти даже из купе. Когда чуть схлынула толпа детворы, шумной гурьбой пошла молодёжь постарше.
- У вас не занято? – поинтересовались два юнца и, не дождавшись ответа, плюхнули мне под ноги огромные сумки.
Теперь у меня пропала всякая надежда выйти из вагона, хотя времени ещё было достаточно, а около вагона раздавались крики зазывал, предлагающих  газеты, пиво, картошку и ещё бог весть что. Юнцы ушли дальше. Бабулька сидела безучастная ко всему, свои страдания мне некому было излить. Теперь по вагону детвора и молодёжь постарше ходили туда и сюда, отчего создавалось впечатление, что ты в школе на большой перемене. Одни заглядывали в купе, другие звали товарищей, словом шум стоял неимоверный. Наконец, в вагоне появились взрослые женщины, но тише и спокойней от этого не стало. Все кинулись к ним, рассказывая, как они устроились или, жалуясь на Лёньку, Маньку, Таньку, которые не хотели уступать место. Взрослые пытались угомонить детвору, но бесполезно.
- Так, сели все по местам. Посчитаем вас, потом разберёмся, кто где будет спать, - крикнула яркая с громовым голосом женщина и детки стали расходиться.
Взрослых тоже было достаточно много, поэтому выйти из вагона возможности не представилось. Тут появилась проводница и стала кричать, чтобы провожающие выходили из вагона, потому что поезд отправляется. Все загалдели, засуетились. Я уселась на своё место, поняв безнадёжность своей затеи, решив, что найду, чем себя занять. Поезд отправился не так скоро, как было обещано, но мне было уже всё равно. Я сидела с таким же безучастным видом, как и моя соседка, которая, кажется, даже не шевелилась всё это время. В купе зашла женщина неопределённого возраста:
- Извините, у вас не занято?
- Понятия не имею, - может, грубо, но зато честно ответила я.
- Это мои вещи, – она указала на сумки.
- Да, это не мои вещи.
Бабулька, видно, мечтала о своём, о девичьем, а мне так надоела вся эта суета, к тому же было обидно, что я осталась без чтива, в общем, не хотелось двигаться. Женщина очень вежливо попросила поставить сумки в багажник.
- Ставьте.
Она позвала кого-то по имени и тут же, как двое из ларца, одинаковы с лица, появились два юнца. Пришлось встать. Юнцы тут же подхватили сумки, вытащили их в коридор, за ними с важным видом вышла я. По коридору продолжала метаться детвора, правда, ни разу меня никто не толкнул и не зацепил. Каких-то две минуты и сумки были пристроены.
- Извините за беспокойство, - женщина уже столько раз просила прощения, что мне даже стало её жалко. – Мы в Москву едем на конкурс «Утренняя звезда» - пояснила она, как будто это объясняло, отчего тут такой «дурдом».
Я присела на диван, женщина стала шуршать пакетами, что-то доставать и раскладывать, а я – её рассматривать. Надо же чем-то заняться, если читать нечего. Надо сказать, что такой тип не часто встретишь. Одетая в очень дорогой костюм, она была … никакая. Казалось, что когда её создавали, у Творца был выходной. Вся белёсая, единственным украшением лица были очки, да, пожалуй, волосы – тоже белёсые, скорее пепельные, красиво стриженные и уложенные. Очки в дорогой оправе едва держались на носу, если можно назвать носом крючок для кухонных полотенец. Рот – щель, вместо губ – две полоски, смазанные губной помадой. Бело-розовая кожа всё время покрывалась красными пятнами, фигура напоминала тряпочную куклу – мешочек, набитый ватой - тельце, а к нему пришиты такие же мешочки поменьше и чуть длиннее – руки и ноги. Не подумайте, что я рассматривала её предвзято. Во-первых, я делала это украдкой, во-вторых, потом – во время задушевного разговора, её приветливость и не наигранная вежливость расположили к себе так, что некрасивой её назвать было трудно. Я же, по-моему, точно её охарактеризовала – никакая. Какие-то размытые черты лица и тела, старательно украшенные дорогими вещами.
Женщина всё ещё шуршала, как в купе появилась проводница, с уставшим видом забрала билеты и оставила два комплекта постельного белья. Кто же будет второй – развлекала себя я - наверное, та горластая властная женщина, ловко осадившая напирающих деток.
Я встала, чтобы выйти следом за проводницей в коридор и чуть не столкнулась в дверях … Впрочем, я сразу дала имя этому чудесному созданию – Снегурочка. Солнце, осветившее её серебристо-золотые волнистые волосы, раскинутые по плечам, превратило их в чудесную корону, нежный овал лица с очаровательными ямочками на щёчках с естественным румянцем, мягко очерченные коралловые губки, голубые, чистые, словно вода в горном озере глаза. Вот такая, наверное, была в сказке Снегурочка, которой любовались все, кто с ней встречались. Вдобавок, у «Снегурочки» была очаровательная улыбка, с которой она очень вежливо извинилась, хотя мы с ней и не столкнулись. Я пропустила девушку в купе. Та сразу защебетала. Правда, правда, иначе и не назовёшь такой приятный тембр голоса.
- Мамочка, давай я застелю постели.
И тут же принялась рассказывать, как устроились её подруги. Мать смотрела на свою красавицу - дочь с обожанием, можно было  только представлять себе, что этой девчушке не составило бы большого труда вить из неё верёвки. Как я потом убедилась, это милое создание даже в мыслях не держало таких гадостей.
Она порхала между полками (верхними, кстати), быстро и ловко застелив обе постели так, что можно было только удивляться. И тут же её позвали из соседнего купе. Девушка вопросительно посмотрела на мать.
- Иди, иди, дочка. Я пока разложу всё, а обедать тебя позову.
При напоминании об обеде у меня тоже засосало внутри. Я принялась раскладывать свои бутерброды, сходила за чаем, а тем временем наша спутница достала огромный бидон и не только по купе, а по всему вагону заструился бесподобный аромат свежих котлет. Женщина тут же принялась угощать ими нас с бабулькой, та  - достала сало. Короче, война – войной, а обед – по расписанию. В дверях снова появилась «Снегурочка».
- Мама, можно я с девочками пообедаю?
- Конечно, я уже собрала вам. Вот, - протянула она увесистый пакет.
За обедом мы, как водится, разговорились. Меня интересовало, как сделать котлеты такими душистыми?
- Да, это мясо у нас такое душистое, - смеясь, ответила спутница, которую звали Варвара Петровна, - из деревни всё – и мясо, и куры, и яйца. Гуляют все на воле, вот и душистое такое получается.
Слово за слово, рассказала Варвара Петровна всю свою жизнь.

***

Варвара росла в чисто женской семье. Бабушка и мама. Вспоминали тоже каких-то бабушек, будто дедушек и на свете не было. Даже фотографий мужских в доме не было, впрочем, их и так-то мало было. Их семью так и прозвали – «женский род». В деревне день начинался рано. Мама была дояркой, да своё хозяйство – корова, куры, огромный огород. Варя тоже работы не боялась. И в школе училась хорошо, и корову доила, и в огороде возилась, и в доме убирала. Гулять она не ходила. Ещё маленькой девочкой знакомые мальчишки дразнили её – пугалом. Зрение у неё было плохое, очки мама ей покупала в роговой оправе – самые дешёвые, да и сама неказистая была. Мальчишкам же скоро надоело её дразнить, потому что она молча выносила все издевательства – не жаловалась и не огрызалась, и не носилась за ними, чтобы «дать по шее». Так, со временем общение с мужским полом сузилось до минимума. Нет их, мужчин. Да и не нужны они ей были. Школьные подруги – списать, помочь, выслушать признания, кто в кого влюблён, - это к Варваре. Своей личной жизни у неё не было. Личная жизнь – это огород, корова, школа. А после школы – институт. Правда, заочно, потому что денег не было у матери,  чтобы дочку учить в городе. Какие деньги в деревне? Все  натуральным хозяйством жили.
Правда, колхоз их был – передовой. Сколько сдано государству в закрома, сколько мяса, - все цифры были настоящими и большими. Только куда оно всё потом девалось, - это уже не колхозников дело.
Колхоз – передовой, потому что председатель – толковый. Вениамин Матвеевич – предельно честный человек, успевал за день все участки обежать, все дела устроить, все бумаги подписать. Кроме этого он часто заходил в школу, выслушивал про ребят всё. А когда те оканчивали школу, он уже знал, кого куда поставить работать, а кого можно и в город отпустить – учиться. Молодёжь не сбегала из деревни. Если кто-нибудь и отправлялся «за счастьем», всё равно возвращался рано или поздно. Варваре было предназначено стать главным бухгалтером. Она и училась на экономическом факультете сельскохозяйственного института.
Как - то она возвращалась с сессии. Заранее договорилась по телефону, в какое время ей надо быть на станции, чтобы добраться домой. Матвеич выделял каждый день или «Газик» или автобус, который отвозил или привозил людей на станцию. Можно и пешком – почти 30 км. На станции их собралось четверо. Двое парней, которые везли кинескоп из города, она и незнакомый парень – корреспондент районной газеты, который, как оказалось, ехал в передовой колхоз делать репортаж. Когда народу собиралось немного, Матвеич присылал «Газик». Коля – водитель - всю дорогу ворчал, что машина неисправная. Не проехали и половину дороги, как «Газик» остановился. Коля нахмурился, вылез из машины и, открыв капот, занялся ремонтом. Пассажиры тоже вышли из машины. Парни посматривали на часы. Из соседней деревни должен был прийти родственник, который занимается ремонтом телевизоров, а они тут торчат. Варя безучастно стояла у машины. После напряжённой сессии ей хотелось отдохнуть. Она не могла надышаться чистым родным воздухом. Корреспондент – единственный, кто, казалось, был рад, что машина поломалась. А, может, он просто оптимист был такой. Он всё время восторгался природой, тишиной, лесом и прочим естеством, которого деревенские не замечали, потому что привыкли. Погода, правда, портилась. Поднялся ветер, над головой стали набухать тучи.  Наконец, Коля показал свой хмурый лик и сообщил:
- Идите пешком, её (он пнул машину ногой в колесо) теперь только волоком притащишь. Говорил же ему (слегка ругнулся он), а он – езжай, а потом на ремонт станешь. А теперь вот заклинило и всё.
Пока он заканчивал тираду, Варя уже достала свою сумку из машины. Парни же стали ругаться, что оставить кинескоп не могут, так как он им сегодня нужен, а «переть» его на руках, - спасибо большое. Один только корреспондент, казалось, обрадовался возможности пройтись пешком. Он тоже забрал свою сумку и приготовился к походу. Парни, всё ещё ругаясь, вытащили кинескоп, Коля дал им мешок и, соорудив носилки из двух палок, кое-как пристроили дорогую вещь.
- Скажите Матвеичу, пусть трактор пришлёт, - напутствовал Коля.
- Ты что не знаешь, что сейчас все в поле?
- А мне…, - Коля был очень сердит.
С тем и отправились в дорогу. Парни с носилками впереди, потом корреспондент, которого звали Геннадием, а Варя сзади. Парни скоро вошли в ритм и стали отрываться. Геннадий же пошёл вместе с Варварой и стал расспрашивать у неё о колхозе, о председателе. Профессиональная привычка, поняла Варя, но с воодушевлением,  даже с гордостью рассказывала. Сколько чего сдали государству, - это она знала, потому что уже работала бухгалтером (в те времена работа – не престижная). Рассказала об экспериментальных садах, теплицах, о пруде, в который запустили рыбу и озерке, которое соорудили специально для детворы, чтобы купались летом.
- Ну а какая у нас природа, - вы и сами видите. 
- А через лес к вашей деревне нельзя дойти?
- Почему нельзя? Тут все тропинки выведут, если не к центральной улице, то всё равно к нашей деревне. А вот с этой стороны – к соседней.
- Ну, тогда пошли?
Варваре так хотелось, чтобы корреспонденту всё у них понравилось, чтобы он написал хорошую статью, что она сразу же согласилась, тем более что через лес идти было ближе. Ей даже в голову не пришло, что ходить с молодым человеком по лесу – зазорно или опасно. Для неё мужчины в половом смысле слова не существовали. Товарищи, коллеги, знакомые – и всё.  Тем временем парни со своей ношей скрылись за поворотом.
- А мы ещё и раньше их придём, - у Вари появился спортивный азарт.
Они свернули на первую попавшуюся тропинку, и пошли лесом. В лесу было тихо, - ни ветра, ни шума. Птицы не пели.
- Гроза будет, - сообщила свои наблюдения Варя.
Геннадий продолжал расспрашивать, как живёшь, с кем живёшь. В его вопросах был неподдельный интерес, и Варя рассказывала и про себя, и про маму, и про Матвеича, жена которого была их дальней родственницей. Неразговорчивая по натуре, она довольно складно и с юмором рассказывала про своё житьё-бытьё. Обычно городские подсмеивались над «деревней», но Геннадий с чисто профессиональным интересом выслушивал всё, спрашивал какие-то мелочи, которые она забывала, видно было, что он расспрашивает не из вежливости. Иногда он останавливался, рассматривал деревья, которые показались ему необычными. На небольшой полянке, через которую вела тропинка, попросил остановиться.
- Хочу сфотографировать.
Он долго примерялся то к одному дереву, то к другому, сфотографировал Варю, потом – она его, потом решил сфотографировать полянку с дерева. Варя с интересом наблюдала за ним, не понимая всех тонкостей. Геннадий, сделав несколько кадров, решил спрыгнуть с ветки, на которой сидел, и не успела Варя ничего сказать, как он уже сидел на земле, стоная, с подвёрнутой ногой. Варя тут же кинулась оказывать медицинскую помощь. Заставила его разуться. Достала платок, и, нисколько не смущаясь, скомандовала:
- Смочите его мочой, привяжем потуже, - быстро всё пройдёт.
Геннадий смотрел на неё изумлённо, не понимая, казалось, где он возьмёт требуемое. Варя догадалась, что ей нужно отойти.
- Я – сейчас, - она помчалась по полянке, вспоминая, что где-то тут должна быть сторожка.
Она ещё не успела рассказать Геннадию, что зимой к ним приезжают охотиться из города, что их егерь – самый лучший в районе, что у него в лесу полно всяких сторожек, в которых ночует или он сам, или кто-нибудь, кого застанет непогода. А дождь уже начинал накрапывать. «Сейчас как ливнёт, а с больной ногой далеко не уйдёшь. Переждём в сторожке», - думала она. Сторожка оказалась не так уж и близко. Варя вернулась. Гена сидел на земле с перевязанной её платком ногой. Варя не стала уточнять, смочил он его или нет.
- Пойдём в сторожку, дождь начинается, - скомандовала она, поднимая Гену с земли. Он облокотился на её плечи и беспрекословно захромал в нужном направлении. Дождь всё усиливался. Варя захватила ещё обе сумки – свою и Геннадия, и так, вся увешанная сумками и больным, зашагала в сторожку. Не успели они добраться до домика, как ливень с перекатами грома, обрушился на них со всей своей летней дурью. В сторожку они зашли насквозь мокрые.
- Есть во что переодеться? Сейчас первые дожди – холодные, можно и простудиться, - Варя привыкла обо всех заботиться, тем более Геннадий был гость и больной.
Она тут же стала разводить огонь в небольшой печке. В это время Геннадий чем-то шуршал за её спиной. Затем вытащила из своей сумки платье, которое тоже оказалось мокрым.
- Ну и ничего. Пока дождь кончится, всё высохнет, - обнадёжила она то ли себя, то ли Гену. Геннадий, похоже, тоже не сильно расстроился неожиданным поворотом событий.
- Романтика. Ты любишь романтику, Варя? -  перешёл он на «ты».
- Не знаю. Книги люблю читать, а самой не приходилось.
- Что?
Варя смутилась, впервые осознав, что находится в лесной избушке с молодым человеком, что в романтических книгах с этого  и начинается романтическое приключение. Она тут же отбросила эти мысли. Любовь – это не для неё. Она знала, что – некрасива, и не страдала от этого, определив своё место в жизни – работа, семья, в смысле мама и бабушка. Молодые люди никогда на неё не засматривались, ничего не предлагали, она тоже не интересовалась любовью в применении к себе. У других – да, у подруг, в книгах и кино, а у неё – нет. И всё. Она не думала об этом.
Геннадий надел сухую рубашку, почему-то в его сумке вещи остались сухими, качество, наверное, получше было, и вытащил из своей сумки бутылку «Шампанского».
- Варя, я думаю, что в данном случае, не грех будет выпить.
- Я не пью.
- Тем более. Я буду твоим учителем.
Варвара всё время ловила себя на мысли, как легко было с Геннадием. Он был такой общительный, остроумный, галантный, что можно было подумать, что они знакомы вечность. К тому же он был красивый. Она это сразу отметила, но не придала значения. Она не умела кокетничать, к чему?
- А ты, почему не переодеваешься?
- У меня всё промокло. Да ничего, не простужусь, - отмахнулась она.
- А где же нам взять бокалы? - Варя тут же полезла в специальный ящичек над печкой и достала алюминиевые кружки.
- Какая-то волшебная сторожка, - всё-то тут есть, - засмеялся Геннадий.
- Это Захарыч постарался. Их тут в лесу много – таких сторожек. И в каждой есть дрова, соль, кружки, вода, иногда и хлеб. Ребятишки в лес ходят, охотники, - всем пригодится.
Варвара принялась рассказывать про Захарыча, а Геннадий тем временем ловко открыл бутылку с «Шампанским» и разлил пенистый напиток в алюминиевые кружки. Взять в деревню «Шампанское» его надоумил друг – Володька, который придумал себе кличку «Мазай», дескать, он как бы в лодке, а зайцы (имел в виду девушек) сами в лодку сигают. Володька считал себя бабником и очень этим гордился. Когда Гена сказал, что едет в деревню делать материал на тему дня, Володька – Мазай тут же пропел ему частушку:
По деревне я иду
     И подарки раздаю –
         Кому сына, кому дочь,
        Надо Родине помочь.
- Ты там, Генка не теряйся, деревенские – они, ух, кровь с молоком. Возьми «Шампанское». Открывать не обязательно. Ты только покажи бутылку, - она твоя. Любая красавица не устоит. А захочешь сам выпить – откроешь.
Геннадий усмехнулся, вспоминая дурашливое напутствие друга. Вот тебе и «красавица». Впрочем, он относился к тому типу людей, которые не разделяют мир на части. Для него все люди были интересны. Варя, например, была интересна именно тем, что была типичной деревенской девушкой, не опылённой городскими штучками. Он подходил к каждому человеку с профессиональной точки зрения. Всё, что ему рассказала Варя, он уже мысленно переложил в репортаж. Редактору понравится. А что касается её внешности, то  он как-то и не придавал этому значения. Не под венец же.
Они выпили, потом ещё. Варя всё время вскакивала, подкладывала в огонь дрова. Скоро в сторожке стало жарко, Варя почувствовала, что опьянела. Ей было весело, радостно, очень хотелось сделать что-нибудь приятное Геннадию, который рассказывал ей смешные случаи из своей жизни – ему пришлось много поездить и повидать – профессия обязывала.
- Сними платье, пусть нормально посушится, - предложил Геннадий без всякой задней мысли, видя, как  поднимается пар над её спиной.
Варвара сняла ещё мокрое платье и повесила его над печью. Попробовала рубашку Геннадия, она была ещё влажной. Геннадий, казалось,  не обратил внимания на её «наряд», хотя  мысленно пожалел девушку, которой приходится ходить в таком белье. Фигура, конечно, была не ахти какая. Но сама она была, что называется «кровь с молоком». Конечно, ведь молоко и было её основной едой – утром, в обед и вечером. Геннадий продолжал рассказывать, Варя смеялась.
- Дождь кончился, - прислушалась она, - да уже стемнело.
- Тут переночуем. Мне тут нравится. Тебя не будут искать?
- А тебя?
- Будут.
- И меня, - они весело засмеялись, представляя, как их ищут с фонарями по лесу, заглядывают в колодцы, дупла и т.п. Однако уходить в ночь из тёплой весёлой сторожки не хотелось. Варя осмотрелась, как бы устроиться переночевать. В сторожке стояла лавка, довольно широкая, можно было пристроиться и на полу. Она мысленно представила, кто, где будет спать.
- Ты уместишься на лавке? Правда, подстелить нечего.
Неровный свет от керосиновой лампы собирал по углам таинственные тени, весело трещали дрова в печке, Варя металась по сторожке в поисках «постельных принадлежностей», Геннадий наблюдал за ней. Ему казалось странным, что она совсем не смущается, ходит себе в самошитом бюстгальтере, ужасных панталонах, нисколько не кокетничает, странная такая. Да и вообще, решил Геннадий, зачем красавицы – жеманные, умничающие, спесивые, когда тут для разнообразия – деревня во всей красе. Жаль, что репортаж об этом не напишешь. Варя вытащила откуда-то два мешка с сеном и начала вытаскивать его прямо на пол.
- Вот повезло, Захарыч оставлял для своей Ляльки – лошадь его так зовут, да видно не успела она стрескать, - Варя говорила как бы между прочим.
- Иди, ложись, а я на лавке лягу.
Геннадий долго пристраивался на узенькой подстилке из душистого сена.
- Ну, хочешь – иди на лавку, а я на полу. Мне не привыкать.
Она соскочила с лавки, подошла к нему. Геннадий молча потянул её за руку.
- Ты, что? – испугалась Варя, кажется впервые за весь вечер.
- А ты как думаешь?
- Ты эти штучки брось, - Варя насупилась и отошла подальше.
- Какие штучки, что ты имеешь в виду? – спросил Гена, давясь от смеха. Он не думал, что Варя вот так просто «прыгнет в лодку», как к Мазаю, но ему вдруг стало интересно, что она имеет в виду под «штучками».
- Ты думаешь, я сразу под тебя лягу, если и сняла платье, так что ж из того, ты не думай, у нас в деревне не заведено так, как у вас в городе – «свободная любовь». Я вот сейчас домой пойду, - Варя говорила это, постепенно меняя интонацию. Вдруг она заплакала, села на пол и, всхлипывая, проговорила:
- Это потому что я – некрасивая.
Геннадий и не понял, к чему это было сказано. Сначала он испугался этих обильных слёз, потом подсел к ней поближе, стал гладить по голове. Ему помешали очки, он их снял, потом помешали шпильки, он их аккуратно вытащил, волосы, как лунный свет, заструились по плечам, потом он нашёл, что этот ужасный бюстгальтер тоже должно быть очень мешает, попытался расстегнуть его, но конструкция оказалась незнакомой.
- Это как расстёгивается? – поинтересовался он.
Варя машинально дёрнула за какие-то верёвочки и сняла его, не переставая плакать. Полная налитая грудь выскользнула из тесных пелёнок.
- Вот это да! – Геннадий воскликнул совершенно искренне.
Где те красавицы,  ну-ка станьте рядом! Варя перестала плакать, сидела на полу и потихоньку всхлипывала, вроде была и ни при чём. Геннадий прикоснулся к груди кончиками пальцев. Тугая, упругая, она наполняла его руку, он уже не мог оторваться. Нежно прикоснулся к ней губами. Осторожно придерживая другой рукой, уложил Варю на пол. Она дрожала, но не от холода, а от возбуждения. Геннадий отклонился, чтобы полюбоваться:
- Варенька, да ты – красавица! – сказал он с неподдельным восхищением. Чувствуя всё возрастающее желание, он стал раздеваться сам. Варя крепко зажмурила глаза и молчала. Геннадий опять прикоснулся губами к груди, чуть потянув за сосок. Пахло молочком, а может сеном, на котором она лежала. Варя опять задрожала, но глаз не открыла, стиснув теперь и губы.
- Варенька, милая, всё – хорошо, всё будет очень хорошо, - приговаривал Геннадий, снимая одежду. Ему хотелось ощутить её телом, - вот такую упругую, сбитую, почувствовать молодое невинное тело. Он всё больше и больше возбуждался. Не сводя глаз с её груди, он стал стаскивать с неё панталоны, которые обнажили золотистый лобок. Варя нисколько не сопротивлялась, только дрожала. Геннадий ещё раз потянул за сосок. Варя судорожно всхлипнула, не открывая глаз.
- Всё будет хорошо, - уговаривал её Геннадий, хотя она ему и не возражала. Он осторожно развёл ноги и накрыл ладонью промежность. Она была влажная. Это возбудило его ещё больше. Ласково, то поглаживая лобок, то пощипывая его, он попытался найти клитор. Варя резко сдвинула ноги.
- Ну, что ты, глупенькая, что ты? Всё будет хорошо, - твердил Гена, как заклинание, разминая руками упругое тело.
Почувствовав, что она расслабилась, Геннадий лёг на неё сверху, упираясь руками в пол, чувствуя, что она дрожит всем телом, не пытаясь как-то помочь ему. Целуя то один сосок груди, то другой, Геннадий постепенно раздвинул её ноги. Варя слабо стонала, скорее подвывала. Он с размаху вошёл в неё, слабо ощутив препятствие. Варя взвизгнула, но тут же откинулась назад. Девственница, мелькнуло в голове у Геннадия, но уже ничего не могло остановить размеренных движений  его тела. Прикрыв глаза, Геннадий толкал вперёд свой член навстречу необъяснимому блаженству, которое не замедлило наступить. С диким воплем он выплеснул всё, что накопилось в нём,  и в изнеможении опустился на грудь Вари. Она лежала без движения, может быть, без сознания. Геннадий скатился на пол рядом и перевернулся на спину.
- Хорошо. Я же говорил, что будет хорошо, - Варя не шевелилась.
- Варя, - позвал он. – Варя!
- Я, - прошелестела она.
- Ты живая?
- Да.
- Дай водички.
Варя встала, шатаясь, сначала на четвереньки, потом на ноги и, стоная, пошла к ведру с водой. По ногам её текла кровь. Геннадий глянул на это зрелище и ужаснулся, но, решив не пугать девушку, не подал вида, когда она принесла ему кружку с водой.
- Спасибо тебе большое.
Варя только теперь опустила взгляд и долго рассматривала свои ноги, потом, также пошатываясь, побрела к ведру и вышла с ним на улицу. Геннадий отдыхал, лёжа на душистом сене. Ему было и впрямь хорошо. Никаких угрызений совести он не чувствовал. Расслабился и всё.  Варя зашла и молча проследовала к лавке.
- Иди сюда, - позвал Геннадий, - печка прогорит – холодно будет, - Варя покорно подошла к нему и присела  в ногах.
- Ложись, - он подвинулся и откинул руку, чтобы она могла на неё лечь.
Также покорно Варя легла рядом. Геннадий тут же уснул. Проснулся он оттого, что замёрз. Варя лежала рядом, свернувшись клубочком. Геннадий натянул на себя рубашку, свитер, поискал глазами, чем бы прикрыть Варю, но кроме её платья, которое висело над печкой, ничего не увидел. Так далеко – до печки - его внимание к молодой особе не простиралось. Он прижался к ней. Несмотря на то, что в сторожке действительно стало холодно, молодое упругое тело девушки было тёплым, домашним и нежным. Геннадий полежал немного, согрелся, но близость молодого девичьего тела не давала ему уснуть. Он, недолго думая, вошёл в неё. Варя, по-видимому, тоже проснулась. Он почувствовал, как напряглись её ягодицы. Но это возбудило его ещё больше. Не торопясь, испытывая огромное наслаждение от своей сдержанности, он завершил акт с таким же воплем. После этого, согревшись и удовлетворившись, он тут же уснул.
Проснулся он намного позже Варвары, которая и печку растопила, и чайник вскипятила, и прибрала немного, и сидела теперь на лавочке, любуясь Геннадием. Какие у него чётко очерченные губы, прямой профиль, резкий взлёт бровей, крепкая фигура, и вообще – красавец. О себе, о том, что произошло, она не думала. Всё произошло случайно, но не случайно. Просто ПОРА.
Геннадий вскочил на ноги и тут же вскрикнул от боли – забыл, что он подвернул ногу. Варя не на шутку испугалась.
- Может, я в деревню побегу, людей позову? – засуетилась она.
- Сами дойдём.
Собрав вещи, попив чаю, они двинулись в путь. По дороге Геннадий, прижав Варвару к себе, хромал даже больше, чем это требовалось. Всю дорогу он рассказывал анекдоты, и вообще был в отличном настроении.
В деревне их никто не искал, но когда они подошли к сельсовету, правда, Гена опирался теперь на палку, на порог выскочила секретарь Лена, разбитная двадцатипятилетняя молодица, у которой не заладилась  жизнь в городе с мужем, и она теперь отсиживалась в деревне у матери – до лучших времён. Лена тут же перехватила Геннадия, начала хлопотать вокруг него, кудахтать и ворковать. Она сообщила, что Вениамин Матвеевич уже уехал в поля, приказал устроить дорогого гостя как можно лучше, накормить, напоить, спать уложить, а потом видно будет.
Варвара, поняв, что её миссия окончена, молча пошла домой.
- Варькя, ты, што ли ча? – окликнула её бабушка из хлева.
- Я, ба.
Варя прошла в дом. Всё то же, всё также, но она – другая. Варя всё ещё чувствовала толчки в промежности. Они ей не мешали, но отвлекали внимание. Бросила сумку в угол, налила себе литровую кружку молока, отломила домашнего хлеба. Стояла посреди комнаты и жевала методично, как корова. Никаких мыслей в голове. На полу котёнок играл сам с собой, пытаясь отбить задними лапами петку, которую крепко держал передними лапами. Когда таким методом у него ничего не получилось, он попытался достать непокорный камешек через ухо. Варя, которая ещё вчера кинулась бы к нему, закузюкала, зацеловала бы, теперь без тени улыбки, тщательно разжёвывая ароматный хлеб, безучастно наблюдала за его игрой. Подошла к маленькому мутному зеркальцу, глянула на себя:
- Всё будет хорошо, - повторила она заклинание.
 Она стала другая. Резко, за одну ночь она превратилась в женщину. Многие девушки, становясь женщинами, остаются такими же наивными, как и были. Варвара вдруг ощутила себя взрослой, даже семейной женщиной. Она не собиралась претендовать на свободу Геннадия. Просто она почувствовала, что она теперь не одна. Так не бывает? Бывает. Это интуиция.
Жизнь вошла в свою колею. Варя на работе, Варя дома – хозяйство, учебники. Всё, как всегда. Она даже не пыталась подойти к Геннадию, который стал кумиром деревенской молодёжи на три дня. Он постоянно был в окружении, его постоянно куда-нибудь возили, что-то показывали, а вечером, несмотря на утомительную работу в поле, молодёжь собиралась у клуба, но не потанцевать, а послушать то, что рассказывал Геннадий и рассказать ему что-то о себе, слушал он с огромным интересом. И девушки, и парни, - все были просто влюблены в него, никому не было дела до Варвары, которая не выходила из дому. Никто и не вспомнил, что они с Геннадием провели ночь в сторожке.
Геннадий уехал. Через месяц вся деревня носилась с газетой, в которой был напечатан его репортаж. Обо всех он написал, да так здорово, что многие как бы узнали себя заново – с лучшей стороны. Для Вари же ничего не изменилось. Время шло. Она стала полнеть. Ей всё время хотелось есть. Однажды, когда она съела целую банку солёных огурцов с хлебом за один присест, мать, не глядя на неё, сказала:
- Ты бы к врачу пошла, што ли ча, на учёт стала.
Варя чуть не подавилась. Откуда мама знает, что она беременная? Знала не только мама. Бабки судачили на лавке:
- Правильно Варька сделала. Такой парень – и красивый, и умный. Кто бы её дурнушку замуж взял? Какой-нибудь прощелыга, да пьяница. У них и мать тоже также. Не гуляла вроде ни с кем, а приехала как-то из города и понесла.
Варя нисколько не стеснялась своей беременности. Все в деревне знали, чей это будет ребёнок. Девки некоторые завидовали, но ей ничего не говорили. Варя родила девочку. Вениамин Матвеевич, как председатель колхоза и дальний родственник, вызвался стать крёстным отцом. И отчество своё предложил дать девочке. От отчества Варя отказалась. Записала девочку Геннадиевной. А назвала Олеся. В честь того леса. Девочка была, как ангелочек. Белокожая, как мама, голубоглазая, с серебристо-золотыми волосами. Все школьные подруги приходили к Варе понянчить такое чудо. Варя боялась сглазу. Но ничего такого не случилось. Девочка росла и с каждым днём не только её мама, но и все вокруг убеждались, что это действительно чудо – общительная, нежная, как-то по особенному красивая,  с чудесным ясным взглядом, чудесным голосом. Бабки радовались:
- Наконец-то повезло Ивановым. Такое чудо в доме!
Вениамин Матвеевич был в областном центре на конференции. Был там и Геннадий – в качестве корреспондента. Встретились, как старые друзья, несмотря на разницу в возрасте. Потом Вениамин Матвеевич как-то странно посмотрел на Геннадия и сказал:
- Что же ты, парень, ни разу дочку свою не навестил? Такой ангелочек растёт! Уже годик скоро будет, а такая смышлёная, забавная. Красавица!
Геннадий дар речи потерял от неожиданности.
- Какую дочку?
- Свою. Варя родила.
- Поч – почему вы думаете, что это моя дочь?
- А чего думать, и так всем ясно. Ночевала с тобой в лесу? Ни с кем больше не встречалась. Серьёзная она у нас. И дочь в срок родила. Так-то вот, парень.
- Я не знал.
Геннадий так растерялся, что не только не слышал, о чём говорили на конференции, но и вообще ничего вокруг не замечал. Сначала он рассердился. Подумал, вот женить хотят. Потом подумал, что ничего такого сказано не было. Хотелось посмотреть на дочь. Наверное, страшненькая, как и её мама. Это Матвеич говорит – ангелочек, добрый он просто.
Геннадию не до этого сейчас было. Совсем недавно его познакомили с дочерью очень влиятельного человека. Блестящая красавица, она благосклонно отнеслась к его ухаживаниям и, кажется, не прочь была выйти замуж. Вовремя же ему дочь хотят пристроить! Геннадий был сам не свой. Дома рассказал всё матери. Они всегда были в дружеских отношениях. Мама очень обрадовалась, что у Геночки есть дочь.
- Женись на Варе, - посоветовала она, - дочери отец нужен.
- Ты что, мам? А Алла? Я её люблю. А Варя – я уже забыл про неё. Так, однодневка. Никаких перспектив.
Геннадий собрал посылку, положил туда деньги и послал в деревню – дочери на годик. Время закрутило его, многочисленные перемены в жизни отвлекли от мыслей о дочери. Он женился на Алле. Почти год чувствовал себя счастливым человеком. Ему, не избалованному деньгами – мама на пенсии, больная, небольшая квартирка, зарплата обычная, - вдруг, как из рога изобилия привалило – трёхкомнатную квартиру подарили на свадьбу, после свадьбы почти сразу стал начальником отдела, скоро тесть отдал свою машину, себе купил новую. В доме – всё по последнему слову техники и моды – полная чаша. Геннадий, как сыр в масле катался. Но очень быстро его перестало радовать такое «благополучие».
В то время как вся страна стояла в очереди за селёдкой и маслом, в их импортном холодильнике не  переводились деликатесы,  правда, Геннадий наелся ими уже через полгода. Носил их маме, которая, как выяснилось, меняла потом икру и сайру на сырое мясо и овощи. Алла никогда не готовила. Поначалу отшучивалась. Дескать, на завтрак, обед и ужин – любовь, а перекусить – вон в холодильнике, что найдёшь. Потом Геннадий перестал даже напоминать о том, что еду нужно готовить. Завтрак – на работе, обед – где придётся, чаще – у мамы. На ужин Алла иногда заказывала что-нибудь из ресторана. А чаще всего Геннадий жарил яичницу или картошку, которую сам же и покупал. Когда он с аппетитом поглощал мамины котлеты, у неё увлажнялись глаза, но вслух она ничего не говорила.
Одевалась Алла модно и дорого. Сначала это было вроде бы всё приданое, а потом… Норковая шуба, которая стоила столько же, сколько автомобиль, а может и дороже, песцовый полушубок, бриллианты и мелочь - платья, туфли, сапоги, - Геннадий точно знал, что он столько не зарабатывает, а Алла вообще не работала и не собиралась. Только один раз он поинтересовался, сколько стоит её вечернее платье, в котором они пошли в ресторан на какое-то мероприятие. Алла поджала губки:
- Чуть больше твоего месячного оклада.
 Скоро Алла стала пропадать на несколько дней. Чем она занималась целый день, - Геннадий не знал и не хотел знать, но когда он спрашивал, где она была на выходных,  отвечала, пожав плечами, – у родителей.  Однажды, позвонила её мама и попросила передать Алле, чтобы она срочно ей перезвонила, когда придёт домой. Что-то она там присмотрела. Алла пришла через два дня. Где была? У родителей, - ответила, как обычно. Когда Геннадий сказал, что мама искала её, она с каким-то презрением сказала:
- Ну, давай, выясняй по минутам, где я была, что делала, во сколько мама позвонила, во сколько я к ней пришла после её звонка. Почему ты это не выяснил? Тебя не интересуют дела твоей жены?
- Интересуют. Чем ты занимаешься?
- Собой в первую очередь. Во вторую – … пока секрет, - на этом разговор был закончен. Но у Геннадия надолго остался неприятный осадок.

Началась всеобщая приватизация, или как её в народе назвали «прихватизация». Папа Аллы прихватил для дочери ателье мод, где она стала директрисой. Насколько знал Геннадий, Алла училась в каком-то институте, куда её устроили по блату, не доучилась, но документ о высшем образовании у неё был. Геннадий недоумевал, как можно работать, ничего не зная. Оказывается можно. Алла только «числилась» и подписывала документы, да и то изредка, так как всеми делами занимался надёжный штат, который папа ей и подобрал.
Алла стала ещё более неуловима. О том, чтобы родить ребёнка, она и слышать не хотела с самого начала, а потом, когда они перестали встречаться, как муж и жена, этот вопрос был неуместен. Через пять лет «супружеской» жизни Геннадий понял, что он холостяк. Но его жизнеутверждающая натура находила для себя применение. Он с удовольствием работал, - теперь уже заместителем главного редактора, на работе у него были симпатии, после работы он встречался иногда со своей бывшей одноклассницей, в которую когда-то был влюблён, но после её неудачного замужества они стали «просто друзьями».  Геннадий привык к такой жизни. Втянулся. Главный редактор – пожилой и очень больной человек - хотел всей душой, чтобы их газета выжила в тяжёлое время, когда закрывались предприятия, многие издательства, да и вообще жизнь замирала. Несмотря на то, что его дети тоже работали в издательстве, он изо всех сил поддерживал Геннадия, верил в него, верил, что за ним любимая газета не пропадёт. Посылал его в командировки в Москву, знакомил с «нужными» людьми.
Однажды они собрались на мальчишник  в сауну. Главный редактор пригласил какого-то очень влиятельного человека, чтобы познакомить его с Геннадием. Сидел потом одетый в сторонке – ни пить, ни попариться, - ничего ему нельзя. Компания, между тем, получилась неплохая. «Влиятельное лицо» оказался компанейским, рассказывал анекдоты, шутил, правда, Геннадию показалось, что он как-то странно поглядывает на Геннадия и отводит взгляд. Оказалось – не показалось. Когда «влиятельное лицо» был совсем готов, стали собираться домой. «Лицо» обнял Геннадия и, слегка заикаясь, сказал:
- Такой парень, во, - он показал большой палец, - жаль, неужели ничего нельзя сделать?
- Что?
- Да сейчас от чего хочешь лечат.
- Да я вроде не болен.
- Ну, всё равно, такой молодой, и уже импотент, - Геннадия, как обухом по голове ударило, сразу протрезвел.
- Откуда вы знаете? - Геннадий спросил так, что можно было подумать, что он и вправду импотент.
- А, ха-ха, - «лицо» хитро подмигнуло, - жена твоя сказала, - дескать, раз муж – импотент, ничего страшного  - перепихнуться разок. А как она сосёт! – по-видимому «лицо» совсем опьянел.
Геннадий не помнил, как он добрался до дому. В голове стучало:
- Им - им…
- По - по…
- Тен - тен – тент
Геннадий прошёл в комнату жены, остановился в дверях. Она смотрела какой-то фильм по видео, отрывала тонкими пальцами виноградинки, изящно подносила их к пухлым губкам, втягивала виноградинку и красиво жевала.
- Что? – подняла на него свои томные глаза.
- Я вот думаю, с чего ты взяла, что я – импотент, ведь мы с тобой давно не живём, как муж с женой. – Геннадий говорил очень спокойно, хотя еле сдерживался, чтобы не ударить её. Алла насторожилась:
- О чём ты, милый?
- Милый? Очень мило!
Он уже шёл к ней – большой, грозный, - на ходу снимая брюки.
- Я покажу сейчас, какой я – импотент.
Он резко вытащил ремень из брюк, и не успела Алла опомниться, как Геннадий связал её согнутые в коленях ноги и перевернул лицом вниз. Она что-то мычала, уткнувшись лицом в постель, он не обращал внимания. Посмотрев на холёные бёдра, раковину, обрамлённую тёмным волосом, открывшийся анус, он стиснул зубы:
- Я – импотент,  хочу трахнуть тебя в задницу.
Крепко держа её бёдра руками, вошёл в маленькое отверстие.  Стараясь не думать о своей обиде, Геннадий размеренно «работал». Удовлетворения никакого. Кончив, он развязал свой ремень, Алла вытянулась на кровати – красивая, чужая:
- Животное, - сказала сквозь стиснутые зубы.
- А ты …, хотел сказать – сука, но при чём тут бедное животное, которое собирает вокруг себя кобелей с одной лишь целью – продлить свой род, оставить потомство. А ты для чего?  А я знаю! Это твоя работа! – Геннадий говорил чётко, осознавая впервые, что всё это время прожил с проституткой.
Алла молчала, всем своим видом показывая презрение. Геннадий ушёл в свою комнату собираться. Дорогие костюмы, которые покупала ему Алла, он всё-таки взял, получал же он зарплату. Больше ничего, - никакие бытовые мелочи, ничего, кроме своего одеколона и зубной щётки. На душе было гадко, помои.
Мама приняла его без лишних слов. Она давно предчувствовала, что этим всё закончится. За пять лет Алла ни разу не зашла к матери Геннадия. Они виделись один раз – на свадьбе, но у мамы Геннадия сразу сложилось верное представление после первого впечатления.
На другой день, садясь за стол поужинать, Геннадий открыл бутылку водки. Мама замерла у стола:
- Гена!
- Хочу расслабиться.
- Гена, если ты начнёшь расслабляться водкой, то сам превратишься во что-нибудь жидкое, гадкое. Не надо, не начинай, прошу тебя, - мама со слезами на глазах, прижав руки к груди, упрашивала его.
Геннадий отшвырнул от себя бутылку, та упала на пол, разбившись вдребезги. Он оперся лбом на руки. Да, мама, как всегда, права. Начнёшь пить – остановиться трудно. Но как тяжело было на душе! Мама успокаивала его, как могла. Потерпи, время залечит.
Времени потребовалось не так уж и много. Этот разрыв уже давно произошёл. Жить вместе, так, как жили они, было невозможно. Геннадию не нужна была ширма, тем более он не хотел быть ширмой сам. Развели их с Аллой очень быстро – детей-то не было. Имущество не делили. Геннадию отдали старенькую машину, остальное осталось у Аллы.
Через некоторое время бывшие работники ателье подали в суд о неправомочном присвоении их ателье и выиграли дело. Бывшего тестя привлекли к ответственности. Приватизация ателье, в которое он пристроил дочь, - не единственная его махинация. Но он быстро отмазался. Правда, с работой пришлось расстаться. Но он устроился неплохо. А его дочь, продолжала зарабатывать, торгуя собой. Скоро Геннадий потерял их из виду. Гадко было даже думать об этой семейке.
 Он с головой ушёл в работу. Главный редактор всё время болел, Геннадий его замещал. Всё у него получалось. А чуть больше года спустя, Геннадия известили о смерти Вениамина Матвеевича. Геннадий очень расстроился. Собрался на похороны. Почти вся районная администрация поехала. Многие уважали бывшего председателя колхоза. Когда в стране началась неразбериха, их колхоз плавно стал фермерским хозяйством, которое продолжало кормить город. И город в лице своих глав, ехал теперь проститься со своим кормильцем. Побольше бы таких хозяев нашей многострадальной Родине! Были бы все сыты и довольны.
По дороге к селу выстроилась целая вереница машин – импортных и отечественных, микро – и больших автобусов. Геннадий еле припарковал свой автомобиль, подошёл к группе людей, толпившихся вокруг главы администрации района, поздоровался с каждым за руку. Его уже все знали.
Сельчане - свои и соседские – выстроившись длинной очередью, подходили прощаться с покойным. Многие плакали навзрыд. Геннадий, глядя на усталые черты Матвеича, вдруг отчётливо услышал его голос:
- Что же ты, парень, ни разу дочку свою не навестил?
У Геннадия мурашки по коже пошли. Оглянулся. Нет. Это – память. Нервы. Геннадий стал осматривать сельчан, нет ли среди них знакомого лица. Сколько лет прошло? Пять, шесть? Вереница сельчан была нескончаемой. Оказалось, они ходили по кругу – пройдут мимо гроба, всплакнут и снова – в очередь, чтобы всем была возможность попрощаться. Пока Геннадий осматривался, очередь пошла по следующему кругу. Он сразу узнал Варю, несмотря на то, что она изменилась – поправилась, одета была во всё чёрное, в чёрном платке  на голове, но в тех же очках с роговой оправой. Она шла, опустив голову, вытирая слёзы платочком. Геннадий поискал глазами. Где же дочка? Сердце билось в груди со страшной силой. За Варей шли какие-то бабки. Люди вокруг Геннадия подходили, уходили, он стоял, как вкопанный. Матвеич, спрашивал он мысленно, где дочка? Он снова увидел Варю – она шла уже следующим кругом, также опустив голову и плача. За ней шла пожилая женщина тоже в чёрном, держа за руку девочку. Геннадий встрепенулся. Когда они подошли поближе, Геннадий уже не мог глаз оторвать от этого ребёнка. Это действительно был ангелочек. Чёрной одежды, видимо у неё не было, чёрная косынка слегка прикрывала золотисто-серебристые волосы, волнами раскинувшиеся по плечам. Она тоже была печальной, но даже это неестественное для ребёнка выражение не испортило прелестного личика.
Началось погребение. Гроб Матвеича всю дорогу до кладбища несли на руках. Около могилы много и искренне говорили, плакали. Геннадий был, как во сне. Как он мог, на что он потратил эти годы? Он тоже плакал, просил мысленно прощения у Матвеича, что не услышал, не понял его раньше.
После похорон были большие поминки. Гости сидели отдельно, но никто, даже самые «влиятельные» не отделяли себя от общего горя. Много было сказано и на поминках. Геннадий выпил водки, здесь это нужно было, чтобы прийти в себя. Разошлись поздно. Городские звали его в автобус, дескать, за машиной приедешь завтра. Сельские приглашали остаться – было где переночевать. Геннадию очень хотелось поговорить с Варей, но он не решался – чувствовал себя виноватым. Решил остаться. Таких, как он, - за рулём, но выпивших оказалось много. Всех повели в местную гостиницу. Кому не хватило места, - разобрали по домам. Вари и её матери уже не было. Гена спросил, где они живут, и отправился туда сам. Чувствовал себя неловко, но и в то же время, если бы он сейчас туда не пошёл, вряд ли решился утром. Дверь открыла Варя. Замерла на пороге, потом чуть отошла в сторону.
- Вам, наверное, переночевать негде? – опередила она его вопрос.
- Да, Варенька, негде.
- Проходите.
- Кто там, Варь? – послышался голос из соседней комнаты.
- Это гости, мам, мы-то с тобой побежали, никого не пригласили, вишь, вот места людям не хватило, - объяснила она.
Геннадий прошёл в комнату. Обстановка была – типично деревенская. Огромный стол, буфет, маленький чёрно-белый телевизор, на полу – самотканые дорожки. Варя стала стелить постель на хлипком диване. Геннадий не знал с чего начать разговор.
- Варя, расскажи мне о дочери.
Варя остановилась, выпрямилась, посмотрела на Геннадия строго.
- Геннадий Иванович, (откуда-то и отчество знает) я не имею к вам никаких претензий. Я сама воспитаю свою дочь. Очень прошу вас не вмешиваться.
- Варя, разве я с претензиями? Я виноват, я тебе не помогал, а ведь знал, что у меня есть дочь. Прости. Я очень хочу с ней познакомиться. Я никаких претензий на неё не выставляю. Поверь.
Они просидели всю ночь. Геннадий рассказал свою историю, Варя рассказала о дочери, собственно рассказывать много было не о чем – мала она ещё была. Под утро Геннадий всё же прилёг – ехать ещё надо было. Проснулся он от чьего-то взгляда. Перед ним на табуретке сидело ангельское создание и внимательно разглядывало его.
- Ты - мой папа? – Геннадий потерял дар речи. Он всегда любил детей, но не думал, что встреча со своей дочерью будет вот такой. – Мне мама сказала. Пойдём, я тебе огород покажу.
Геннадий безоговорочно поднялся и, взяв предложенную ладошку, почувствовал, что сейчас умрёт от счастья. Девочка детально рассказывала, что где растёт, показала свиней, сообщила, что корова с «маленьким» ушла пастись. Она была серьёзной, но когда смеялась, на пухлых щечках играли ямочки. Геннадий что-то ей отвечал, любуясь и не веря, что это его дочь, замечая в то же время сходство и с собой и с мамой. Она повела его на озеро, но «сейчас не купаются», - объяснила на берегу. Пошли к дому.
- Ты когда ещё приедешь? – спросила она.
- А ты хочешь ко мне в гости?
- Хочу. Ты меня в зоопарк сводишь? –
Геннадий понятия не имел, есть ли у них в городе зоопарк, но пообещал. Если нет, повезу в Москву, - твёрдо решил он. А ещё он решил, что судьба пошутила с ним, спрятав это сокровище. Правда, на время. Вот, досада, он же обещал Варе не вмешиваться в их жизнь!
Пять лет после этого Геннадий разрывался между своей городской жизнью и сельской дочкой. Он много работал, часто бывал в командировках, но почти каждый выходной ехал в село, повидать маленькое чудо. В первый раз после знакомства с дочерью, когда он приехал с огромной сумкой подарков, Варя сразу же умерила его пыл.
- Гена, давай договоримся, не надо баловать Олесю.  Только самое необходимое. Не знаю, куда ты всё это денешь, но  мы не возьмём ничего лишнего.
Лишним были даже куклы.
- Когда ей играть в куклы? – недоумевала Варя. – Вон, в огороде надо полоть, корову поить, курам траву нарубить. Зимой – школа.
Олеся понимала её правильно. Однажды, встретив его с автобуса, держась за руку, и прыгая на одной ножке, Олеся покосилась на объёмную сумку:
- Что ты мне необходимого привёз?
Он не раз привозил Олесю в город. Она поражала всех своей обстоятельностью и детской непосредственностью одновременно. Мама Геннадия не могла нарадоваться внучке. Далеко ходить она не могла. Но в парк, который был недалеко от дома, они ходили каждый раз. А ещё баба Катя делала подборки книг для внучки, и та уезжала каждый раз с новыми. Один раз Олеся настояла на том, чтобы баба Катя побывала у них в селе. Живительный воздух деревни несколько взбодрил её. Но всё же мама Геннадия таяла на глазах. Синие губы, затруднённое дыхание, частые неотложки. Иногда, собираясь в командировку, Геннадий боялся, что вернётся, а мамы уже не будет. Однажды после очередного приступа, мама подозвала Геннадия. Он присел на постель, взял маленькую исхудавшую руку в свою. Мама прикрыла ладонью его руку.
- Гена, мне уже недолго осталось.
- Мама!
- Да, Геночка, и ты это знаешь. Я тебя очень прошу, не тяни, женись на Варе. У тебя такая чудесная дочка. А Варя – замечательная женщина. Вы будете счастливы. Поверь мне.
Гена поцеловал её в лоб и прикрыл одеялом.
- Хорошо, мама.
Он уже давно думал об этом. Но что-то ему мешало. То казалось, куда их везти – в маленькую квартирку, то, думалось, - откажет Варя. Скорее всего, он  боялся именно этого.
Очень скоро мамы не стало. Геннадию тяжело было оставаться в квартире, где всё напоминало ему о маме. Собрал все свои сбережения, занял денег и поменял квартиру на трёхкомнатную с доплатой. Дома бывал редко. Что там делать в полупустой квартире. Откладывал он и разговор с Варей, думал, вот куплю обстановку, - тогда.
Однажды в сентябре посчастливилось ему побывать во Франции на симпозиуме. На всю валюту накупил подарков. Из Франции ничего лишнего быть не может. Варе – очки в дорогой оправе, Олесе, кроме одежды – огромного розового зайца. Приехал домой, но, несмотря на усталость, решил тут же поехать в село. Обычно он приезжал с утра и никогда не ночевал. А тут вдруг соскучился неимоверно. Оставил машину на углу улицы. Хотелось сделать сюрприз. Подошёл к дому с зайцем в руках. И замер. Красивый сочный голос выводил слова русской народной песни, следующую строчку подхватывали ещё два голоса, сливаясь в один. Геннадий стоял ошеломлённый. Он знал, что Олеся пела в школьном хоре, но никогда не слышал. Он зашёл, когда песня закончилась, выставив перед собой мохнатого зайца. Олеся подскочила и, всплеснув руками, остановилась как бы в недоумении. Через минуту почему-то шёпотом спросила:
- Как его зовут?
- Не знаю, но он прилетел к тебе из Парижа.
- Из Парижа? – глаза Олеси округлились. Неужели мать не разрешит оставить игрушку? Варя улыбнулась:
- Ну, что же ты, Олеся, принимай гостя, – это, по-видимому, касалось и отца. Олеся опомнилась, повисла на шее Геннадия, чего обычно  не делала.
Потом пили чай с французским печеньем. Баба Шура крутила заскорузлыми пальцами посыпанные орешками фигурки.
- Ить, чаво, придумали, - Геннадий давно заметил, что, несмотря на «чавканье» матери, Варя всегда говорила правильно.
 Сейчас ему не терпелось попросить, чтобы они спели что-нибудь ещё. Но стоило только заикнуться, Варя нахмурилась:
- Не поём мы на людях.
- Мне – на людях? Ну, а Олеся? Варя, ты хоть понимаешь, что у неё талант! Такой голосище в десять лет!
- Ну, и что?
- Что, что. В хлеву петь таким голосом? Или всё же для людей?
Варя ещё больше нахмурилась. Впервые Геннадий заговорил с ней о будущем дочери. Она и сама об этом  думала.
- Варя, прости, мне надо было уже давно начать этот разговор, переезжайте ко мне в город, выходи за меня замуж.
Не успела Варя и рот открыть, как неожиданно Геннадия поддержала баба Шура.
- И то, Варь, Олеську – то учить надо. Не так, как ты, да я учились. Ты не думай, я справлюсь. Да и вы помогать будете, - опередила она Варю, которая вроде как собиралась отмахнуться от всех нападок. Но вслух сказала другое:
- Я тоже об этом думала. Надо, конечно, учиться ей в городе, а расстаться с ней не смогу.
Сколько времени Геннадий собирался с духом и так всё просто решилось! Переехали на той же неделе. Обставили квартиру уже вместе. Варя устроилась в редакцию бухгалтером. Геннадий скоро стал главным редактором. По выходным ездили в деревню – сажали, убирали, заготавливали корма. Жили дружно.


***

В вагоне было относительно тихо. И вдруг сочный голос нарушил тишину:
Отговорила роща золотая
     Берёзовым весёлым языком
         И журавли печально пролетая,
         Уж не жалеют больше ни о чём
               
                И журавли, печально пролетая…, -
Подхватили другие голоса.
Варвара Петровна сняла очки и, виновато улыбаясь, вытерла платочком глаза:
- Всегда плачу, когда Олеся поёт.
У меня тоже глаза на мокром месте были. Когда встречаешь талант, да ещё такой вот - юный и неиспорченный славой, невольно слёзы на глаза – сколько у тебя, Россия, сокровищ! Свети же, Утренняя звезда, им. Пусть радуют своим талантом людей. Пусть люди становятся от этого добрее.