Любит - не любит

На каждой остановке я всегда стараюсь выйти, погулять по перрону, подышать свежим воздухом. Проводница в тот раз предупредила:
- Стоянка сокращена, скоро отправляемся.
- Ничего, я туда и обратно.
А в вагон уже заходили люди. Странные какие-то. Молчаливые, одеты как-то. Одинаково. Но тут же поняла – врачи, наверное. На «Скорой» теперь не в белом или зелёном, а в бардовом. Двое вели девушку под руки, один – с дорожной сумкой. Поставили сумку на пол и ко мне:
- Извините, вы на нижней полке?
- Да, а что?
- А не могли бы поменяться с девушкой? Других билетов не было, а она… не заберётся наверх.
- Конечно, конечно.
Я уж и передумала подышать свежим воздухом, стала перекладывать свои вещи наверх. Врачи сказали что-то ободряющее и поспешили к выходу – проводница поторапливала. Девушка села на нижнюю полку, закрыла глаза и не шевелилась. Я пригляделась к ней, и мне стало жутко. Покойница. Красивая покойница.  Пепельные волосы до плеч оттеняли её бледную кожу – ни кровиночки в лице. Пальцы, сложенные на коленях – восковые. Даже мальчик, ехавший в нашем купе с мамой – полной спокойной женщиной, который всю дорогу прыгал с одной полки на другую, затих. Мы переглянулись с его мамой. Ей тоже, видимо, стало не по себе. Застелили постель, потом я осторожно позвала:
- Ложитесь, девушка, - она не реагировала. Пришлось дотронуться до её ледяных рук, - Девушка, ложитесь.
- Да, да. Благодарю вас.
Она с трудом открыла глаза и, не раздеваясь, легла на предложенное место. Слава те, Господи! Живая!  Также потихоньку мы поужинали. Мальчик с опаской поглядывал на новую соседку, а потом вообще убежал в коридор,  нашёл дружка – сверстника.
На верхней полке даже лучше – читай себе, сколько сможешь – свет прямо в книжку, да и спать оказалось спокойнее. Утром мы опять старались не шуметь, но девушка нас, похоже и не слышала. Она лежала в той же позе, в какой вчера уснула. Позже, когда весь вагон пришёл в движение, собираясь выйти на прогулку на большой станции, девушка села на постели и долго смотрела в одну точку. Любопытство разбирало нас, но мы стеснялись спросить, что же с ней приключилось.
Я выскочила на перрон. Пассажиры степенно прохаживались вдоль вагона, к ним приставали лоточники с разнообразной снедью, бутылями сладкой и несладкой воды, семечками, яблоками, газетами и прочими атрибутами вокзальной жизни. Я вяло отбивалась от предложений, кто-то что-то покупал. Дойдя до самого края перрона, я увидела скромную бабульку с ромашками, которая стояла на другом перроне. Перейти? Страшно, а вдруг другой поезд проедет, закроет переход, а мой – уедет? Я всегда боюсь отстать от поезда. Я позвала бабульку. Та подхватила своё ведёрко и бесстрашно поковыляла через пути. За сущие копейки я купила целую охапку маленьких солнышек – самых весёлых цветов на Земле. Радостная и счастливая я вернулась в вагон. Почти все женщины улыбались, глядя на мой букет, а некоторые тоже поспешили к заветной бабульке по моей указке. Проводница выделила мне шикарную вазу из отпиленной пивной бутылки и с гордым видом я зашла в своё купе. Полная спутница одобрила моё приобретение, девушка тоже перевела взгляд на цветы. Потом потянулась к ним. Я вытащила один цветок и подала ей. Она улыбнулась, обнажив безукоризненные жемчужные зубы. Боже, какая она красивая! И какая бледная, подумалось.
- Ромашки, - тихо сказала она. – Любит – не любит.

***

- Как вас зовут?
- Инга Максимовна Подречная, - ответила Инга и спокойно улыбнулась.

Она уже не волновалась, отметив про себя, что комиссия рассматривает её вполне приветливо. Бойко ответила на обычные вопросы – образование, кто родители, где живёт, ну, и на главный – тоже. Почему вы решили стать стюардессой? Она не стала говорить, как все – с детства мечтала летать, а ответила честно – подруга позвала. Родители разведены, мама вышла замуж и живёт с мужем за границей, а она – Инга – живёт с бабушкой. После школы поступила в университет на психологический факультет, но по материальным причинам пришлось перевестись на заочное отделение. Работать стюардессой хочет пока не закончит учёбу. Потом постарается устроиться на работу психологом. Думает, что работа стюардессой, общение с людьми поможет ей в будущем.
Ингу приняли на работу, хотя многих тогда отсеяли. Отсеяли даже девушек, которые вполне могли бы стать фотомоделями.  Никто за неё не хлопотал, скорее всего, сыграла роль её учёба на психолога и обаятельная белозубая улыбка. Ещё бы! Ведь её бабушка – известный стоматолог! Правда, уже давно на пенсии. Сердечко пошаливало. Когда Инга оканчивала школу, бабушка уже не работала, но ещё мечтала, что Инга тоже будет зубным врачом – почётно и доходно. А мама писала, чтобы Инга поступала на психологический – за границей было так модно иметь своего психолога, значит, дойдёт и до России.
Впрочем, по порядку. Мама с папой развелись, когда Инге было года четыре. Естественно, она ничего не помнила. А вот более позднее время, когда бабушка Мила – мама папы - забирала её к себе на лето, вернее пыталась забирать (Инга больше десяти дней не выдерживала), она помнила отчётливо. Папу она практически никогда не видела, а когда они случайно встречались в огромном доме деда (сначала полковника, а позже генерала), папа смотрел на неё, как на инопланетянку – это дочь. Дочь? Казалось, эта мысль всякий раз вызывала у него недоумение. Гостила же она в этом доме по инициативе бабушки. Инга была первой внучкой, и бабушка питала к ней особые чувства. Впрочем, Инга этих чувств не понимала. Ей было холодно и неуютно в большом доме, сначала в одном, потом в другом, когда дедушке пришлось «поменять дислокацию» - с единственной целью, чтобы стать генералом. Инга стала бывать в гостях «у папы» один раз в год, а потом ещё реже. К тому времени, когда Инга оканчивала школу, у папы было уже трое детей от разных матерей, а дедушке пришлось уехать на Дальний Восток, где он и ушёл в отставку. Инга была там только один раз, ей пришлось кого-то подменить на рейс Москва- Владивосток и из жалости к дедам она заскочила к ним в гости. Надо ли говорить, что дед прослезился, а бабушка Мила «была приятно удивлена».
Мама… Маму Инга любила, хотя почти не помнила. Мама была красивой ухоженной женщиной. Ни один мужчина не мог равнодушно пройти мимо мамы, не отметив её достоинств, хотя бы про себя. После развода с папой мама пыталась как-то организовать семью. Пошла работать продавцом, но через месяц вышла замуж за иностранца и уехала с ним, оставив Ингу на попечении своей матери. Она никогда не допускала мысли о том, чтобы бросить свою любимую «Гусеньку», но муж сначала намекнул, а потом настоял на том, чтобы русская дочка жила в России. А после того, как мама родила ему сыночка, и речи не могло быть о том, чтобы Инга переехала к матери.
Инга сначала страдала, но потом привыкла. Мама, как могла, помогала, правда, урывками. Она могла целый год не присылать ничегошеньки, даже на пропитание дочери, потом прислать бриллиантовое кольцо. Пока бабушка работала, они с Ингой жили очень даже неплохо. Инга всегда была послушной девочкой, она знала, что хорошо учиться – это её работа. Бабушкина работа давала им не только средства существования, но многое другое. Они ездили каждый год на море. Могли себе позволить всякие деликатесы, удобную мебель,  всякие милые мелочи. Потом у бабушки случился «сердечный приступ», а точнее, инфаркт и подруги убедили её, что лучше она живая поможет Инге своей пенсией и маленькой заботой, чем оставит её одну одинёшеньку. Инга узнала об этом разговоре через несколько лет и полностью поддержала бабушкиных подруг. Она очень любила свою бабушку. Та была для неё всем – мамой, папой, бабушкой, дедушкой и, конечно, подругой. Нет, подругой в первую очередь.
Бабушка очень хотела, чтобы Инга стала зубным врачом. Но на стоматологическом была такая бешеная плата! Бабушка только вздыхала, а Инга, чтобы не сильно расстраивать бабушку, рассказывала ей байки про известных преуспевающих психологов. Сама она не знала, кем бы ей хотелось быть, поэтому верила, по привычке, маме, успокаивала, как могла бабушку, и без проблем поступила на психологический. На первый курс они с бабушкой наскребли денег, а потом решили, что нужно всё  же пойти работать, а учиться можно и заочно.
Инга сразу ощутила разницу – после первой же зарплаты, когда она накупила всякой вкусной еды, бабушке – дорогое лекарство, себе новые сапоги и куртку. Они с бабушкой каждый раз планировали, что нужно купить в первую очередь, что – позже. Иногда спорили до хрипоты, бабушке всегда хотелось, чтобы Инга купила себе какую-нибудь дорогую вещь, Инга же обходилась вещами подешевле. Мама присылала подарки всё реже и реже, но письма писала задушевные. Она скучала по Родине, но ни разу не приехала навестить свою дочь и маму. Какие-то странные отношения были у неё с мужем. Инга не обижалась на неё, - привыкла.

После школы разбежались все – кто куда, а уже через год заскучали – по безмятежному школьному времени, по детству и школьным друзьям. На первом курсе у Инги не нашлось ни минуты, чтобы встретиться со школьными друзьями. А летом, когда она думала, куда бы пойти работать, чтобы перевестись на заочное обучение, случайно встретилась в супермаркете со своей лучшей подругой (заметьте, лучшей!) – Наташей, которая не стала поступать в институт, а сразу устроилась работать стюардессой. Наташа все уши прожужжала, как это здорово – весь мир твой. Сегодня ты – на Севере, завтра – на юге, сегодня  - в одной стране, завтра – в другой. А люди какие! А ты сама! Идёшь по салону самолёта, красивая, смелая и обольстительная, ловишь на себе восхищённые взгляды, улыбаешься приветливо, как богиня!
На самом деле всё оказалось не так уж и безоблачно,  не так уж и сказочно. В тот год на каждое место был конкурс, а в другое время, когда девушки увольнялись «пачками», кто по состоянию здоровья, кто разочаровался в «небесной» профессии, а кто и просто устал, - набирали всех подряд. И красивых, и не очень, умниц и конкретных дур, которые так заморачивали голову всему экипажу, что хотелось тоже уволиться и сидеть себе где-нибудь, да хоть за прилавком, мило улыбаться (а уж этому их выучили в первую очередь) и… Впрочем, от таких работниц очень быстро избавлялись.

 Инга не могла пожаловаться на свой экипаж. Ей как-то везло на людей – спокойных и доброжелательных. То, что в авиакомпаниях психология была на первом месте, было немаловажно и для неё, она даже считала, что сам Господь бог послал ей тогда подругу, чтобы она смогла пойти работать по своему выбору и для своего удовольствия. В самые трудные минуты, когда нелётная погода, люди озлобились и не особенно обдумывают то, что говорят, она выходила в салон со своей обворожительной улыбкой и проговаривала приветствие с таким видом, будто все пассажиры – её самые ближайшие родственники, которых она так долго звала в гости и вот, они пришли и сейчас их ждёт нечто невероятно приятное. И люди верили ей, успокаивались, пристёгивались, если надо было, и даже засыпали в креслах.
Как-то так получилось, что она летала всегда с одним и тем же экипажем – первый пилот Владимир Николаевич Ченцов, уже пожилой человек, был им всем, как отец родной. Но и когда ей приходилось летать с другим экипажем, она чувствовала себя  в своей тарелке, несмотря на  то, что работа бортпроводника скорее физическая, чем умственная. Шутка ли стюардесса за один полёт  дальним рейсом должна пройти почти 5 км на каблуках, ни разу не присев, при этом всегда улыбаться, своим видом внушая людям уверенность. Вот она такая хрупкая девушка – и не боится летать, да ещё и ходит по салону, шутит, улыбается, предлагает выпить, ну,  чего бояться?
Она побывала и за границей. Правда в Америку – где жила мама – ей ни разу не пришлось слетать. Так, Европа, Турция, Китай, а ну-ка, вылетай.
Два  года проскочили – пролетели. Бабушка каждый раз провожала её в полёт, хоть бы это было утро, день или ночь, заглядывала в глаза, старалась подбодрить, а сама украдкой вздыхала.
- Бабушка, выброси всё из головы сейчас же. Будешь думать о плохом, оно тут же и приключится, - Инга знала, что бабушка очень переживает за неё, скучает и каждый раз боится, что Инга вернётся и не застанет её в живых.
- А я и не думаю о плохом. Я вот думаю, что бы тебе такое заказать?
- Вкусненькое?
- Да. Ты и так всегда что-нибудь привозишь. Но мне хочется заказать. Чтобы ты, как в «Аленьком цветочке» обо мне всё время думала.
- Бабуленька, я и так о тебе всё время думаю. Особенно, когда настроение плохое.
- А что у тебя бывает плохое настроение?
- А ты думаешь, когда ходишь по салону туда-сюда, рот до ушей, так и настроение должно быть аналогичное?
- Аналогичное чему?
- Тому-сему, - Инга целовала бабушку в седую макушку, потом в мягкую щёчку и упархивала.
За всё это время она ни с кем не встречалась. В школе были у неё парни, но как-то по быстрому дружба начиналась и заканчивалась. Бабушка переживала и по этому поводу, но опять же по-своему.
- Ни за что не умру, пока внучека не увижу, - Инга никогда не поправляла бабушку, что речь идёт о правнуке.
- А внучку?
- А без разницы. Ты – летай, летай. Налётывай свои часы и годы, а я тебя поджидать буду. То из полёта, то пока ты не влюбишься, гордячка такая.
- Я – гордячка?
- А что ж у тебя и парня-то нет? Небось, носом крутишь? У такой красавицы, должно быть, отбою от парней нет. Перебираешь?
- Не выдумывай, бабка, не заговаривайся. Знаешь же, что мне некогда.
Инге, действительно, было некогда. Спланировать свою жизнь можно было только на время сессии, но как раз в это время было ещё более некогда, чем во время работы. А на работе когда и куда лететь, можно узнать в лучшем случае за три дня до вылета – у диспетчера планирования. Но и за эти три дня может всё перемениться и придётся срываться с постели в три часа ночи, и быстро собираться, и выезжать на такси, и выходить в салон свежей, отдохнувшей с обаятельной улыбкой приглашая всех в полёт.
В их экипаже был молодой штурман, который оказывал знаки внимания Инге, но она всячески старалась перевести их в дружеское русло. Если бы она рассказала бабушке об этом молодом человеке, та непременно начала бы говорить о замужестве и «внучеке». Инга думала по-другому: «Успеется». «Придёт пора, влюблюсь и выйду замуж», - говорила она бабушке, да и себе тоже. Она действительно не чувствовала себя влюблённой в Сенечку – Семёна Алексеевича, и хотя весь отряд подшучивал над его якобы неразделённой любовью, она не замечала его любви. Ну, не так любовь ей представлялась.

Когда в их отряде появился новый бортпроводник – Станислав – все стюардессы заняли боевую позицию. Станислав был не просто красавец – это было избалованное до нельзя существо с изысканными манерами аристократа, весь такой тонкий, загадочный, неповторимый и недосягаемый. Его родители – очень обеспеченные люди – души в нём не чаяли. Не то что работать, но и учиться ему не надо было, но Стасу хотелось «повидать жизнь», «пообщаться с людьми». Он тоже учился на психолога. Надоело учиться очно, захотелось мальчику полетать, перевёлся на заочное отделение, ушёл в авиацию. Не обошлось и без небольшого скандала – мама страшно боялась, что он разобьётся, что его украдут в заложники, да и просто совратят распутные девки.  Но Стас хотел летать бортпроводником, и маме пришлось уступить.
Никто никому ничего не рассказывал, но абсолютно все всё знали о Стасе.  Знали, что стоит ему только заикнуться, что вроде бы не плохо было бы… И, он ещё не договорит, а уже ему это самое принесут. Мама его смирилась с мыслью, что мальчик хочет необычно развлечься, ему, видите ли, не нравится путешествовать по туристическим путёвкам, ему хочется познать жизнь со всех сторон. Что ж. Он всегда делал то, что хотел, тем более что ничего беспутного он и не хотел. В полёт его ставили на удобные рейсы, причём, если девчонки узнавали, куда полетят, чуть ли не перед вылетом, то он заказывал сам, куда полетит. В полёте он обслуживал пассажиров, но только если сам того захочет. Никто не спорил, потому что он летал всегда запасным. Мог просидеть весь рейс в салоне, а мог бегать по рядам с обаятельной улыбкой, предлагая иностранным бабушкам виски с содовой. Ему, почему-то, больше всего нравилось обслуживать иностранных бабушек. Те были в таком неописуемом восторге от него, что каждый раз исписывали всю книгу отзывов, рассыпаясь в любезностях и благодарностях. Однажды Инге пришлось обслуживать полёт крутых артистов. Они заказали весь рейс, поэтому половина самолёта была пустой. Весь полёт им что-то было нужно, бортпроводницы с ног сбились, а Стас сидел в хвосте самолёта и дремал. Правда, его заметила одна из певиц, потребовала, чтобы её обслужил «вон тот смазливый мальчонка за особую плату», но Стас наотрез отказался, сказавшись больным. Девчонкам-стюардессам это очень понравилось, и они потом долго вспоминали этот эпизод и подсмеивались над Стасом, что у него срочно болят зубы при виде знаменитостей.
Стас держался со всеми ровно и одинаково. Он переспал со всеми стюардессами, которые приглашали его к себе в постель, а с остальными оставался в дружеских отношениях. Не дружить было и невозможно. Инга ни разу не встречала в жизни человека столь вежливого и покладистого. Своей вежливостью Стас добивался в жизни абсолютно всего, чего хотел. С виду казалось, что хочет он немногого, но на самом дел его желания были столь необычными, что люди, которые встречались ему на пути, не совсем и понимали, что выполняют его волю, а не свою. Никто никогда не видел, чтобы он ругался или хотя бы поднимал голос. Никто никогда не  видел его пьяным или неопрятным. Скоро девочки привыкли к его экзальтированности и уже больше не мечтали выйти замуж за такого необычного красавчика.
 С Ингой у Стаса сразу установились дружеские отношения. Во-первых, они учились на одном факультете, правда, на разных курсах – Стас часто просил у Инги курсовики или просто конспекты. Во-вторых, Инга ни разу не дала повода Стасу для секс предложений. Они оставались просто друзьями, даже когда в одном из дальних аэропортов им пришлось спать в одной постели, правда, одетыми, по причине перегруженности гостиницы.
Одно время Инга почувствовала на себе обаяние этого парня. Несколько дней она ходила под впечатлением - поговорив с ним в первый раз по поводу какую воду предпочитают пить в полёте люди разных возрастов, национальностей и полов. В другой раз он помог ей разнести ужин – заболела её напарница. Инга чувствовала себя рядом с ним, как в капсуле – уютно, тепло и в то же время свободно, а, встретившись с ним взглядом, «заболела». Ей показалось, что она встретила свою любовь. К счастью, некоторое время они не летали вместе, Инга отвлеклась, а когда снова с ним увиделась, поняла, что этот уникум -  не для неё. Она даже стала изучать его со стороны, как психолог, – как такое создание находит себе место в жизни. Одно время даже подумывала, что будет писать дипломную работу о людях, которые ведут себя не так, как все. Но до диплома было далеко, а Стас был очень рад, что в женском коллективе  обрёл друга в лице Инги, что она не пыталась его пасти, чтобы потом «оженить» или просто надоедать своими проявлениями влюблённости, которыми доставали его другие девушки.
Иногда Инге перепадали полёты за границу. За границу летал постоянный состав, только в Турцию летали все, стараясь соблюсти негласную очередь, чтобы за сезон успеть загореть и накупаться. Рейс был очень удобным – утром прилетели, вечером улетели. Пять часов, как минимум, можно купаться в синем море.
Стас очень любил летать за границу, но в постоянный экипаж не хотел, чтобы ни от кого не зависеть. Со временем весь их отряд привык к его странностям и, если бы не его доброжелательность, то эти странности воспринимались бы, как капризы избалованного мальчика.

Чтобы быстрее попасть на пляж, все работали дружно и через два часа после посадки, устроившись в гостинице аэропорта Ататюрк, также дружно ехали на побережье пролива Босфор. Владимир Николаевич тоже поехал с ними. Погода была чудесная – не жара, но искупаться очень хотелось. Чудное место! Одна мысль, что ты купаешься в Европе, а вон там, совсем рядом – Азия, приводила в восторг.
Всем экипажем они дружно резвились в воде, играя в волейбол, постепенно команда таяла, выбираясь на берег, чтобы поваляться на горячем песке.
Все собрались кучкой, только Стас уселся в шезлонг под навесом,  сославшись на то, что не любит загорать. Мужская часть команды была, конечно, рада – они не то, чтобы не любили Стаса, но интуитивно ревновали к девчонкам, которые дружно его баловали. Сенечка разместился поближе к Инге, пытаясь развлечь её разговорами об устройстве самолёта ИЛ-86, который сильно отличался от ТУ-154. Инга делала вид, что ей интересно, а сама исподтишка посматривала на Стаса. Какие-то девушки заметили их красавчика, и пытались с ним познакомиться. Стас закрылся журналом и, кажется, захрапел. Девушки передёрнули плечами и отошли. Инга усмехнулась и повернулась к Сенечке.
- Сень, а вот скажи, ты был когда-нибудь в деревне?
- Нет, а к чему это ты?
- Не знаю, но очень хочется в деревню. Вот чтобы луг был, речка, берёзки.., - Инга сделала мечтательное лицо, наблюдая, как лоб Сенечки собирается в хмурую волну. Ещё бы, он – про самолёты, а она про речку. Тьфу, эти девчонки! Так тебе и надо, Сенечка, ехидно подумала Инга, которой до чёртиков надоели его рассказы о том, что ей было совсем не интересно.
- Пошли купаться, - предложил Сенечка, и Инга охотно согласилась.
Как всё-таки здорово – вода, солнце, молодое упругое тело. Э, э, – а вот это уже лишнее – Сенечка под видом попытки помочь ей плавать допустил «вольности». Инга отхлопала его по загорелому торсу (мужественный и накачанный!) и, нырнув, быстро поплыла. Сенечка за ней. Ему не составило большого труда догнать её и, делая вид, что пытается помочь ей, опять дотронулся до «запретных мест».
- Сень, ты что? Озверел?
- Да, это ты точно подметила. Я не просто озверел, я скоро буду на людей кидаться, как бешеная собака.
- Лечись.
- Есть только одно средство, но он мне недоступно.
- Живи скромнее, насобирай денег и купи.
- А что? Это идея. Только ты ещё не знаешь, что это за средство. Говорят, что оно не продаётся.
- Ой, ли? Разве в нашей монокапиталистической стране есть что-то такое, что нельзя купить?
- Ловлю на слове.
- Лови. Что же это за лекарство?
- Это ты. И ты прекрасно знала, что я так скажу. Вот я тебя и поймал на слове. Сколько тебе заплатить, чтобы ты стала моей?
- Пошёл вон.
Инга круто развернулась и поплыла к берегу. Ей не нравился этот разговор, но она сама виновата. Она действительно, знала, что он скажет, что лекарство – это она, зачем было его провоцировать? Недовольная больше собой, чем Сенечкой, у которого на уме всегда были только две вещи – самолёты и Инга, Инга и самолёты, она вышла на берег и улеглась рядом с Владимиром Николаевичем, который уже переместился под навес. Не то, чтобы возраст не позволял ему долго быть на солнце, он знал во всём меру.  Сенечка демонстративно улёгся на песок рядом с Машей и Викой – девчонками из экипажа.
Инге не хотелось портить такой чудесный день, она присела и стала искать взглядом Стаса. Он сидел под другим навесом, но уже не прикрывался журналом, а разговаривал с какими-то молодыми людьми. Судя по всему, ему нравилось это занятие гораздо больше, чем отбиваться от назойливых девушек. Вот они над чем-то похохотали, потом Стас очень внимательно и даже, похоже, с удивлением слушал одного из молодых людей, потом они все встали и куда-то пошли. Инге стало интересно, а что же дальше? Куда это он собрался, если через два часа они все поедут в аэропорт, а поодиночке ходить им никуда не разрешалось. Она даже не поленилась встать и, следуя украдкой за ними, пошла в ту же сторону по пляжу. Впрочем, укрываться особенно и не надо было. Молодые люди дошли до места, где продавались напитки, и купили что-то, Инге не было видно, но если Стас выпьет алкоголь, его могут не допустить к полёту. У Стаса проблем не будет, они будут у Владимира Николаевича. Инга поспешила назад, чтобы «настучать» на своего напарника. Он мог подвести всю команду. Владимир Николаевич не разделял её беспокойства, но всё же нехотя поднялся и пошёл следом за Ингой.
Между тем, молодые люди шли уже на стоянку автомобилей. Увидев это, Владимир Николаевич забеспокоился. Если Стас уедет, где гарантия, что он успеет к вылету? Всё-таки не дома. Они с Ингой заспешили, но всё же не успели. Едва молодые люди подошли к шикарной серой машине с ртутно-голубым отливом, явно показывая, какая это хорошая машина, как вдруг, спутники Стаса молниеносно закрутили ему руки и засунули внутрь машины. Машина, взвизгнув тормозами, помчалась к выезду.
Инга с Владимиром Николаевичем остолбенели. В купальных костюмах, без денег и документов,  о какой погоне можно было говорить?
- Вы – русские? – пожилой мужчина уже во второй раз спрашивал их.
- Да, - Владимир Николаевич едва очнулся от шока.
- Проблемы?
- Да. У нас на глазах только что украли человека из нашей команды. Времени в обрез, а у нас с собой ни документов, ни одежды, ни денег.
- А вообще они есть?
- Да, есть, - Владимир Николаевич посмотрел на мужчину уже с надеждой.
- Тогда садитесь. Догоним вряд ли. Это «Aston Martin» - спортивная машина, но проследим, куда поехали.
Машина мужчины была намного проще той, которая уже уехала со стоянки, но она так рванула с места, что Инга с Владимиром Николаевичем только молча вцепились в подлокотники.
Также молча, они наблюдали за погоней. Несколько раз они теряли из виду машину, в которой ехал Стас, но мужчина, решивший сделать им одолжение, видимо лучше следил за происходящим, потому что каждый раз, миновав особо острую развязку, они снова видели перед собой ««Aston». Один раз они настолько близко приблизились к нему, что могли увидеть, что Стасу приходится несладко. От него что-то требовали, снабжая свои требования тумаками. Инга с Владимиром Николаевичем молча переглянулись, стараясь не отвлекать водителя, который показывал верх водительского мастерства. Он умудрился не только не столкнуться ни с кем в сплошном потоке машин, но и вывернуться из пробки и пристроиться в ряд с «Aston».
 Машина явно выезжала за город. Что они хотели от Стаса – можно было только гадать, но вряд ли это выходило за рамки стандартных похищений – деньги, наркотики, секс.
Инга сидела, сжавшись в комок, она потеряла счёт времени, не понимая, почему она так напрягается и переживает за Стаса. Ведь никакого особенного чувства к нему она не испытывала. Какие-то отголоски мимолетной былой увлечённости. Тут же попыталась проанализировать своё состояние с точки зрения классической психологии,  потом - современной психологии. Потом взглянула на Владимира Николаевича, который, видимо, очень переживал за престиж родного аэрофлота, ведь он работал ещё в советское время, когда ни один русский не имел права позорить Родину. А что же теперь? Разве приятно вам было бы осознавать, что русского украли у вас на глазах, собираются то ли убить, то ли ограбить, то ли опозорить – у вас на глазах! А вы вроде бы ни причём, вроде бы всё происходит с вашего согласия. Нет, ни Инга, ни Владимир Николаевич, судя по выражению его лица, не представляли себе возможным такой ход событий.
- Кажется, приехали, - произнёс, наконец, водитель, - не будем подъезжать близко. Они не должны догадаться, что мы ехали за ними. Сейчас станем вот тут, и будем смотреть.
Похоже, водитель любил детективы, и ему нравилась его нынешняя роль. К тому же он  хотел помочь русским – бывшим соотечественникам. Он ни разу за всё это время ничего не сказал о деньгах. Вроде бы он тоже переживал за русского парня, которого, похоже, похитили.
Машина съехала с дороги и, проехав немного по неасфальтированной боковой дороге, остановилась. Некоторое время машина стояла без движения, хотя издалека видно было, что внутри её идут жаркие дебаты. Наконец, дверцы машины резко распахнулись и из неё вышли все – трое молодых людей, с которыми Стас разговаривал на пляже и сам Стас, которого выволокли за волосы.
Дальше всё происходящее Инга восприняла, как дурной сон. Началась драка. Стас довольно активно давал отпор. Видимо, сказалось его посещение школы восточного единоборства, о котором он как-то вскользь упомянул в разговоре. Но силы были слишком не равны. Двое молодчиков изловчились и, схватили Стаса под руки, а третий, стараясь увернуться от брыканий Стаса, бил его по лицу. По красивому лицу Стаса! Любимчику всех девушек русского Аэрофлота! Один раз он попал, видимо, туда, куда нужно, потому что Стас обмяк и повис на руках молодчиков.
Всё это время Инга поглядывала на Владимира Николаевича – почему он не вмешивается? Но тот взглядом успокаивал Ингу – ещё не время. Когда Стас сосиской повис на руках парней, Владимир Николаевич вышел из машины. Инга за ним, не взирая на его строгий приказ оставаться в машине. Инга, не отдавая отчёта своему поступку, ослушалась и шла метрах в трёх сзади него.
- Справились? - спросил Владимир Николаевич по-русски, но таким тоном, что никаких сомнений не должно было оставаться, что он осуждает поступок молодых людей.
Один из парней, державших Стаса, отпустил его руку и двинулся на Владимира Николаевича. Без слов – русских, английских, турецких и прочих было понятно, что сейчас будет продолжение драки. Только вот сможет ли Владимир Николаевич выдержать то, что уже сломило Стаса – более натренированного и молодого?
И тут Ингу прорвало. С диким визгом она набросилась на парня, который бил Стаса, поцарапала ему лицо, потом накинулась на другого. Она визжала без перерыва так, что парни бросили Стаса на землю и попятились к  своей машине. Стас уже пришёл в себя и с удивлением смотрел на Ингу, которая в купальнике была похожа на Афродиту, только в трансе. Один из парней что-то сказал негромко, и все они сели в машину и уехали. Инга подбежала к Стасу:
- Что, что с тобой? У тебя нет перелома? Ты как, вообще? – Стас же молча с удивлением разглядывал Ингу, потом перевёл взгляд на Владимира Николаевича и, кажется, начал приходить в себя.
- Как… вы …тут… оказались? – спросил он с трудом.
- Ехали за тобой. Подглядеть решили, чем ты занимаешься в свободное от работы время, - несколько саркастически, но очень грозно проговорил Владимир Николаевич, - Садись в машину. Нам уже в аэропорт пора.
Они сели в машину – Владимир Николаевич на переднее сидение, не переставая хмуриться. Инга со Стасом – сзади.
- Я даже представить себе не мог, что такие классные с виду парни, окажутся подонками, - медленно начал рассказывать Стас минут через пять напряжённой тишины, - Сначала они спросили по-английски – откуда я. Очень заинтересовались Россией, стали спрашивать о машинах, позвали посмотреть свою. Если бы это была не «Aston Martin», да ещё последней модели, я бы ни за что не пошёл с ними. Не было и речи, что мы куда-то поедем. Только когда меня запихнули в машину, я понял, что лажанулся.
- Что им надо было? Деньги?
- Нет. Они хотели… В общем я им нужен был, как мальчик, причём … с извращениями.
- Кошмар, - выдохнула Инга.
- Инга, я даже не ожидал, что они настолько испугаются твоего крика. Спасибо тебе, - Стас взял руку Инги в свою, нежно поцеловал и уже больше не выпускал, - Я не ожидал, что они окажутся такими… Ведь нормальные парни с виду.
- Не надо было отделяться от всех, - изрёк Владимир Николаевич, но уже не так грозно, как совсем недавно.
Водитель, молчавший всё это время, начал длинный – до самого пляжа рассказ о подобных этим «сволочах», которые и девчонок, и парней губят ради своего удовольствия – просто так – не за деньги, не за славу.
Стас всё время неторопливого рассказа, вроде речь шла и не о «сволочах», а о самых простых вещах,  целовал руки Инги. Губы его, разбитые в кровь, были тёплыми и удивительно нежными, Инга не убирала рук, а когда стали выходить из машины, почувствовала, как онемели конечности, как отвердели соски грудей, как всё тело налилось каким–то соком, который бродил и просился наружу. Но она и виду не подала, тем более что понимала – Стас не хотел её возбуждать, он просто выражал ей свою благодарность.
Их экипаж с вещами стоял на остановке. Кто-то из девчонок видел, как Владимир Николаевич  с Ингой шли к стоянке автомашин. Они даже расспросили стоявших здесь водителей и те, посмеиваясь, рассказали им, что «старичок с молодой девушкой почти нагишом сели в машину и на большой скорости уехали. Наверное, за удовольствиями». Экипаж очень хорошо знал Владимира Николаевича и Ингу, чтобы хоть на минуту предположить такое. Поэтому, волнуясь, они собрались на остановке, ожидая их возращения, решив не заявлять никуда, пока ещё есть время. Когда все трое вылезли из машины, всем стало всё ясно, особенно глядя на разбитое лицо Стаса.
На другой день было собрание, где Стасу пришлось выслушать много неприятных слов. После короткого доклада Владимира Николаевича в основном говорили молодые мужчины, осуждавшие поступок Стаса. Девушки дружно молчали, не находя «состава преступления». Ну, в чём он виноват? Ну, красивый, ну, что теперь ему, вешаться что ли?
Стас, молча выслушал все нарекания, потом попросил прощения, сказал, что осознал свой неблаговидный поступок. Многие из присутствовавших так и не поняли, какой, поскольку только Владимир Николаевич чётко обозначил вину Стаса – нельзя было отходить от команды, остальные же несли полную чушь. Просто хотелось насолить парню, в которого были влюблены все, ну, почти все девушки аэрофлота.
Мама Стаса устроила целый скандал, обвинив руководство в наплевательском отношении к кадрам, что её мальчика могли убить, и никому до этого не было дела. Что ноги его не будет в этом болоте, и т.п. Но Стас сам её успокоил, заявив, что если она не разрешит ему летать, пока он учится, он уйдёт в армию. Стаса отстранили от полётов за границу, дали две недели привести себя в порядок, чтобы летать по России. Постепенно инцидент исчерпал себя, хотя на предрейсовых инструктажах  теперь всякий раз говорили о том, что при выходе за пределы аэропорта за границей необходимо держаться всем вместе.
Да, ещё и кличка осталась за Стасом – Бонд или 007 – с намёком на то, что он клюнул на машину, прославленную тем, что современный агент 007 Джеймс Бонд удирал на такой же «Aston Martin», которая и сделана была для того, чтобы очень быстро ездить. Странно, что русский эмигрант смог её отследить. Видимо, не для пробок такие машины.

Однажды в редкий выходной Инга решила устроить дома генеральную уборку. Надо было пристроить зимние вещи, помыть окна, почистить то, до чего обычно не доходят руки. Бабушка тоже пыталась мыть окна в своей комнате, и они весело бранились, когда вдруг резкий звонок прервал их.
- Ты кого-нибудь ждёшь? – спросила Инга.
- Нет, а ты?
- Но открывать-то всё равно придётся. Вот и иди. А я буду мыть твоё окно, и вот только попробуй, подойди к нему, пока я не помою.
- А вот и подойду, - но игривое бабушкино замечание было прервано новой трелью звонка.
Бабушка заторопилась в прихожую, а Инга начала приводить свою угрозу в действие. Она даже не прислушивалась к разговору в коридоре, потому что действительно никого не ждала – подруги были заняты.  К тому же ей хотелось сделать бабушке приятное.  Бабушке нельзя было напрягаться, но она делала вид, что может всё сделать сама – на самом деле  это было чистой воды актёрство.
- А ведь ты – обманщица, Инга, - бабушка зашла в комнату с таким видом, будто разгадала тайну Тунгусского метеорита. – Ты сказала, что никого не ждёшь, а гости-то к тебе.
- Кто? Вика? Пусть идёт сюда, я вот ей расскажу, что ты лезешь мыть окна сама. Мы с ней вместе сейчас тебе головомойку устроим!
- Вот и нет. Ты повернись, посмотри!
- Ой, - Инга чуть в окно не выпала от неожиданности, в дверях стоял Стас с огромным букетом белых роз.
- Инга, здравствуй!
- Привет! Какими судьбами?
- Я пришёл без приглашения, извини, но мне так хотелось отблагодарить тебя за всё.
- Ты уже отблагодарил меня.
- Разве?
- Ну, да. Ты же сказал мне спасибо. Ещё в машине. И руку поцеловал, - Инга уже слезла со стола, на который забиралась, чтобы помыть окно.
- Я готов сказать тебе спасибо тысячу раз и две тысячи раз поцеловать твою руку.
- Чтобы у меня волдыри были, как у Маргариты в ночь шабаша, да?
- Вот что, молодёжь, пошли чай пить. Я ведь печенье испекла сегодня, - прервала бабушка эти то ли любезности, то ли нелюбезности.
- Да, пошли, хотя окна я ещё не помыла.
- Вот, эти розы тебе.
- Спасибо, - Инга взяла букет и осторожно взглянула на Стаса.
Ну, зачем Стасу такое крепкое пропорциональное тело? Зачем от него так вкусно пахнет дорогим одеколоном? Зачем он так модно и дорого одевается? Зачем у него такие яркие красиво очерченные и (Инга уже знала это) нежные губы? Зачем мужчинам такие синие глаза? Такие длинные ресницы? Ямочки на щеках? Безупречный нос и подбородок?
 Можно было бы задать ещё много вопросов, но Инга, пытаясь отогнать от себя  туман его обаяния, пошла на кухню, занявшись пристраиванием огромного букета (у них с бабушкой и вазы такой не было), предоставив бабушке пристраивать гостя. Бабушке он понравился. Она что-то рассказывала ему о квартире, об Инге, о печенье, о своей работе. Инга мельком взглянула на Стаса один раз – он слушал, как будто даже с наслаждением, прерывая лишь изредка рассказ каким-нибудь междометием восхищения.
Наконец, все уселись пить чай. На столе, откуда ни возьмись, появилось дорогое вино и закуска из японского ресторана. Бабушка, как ребёнок, радовалась всему, а Инга, пытаясь скрыть смущение, дерзила им обоим. Потом, когда Стас полувопросительно сказал, что ему пора, бабушка вытолкала их  «подышать свежим воздухом».
- Мне окна надо домыть.
- Вот ещё. И не вздумай. Так хорошо сейчас – как за шторками, а то придётся очки солнцезащитные надевать, - острила бабушка.
- Скажешь тоже. Наш гость может подумать, что мы окна вообще не моем.
- Зачем мне так думать? Честно говоря, я вообще не замечаю – мытые окна или нет, но если для вас это так важно, позвольте мне вам помочь?
- О! Неужели ты будешь мыть окна?
- Не совсем так. Мне сейчас, действительно, пора, и я был бы очень рад, если бы ты, Инга, меня проводила, а окнами займёмся завтра.
- Я завтра, наверное, работаю.
- А мы займёмся ими с твоей бабушкой.
Инга позволила себя уговорить, и они провели со Стасом чудесный вечер – просто гуляли по городу, разговаривали и любовались закатом. Инга почему-то боялась, что Стас начнёт её целовать, и она будет чувствовать томление и не сможет устоять – ей не хотелось быть в числе покорённых им. Но ничего такого не было. Они покатались на речном трамвае, поели мороженого  - и всё.
Бабушка была в восторге от Стаса и попросила Ингу быть с ним приветливее – Бог даст, поженитесь. На что Инга лишь фыркнула:
- Его невеста  - весь наш Аэрофлот женского пола.
- Что, бабник?
- А то?
- А ты думала с такой-то  внешностью, он будет коров пасти и хвосты им крутить?
- Да где коров-то взять?
- Это я так – к слову. А бедный парень, может, и рад бы жениться, так вы сами его и испортили. Одни вешаются на шею, другие отталкивают его от себя. Так и испортили.
- Он ещё до нас был испорченный, - Инга задумалась, - Он вообще-то парень хороший. Но у него мама…
- А что мама?
- Да она его ревнует к каждой новой знакомой.
- А ты откуда знаешь?
- Девчонки рассказывали, с которыми он встречался.
- Ой, да что ли с мамой жить-то? Или со мной?
- Бабушка, оставь этот разговор. Никто и речи не ведёт о женитьбе.
- А! Ну, вас! Живите, как хотите, - бабушка сделала вид, будто рассердилась, -  А парень – хороший. Это я тебе говорю. Поверь мне. Не упусти его.
- Бабушка, да у нас с ним отношения – чисто по службе. Я его вытащила… из дерьма, он пришёл отблагодарить, а ты уж и вообразила, что он мне предложение пришёл делать!
- Ты уж свою бабку совсем за дурочку держишь. Видела всё, поняла. Видела также, как ты на него смотрела, а он – на тебя.
- Как?
- Да эти взгляды и не передашь. Робко как-то, с интересом, влюблёнными глазами, ну не умею слова-то подобрать. Но я вас представила под венцом. Эх, здорово!
- Ой, бабуля, скажешь тоже. Провидица ты моя, - Инга обняла бабушку и расцеловала в обе щёчки.
На другой день Инга улетела в Новосибирск на два дня, а когда вернулась – первое, что она заметила – сияющие окна, а в квартире необыкновенную чистоту и порядок.
- Ба, это что это у нас? Что случилось? Неужели Стас пришёл и всё помыл?
- Ну, не совсем. Пришёл, да. Привёл с собой женщину – домработница, что ли их. Она целый день возилась. Я только говорила, что куда прибрать.
- Бабушка!
- Да, правда, я ведь не звала его. Он пообещал и пришёл.
- Он пообещал сам помыть.
- Неправда. Он не обещал такого. Он обещал помочь.
- Бабушка! Что это ты его так уж выгораживаешь?
- Нравится он мне. Внучека хочется. А что?
- Всё. Все вопросы и ответы исчерпаны.

После двух недель без содержания у Стаса начался ученический отпуск. У Инги в этот раз сессия совпала со Стасом. Они даже занимались в институте в одно и то же время. И ходили в библиотеку и писали курсовики вместе. А потом Инга начала замечать какую-то странную личность. Раз, другой, третий. Инга выходит из института, личность за ней, Инга – в метро, в магазин, личность за ней. Поначалу она думала – показалось, но однажды решила сделать финт – шла, шла куда-то, потом резко развернулась и почти сразу столкнулась с этой самой личностью. Сомнений не было – следят. Кто бы это мог быть? Инге не пришлось долго думать. Через день после «обнаружения», когда Инга выходила из института, к ней подошла холёная, очень красивая женщина. Инга сразу узнала маму Стаса, хоть раньше никогда её не видела.
- Извините, девушка, можно вас на минуту?
- А в чём дело?
- Нет, нет, ничего страшного, никакого дела. Мне просто надо с вами поговорить. Минуту, другую, уделите мне, пожалуйста.
Инга неохотно, но согласилась, хотя ей совершенно не хотелось участвовать в этих переговорах. Сейчас будет увещевать, что они со Стасом не пара. Что ей надо искать парня по себе, а у Стаса – большое будущее. Так приблизительно должна была говорить мать избалованного взрослого «чуда», которому бы уже и жениться пора. Где ж они найдут невесту, достойную их чада? Разве что каких-нибудь королевских кровей?
- Извините, вас Инга зовут?
- Да. А вы, наверное, мама Стаса.
- Да, вы очень проницательная девушка. Пойдёмте в кафе, кофе выпьём. Я хоть и обещала задержать вас на минутку, но поговорить лучше в более непринуждённой обстановке.
- Возможно. Но мне некогда. Сессия, извините.
- Да, да, да. Я понимаю, но и вы меня должны понять. Меня очень занимает будущее моего сына. Очень, если не сказать, что кроме этого меня больше ничего не занимает.
- Успокойтесь. Я абсолютно не претендую на свободу вашего сына. У нас с ним ничего никогда не было кроме служебных отношений и того, что мы учимся в одном институте, и поэтому он у меня иногда списывает. Оставьте, пожалуйста, свои тревоги. Я – почти сирота и будущее своё вижу в трудах и заботах. Мне от вас ничего не нужно.
- Девушка, видимо, вас неправильно проинформировали. Я не такой уж и монстр, оберегающий своё дитятко. Более того, я пришла к вам с предложением.
- ?
- Всё же в кафе. Да, мне нужно успокоиться, выпить чашечку кофе и тогда я всё смогу вам сказать.
- Так вот о предложении, - продолжила она после небольшого перерыва, пока они устраивались в небольшом кафе, и официант  принёс им прекрасный капучино с рисунком, - У меня сын - единственный. Мы с мужем возлагаем на него большие надежды. То, что он работает бортпроводником (она едва заметно скривила рот), - это временно, пока учится. Вы ведь тоже работаете и учитесь. Это хорошо. Ему нравится, он говорит, что нашёл себя, и мы верим ему. Он был таким шалуном в детстве, а в школе не ходил на математику и физику – не любил.  Мы нанимали ему частных учителей, у него образование намного выше уже закончивших ВУЗ. Извините, немного потерпите, - она слегка коснулась руки Инги, заметив её нетерпение, - Мне надо сосредоточиться. Я очень волнуюсь. Да. К тому же он красивый мальчик. Нам с  мужем приходилось одно время фильтровать его знакомых, потому что ему просто прохода не давали девушки. О! Простите, я немного отвлекаюсь, хорошо, постараюсь говорить короче.
- Говорите, пожалуйста.
- Спасибо. Я нашла вас для того, чтобы заключить сделку.
- Сделку?
- Да. Простите, я уже говорила, что волнуюсь. Возможно то, что я скажу, покажется вам неприемлемым, но не торопитесь говорить «нет».
- Да говорите же.
- Да. Мы с мужем очень просим вас оставить ребёнка нам – выпалила она и испуганно посмотрела на Ингу, ожидая её реакции.
- Какого ребёнка?
- Вы ведь ждёте ребёнка от Стаса?
- Я?
- Да, а что… разве нет?
- Нет. Извините, я никогда не была с вашим сыном в интимных отношениях. Я – девственница и если это будет необходимо – могу доказать. Пройти тестирование, сдать анализы, хотя, думаю, что если вы в здравом уме, это не понадобится.
- Но… как же…. Вы ведь давно с ним летаете?
- Да. Ну, и что?
- Возможно, я неправильно поняла. Он только намекнул. Знаете, у него столько девушек было. Многие приходили к нам домой, приносили каких-то малюток, говорили, что это наши внуки. Я гнала их. Я не видела в них продолжения нашего рода. Извините за откровенность. Вы вот сказали, что сирота. Это не совсем так. Я наводила справки. К тому же вы мне понравились. А самое главное, Стасик часто о вас рассказывал – раньше просто о полётах, а после последнего инцидента  он с таким восторгом о вас рассказывал, что…. Извините, мне, наверное, не надо так откровенничать с вами, но … я ведь сама захотела встречи с вами. Да. Мне показалось, что он влюблён. При всём обилии девушек, которые считают его своим женихом, он ни об одной из них не отзывался с таким восторгом. А когда я спросила прямо – не влюбился ли он, он мне впервые в жизни – без этих своих насмешек – сказал «да».
- Извините за откровенность, в обмен на вашу откровенность. Я понимаю, что вы очень волнуетесь, поэтому несколько нелогичны. Почему вы просите у меня оставить ребёнка, пусть его нет, но вы же просите, но ничего не говорите о будущем своего сына. Вы хотите, чтобы я была его женой? Или я должна, по-вашему, родить и оставить на ваше воспитание своего ребёнка?  И, потом - разве не Стас должен сам моделировать своё будущее?
- Вы абсолютно правы. Но вы меня тоже должны понять. Если бы мой сын женился на всех девушках, с которыми встречался, у нас был бы гарем. Вы-то, наверняка знаете. Одно время он запутался и, когда я ему помогла, попросил меня помочь ему выбрать жену. Да. Это было давно, больше мы к этому вопросу не возвращались.
- Вы считаете меня подходящей кандидатурой?
- А почему бы и нет?
- Странно как-то. Мне всегда казалось, что двое должны признаться друг другу в любви, а потом извещать родных о своём решении жить вместе. Это старомодно? Значит, я старомодна. Но мне кажется, так более правильно. Уж во всяком случае, не мама должна делать предложение, - Инга мельком взглянула на маму Стаса. Вид у неё был – будто у неё очень болят зубы, а нужно спеть сложную арию в опере.
- Давайте оставим этот разговор и продолжим его после развития событий с того же места. Мне неприятно.
- Простите, пожалуйста.
Они быстро допили кофе и распрощались. Инга всю дорогу домой думала об этой встрече, набирала телефон Стаса и тут же сбрасывала. На душе у неё остался очень тяжёлый осадок, будто бы её обвинили в краже святыни или ещё чего-нибудь. Стыдно, что с ней говорили об этом и горько, потому что она не была виновата. Ближе к дому она решила ничего не рассказывать бабушке, чтобы не волновать её, да и самой надо постараться как можно быстрее забыть этот разговор.
Бабушка открыла ей с хитрым видом:
- Устала, девочка моя?
- Да, а что?
- Есть предложение отдохнуть.
- Хорошо. Я и так не хотела ничего делать. А что это ты такая загадочная?
- Пошли на кухню, поужинаешь, потом расскажу.
- Ага, сговорились, - медленно произнесла Инга, едва зайдя на кухню и увидев там Стаса.
- О чём ты?
- Об отдыхе. А завтра, между прочим, экзамен.
- Ты собираешься всю ночь учить?
- Возможно.
- Ну, тогда тебе надо отдохнуть перед тем как засесть за учёбу. Ты ведь из библиотеки идёшь?
- Нет, я иду из кафе, где пила кофе с твоей мамой.
- С…мамой? – нельзя сказать, что Стаса напугал такой ответ, скорее, удивил, - ты дружишь с моей мамой? – переспросил он, а в глазах зажглись весёлые искорки.
- А ты дружишь со своей мамой? Или хотя бы с головой?
- Что она тебе такое поведала? У тебя такой грозный вид, будто не она, а ты моя мама.
- Шутишь? Она вот тоже, наверное, шутила - просила меня оставить твоего ребёнка. Не себе, а отдать вам.
- Ой, - это уже бабушка, которая решила потихоньку подслушать, но не получилось, - Инга, что же ты мне ничего не сказала? Мы и сами ребёночка воспитаем!
- Какого ребёнка? – почти одновременно переспросили Стас и Инга.
- Что это вы все с ума посходили, что ли? Я не только не беременна, но я ещё и не была в постели ни с кем, слышишь, бабушка, и ты тоже! – Инга хлопнула дверью и выскочила из кухни.
Ей казалось таким обидным, что её чуть ли не обвиняют в том, что она никого не любила всё это время, потому и никому не отдалась по любви. Она просто никого не хотела, но никто это не понимает.
Она лежала ничком на своей постели и рыдала в голос. Какое преступление – быть девственницей в двадцать лет, ну почти двадцать один – через полтора месяца!
Когда она уже почти проплакалась, услышала, что хлопнула входная дверь – наверное, Стас ушёл. Она совсем перестала плакать, только всхлипывала горько, ожидая, что сейчас к ней зайдёт бабушка. Не может быть, чтобы не зашла. Зайдёт и успокоит – погладит по головке, укроет и скажет, что утро вечера мудренее. Дверь потихоньку открылась – Инга даже улыбнулась, ишь, крадётся, хитрюшка такая! Она демонстративно не поворачивалась и даже претворилась, что спит. Бабушка тихо присела возле постели и нежно провела рукой по голове. Инга не шевелилась. Бабушка ни в чём не виновата. Это она сама стала такой нервной, наверное, перед экзаменом. Сейчас бабушка будет что-нибудь рассказывать из своей долгой жизни – у неё на все случаи жизни были примеры. Но бабушка молча гладила её по голове, потом прижалась губами к руке. Ой! Бабушка, разве? Инга резко повернулась и очутилась в объятиях у Стаса. Он так вкусно её целовал, что она закрыла глаза и принимала его ласки. Потом чуть отстранилась:
- Не надо, Стас, не надо исправлять то, что и так хорошо устроено. Прошу тебя. После этой моей страстной речи ты решил, что настало время сделать меня женщиной?
- Нет, Инга, я тебя люблю. Правда. Мне ни с кем так хорошо не было. Без постельной жизни и прочего, чего ты так боишься. Мне достаточно целовать тебя и я получаю от этого искреннее наслаждение, гораздо большее, чем во всех моих прежних приключениях.
- Я верю тебе, Казанова. Знаешь почему? Ты начинаешь созревать и ищешь в любви новые чувства. А прежде у тебя был только интерес. Теперь ты пресытился знаниями и хочешь чувственности.
- О, мой доморощенный психолог! Завтра ты какой предмет сдаёшь?
- Анатомию.
- Не лги. Тебе это не идёт. Тебе идёт твоё болезненное самолюбие и чуть вздёрнутый носик.
- А если такой носик будет у твоей дочки, что скажет твоя мама?
- Она будет любить её до безобразия и, наконец-то, отстанет от меня со своей любовью.
- Ах, вот оно что! Ты всего лишь хочешь избавиться от маминой опёки?
- Да, и ещё я очень хочу, чтобы моя будущая жена была похожа на тебя.
- Это ты сейчас что сказал?
- Сказал, что люблю тебя.
- Это в который раз? Не мне, а вообще?
- Не знаю. Но сейчас говорю искренне.
- Ты хочешь помочь моему горю?
- А какое у тебя горе, дитя моё?
Весь этот полупустой разговор сопровождался поцелуями, от которых у Инги щемило в носу и тянуло в боку. А ещё ей было страшно. СТРАШНО и интересно. Она уже поняла, что бабушка специально ушла к соседке, что Стас не уйдёт домой, пока не сделает Ингу женщиной, и она уже хотела этого. Хотела видеть его красивое лицо над собою, вдыхать аромат его тела, подставлять губы под его поцелуи и горячо обнимать его, и шептать что-нибудь безумное.
Она лежала на спине абсолютно нагая, счастливо ловя его восхищённые взгляды, наблюдая за тем, как он раздевается – Аполлон, да и только, как вдруг зазвонил телефон – не сотовый, потому что Инга его отключила, а проводной. Эта отвратительная трель вывела Ингу из состояния сомнамбулы, но не охладила её желания – здесь и сегодня. Ободряюще улыбнувшись Стасу, она вышла в соседнюю комнату к телефону, нисколько не стесняясь своей наготы.
- Алло! Позовите, пожалуйста, Ингу.
- Это я, - упавшим голосом откликнулась Инга. Это был Сенечка.
- Инга, привет! Я тебя так давно не видел! Целую неделю, нет, больше. А вот сегодня поймал себя на мысли, что время остановилось с тех пор, как ты ушла на сессию. Я тебя обидел, наверное, там на пляже. Прости, пожалуйста. Как-то вёл себя неосмотрительно, как полный кретин. Но я готов искупить свою вину. Прямо сейчас. Ты ведь не всё время учишь? Пойдём куда-нибудь в ночной клуб или просто в кафешку . А? Что ты молчишь? Спала?
- Да. Я спала. А завтра у меня экзамен. Не звони больше. Мне на работу через неделю. А если я не сдам экзамены, то ещё больше. Пока.
- Пог…, ту-ту-ту-ту, - Инга повесила трубку и, кажется, проснулась.
Нет, не так она представляла свою первую ночь любви. Как? Она не могла сейчас вспомнить, но настроение уже ушло, она быстренько натянула на себя халат, висевший на кресле, и зашла в свою комнату. Стас лежал на её кровати, но сейчас она уже не чувствовала того вожделения, как минуту назад. Всё. Сенечка ЗНАЛ, когда надо позвонить. Неужели у него такая интуиция? Неужели он её действительно любит, а не играет роль влюблённого, как ей всегда казалось?
- Ты замёрзла? – ласково спросил Стас, - иди сюда, я тебя погрею.
- Нет, всё. Уже не получится.
- Почему? Тебя расстроил этот телефонный звонок?
- Да. Это был Семён Алексеевич  - Сенечка.
Стас молча встал и также медленно оделся, как и раздевался.
- Я подожду, когда у тебя будет соответствующее настроение, в следующий раз нам никто не помешает. Веришь? – он поднял её голову обеими руками и поцеловал в губы.
- Стас, ты правда хотел на мне жениться или сочиняешь, чтобы не скучно было?
- Правда.
- А почему ты не делаешь мне предложения, как полагается?
- Делаю.
- Так не делают.
- А как?
- Спрашивают: «Ты согласна выйти за меня замуж?»
- Ты согласна выйти за меня замуж?
- Не знаю. Честно. На меня накатывает иногда такое к тебе чувство, а потом я вижу, что у тебя не по-настоящему. И страшно.
- Что? Что именно страшно?
- Боюсь разочарования.
- Ты думаешь, что любовь бывает одна на всю жизнь и всё время одинаковой по силе?
- Не думаю, но она должна перерасти в другое чувство
- Согласен. Я согласен на всё. Ты – необыкновенная. Ты – первая, кого я знаю, кто сомневается и думает перед тем, как броситься в омут.
- Стас, пока. До завтра. Встретимся после экзамена.

После экзамена им не пришлось встретиться. Инга сдала экзамен с утра пораньше. Стас, по-видимому, отсыпался. Инга выскочила из аудитории с пятёркой в зачётке – не купленной – впереди целый день, можно отдохнуть, а Стаса всё не было и не было. Инга, чтобы не терять времени даром зашла в библиотеку, набрала книг к следующему экзамену, но так быстро, что у неё опять осталось время, чтобы побродить по институту, Стаса всё не было. Наконец, она не стерпела и позвонила ему на сотовый:
- Алё? – сонный голос Стаса успокоил её.
- Стас, вставай и иди на экзамен.
- Какой?
- Сейчас проснёшься и вспомнишь – какой!  Быстро вставай, а то скоро экзамен закончится!
- Ну, и что?
- Стас, экзамены должны сдавать студенты, а не их родители! Понимаешь? Иначе, ты не почувствуешь себя студентом никогда. Вставай! Иди!
Инга отключилась, чувствуя в душе весёлых чертенят. Посмотрела на время – надо перезвонить через 10 минут. Время – достаточное, чтобы проснуться или опять уснуть. Она медленно прошлась по институтскому коридору, медленно вышла в институтский двор. У них был прекрасный дворник, или дворничиха. Во дворе института, переплетаясь, росли розы – белые, жёлтые и красные. Вокруг них стоял такой чудесный аромат, Инга, остановилась, чтобы насладиться им. Она стояла, закрыв глаза, полной грудью вдыхая это волшебный воздух.
- Девушка, - услышала она, наверное, с третьего раза, - девушка! – звал её незнакомый голос.
- Да, - обернулась она…. И увидела Сенечку.
- Девушка, разрешите с вами познакомиться, - паясничал он.
- Семён Алексеевич? – деловито спросила Инга, подчёркивая официальность их отношений.
- Можно просто – Семён. Сенечка, - он склонил голову, протягивая ей огромный букет белых роз. Ох, уж  эти мужчины! Никакой фантазии!
- Ах, Семён! Сенечка! Простите великодушно! Не узнала!
- Да ладно. Прощаю. Вы ведь всё больше с однокурсниками общаетесь, а куда уж нам – простым смертным.
- Да мы все – смертны, не отчаивайтесь. Расскажите лучше, как там наш Аэрофлот? Стоит?
- Летает!
- Ах! Счастье-то какое!
- Инга, пошли в кафе, посидим, поговорим, - прервал этот поток изящной словесности Сенечка – не привычный ни к чему изящному.
- Семён Алексеевич, я не голодна, к тому же устала после экзамена, к тому же мне не хочется говорить про работу.
- Куда ты хочешь? – у Сенечки заиграли желваки, и Инга поняла, что переборщила.
- Куда. В нибудь.
- Понял. Поехали в ресторан. Классный!
- Ещё даже не обед. Какой ресторан?
- Я знаю местечко, там с открытия уже всё так, как надо. Поехали.
- Сеня. Я не знаю. У меня ещё друзья не сдали. Я обещала помочь, - мямлила Инга по дороге, а Сенечка, увлечённый своей идеей, тащил её за руку к проходной.
Инга ещё не осознала случившегося, а уже сидела в такси, которое стремительно ехало куда-то за город. Инга молчала, Сенечка сидел рядом и со счастливой улыбкой держал её за руку. Инга не могла сказать, что она была столь же счастлива. Её пугал такой резкий переход – от одной непостижимой личности к другой, к тому же она чувствовала ответственность за Стаса и – уже в ресторане – уйдя в туалет, позвонила ему. Он со счастливым смехом сообщил ей, что уже всё сдал и идёт к ней домой,  чтобы «отпраздновать это дело».
- Стас, прости, я не дома и скоро не буду. Давай в следующий раз, когда сессия закончится? Сейчас ведь и праздновать нечего. Ты ещё полчаса тому назад спал, как слон, а теперь говоришь, что уже всё сдал. Прости, но я тебе не верю. Вот, когда я увижу всё в зачётке и по твоему разговору пойму, что ты не купил, а сам всё сдал, тогда и отметим.
Инга отключила телефон, чтобы Стас не звонил ей – выяснить, что бы это всё значило, и вышла в зал. Сенечка о чём-то договаривался с официантом, увидев Ингу – весь засветился:
- Инга, ты хочешь пообедать в кабинете или на воздухе?
- На воздухе и так, чтобы мне никто в рот не заглядывал.
- Окэй, - Сенечка не придал особого значения нарочито грубому тону Инги. Он был, похоже, безмерно рад тому, что она была рядом с ним.
- Ин, а вот скажи честно, пока я ещё что-то могу соображать, - спросил он тем же тоном обалдевшего от счастья человека, - почему ты согласилась сегодня поехать со мной в ресторан, а раньше всегда отказывалась?
- Это когда – раньше? Я что-то не припоминаю, чтобы ты приглашал меня когда-нибудь куда-нибудь.
- Инга! Ты что? Неужели не помнишь, или притворяешься? В каждом городе, куда мы летали, я тебя приглашал со мной пообедать или поужинать, а когда прилетали домой, я тебя приглашал подвезти тебя в надежде, что по дороге куда-нибудь зайдём.
- Сень, ты бы говорил конкретней, может, я бы и поняла. А то я такая, знаешь ли,  недалёкая… Я намёков не понимаю. Мне вот скажи – поехали похаваем, поеду, а скажешь обиняками – не пойму ведь.
- Инга, замётано. Понял. Исправлюсь. Пошли, нам уже накрыли.
Он взял её под руку и повёл на террасу, красиво украшенную цветами и старинной мебелью. Инга в душе подсмеивалась над Сенечкой, но, видя, что он вполне всерьёз воспринимает её откровенное издевательство, несколько стушевалась.
Они зашли в отдельный кабинет с видом на реку, неторопливо и важно несущую куда-то свои тёмные воды. Стол был накрыт с изысканностью, достойной королей. Белоснежная скатерть на круглом столе подчёркивала добротность мебели под старину, сверкающий на солнце хрусталь и зелень, обвивающую беседку, в которую они зашли. Эта изысканность подчёркивалась и изящностью официанта, который обслуживал незаметно, но своевременно, практически был незаметен, притом, что на столе всё время что-нибудь появлялось – то закуска, то одно горячее, то другое, то десерт.  Десерт вызвал у Инги особый восторг. Салат из фруктов, который заказал Сенечка – это было произведение искусства, которым надо было любоваться, но не есть. Это была прекрасная хризантема из апельсиновых долек, уложенных так искусно, что Инга долго рассматривала, а не цветок ли настоящий перед ней. Листики, стебелёк, украшения по углам тарелки – всё, как настоящее, только на вкус можно определить, что это такое и то не всегда. Сенечка в это время попивал пиво с королевскими креветками и приходил в неописуемый восторг при виде Инги с удивлением рассматривающей этот шедевр кулинарного искусства.
- Ты, наверное, устала после экзамена? Хочешь отдохнуть – здесь есть уютные номера? А вечером посидим – поужинаем.
- Нет, Семён Алексеевич, благодарю покорно за витаминную поддержку, но мне пора домой. Бабушка волнуется, я ведь ей не позвонила и телефон отключила.
- Ну, так позвони. Расскажи о своей пятёрке и скажи, что будешь завтра, - Сенечка начал проявлять активность.
Как Инге не нравился этот его настырный тон, этот нагловатый вид и сальный взгляд! Ну, пригласил девушку отобедать, но разве она должна платить ему обменной валютой тут же? Был ли у них договор, что за обед она расплатится собой или хотя бы ласковым взглядом? Причём для Сенечки было нехарактерно - употреблял он алкоголь или нет. Он мог также вести себя и во время полёта после десяти проверок. То – наивный и робкий школьник, то прожженный  бабник – у него не было золотой серединки. Единственное, что его спасало (в глазах Инги) – то, что кроме Инги он ни к кому не испытывал и не показывал своих чувств.
- Я тебе что-нибудь должна за обед? - спросила, вставая, Инга.
- Да, ты мне должна столько, что даже представить не можешь, - ответил, тоже вставая Сенечка, - Мне уже надоел твой то холодный, то тёплый тон, как контрастный душ. Я хочу продолжения наших отношений. А ты… как в песне – айсберг в океане. То смотришь весело, то – бука. Ты меня с ума свела. Инга, хватит! Я так больше не могу! Я хочу, чтобы ты была моей женой, сидела дома, ждала меня из рейса, чтобы, придя домой, я всегда мог обнять тебя, ощутить тепло дома, чтобы у нас было много детей и все были бы похожи на тебя.
- Сеня, я подумаю, а пока мне надо домой.
- Ты меня не любишь?
- Я никогда об этом не задумывалась.
- Почему?
- Наверное, потому, что ты никогда не ставил передо мной этого вопроса.
- Ставлю.
- Отвечаю: не знаю. Правда. Сессия, заботы. Дай мне хоть чуть времени.
- Хорошо. На мой вопрос ты ответишь потом, но сегодня давай проведём весь этот день вместе.
- День? Но ты же подсказывал мне сказать бабушке, что я буду завтра!
- Инга, неужели ты – маленькая девочка, которая должна отчитываться? Перед бабушкой! Смешно! Да скажи ей, во сколько придёшь, и этого будет достаточно. Даже много!
- Видишь ли, Сеня, у нас с бабушкой не такие отношения. Я росла без мамы и папы и бабушка – единственный мой надёжный человечек, которому я доверяю все свои тайны, я не могу её подвести. Не учи меня, пожалуйста, как поступать жестоко со своими самыми близкими родными.
Они стояли друг перед другом за изысканным столом – напряжённые и отдалённые.
- Инга, я не хочу, чтобы ты ушла сейчас – между нами опять непонимание. Давай поговорим. Позвони своей бабушке, скажи ей, что надо. Ты вернёшься сегодня домой, я обещаю. Но сейчас – ещё день. Давай посидим ещё, а хочешь, пойдём в другое место?
- Ладно. Знай, я хорошо к тебе отношусь, только не люблю, когда ты из приветливого парня превращаешься в наглого… не знаю такого слова, мужика, что ли.
Инга достала телефон и набрала бабушкин номер. Бабушка была в благодушном настроении:
- А я уже знаю, что ты на пять сдала.
- Очень хорошо. Я подозреваю – откуда.
- Правильно подозреваешь – Стас у нас дома и уже час мы тебя ждём, а ты отключила телефон, и мы не знаем, где ты.
- Я буду через час, может, через два, - поправилась Инга, взглянув на Сенечку.
- А где ты?
- Я потом всё расскажу. Устраиваю свою личную жизнь, - усмехнулась она, оставив бабушку в полном недоумении.
- Тогда что, Стасику позже прийти или завтра?
- Лучше завтра.
- Ин, ты чего? В своём уме? Ну, кто так с женихами поступает? -  зашептала бабушка в трубку, боясь, что пресловутый жених её услышит.
- Ба, не морочь мне голову, потом поговорим. Не беспокойся, у меня всё в порядке.
- Инга, - услышала она взволнованный возглас бабушки перед тем, как отключить телефон.
Инга бессильно опустила руки, а Сенечка, воспользовавшись её отрешённым состоянием, уже подсел к ней и, поглаживая одной рукой её руку, другой уже обхватил талию и прижал к себе, жарко ища губы. Инга сначала даже не поняла в чём дело, а Сенечка уже целовал её – жадно, больно, шумно дыша, а временами даже рыча. Руки его, не встретив сопротивления, ползали по телу Инги, как змеи. Казалось, что их было не две, а гораздо больше.
Сначала Инга пришла в себя, потом вся её натура запротестовала против такого насилия, она стала вырываться, но не тут-то было. Сенечка уже вошёл в раж и успел даже расстегнуть замок на её  джинсах, теперь он ни за что не хотел отдавать завоёванные позиции. Инге стоило большого труда оторвать его от себя и с силой оттолкнуть.
- Семён Алексеевич, что  вы себе позволяете? - но она не успела закончить мысль, как Сенечка с утроенной энергией буквально навалился на неё, пытаясь раздеть её дальше.
- Сеня, Сеня, - испуганно закричала Инга, - прекрати сейчас же.
Сенечка оторвался от её груди, сфокусировал мутный взгляд на испуганных глазах Инги и криво улыбнулся:
- Что, не нравлюсь? Тебе этот розовощёкий п….лиз больше нравится? Ублюдок поганый! Сколько баб перепортил, теперь до тебя добрался? Ты же у нас одна целка на весь Аэрофлот осталась! Если, конечно, ещё в школе не трахнул никто. Сидеть! – прикрикнул он на попытавшуюся опять вырваться Ингу, у которой от обидных слов в глазах потемнело.
- Сеня, я не думала, что ты – сволочь, - наконец произнесла она дрожащим голосом, - Ты меня сюда за этим позвал? Ты меня уже давно приглашал в кафе. За этим? Да?
- Прости, - Сенечка убрал руки и достал сигареты. Пальцы его дрожали так, что он едва прикурил, - я с ума схожу по тебе. Ты это знаешь, а носом крутишь, как будто я – г… какое-нибудь. Но я себя не на помойке нашёл. Знаешь, сколько баб были бы рады за меня замуж выйти? А я к тебе прилепился. Не могу. Сколько не стараюсь к тебе по-хорошему, но как только нос начинаешь задирать, так тебя отодрать хочется, чтобы знала, ху есть ху.
- Пойду я. Прости, что не оправдала твоих надежд, но вот так, как ты называешь, трахаться - на стуле я не собираюсь. И вообще – не собираюсь.
- Ну, и оставайся старой девой, дура.
Инга встала с гордо поднятой головой, застегнула джинсы, взяла свою сумку и пошла к выходу, но Сенечка подскочил, как резиновый мячик, схватил её за руки и грубо опрокинул на кушетку, которая стояла тут же, видимо, «на всякий случай».
- Нет, не пущу, не пущу тебя, ведьма проклятая. Не могу я ни с кем, не могу, понимаешь. Ты одна перед глазами стоишь. Знаю, что глупо сейчас себя веду, но не могу я больше ждать, когда тебе понравлюсь. Я хочу тебя – сейчас, сию минуту.
Пока он произносил свою бурную тираду, Инга изловчилась и вырвалась, наступив нечаянно каблучком ему на ногу. Сенечка взвыл, освирепев, попытался схватить её снова, но Инга уже выскочила из кабинета, едва не сбив с ног услужливого официанта, несущего на подносе кофе и мороженое. Также стремительно она выскочила из ресторана и, прыгнув в первое попавшееся такси, стоявшее наготове, выпалила свой адрес. Таксист, только глянув на неё, всё понял и «рванул по газам». Всю дорогу Инга закусывала губы, чтобы не расплакаться. Больше всего она боялась, что дома её дожидается Стас, а она придёт сейчас вот такая растрёпанная и заплаканная и он всё поймёт. А ей не хотелось ничего никому объяснять. Даже бабушке. Она сама не знала ничего – кого она любит, кого не любит. Ей нужно было время – успокоиться и прийти в себя. Бродить по улицам в таком вот виде  - не стоило. Лучше домой. Бабушка всё равно поймёт – не сегодня, так завтра.
- Ой, явилась, не запылилась, - попыталась сострить бабушка, но, увидев отрешённое лицо Инги,  осеклась.
- Привет, ба, я – спать.
Инга на автопилоте приняла душ, раскидав вещи по дороге, что было на неё абсолютно не похоже, зашла в свою комнату и, уткнувшись в подушку (девичью подружку), зарыдала. Она чуть поутихла, лишь ощутив мягкие бабушкины пальцы, перебирающие её волосы:
- Голубонька моя, девочка, золотая, что ж ты так убиваешься? Ведь зря, я сердцем чувствую, что зря. Ну, расскажи своей бабке. Что бы у тебя ни случилось, не стоит это ни одной твоей слезинки. Ну, что ты, что ты?
- Ба, я – дура несусветная. Я никогда замуж не выйду. Я не знаю, как себя с мужчинами вести. Все они придурки. У всех одно на уме. А я не… не хочу –у-у-у.
- Дурочка моя. Чего убиваться-то? Ну, было бы тебе лет тридцать, ты бы так говорила, тогда бы и забили тревогу. А ты – дитя ещё. Ты ведь ещё девочка у меня? Скажи честно, я для себя, я ничего не скажу, что бы ты мне не ответила.
- Да-а-а-а-а.
- Вот и хорошо. Нынче – это редкость. Дурочки девчонки, они думают, что, потеряв невинность, взрослей станут. А ведь всё не так просто. Проблемы у них взрослые будут, а взрослее они станут тогда, когда замуж выйдут, да свой ребёночек будет. А ты не торопись, хлебнёшь ещё. Даже если с мужем всё ладно будет, дай-то Господи,  всё же взрослая жизнь – не сахар. Побудь ещё моей малышкой, я тебя понянчу, мою девоньку, гусеньку !
- Ба, а почему у нас в семье так – ты вот с дедом почти не жила, мама с папой тоже?
- А кто его знает, судьба так сложилась, а ты выводов не делай, - у тебя всё хорошо будет. Вот ты у нас какая – красавица и умница. Ну, пристают мужики, так это у них в крови. Пристают, думают, что они выбирают, а выбирают–то женщины. Придёт время, и ты выберешь. Нравится тебе Стас, вижу, нравится, но боишься чего-то. Повремени, когда поймёшь, чего боишься, тогда уже и ясно тебе станет,  он - твой суженный или нет. А с кем это ты сегодня судьбу искала?
- Штурман наш. Сенечка. Говорит, что любит меня, а ведёт себя, как … с последней.
- Это как? Это что?
- Ну, пригласил в ресторан, а сам стал приставать, еле удрала.
- Вот, ты уж говоришь и не плачешь. Вот и славненько, значит не всё так страшно, как рисовала в своём воображении, да?
- Не –е-е-е-т.
- Ну, ну, опять заревела. Это у тебя – нервы. Хватит уж. Чего это ты?
- Обидно мне, - высморкавшись, подвела итоги Инга.
- На кого обижаешься? На парня, который, увидев красивую девку около себя, не смог сдержаться?
- Тебе хорошо говорить, а мне противно–о-о-о, - опять загудела Инга, но уже не с таким надрывом, как прежде.
- А ты плюнь три раза и скажи – говно к говну, добро к добру.
- Научишь, тоже мне, - уже улыбалась Инга.
- Пошли, поешь.
- Не хочу, мы в ресторане были, я поела. А потом, - у Инги опять задрожали губы, и бабушка быстро перевела разговор на другую тему.
- А я вот сырников напекла.
- Ой, бабка, сколько раз тебе говорила, что с твоими сырниками я фигуру потеряю. Разве ж можно так вкусно готовить?
- Пошли,  никуда твоя  фигура не денется. Стас уж поел и ты поешь.

После этой встряски жизнь Инги вошла в нормальное русло – сдала сессию, вышла на работу. Они снова были все вместе – их экипаж. Сенечка делал вид, что между ними  с Ингой  ничего не произошло, по-прежнему приглашал всех, глядя на Ингу, поужинать в кафе в каждом городе, куда бы они ни прилетели, грубо шутил и с упоением рассказывал о самолётах. Инга старательно делала вид, что они друзья – не больше, хотя стала ужасно бояться остаться с ним наедине. Впрочем, он больше не настаивал на встречах.
Другое дело – Стас. У них с Ингой установились странные отношения – не жених с невестой, не друзья - они вели себя друг с другом, скорее, как брат с сестрой. Инга помогала Стасу, а он помогал ей, а если не мог помочь физически, делал нескромные подарки, отчего весь женский состав Аэрофлота вздыхал и завидовал Инге. Она только посмеивалась.
Ей нравились их со Стасом отношения, даже не взирая на то, как зверски смотрел на них Сенечка, если они хохотали  над чем-нибудь, или ели из одной тарелки, или Стас укрывал плечи Инги, когда они сидели всем экипажем холодным вечером в кафе в Мурманске – вместе с Владимиром  Николаевичем – их кумиром – папаней.
Инга решила для себя, что время покажет, кто из этих двоих нравится ей больше, кто из низ – потенциальный жених, а кто - так просто. К Сенечке она испытывала чувство подозрительности - раньше он ей нравился, а теперь поняла, что ей нравились его ухаживания, а не он сам. Ну, а Стаса она не воспринимала, как жениха – слишком он был востребован, а она не собиралась всю жизнь посвятить борьбе за него. Бабушка успокоила её мыслью – какие твои годы, да и впрямь, чего торопиться? Выйти замуж – не напасть, лишь бы за мужем не пропасть, так, кажется.

Лето только начиналось, бурные летние дожди, сменявшиеся ярким улыбчивым солнцем, превратили землю в роскошный зелёный рай. Правда, в центре Москвы зелени не разрешалось особенно резвиться – её тут же постригали, вырывали – облагораживали, но стоило выехать за город – и глазам было больно от разнообразия зелёного цвета. И ведь каждый листик, каждый кустик, каждый цветок – само совершенство.
Инга с начала лета только один раз была за городом – у подруги, которая жила в коттедже на даче. Прямо на участке росли сосны и берёзы, под ними – газонная трава, которую подруга не разрешала «брить», и та, в благодарность, росла невысокими яркими пучками – волновалась под ветром, будто просилась на руки. Инге эта трава нравилась даже больше, чем холёные тюльпаны, горделивым кивком приветствовавшие всяк входящего. Ну, а что говорить о небольшом леске, начинавшемся сразу за дачной улицей! Каждый листик хотел рассказать Инге о том, как хорошо летом – сколько влаги и  тепла, сколько света и  просто РАДОСТИ жизни!
 Пока подруга готовила завтрак, Инга прошлась по лесу, не смея надышаться. Ну, почему люди так рвутся в город? Инга гладила кору деревьев, любовалась сочной травой, на небольшой полянке сорвала ромашки – самые первые, полураспустившиеся. Она так любила ромашки – маленькие солнышки - добавила к ним фиолетовые метёлки шалфея и счастливая вернулась на дачу. Подруга, курившая в шезлонге, знаком показала на второй:
- Букет нарвала. Вау! Инга, романтизм нынче не в моде.
- Глупости, Вика. Романтизм  - это состояние души. Ты себе представить не можешь, сколько счастья я испытала сейчас, любуясь чудным лугом – вон там, за деревьями, а эти ромашки! Ты посмотри на них – это же  точная копия солнца или даже нашей солнечной системы.
- Вот, вот, я тебе и говорю, ты со своим романтизмом никогда замуж не выйдешь.
- Вик, ну, не порти мне настроение. Мне так хорошо. Толку, что ты дважды замужем побывала?
- Толку? Дача вот эта – от первого мужа. «Пежо» – от второго, всё остальное – родители и моя зарплата.
- Вика, ты такая целеустремлённая. Ты хочешь жить богато и живёшь, а я… я не знаю чего я хочу. Быть богатой – это ведь определённый ритм жизни. Я, наверное, не смогла бы.
- Ладно, глупенькая ты моя, я ведь и люблю тебя за это и за то, что...  как божий одуванчик! Ха! Только не бабушка ещё! Вот ведь Стас – самый богатый жених Аэрофлота - чуть ли, нет - всё же! – делает тебе предложение, а ты, как последняя дура, вешаешь ему лапшу на уши, и всё ещё не замужем.
- Я не знаю, люблю я его или нет. У меня к нему не такое чувство, как должно быть, если – навек. Я с ним ровесница, но он мне, как сын.
- Дура ты, дурочка моя! Что это ты там про «навек» говоришь? Это ж ты что, думаешь прожить всю жизнь с одним мужиком? Ой, спасите меня, мне дурно! Вот насмешила! Ин! Ой, Инка, - Вике действительно было смешно, а Инга не понимала – почему, - Ты думаешь, что есть на свете один - разъедный, который будет тебя, а ты – его любить до конца дней своих? - отдышавшись,  спросила Вика, закуривая следующую сигарету.
- Не знаю…
- Инга, ты – идеалистка. Такого не бывает вообще. Понимаешь? Даже если двое живут вместе больше двадцати лет, они уже просто прижились, понимаешь, ПРИЖИЛИСЬ! Не бывает любви до гроба. Я это тебе не только на своём, на мировом примере  говорю.
- Любовь не может быть всегда одинаковой. Сначала - любовь чувственная, потом – дружеская, потом – поддерживающая.
- Идеалистка. Мужчина с женщиной сходятся, чтобы трахаться, надоест – разойдутся. Так, молчи, девственница, не буду тебя портить, дай-ка мне мой портер и погадай себе на ромашках. Правда, погадай.
- А ты?
- А что я? Любит – не любит – это не для меня. У меня другие интересы. Я тебя старше на два года, а чувствую себя на сто лет старше. Ну-ка, давай.
- Вот, смотри, распустилась, - показала ромашку Инга.
- Давай, - Вика полузакрыла глаза, -  загадай на кого и отрывай лепестки.
- Любит - не любит, любит – не любит, любит – не любит, - Отрывала лепестки Инга, отчётливо видя перед собой Сенечку, - любит – остался последний лепесток.
- Хочешь ещё? – лениво спросила Вика.
- А ты?
- У меня сейчас и погадать не на кого. - Вика зло выплюнула недокуренную сигарету и тут же схватила другую – Давай, бери другую ромашку.
- Любит - не любит, любит – не любит, любит – не любит, - теперь Инга представляла себе Стаса. У неё даже мороз по коже прошёл при воспоминании об его поцелуях.
- Инга, ты – тьфу, - сплюнула Вика, - Вот про мужчин говорят – ловелас, а ты кто? Два лучших мужика Аэрофлота в тебя влюблены, а ты ходишь тут… девственницей,  - Вике не удалось закончить свою обвинительную речь, Инга накинулась на неё с кулаками, дурашливо пытаясь опрокинуть шезлонг.
- Инга, знаешь, я тебе завидую, - томно произнесла Вика после потасовки, перемирия, вкусного завтрака (вот уж чего у Вики не отнять!) -  ты рассуждаешь, как в 19 веке, и в то же время свободнее всех свободных 21 века!
- Вика, а я себя так не чувствую!
- Ты ещё не созрела. За тебя! – Вика подняла бокал особым жестом королей, - Чтобы по Карме!

В тот рейс не заладилось с самого начала – Инга забыла пакет с тёплыми вещами – в Москве было тепло, а в Новосибирске – ещё прохладно. Все пошли в город погулять –  возвращаться они должны были на следующий день, а Инге пришлось сказать, что болит голова, и она осталась в гостиничном номере – с книжкой. Стас тоже никуда не пошёл, остался вроде как по своим делам, но чуть ли не каждые пять минут заходил к Инге «по делу», то чайник нужен, то нитка с иголкой. Ингу это смешило, на пятый раз она предложила ему попить кофе, на что он с радостью согласился и тут же принёс и кофе, и конфеты.
- Инга, странная ты какая-то.
- Почему ты так думаешь?
- Не современная. Наверное, потом что тебя бабушка воспитывала. Кстати, у тебя замечательная бабушка! А какие сырники она готовит! У-м-м! Ты тоже умеешь так печь? – спросил он, делая осторожный глоток.
- Стас, что это тебя на светские разговоры потянуло? По идее, я должна сейчас ответить, что, мол, конечно. Но, честно говоря, нет, не умею. Некогда. Вечно времени не хватает.
- Придёт со временем. С генами всё передаётся.
- О! Чего это мы начитались? А тебе что передалось с генами?
- Мне? Готовить я совершенно не умею.
- Классная самореклама. А ещё?
- Мой папа всю жизнь любит только мою маму.
- А в кого же ты тогда такой бабник?
- Я не бабник, Инга.
- Ой, прости, грубовато, конечно. Ловелас?
- Не поверишь, у меня нет интереса к женщинам, как к развлечению.
- П-с-с, - поперхнулась Инга, пытаясь удержать приступ смеха.
- Не веришь, - грустно констатировал Стас, - мне мешает моя слава. Ну, да, поначалу я действительно не мог отказаться…. Потом надоело. Разве ты слышала в последнее время обо мне что-нибудь подобное?
- И впрямь, не слышала. Сейчас всё больше разговоров – уговоришь ты меня или нет. Наверное, и ставки делают, как на лошадей. Вот мы с тобой не пошли вместе со всеми, дали повод для слухов. Но мы с тобой ничего такого делать не будем, правда? Чтобы не развлекать народ, правда? – Инга развеселилась, глядя на вытянувшееся лицо Стаса. Неужели он остался, думая продолжить то, чему когда-то помешал Сенечка?
- Инга, ты считаешь меня таким простейшим? Думаешь, у меня одно на уме?
- А что у тебя на уме?
- Я думал – мы с тобой друзья, можем просто так попить кофе, поболтать.
- Ты же не любишь просто так болтать.
- Смотря с кем.
- Ладно, не обижайся. Стас, расскажи мне, зачем ты маме про ребёнка сказал?
- Не помню, наверное, спросила что-то такое, я ей в тон ответил. У нас так часто бывает. Кстати, в последнее время она меня меньше доставать стала.
- Расскажи про своих родителей, раз уж начал.
Стас без жеманства, какой-то он был сегодня говорливый и речистый, рассказал о своей семье. Его родители учились вместе в институте международных отношений, поженились на последнем курсе, после института - не без помощи родителей - уехали за границу, теперь папа занимает руководящую должность в министерстве иностранных дел, мама – не работает, но иногда даёт уроки иностранного языка – только высокопоставленным детям. Не для денег, а чтобы не забыть. Мама знает английский, французский, испанский. Немецкий и итальянский – читает со словарём.
Инга видела, что Стас гордится мамой и папой, поэтому оставила без комментариев его рассказ, хотя её подмывало спросить, почему мама так ведёт себя, будто он маленький мальчик, следит за ним и за тем, кому он симпатизирует. Инга тоже рассказала о себе, о родителях, она только дошла до рассказа о бабушке, как в дверь постучали и сразу же открыли. Это был… Сенечка. Инге стало смешно. Он будто бы специально устраивал «облом» Стасу. В тот раз, теперь. Хотя сейчас ничего такого не намечалось…
- Я так и знал. Весь экипаж гуляет в полном составе, а вы, как всегда, отделяетесь, голубки!
- Почему отделяетесь, почему – голубки? – спросила Инга. – Я забыла тёплые вещи, а гулять в летнем платье по такой холодрыге, - извините. Или надо было  в форме ходить, чтобы всем было видно – Аэрофлот идёт?
- Так, считай оправдалась. Ну, а что забыл дома молодой человек? Совесть?
- Зря вы так, Семён Алексеевич. У меня были свои дела, закончил, зашёл вот кофе попить с Ингой. Почему мы должны отчитываться? Время-то свободное.
- Не совсем. Вам, может быть, напомнить, как совсем недавно вас спасали в свободное время?
- Семён, заходи, давай кофе попьём, зачем ты так? – Инге не нравился такой разговор. У Сенечки желваки играли и кулаки сжимались. Не хватало ещё, чтобы они подрались.
- Спасибо. Мне без сахара, - произнёс он, присаживаясь. Стас сидел, потупившись, рассматривая кофейную гущу.
- Ну-ка, дай чашку, - Инга взяла чашечку и с деловым видом рассматривала узоры,  - будет у тебя какое-то приключение в другом городе, но не любовное, нет, скорее, наоборот.
- Что значит – наоборот?
- Печаль какая-то и радость. Большая печаль и большая радость.
- А мне погадаешь? - спросил Сенечка, торопясь допить свой кофе.
- Ну, я не профессионал, но…погадаю, давай.  У тебя всё будет замечательно. Всё, что ты задумал – сбудется. Все планы осуществятся. Правда. Вот птица большая, смотри, - протянула Инга назад чашечку.
Сенечка расплылся в улыбке. Нетрудно было догадаться, что там за планы у него и мечты тоже. Девочки из их экипажа тоже вернулись и теперь все сидели с чашечками кофе, а Инга всем «гадала». Удачное гадание – это создание «эффекта неопределённости», главное, не говорить ничего конкретного, а человек сам привяжет твои слова к себе.

В боевой готовности надо быть за два часа до вылета. Но рейс стали откладывать - самолёт не был готов. Не был он готов и через два часа. К начальнику аэропорта уже пришла целая делегация пассажиров, требовавших принять меры. Тот, как мог, успокаивал, а сам торопил наземные службы, обещая лишить премии всех, если через полчаса самолёт не взлетит. Наконец, объявили посадку. Моросил по-осеннему дождь, хмурые пассажиры занимали свои места, некоторые высказывали своё недовольство стюардессам. Те старались быть особо вежливыми и приветливыми, чтобы раздражённые пассажиры успокоились.
Когда взлетели, всё было, как всегда. Девочки разносили воду, газеты, однако скоро вышел бортинженер и, скинув китель, чтобы не беспокоить лишний раз пассажиров, прошёл в хвост самолёта. Назад он шёл, приветливо улыбаясь, но Инга случайно услышала, как он докладывал командиру о подозрительном шуме в двигателе. Через некоторое время также точно вышел и вернулся второй пилот. Инга зашла в кабину самолёта с чаем и кофе. Владимир Николаевич выглядел очень сосредоточенным:
- Инга, готовьтесь к раздаче обеда. Покормите людей пораньше – многие измучились в ожидании вылета, а на сытый желудок люди, как известно, настроены более благожелательно.
- А что, Владимир Николаевич, что-нибудь не в порядке?
- Всё в полном порядке, Инга, в полном порядке. Так всем и говори.
Инга передала приказание командира, и девочки беспрекословно начали его выполнять. Все ощущали какую-то напряжённость. Им ничего не говорили, но с самолётом явно было что-то не то. Иначе, зачем бортинженер и второй пилот ходили в хвост самолёта? Но по выработанной профессиональной привычке они улыбались, раздавая подносы с обычным аэрофлотовским набором. Пока пассажиры разворачивали целлофановые упаковки, чувствовался всеобщий ажиотаж, как это всегда бывает: еда, еда, еда. Протягивая очередному пассажиру поднос, Инга вдруг почувствовала, будто пол уходит у неё из-под ног.
- Ямка, воздушная ямка, - улыбнулась она пассажиру, - вы в первый раз летите?
- Нет. Но в «ямку» залетел впервые, - попробовал пошутить тот, хотя на лице была написана озабоченность.
Инга вернулась в раздаточную.
- Инга, почувствовала? Слушай, сходи к Владимиру Николаевичу, спроси – для нас, что-то ведь не так, а нам ничего не говорят. Он тебя уважает, может, скажет.
- Я уже спрашивала, он сказал, всё нормально.
- Ясно. Не хочет панику поднимать раньше времени.
- Может быть, и правда, всё нормально. Что это у тебя за настроение, Вика?
- Сон плохой видела.
- Не надо рассказывать. Надо было встать и сказать: «Куда ночь, туда и сон».
- В следующий раз так и сделаю.
- Девочки, ну, что вы тут болтаете, идите, собирайте подносы назад, - перебила их старшая бортпроводница.
Бортинженер снова сходил в хвост самолёта, а через несколько минут Ингу позвали в кабину. Сенечка сосредоточенно разглядывал свою панель приборов – даже не повернулся в её сторону, хотя всегда старался пошутить.
- Инга, - Владимир Николаевич тоже был чрезмерно серьёзным, - объяви пассажирам, что будем делать посадку в ближайшем порту, только скажи помягче, не пугай их. Пусть будут возмущаться, возьми с собой Стаса, выйдите вдвоём. По микрофону не надо. Они должны видеть ваши спокойные лица. Поняла?
- Да.
- Чего стоишь?
- Что-нибудь серьёзное?
- Да, нет, пустяки. Иди.
Да, конечно, из-за пустяков Владимир Николаевич – опытнейший пилот – не запросил бы посадку. Интересно, в каком городе они будут садиться? Инга передала распоряжение командира с таким весёлым видом, будто предполагалась увеселительная прогулка. Девочки расстроились, а Вика – побледнела. Стас с таким же беспечным видом, как и Инга, вышел к пассажирам. Конечно, возмущению их не было конца. Ведь самолётами обычно летают, чтобы сократить время. Многие уже опаздывали. Шумели: «Никогда больше не буду летать, лучше бы поездом, с этим куриным аэрофлотом лучше не связываться», - и тому подобное. Инга со Стасом стоически выслушали всё, и ушли в специально отведённое место для бортпроводников.
Каждый чем-то занимался, как вдруг  пол самолёта опять ушёл из-под ног, его затрясло, как будто он икал. Все переглянулись. Началась турбулентность, но это бывает и довольно часто. Чаще во время грозы, которой сейчас, правда, и в помине не было.
- Надо бы к людям выйти, отвлечь внимание, - сказала старшая, и посмотрела на Ингу.
Инге чаще других давались подобные поручения. Как будущий психолог, она всегда находила нужные слова, и ещё ни один пассажир не написал жалобу на их экипаж.
Инга вышла в салон с тележкой с напитками. Пить никто не хотел, зато Ингу останавливали и спрашивали, что с самолётом.
- Я совершенно не разбираюсь в технике, но наш командир – пилот первого класса – говорит, что всё нормально. Мы ему верим.
- Тогда зачем делать посадку? Летели бы уж, раз всё нормально – ехидничали пассажиры бизнесс-класса.
Инга проехала  со своей тележкой в эконом-класс. Там то же самое. Люди были недовольны. То задержка в аэропорту, то посадка в незнакомом городе. Бог весть что такое! Куда только правительство смотрит?
Инга доехала до конца салона. Возвращаться ей не хотелось. Почему бы старшей не принять на себя часть этой волны недовольства? Инга присела на заднем ряду, там чаще всего никто из пассажиров не сидел, - отдохнуть.
Внезапно загорелась надпись «Пристегнуть ремни» и самолёт ощутимо стал крениться вперёд. Тележка покатилась по проходу. Инга подскочила и, едва удерживая её в руках, покатила назад, по пути увещевая  пассажиров пристегнуться. Многие бурчали, неохотно исполняя требуемое.
Все бортпроводники вышли в салоны, проверяя,  пристегнулись ли пассажиры. Наверное, это было очередное указание Владимира Николаевича – обычно так тщательно не проверяли. Инга почувствовала тревогу, но тут же отогнала прочь от себя чёрные мысли и активно занялась работой. Поступила новая команда: «Согнуться в кресле, обхватить голову руками, ничего не бояться, посадка будет сложной». Девчонки ходили по салону, уговаривая пассажиров не бояться, а у самих ноги подкашивались. Самолёт всё сильнее зарывался носом. Старшая бортпроводница отдала приказание всем бортпроводникам тоже сесть в кресла, пристегнуться и принять «аварийное» положение. Впрочем, они перед посадкой и так должны были сидеть. Инга пошла на своё место, но в это время в эконом-классе сильно заплакал ребёнок и она поспешила туда. Молодая мама была настолько перепугана, что вместо того, чтобы успокоить малыша, кричала на него и даже била. Тот никак не хотел сидеть, нагнувшись.
- Послушай, дружок, ты не мог бы поискать маленького белого мышонка? – попросила его Инга  ласково, - он убежал от нас и прячется где-то тут. Может быть, даже под твоим креслом.
- Он совсем белый? – деловито переспросил мальчик, сразу перестав плакать.
- Да, белый и большой проказник. Наверное, как ты.
- А вы мне его подарите?
- Не знаю, я пойду, спрошу у других, если согласятся, подарим. А ты пока наклонись, вот так, и смотри в оба. Не выпрямляйся, пока не сядем. А то упустишь его.
Инга улыбнулась и пошла по проходу, чувствуя, как тяжелеет тело, ноги не слушаются, а саму её неудержимо влечёт вперёд. Пассажиры притихли, предчувствуя беду. Инга с трудом шла по салону, пробираясь на своё место, в это время из-за ширмы, закрывающей рабочее место бортпроводников, показался Сенечка.
- Инга, садись на любое место сию минуту, слышишь? Почему ты ходишь по самолёту! – рявкнул он так, что некоторые пассажиры подняли головы.
- Не волнуйтесь, пожалуйста, - тут же стала успокаивать их Инга, - обхватите голову руками, сидите спокойно, - увещевала она.
Вдруг самолёт  резко качнуло, и он стремительно стал снижаться. Инга, цеплялась руками за кресла, пыталась хоть чуть удержаться, не в силах идти, не то, что сесть в кресло. Все кресла вдоль прохода были заняты, а чтобы усесться на свободное место, надо было поднимать кого-нибудь из пассажиров, которых только что правильно усадили.
Инга уже не могла больше удержаться. Сенечка, понял это ещё раньше, чем увидел. С трудом удерживаясь на ногах, он пошёл навстречу Инге, которую понесло по проходу. Они столкнулись где-то посередине, Сенечка упал на спину, Инга на него и вместе они покатились вниз головой. Последнее, что запомнила Инга – то, что Сенечка обхватил её руками, сильно прижав голову к своей груди. Потом был удар, очнулась она только в больнице, где, постепенно приходя в себя, узнавала подробности катастрофы.
Они не долетели до города, где была нормальная взлётная полоса. Отказал двигатель, но самолёт, управляемый Владимиром Николаевичем, не потерял управление. Пришлось срочно приземляться на аэродроме «малой авиации», не рассчитанном для приёма таких больших самолётов. Владимир Николаевич вытащил самолёт, что называется «на себе», однако слишком короткая взлётная полоса закончилась старым ангаром, куда и врезался самолёт, развернувшись перед этим на 90 градусов. Удар не был таким сильным, каким мог быть, если бы самолёт шёл не на реверсе второго двигателя (когда потоку газов, выходящему из двигателей, даётся обратное направление), он уже почти затормозил. Почти.
 Владимир Николаевич погиб. Второй пилот был в тяжёлом состоянии. Бортинженера и штурмана – Сенечку - Владимир Николаевич отправил ещё до посадки в салон, чтобы они были в большей безопасности. Командир знал, чем могла закончиться такая посадка на короткой полосе. Но Сенечка, увидев, что Инги нет вместе со всеми, не сел, не пристегнулся, словом, не сделал ничего, чтобы спасти себя, а бросился спасать Ингу.
Он погиб, ударившись головой о перегородку. У Инги, которую он прижал к себе, чтобы смягчить удар, оторвалась почка, и были многочисленные внутренние кровоизлияния.
У остальных пассажиров кроме испуга были незначительные повреждения – самое серьёзное – перелом руки. Счастье их, что не было пожара, как это часто случается в таких ситуациях. Если бы не Владимир Николаевич….
У Стаса было сломано несколько пальцев правой руки – он тоже хотел встать, чтобы помочь Инге, когда она ещё была в эконом-классе, но старшая прикрикнула на него и он сел. Его мама прилетела в больницу уже на другой день. Как она добралась, осталось тайной, таким же путём она забрала и Стаса. Девчонки, приходившие навещать Ингу в больнице, рассказывали в лицах, какой скандал закатила ему мама, сказала при всех, что летать он больше не будет, пусть хоть в армию уходит. Она даже не разрешила ему навестить Ингу, правда, та ещё не приходила в сознание.
Потом все постепенно выписались и уехали. Ингу перевели в областную больницу, а теперь вот разрешили уехать домой.

***
Перед выходом на вокзале в Москве мы, конечно, помогли Инге собраться, вынесли сумку, помогли ей выйти. Мою пухленькую спутницу с мальчиком встречал муж, но, быстро расцеловавшись с ним, она, также как и я пожелала стать свидетельницей, кто встречал Ингу. Бабушку мы сразу узнали. Она, по рассказу Инги – маленькая и шустрая – первая подскочила к ней, расплакалась, но тут же вытерла слёзы и повернулась, чтобы подозвать остальных встречающих. К Инге подошли очень красивые женщины, одна – копия Инги, только старше, мы поняли – мама прилетела из своей Америки. Другая, наверное, мама Стаса, потому что его – с огромным букетом цветов – мы узнали сразу. Инга помахала нам приветливо рукой и обнялась с мамой. Обе плакали, но счастливыми слезами. Со Стасом они  просто долго смотрели друг на друга, потом обнялись. Теперь уже заплакала мама Стаса.
 Я не знаю, как у них сложилась судьба в дальнейшем. Любит – не любит, лучше не гадать. Жизнь сама всё поставит по местам. Но думаю, что Сенечку Инга никогда не забудет.