Аддис-Абеба - Новый Цветок. Гл. 3

Глава третья

«НОВЫЙ  ЦВЕТОК»


    Судить об эфиопской столице по первым впечатлениям, тем более от Пейтриотс-стрит, было бы несправедливо. Улиц, вроде нашенской «патриотической», чуть хуже или чуть лучше, конечно, здесь множество. Но не они определяют облик города.
     В Аддисе не мало районов с новостройками, архитектуре которых могли бы позавидовать и многие европейские города. Взять, например, здание, где размещается Эфиопская турис-тическая организация (ЕТО).
   Строительный бум, начавшийся в начале 60-х гг., продолжает украшать город и виллами западноевропейского стиля, в которых селятся преимущественно иностранцы.
    Но современные здания, пусть даже внешне значительные, интересуют меня меньше, чем строения довоенного времени, сохранившие национальный колорит, иначе – местную экзотику.  Старинных  построек в Аддисе нет, ибо история нынешней эфиопской столицы началась лишь в 1881 году, когда негус Менелик  разбил свой военный лагерь на высотах Энтото.
    Будущий император вспомнил пророчество своего деда Сахле-Селассие («Милосердие Троицы»). Этот «негус Шоа, Галла и Адала» однажды, сидя в тени сикоморы за шахматной доской и попивая медовый напиток, вдруг воскликнул: «О, земля! (Имелось в виду плоскогорье, примыкающее к горам Энтото). Сегодня тебя наводнили косматые, грязные галласы. Но придёт время, и мой внук построит на этом месте дом и зачнёт город. Такова воля Господа!». Всё произошло почти так.
    В 1883 году супруга Менелика по имени Тайту, как раз после их счастливого бракосочетания, решила построить на Энтото церковь в честь Девы Марии. Не зря же первое имя её мужа (до того, как он стал негусом) было Сахле-Марьям - «Милосердие Марии»!..
 
    Через шесть лет в храме Энтото-Марьям патриарх Матеуос надел на голову Менелика императорскую корону, присвоив ему тем самым титул негуса негести (царя царей). Рядом с этой восьмиугольной  церковью, внутренние стены которой расписаны на библейские сюжеты, стоит колокольня, изъеденная временем и поросшая мхом.
    Энтото-Марьям да ещё одна церковь, в километре от неё, построенная несколько позже в честь Архангела Рагуила, то бишь «Друга Божьего», - два единственных, оставшихся в живых, свидетеля не осуществившихся на высотах Энтото градостроительных замыслов. Причины этого запустения, происшедшего вопреки вышеупомянутому пророчеству, носили самый что ни на есть бытовой характер.
    Леса на Энтото катастрофически редели. Нетрудно представить, какое количество дров денно и нощно сжигалось в бивачных кострах многотысячной армии, всегда и повсюду сопровождавшей своего императора! На плоскогорье, открытом ветрам, неуютно чувствовала себя и Тайту, особенно по ночам в сезон больших дождей. Всё чаще ей хотелось погреться возле горячих целебных ключей, в изобилии бьющих у подножия южных склонов Энтото.     Именно там в конце 1892 года началось строительство дворца. Вокруг новой, наконец-то, постоянной, императорской резиденции стал расти город, которому Тайту дала имя: Аддис-Абеба, что означает «Новый Цветок».
    После победы при Адуа в 1896 году и заключения мира с Италией Менелик II смог вплотную заняться делами столицы, порой собственноручно участвуя в различных строительных работах. Перво-наперво было налажено водоснабжение. В результате развития   каменоломного промысла в городе появились дома  в европейском стиле.
    Продукты питания доставлялись из соседних деревень. Но, чтобы обеспечение армии продовольствием сделать независимым, император стал наделять своих воинов землёй, превращая их в фермеров или даже помещиков.
    Жизненно важным делом для растущего города было строительство дорог, что, в частности, облегчало транспортировку дров из отдалённых районов, ибо леса вокруг «Нового цветка» быстро таяли. В конце 19-го века столица почти полностью обезлесила. Дровяную проблему решили эвкалипты. Эти быстрорастущие «австралийцы» нашли здесь благоприятную почву. Через 10 лет Аддис-Абеба уже утопала в зелени и - получила прозвище «Эвкалиптополиса».
    Менелик II оказался талантливым, просвещённым монархом. Модернизируя  систему  управления  созданной   им   империи,  он в  1899  году   установил  телефонную   связь  с  ранее  завоёванным Харэром. Двумя годами раньше началось строительство железной дороги Джибути – Аддис-Абеба.

    Ведущие европейские страны, одна за другой, спешили открывать в новой столице свои представительства. В 1898 году их число пополнилось русской дипломатической миссией, которая разместилась на обширной (в 40 га) окраинной территории к северо-востоку от императорского дворцового комплекса. Резиденция первого русского посла представляла собой уютный выбеленный домик, охраняемый отрядом казаков «под началом»… приручённого страуса, горделиво прохаживающего вдоль кустов жасмина, бугенвиллии и других экзотических растений.
    В те времена иностранцы, проживавшие в Аддис-Абебе, много судачили о белом царе, посылавшем в подарок местным церквям иконы, и о его не менее странных подданных. «Представляете! Пятеро русских докторов открыли  госпиталь и бесплатно лечат там всех подряд… Надо же!  И эта благотворительность обходится московскому государю в семь тысяч фунтов ежегодно! А тут ещё…  Прямой эпатаж! Какой-то русский офицер женился на чернокожей!..»
    Ныне советское посольство занимает прежнюю, дарованную ещё Менеликом II, территорию крутого лесистого склона. Правда, общую площадь посольских владений после 1917 года, когда были прерваны дипломатические отношения , эфиопы урезали почти втрое. Широкая тенистая аллея длиной не менее полукилометра ведёт вверх от въездных ворот к главному трехэтажному офису, всегда сияющему своим чрезмерно остеклённым фасадом. Помимо этой посольской штаб-квартиры с апартаментами для посла и помещениями для наиболее важных служб (включая АПНовскую ротаторную, где печатаются пресс-бюллетени), под сенью могучих эвкалиптов посольского компаунда приютились жилые дома для дипломатов и остального, менее значимого персонала. Здесь же клуб, гараж, спортплощадка…
    Вся территория обнесена высоким каменным забором, выходить за который без разрешения может, увы, далеко не каждый. Зато какая надёжная защита!.. от незваных гостей, например, гиен, по ночам подступающих к его стенам со стороны возвышающегося над ними плоскогорья, пустынного, изрытого ямами да оврагами.
    Внизу, у ворот, выходящих на улицу Фикре-Марьям, обычно после 6-ти вечера появляется дополнительная стража – дряхлый старик-эфиоп в линялой шинели ржавого цвета. Это – сторож, непрерывно несущий здесь свою службу, как сказывают, со времён царя Николая II (Романова).
    Но пора всё-таки выбираться за пределы посольских стен.  Поспешим-ка мы вслед за автобусом, увозящим тех, кто в большинстве своём свободны от всякой службы, кроме домашней. Это – женщины, а точнее – жёны посольских работников. Куда же они направляются?..
    Против ворот, вдоль противоположной стороны улицы, течёт речушка Кэбене. Проехав через мост, автобус держит курс строго на запад, к площади, названной в честь даты возвращения импера-тора в Аддис-Абебу 27-го числа месяца мьязиа. (Это в 1941 году после освобождения от итальянских оккупантов). В центре площади, которую в народе называют просто «Арат Кило» («Четыре дороги»), стоит обелиск на четырех колоннах с барельефами, символизирующими войну за независимость.
    На подъезде к этому перекрёстку, справа и слева, университетские здания: научно-инженерный факультет, теологический колледж, школа искусств. Но, судя по всему, все эти мемориалы и очаги культуры сейчас не интересуют пассажиров нашего транспорта. Свернув на юг, потом снова на запад и затем на северо-запад, они явно устремились к Пьяцце.
    Это итальянское слово почему-то прилипло к площади Звезды Хайле Селассие, вытеснив её прежнее название. Здесь стояла стела – в честь коронации нынешнего императора. Трёхконечная звезда на вершине – символ его имени, означающего в переводе с амхарского: «Сила Троицы». На «груди» обелиска – мемориальная «брошь» с изображением профилей Хайле Селассие в короне и императрицы Мэнэн. В 1966 году после визита Шарля де Голя в Аддис-Абебу Пьяцца зачем-то была переименована в честь французского президента.
    Но и эти исторические подробности опять же ни на йоту не отвлекли бы милых представительниц советской колонии от мыслей о том, как и где лучше… отовариться. Пьяцца – главный торговый центр, откуда начинается авеню Хайле Селассие. Вытянувшись на север к мосту раса  Маконнена, это авеню, пересекая Ручей Кэчене, делает крутую петлю на юго-восток, чтобы спуститься к своему концу на уже знакомой площади Арат-Кило.
    Взвесив свои возможности с учётом ограниченности во времени,  дамы с кошёлками и сумками наконец разбредаются по Пьяцце и авеню. Сюда, к сердцу столичной купли-продажи для людей обеспеченных, к коим в определённой степени можно присовокупить и наших соотечественников обоего пола, я, живущий на противоположной окраине  города,  среди местных, а не советских, патриотов, подбираюсь, следуя из своей виллы курсом на восток, через площадь Менелика II. А раз так, то и сейчас, прежде чем окунуться в своеобразие торгового центра столицы, не грех попутно задержать своё внимание на двух, отнюдь не меркантильных достопримечательностях, расположенных вокруг площади с конной статуей основателя Аддисы.
    За статуей Менелику II и деревьями виден храм  Св. Георгия. Он построен в 1896 году в память о победе при Адуа. Здесь 2-го ноября 1930 года был коронован Хайле Селассие I. Этот собор известен ещё и тем, что стены его расписал Афеворк Текле.
    Южнее старины «Св. Георгия» - муниципалитет Аддис-Абебы, города с 600-тысячным населением. Между двух «крыльев» этого красивого сооружения, напоминающего 3-конечную звезду, перед главным подъездом, обращённым к улице Патриотов (а  значит, и ко мне), возвышается часовая башня в стиле аксумских стел. (Увижу ли я их воочию?!).
    А пока, с неотступной мечтой о поездках по стране, я останавливаю своё «Рено-16» на платной стоянке возле современного «стеклянного» универмага «Мосвольд», где «всё для дома!», и вливаюсь, наконец, в людской поток, делающий  автомобильное движение и по Пьяцце, и по авеню Хайле Селассие практически бессмысленным. Слава богу, с недавних пор ослам с поклажей муниципалитет запретил появляться на центральных улицах.
    Несмотря на наличие тротуаров, здесь не соблюдают никаких пешеходных правил. Вот типичная сценка… Два пожилых эфиопа идут навстречу друг другу буквально с распростёртыми объятиями, останавливаются посреди улицы… Обнялись, облобызались и начали оживлённо беседовать… Разошлись, лишь после того как наконец-то услышали протяжный сигнальный гудок. Пожалуй, никто не обратил на них внимания, кроме  раздражённого автомобилиста, искавшего место для парковки, и меня, желавшего рассмотреть национальную одежду приятелей, столь долго обменивавшихся любезностями.
    На голове у одного сидела соломенная шляпа с узкими полями. Зато другой был в солнцезащитных очках. Оба - в белых галифе и в белых, с разрезом по бокам, жакетах, а может, рубахах, выпущенных до колен и с широкими рукавами. Поверх всего – непременная шамма; в этот просторный белый плат из лёгкой материи с цветной каймой искусно драпируются, на манер римских тог, и мужчины, и женщины, и дети.
    Тот, что в очках, был обут в чёрные штиблеты. Тот, что в шляпе, был босоногий. Однако босоножье  в Эфиопии – вовсе не признак нищеты, а скорее – традиция.
    Надо признать, что в столице, особенно на центральных улицах, многие одеты вполне по-европейски, тем более, что Аддис-Абеба – город с интернациональным населением. Это видно хотя бы из того, что чуть ли не большинство магазинов (разностильные дома в один, два, реже в три этажа) на Пьяцце и авеню Хайле Селассие принадлежит армянам и итальянцам, арабам и индийцам.
    Несколько слов – о довольно многочисленной армянской общине, с уважаемыми представителями которой мне предстояло сотрудничать. После гибели государства Великой Армении в конце 4 в. и последующих (вплоть до 20 в.) разделов её бывшей территории, в результате гонений со стороны завоевателей и геноцида (особенно во времена младотурок), часть армян нашла убежище именно здесь, в стране своих единоверцев - христиан-монофиситов.
    А вот местные индийцы, соперники армян по своему влиянию в Эфиопии, отличились тем, что к 25-летию коронации Хайле Селассие установили его статую здесь, на авеню его имени, правда, по соседству с ещё одной важной достопримечательностью. Я имею в виду  единственный в столице общественный туалет, похожий на тот, что мы видели в комедийном французском фильме «Скандал в Клошмерле».
    Но как бы ни привлекателен был торговый центр города с его современными удобствами, включая новые универмаги и супермаркеты, рестораны и ночные клубы, жители Аддис-Абебы не представляют эфиопской столицы без её, самого большого в Африке, туземного базара, известного под названием «Маркат» (от итальянского слова mercato - рынок). По свидетельству путешественников начала 20-го века, он уже тогда поражал своей грандиозностью. Его нынешняя площадь – 16 кв. километров!

    Маркат (к западу от Пьяццы) – это город в городе. Он  живёт своей собственной жизнью. У него своё лицо: калейдоскоп незабываемых физиономий – чёрных, коричневых, жёлтых, белых, старых, молодых, красивых, безобразных.    Здесь мирно, во всяком случае при свете дня, сосуществуют представители многочисленных племён и народностей, различных религий, хотя заметна определённая концентрация мусульман (3 мечети).
    У марката свой «дух»: мешанина из запахов жжёного эвкалипта, красного и жёлтого перца, парфюмерии, мусора, гнилых овощей и фруктов, навоза, сена,  людского пота, выхлопных газов.
    У него свой голос: взаимопроникновение и слияние автомобильных гудков и ослиных криков, скрипа телег и рыка моторов, призывного «пения» зазывал и скрежета железа, стрёкота швейных машинок и глухих деревянных ударов, непонятных возгласов и улюлюканья, смеха и плача, споров и ссор, тарабарщины  разноязычного говора и торгов, мычания и блеяния, собачьего лая и птичьего гоготанья, шуршанья и топота от бессчётного числа ног и копыт.
    У него свой цвет: чересчур пёстрый и яркий от разношерстной толпы в национальных и европейских одеждах всевозможных форм и стилей, от разноцветья товаров, особенно тканей, выставленных на прилавках или просто штабелями и кучами разложенных на пыльной земле, покрытой рогожами или  клеёнкой.
    У него свой социальный строй: равноправие толстосумов и оборванцев, ибо все равны перед товаром, одинаково доступным всякому, у кого есть деньги. На маркате можно купить  поношенную шамму и новый выходной костюм, муку из зёрен тэффа и импортные консервы, китайские карандаши и западноевропейский сельскохозяйственный инвентарь, кувшины гончаров из провинции Шоа и японскую радиотехнику, плетёную мебель местных умельцев и мягкие диваны из стран Востока, дешёвую бижутерию неизвестного происхождения и золотые изделия эфиопских или итальянских ювелиров.
    Как в старину, по-прежнему пользуется популярностью бартерная торговля и продажа товаров «секонд-хэнд» в разнос местными офенями А вообще, по мнению, например, управляющего «Банком Аддис-Абебы» Ато Дэбедэ Хабтэ Йоханныса, на маркате, в его старых и новых, более благоустроенных, рядах, совершается не менее 90% (!) общего числа всех городских торговых сделок.
    
    Иностранцы любят маркат. Многие из них считают знакомство с этим «чревом» столицы интереснее, чем любая экскурсия по историческим местам. И это можно понять, если учесть, что только на маркате с его обилием и разнообразием антиквариата и предметов этнографического жанра (народные музыкальные инструменты, копья,  инкрустированные щиты из кожи бегемотов, лубочные картины, коптские кресты и т.д.) можно выбрать сувенир на любой вкус.
    Лично я, несмотря на спорадичные посещения марката, ухитрился за год собрать чуть ли не полную коллекцию эфиопских монет, в том числе редкие образцы серебряных талеров Менелика II чеканки 1894 года, которые могли сохраниться, пожалуй, лишь в тёмных закутках маркатских лавок. 
    На маркате свои правила торговли: все цены завышены из расчёта, что товар после обязательного, традиционного, торга будет продан в 2-3 раза дешевле.
    Свои деньги покупатели обычно держат в тряпичных узелках, которые извлекаются из-за пазухи или других мест, затерянных в «дебрях» одежды. Ни в калькуляторах, ни в кассовых аппаратах здесь не нуждаются. Все, даже неграмотные старики из соседних селений, услышав ответ на извечный вопрос «Сынт ноу?» - «Сколько стоит?», умеют быстро сориентироваться в своих бырах  и центах. А кто не сумеет, тому могут «помочь» малолетние и взрослые воришки и разного рода мошенники, которых вкупе с дураками на маркате хоть пруд пруди.
    В «Эфиопиэн геральд» промелькнула заметка о том, как однажды проголодавшийся солдат, купив «дабо» свежей выпечки, вдруг обнаружил, что «в целях экономии» внутри этого хлебного каравая была запечена рубленая солома, отпахивающая навозом. Злонамеренной маркатской торговки разозлившийся защитник отечества, конечно, не нашёл.
    К ночи многие товары, - эрзац и подделки, - перекочёвывают в места жительства их производителей и сбытчиков. Гаснет световая реклама. Никакого электрического освещения. Наступает могильная тишина и мрак. Маркат пустеет, и всё-таки не совсем. Кое-где слегка искрятся и дымятся костерки ночных сторожей, бродяг, нищих, уголовников и бездомных проституток, приютившихся в маркатских трущобах.

Ночь прячет тень преступного туземца.
Крысиный час!.. Засуетилась мышь...
Торгаш, окно завесив полотенцем,
Считает жадно свой дневной барыш.

У входа в лавку на худой рогоже
Уселся сторож, — рыжая шинель.
Он чат  жуёт, плюёт во след прохожим
На пыльную вонючую панель.

Спиной к стене, колени к подбородку,
Глядит, как разгорается щепа;
Косится красным глазом на красотку
С разрезом юбки чуть не до пупа.

И, наблюдая всех гостей лачуги,
Он счёт ведёт, как часто гаснет свет.
Таким, как он, маркатские подруги
Приносят часть своих ночных монет.

Ночь бродит закоулками разврата.
С ножом крадётся к лавке чей-то брат...
Но пьяный сторож нажевался чата...
Торгует жизнями ночной маркат.

    Однажды ночью, проезжая по маркату, я увидел в свете фар, как откуда-то выскочили мне наперерез «привидения» с палками в руках… Кстати сказать: и днём находиться в маркатской толпе не безопасно, особенно фотографировать.
   
    И всё же у марката есть свои  определённые представления о морали и нравственности. Об их оригинальных проявлениях можно судить по сообщению, которое появилось в газете с выразительным названием «Еитьёпиа Дымц» («Голос Эфиопии»).
     Суть описанного происшествия такова… Девушка лет двадцати, по виду вполне состоятельная, хотела сделать кое-какие покупки, но -  безрезультатно: ей везде отказывали в  обслуге, а из некоторых магазинов даже выталкивали за дверь.
    Более того, девушку стала преследовать разъярившаяся толпа (человек триста!), угрожавшая расправиться с ней, будто  сам «закон» заповедал «побивать таких камнями». За что?!  За то, что на ней была мини-юбка. (Как это напоминает гонения на стиляг в Москве 50-х годов!) Ища спасения, испуганная девица влетела в первую попавшуюся лавку, оказавшуюся хозяйственной, и тут же сильно поранилась… о разбитое стекло. Кровь-таки пролилась!
    Кто знает? Возможно, маркатские блюстители морали учинили бы самосуд над девушкой, посмевшей обнажить свои ноги выше колен, если бы местный «Христос» не вызвал главного районного начальника, который с помощью вооружённой охраны вызволил несчастную из окружения и вывез за пределы марката.
    Этот инцидент вызвал, как говорится, «широкий отклик» и надолго ввергнул в дискуссию эфиопские СМИ.
    «Аддис суар», в духе французского свободомыслия, назвал маркат «территорией фарисейского целомудрия и глупости». Англоязычный «Голос Эфиопии» в ответ запричитал, мол, некоторые «мини-газеты», видимо, скоро начнут призывать к созданию в стране «колонии нудистов».
    Радио «Голос Евангелия» благовествовал обществу о том, что в мини-юбках нет никакого декаданса. Но группа молодых людей заявила через газету «Эфиопиэн геральд», что в мини-юбках скрывается «ядовитая ловушка, чтобы проституировать естественным, культурным чувством любви».
    Еженедельник «Аддис репортер» в течение нескольких недель с разных сторон обсасывал «мидилемму, обеспокоившую новых девушек» («the Midilemma Faced by  Addis Girls»), в защиту которых выступил некий майор ВВС, утверждавший, что мини делает их максимально откровенными и чистыми душой и телом.
    Нашлись парламентарии, которые призвали принять закон против мини-юбок. Очаровательная Мисс Экспо-Асмара, сторонница новой моды, была нарочито задержана в аэропорту Дире-Дауа перед вылетом. Ретивые директора некоторых школ начали было отстранять модных девиц от учёбы, а полицейские – штрафовать. Какой-то остроумный журналист предложил вывешивать на скользких дорогах знак «Осторожно! Впереди мини-юбки!».
    И вот что странно: вся эта нравоучительная катавасия разыгрывалась на полном серьёзе и никто из моралистов как бы не замечал, что по ночам на многих улицах столицы зажигается в окнах недвусмысленно яркое разноцветное освещение, заменяющее здесь пресловутые красные фонари.
    На следующий день по приезде в Аддис-Абебу я посетил… Нет-нет, Володя М. возил нас туда, где можно было подержать на руках живого львёнка – на площадь Сыдыст-Кило в львятник.
    Этот визит показался мне символичным. Ведь лев – символ Эфиопии. Его изображение – на флагах и монетах, на памятниках и фронтонах зданий, на документах и различного рода украшениях - везде, где нужно и возможно напомнить, что, согласно официальному титулу, Хайле Селассие I - «Лев-победитель из колена Иудова, Избранник Божий, Царь царей Эфиопии».
    На площади Хайле Селассие, что южнее Пьяццы, перед фасадом Национального театра, стоит стилизованная каменная статуя Льва, смотрящего в сторону модернового здания Национального банка.
    Осматривая эту скульптуру, Хайле Селассие изрёк: «Я никогда не видел льва с такой большой шеей!». На что скульптор ответил: «А я никогда не видел такого великого императора!».
    В «Апокалипсисе» сказано: «…вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил» и может раскрыть книгу за семью печатями. Этот Лев оказался Агнцем, который «был заклан, и кровью Своею искупил нас Богу… и соделал нас царями…». «Корнем Давидовым» был и Соломон, сын Царя-псалмопевца.    
    Эфиопы любят легенду о правительнице Сабы, то есть Юга; в её основе библейский рассказ о том, как царица Савская, прослышав о мудрости царя Соломона, решила лично испытать оного загадками.
    "И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота и драгоценными камнями; и пришла к Соломону, и беседовала с ним обо всём, что было у ней на сердце". Прощаясь с царём,  она признала: "Мудрости и богатства у тебя больше, нежели как я слышала". "И царь Соломон дал царице Савской всё, чего она желала и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками».
    Этот краткий библейский рассказ древние эфиопы дополнили множеством занимательных подробностей и продолжили историей о том, как царь Соломон и царица Савская, она же царица Аксума по имени Македа, полюбили друг друга и что по возвращении домой Македа родила сына, названного Менеликом и ставшего родоначальником эфиопских царей.
    С «библейских времён» прошли тысячелетия и вот во 2-ой статье конституции Эфиопской Империи, провозглашённой 4 ноября 1955 года, мы читаем:  «Императорское достоинство навсегда остаётся привилегией рода Хайле Селассие I, потомка короля Сахле Селассие, происходившего по прямой непрерывной линии от династии Менелика, сына царицы Эфиопии, царицы Савской, и царя Соломона Иерусалимского». Вот как миф превращается в орудие власти!.. Но он нравится мне, как и царица, образ которой овеян романтикой «преданий старины глубокой», нравится, потому что мои политические пристрастия никогда не брали верх над Поэзией.

СКАЗАНИЕ О ЦАРИЦЕ САВСКОЙ
            
Эфиопская версия

Большие воды не могут потушить любви.
И реки не зальют её.
П е с н я   П е с н е й ,  8,  7.

Эфиопы зовут её — Шеба, Македа...
Непорочной слыла их библейская дочь.
Только вдруг о царе-мудреце непоседа
Стала думать-гадать чуть не каждую ночь.

Столько мулов, ослов — сколько агнцев у Бога.
А верблюдов — семьсот девяносто и семь.
Вот какой караван!.. Пролегла путь-дорога
Через горы, моря — в город Ерусалем.
 
Соломон, в стиле ветхозаветных традиций,
Бескорыстную щедрость решил показать:
Предоставил дворец и послал в дар царице
Двадцать девять певцов, а певиц двадцать пять!
 
"Пусть они услаждают, пока я в работе,
Ушки гостьи в чужой для неё стороне..." —
"Мне милее всех песен, известных в народе,
Песня песней твоих, Соломон... обо мне".

"Ты смугла и сладка, словно гроздь винограда!
Мне стеречь бы твой сад, караулить стада.
Точно козы, сходящие вниз с Галаада,
Волоса твои... Шёлк! Ключевая вода!..»
 
"Я полгода устам твоим жадно внимала,
Изменила я Солнцу во имя Творца!
Научилась людьми управлять... Но настало
Время путь мне держать до родного крыльца".
 
Соломон помрачнел: "Мил не будешь насильно.
Ну хотя бы до завтра ещё задержись!.." —
"Ладно... Только смотри, после пищи обильной
И вина ты не тронешь меня... Побожись!"

"Что ж, клянусь! Но и ты обещай, что без спроса
Ничего не возьмёшь у меня во дворце..." —
"Экий вздор! Я — царица! Богата! И просто...
Глупость, что ли, проснулась в хмельном мудреце?»
 
После всех заверений не страшно Македе
Даже в спальне остаться с влюблённым царём.
Но не зря Соломон ей на позднем обеде
Подавал угощение с перцем-огнём.
 
Ночью Шеба проснулась от бешеной жажды.
"Боже, где же кувшин?.. Боже!.." — "Стой! Не греши!..
Разве ты не давала мне клятву однажды?
Можешь пить, но тогда и меня развяжи".
 
"Грех на слове ловить!..  Дай воды!.. Я пропала!
Ничего нет дороже воды... Ах, вода!..
Что угодно взамен!.. Ну и хитрый меняла!..
Ничего нет приятней... воды... Да! Да! Да!
 
... Я — стена, и сосцы у меня словно башни.
Мой живот — это чаша: вино в берегах.
Пей из уст моих, муж! Мудрый мой! Бесшабашный!
Виноградник я свой для тебя берегла!..»

 «Заклинаю вас, дщери  Иерусалима!
Не потушит любви никакая вода!
Не тревожьте её! Не будите любимой!
Мандрагоры в цвету... Время ждать нам плода!.."

Шебу встретили дома с почётом великим.
Родила  она сына — точь-в-точь Соломон.
Вырос он, побывал у отца... Менеликом
Цесаревич был назван... Да речь не о нём.
 
Много ходит забавных историй в народе.
Отдохни-ка, читатель. Вина отхлебни...
«Всё проходит, — сказал Соломон. — Всё проходит!"
Остаются легенды, легенды одни.

(Продолжение - "Большие дожди Эфиопии". Гл.4)