Рыбалка или Охота?

               

    Многим людям ответить на вопрос, что для них важнее, охота или рыбалка, практически невозможно. И то, и другое отражает наши врожденные, древние, глубоко, порой, запрятанные под прикрывающей нас пеленой цивилизованности, наклонности. Но это легко   понять, поскольку все эти увлечения  нередко оказываются связаны с путешествиями и разными приключениями. И в том, и в другом случае, часто приходится чем-то рисковать. И то и другое  увлечение дает тебе, порой, ни с чем несравнимые эмоциональные переживания. Разница вся, пожалуй, только в объекте охоты. В рыбалке – это рыба, а в охоте – всё остальное, вплоть до человека. Но чаще всего, все-таки охотятся на разных птиц или зверей. Хотя мы знаем и третью охоту, открытую когда-то Владимиром Солоухиным. Так что и с убийством такое увлечение не всегда бывает связано. К тому же, не так давно, с Запада к нам пришло увлечение особой рыбалкой, которая основана на принципе: поймал - отпусти, когда пойманная рыба остается жить, размножаться, и может попадаться на крючок другим рыболовам еще ни один раз. А ведь и в охоте уже давно существует такая разновидность, как фотоохота – тоже бескровная и вполне гуманная  её форма.
      Вот и наш рыболовный лагерь на реке Паче (притоке реки Поной, одной из крупнейших рек Кольского полуострова) с самого начала был задуман как комплексный. Летом здесь должны были обитать рыболовы, а с приходом холодов и открытием сезона охоты, сюда должны были прибывать также (иностранные, а позднее и наши) туристы-охотники. Сам лагерь расположился в сосновом бору, который местами переходил в чисто тундряные участки. Вся территория вокруг была заселена всякими лесными обитателями. Прямо на территории лагеря мы часто встречали диких зайчат, один из которых обитал недалеко от моей палатки. Прогуливаясь по лесу, можно было нередко встретить рыжую лису, или вспугнуть глухаря. Я уж не говорю о том, как часто мы страдали от посещения нашей лагерной помойки, где все отходы хранились в больших полиэтиленовых мешках для мусора, молодым медведем. Как мы его ни гоняли оттуда, все равно, периодически, он раскапывал нашу выгребную яму и растаскивал драные полиэтиленовые мешки с мусором по близлежащему мелколесью. Ну, а поскольку весь мусор потом приходилось убирать нам, все работники лагеря этого мишку тихо ненавидели.
     Я, работая тогда в американской фирме G.Loomis Outdoor Adventures, выполнял обязанности директора того самого лагеря. Вот и строили мы его в соответствии со своими представлениями, с учетом потребностей, как рыболовов, так и охотников. Летом весь обслуживающий персонал и приезжающие на рыбалку клиенты должны были жить в удобных, комфортабельных палатках, доставленных из США. К зиме палатки снимали, и все это собиралось для хранения в одном месте под большим тентом. Оставались лишь металлические каркасы для палаток и полы, покрашенные водозащитной краской. На краю лагеря мы решили построить теплую бревенчатую избушку, где должен был жить зимний сторож, но в которой, при  необходимости, могли разместиться на ночлег еще и трое охотников. Действительно, в последующие годы сюда приезжали гости нашей фирмы на снегоходах, чтобы поохотиться на волков, лосей, или росомаху.
 
   Одними из первых наших гостей, приезжавших на Пачу, поохотиться, были: один из наших завсегдатаев, нахлыстовик Еркки Маджорин, из Бельгии, тогдашний спикер финского парламента, Илка Суоминен, и какой-то известный финский бизнесмен. Илка мне сначала не очень понравился из-за того, что был всегда очень серьезен  и сильно внешне напоминал Лаврентия Павловича. Даже очки он носил такие же точно, округлые и с тонкими дужками, как у него. Но, как в последствие оказалось, с Берией он абсолютно не имел ничего общего, напротив, был весьма приличным, скромным и общительным человеком, и даже не пьющим, в отличие от большинства других финнов. С ним мы, помню, иногда обсуждали разные вопросы, например, какими должны быть охотничьи ножи. Даже сошлись с ним во мнении, что самые лучшие ножи, самодельные. Еркки же, был вообще одиозной фигурой у нас в лагере. Еще при мне он приезжал на Поной в течение целого ряда лет. Он говорил свободно на английском, финском, французском, и на Flemish. Являясь представителем одной из самых богатых семей Бельгии, он, тем не менее, был довольно прост в общении и очень коммуникабелен. Когда они прибывали в лагерь всей семьей: оба брата и их папаша, кто-то из них летел на отдельном вертолете. Это было требование семейного юриста. В случае гибели кого-то из семьи, их общий бизнес не должен был разрушиться. Еркки, в отличие от своего младшего брата, Матти, довольно тихого и мягкого в общении человека, был исключительно активен, пытался руководить всеми членами своей группы и даже пытался взять на себя иногда часть моих функций – определять, кто, куда, с кем и когда поедет на рыбалку. Зная его чрезвычайно деятельную натуру, я часто вынужден был с ним соглашаться, хотя и предупреждал его, что в случае чьей-то неудачи на рыбалке, вся ответственность будет лежать на нем. Но ответственности он тоже не боялся. Такой уж это был человек. Неплохой человек. Не могу не вспомнить одну историю, произошедшую у нас в лагере, и тоже связанную с ним. Как-то раз по вине наших конкурентов, из-за козней аэрофлота, вертолет МИ-8, который должен был утром увезти группу наших клиентов из лагеря в Мурманск, не прилетел вовремя. Борт должен был прибыть к нам в лагерь где-то часов в десять-одиннадцать вечера (тогда были еще белые ночи), но сведений о его прибытии по аэрофлотовской рации все не поступало. Наш исполнительный директор, финн Эеро Петтерсон, находившийся тогда в лагере, видя такое дело, велел сделать в тот вечер бар бесплатным для гостей. В какой-то мере снять напряжение среди гостей этим, удалось. Кругом слышались выстрелы из бутылок с шампанским, а под ногами повсюду валялись пустые бутылки и пробки от него. Но, несмотря на то, что вскоре все уже были изрядно навеселе, некоторые все же сильно переживали. Ко мне подошел Еркки, который тоже был под хмельком, ухватил меня за плечо и говорит: «Послушай, если я завтра вовремя не прибуду в Хельсинки, будет катастрофа». Я поинтересовался, а что же здесь такого ужасного. – Как!? – воскликнул он. У меня завтра в Хельсинки, состоится совет директоров, будет утверждаться бюджет на год,  и если я туда не попаду вовремя, мои деньги пропадут. Случится катастрофа! Я не смогу на следующий год снова приехать на Поной ловить лосося! – Такое заявление многого стоило. Услышать подобное от одного из ярких представителей акул империализма удавалось не каждому.  Я, как мог, успокоил Еркки. Но тогда он надумал отправиться ловить рыбу в «home pool», то есть в устье реки Пачи, прямо рядом с лагерем. Я сказал, что ночью это делать опасно, тем более одному и выпившему, и что это против наших правил. Но он стоял на своем. Тогда я подозвал нашего гида из Канады, Рика, и велел ему строго следить за Еркки, и не давать ему ловить рыбу ночью. Если Эркки утонет, сказал я ему, я сам тебя утоплю! Это, вроде бы подействовало на обоих, и Рик увел Еркки в большую палатку, поближе к бару, но подальше от реки.
   
     В другой раз Еркки прилетел в лагерь на МИ-2 с нашим шефом Эеро Петерссоном и двумя финскими охотниками где-то в сентябре. Первое, что он сделал, выскочив из вертолета, это подбежал ко мне и, пока еще не остановились лопасти вертолета, рассказал мне историю, как он сообщил по телефону своему брату Матти, находящемуся тогда где-то в Южной Америке по делам, о том, что летит на Поной.  Братишка на него за это очень обиделся. Он сказал: Еркки, ты едешь на Поной без меня ловить рыбу? You are bastard! И бросил трубку. Следующими из вертолета вышли оба финских охотника-клиента, а потом и Эеро. Он обнял меня и стал взахлеб рассказывать, как провозил через нашу, российскую таможню, оружие для охоты. Ты представляешь, сказал он, я им только предъявил список оружия наших охотников, которое везу с собой.А само оружие даже и смотреть не стали. Они даже не обратили внимания на то, что среди всего прочего там был «Смит и Вессон», калибром одиннадцать миллиметров! Во, дела! Он радовался прямо, как ребенок. Эеро уже так привык к вечным проблемам с нашими советскими бюрократическими и фискальными органами, что для него это показалось просто каким-то чудом.
    А уже через пару часов я услышал какие-то выстрелы на территории лагеря. Придя на место, где велась стрельба, я увидел почти всех наших работников, включая одного из поваров, которые собрались на тропинке, ведущей от лагеря к реке. В руке у одного из них был тот самый «Смит и Вессон», огромных размеров, о котором мне недавно говорил Эеро Петерссон. Видимо, он не удержался от того, чтобы и другим тоже не похвастаться своим новым охотничьим револьвером, который предполагал использовать у нас в охоте на медведя. Ребята стреляли из этого монстроподобного револьвера в небольшую березу, стоявшую поодаль. Я тоже произвел один выстрел, и удивился, какой мягкий спуск у этого оружия, и как точно оно бьет. Почти с десяти метров я попал в срезанный «пятачок» сука на березе, диметром всего в каких-то восемь сантиметров. Револьвер был такой мощный, что стрелять из него приходилось с двух рук. До сих пор у меня в коллекции патронов лежит один – от этого самого охотничьего «Смит и Вессона».
    В последующие три дня наши клиенты ежедневно летали на МИ-2 охотиться на северных оленей, лосей и медведя. Прилетая в лагерь, они выгружали огромные рога, которые с трудом проходили в дверку вертолета. А потом выясняли, чей же трофей более ценный. Помню, тогда Илка сумел добыть лося, чьи рога позволили ему получить золотую медаль на общеевропейском конкурсе охотничьих трофеев. Ну а у нас на кухне в это время в рационе питания стали преобладать различные блюда из дичи. На этот период Петерссон даже специально привез к нам в лагерь своего знакомого финского повара Кая, тоже охотника, который тогда работал в Лагере на Рябоге. Штаны и куртка у Кая были сшиты им самим, из  им же выделанной шкуры лося. Оказалось, что для этого Кай даже разделил шкуру на внешнюю и внутреннюю части. Его замшевая куртка была сделана из внешней части, а штаны - из внутренней. Мне даже трудно было представить, как ему такое удалось сделать самому. 
   
     Вот только с охотой на медведя нашим клиентам тогда не очень повезло. Зато повезло самим медведям. Довольно часто нам доводилось их видеть в тундре, пролетая на вертолете к своим рыболовным участкам. Нам даже часто приходилось просить пилотов немного полетать над местом, где встречали их, или каких-то других зверей, чтобы наши клиенты могли сфотографировать или снять их себе на видео. Но в тот раз охотникам из нашего лагеря попался только один небольшой экземпляр, килограммов на сто - сто двадцать. Наши охотники загрузили убитого зверя с помощью пилота в вертолет и доставили его в лагерь, сгрузив тушу вблизи реки на каменистый пляж. После этого Эеро попросил меня и нашего второго, русского повара, Славу, работавшего когда-то у нас в Ленинградском областном обществе охотников и рыболовов, егерем, снять шкуру с уже убитого медведя. Мы с ним взяли ножи и принялись за дело. Поскольку Слава, снимавший тогда шкуру с медведя совместно со мной, занимался еще и таксидермией, она была снята быстро, по всем правилам и подготовлена к транспортировке. Осталась только туша голого мишки, которая мне так напоминала человеческую фигуру, что на неё было даже как-то неловко смотреть.
     Поскольку в этот день наши клиенты собирались покидать лагерь, а мы должны были улететь домой на следующий день, я решил еще заготовить нам с собой в дорогу медвежатины. Я вырезал брыжейку и селезенку, чтобы потом проверить мясо на отсутствие трихинилеза, а куски медвежатины сложил в два полиэтиленовых мешка, которые оставил здесь же на берегу, под камнями. Лично мне медвежатина всегда нравилась, и я рассчитывал на этот раз, в Питере, угостить своих гостей-приятелей не только понойской семгой, но и свежей медвежатиной. Но, по причине своего врожденного старческого склероза, я как-то совсем забыл об этой медвежатине. На следующий день мы, в суете загрузились в большой вертолет, а пакеты с медвежатиной так и остались лежать там, у берега Поноя, на радость местным зверушкам. Ну, а моим гостям в городе опять пришлось довольствоваться только соленой семгой, кумжей и вялеными понойскими хариусами. Без какой-либо медвежатины.
      Вот только жаль, что для Еркки его страсть к путешествиям на рыбалку и на охоту, в том числе, и в Россию, на Кольский полуостров, не прошла  бесследно. Нет, с его братом у него все было хорошо по-прежнему, все-таки брат - есть брат. А вот с женой ему расстаться все-таки пришлось. Не могла она смириться с тем, что в жизни у него были подобные увлечения, которые забирали почти все его свободное время, а на семью при этом, времени всегда не хватало.  Но, может быть, причины были и другие. Ясно одно, не всякая жена стерпит, если муж из своего дохода, больше половины тратит на рыбалку и путешествия, расходуя на нужды семьи всего около двадцати процентов, и столько же, кладя на свой счет в банке. В этом мне когда-то признался сам Еркки.  – Ну, кто знает этих женщин?

                R.V. ,        Санкт-Петербург, 1 марта 2010г.