Грибной дождь

В деревню я приехал почти адекватный, но под левым погончиком джинсовой куртки у меня был заткнут голубой берет. Это, мы как отмечали второе августа , так я и забыл его вытащить.

У первого же молодого мужика я спросил, как мне найти директора местной школы. Он посмотрел на меня и ответил:

- Пива хочешь?

- Очень хочу,- сказал я.

И мы пошли пить пиво, которое незнакомец только что привез из района на старом скрипучем, чуть ли не первого выпуска «каблуке». Звали его Коля, а оказался он экономистом в колхозе «Верный». Школа, в которую меня направили «сеять разумное, доброе, вечное» была рядом с центральной усадьбой колхоза.

- Праздновали,- спросил Коля, дотрагиваясь до моего берета?

- Ага,- ответил я и убрал, наконец, берет в сумку.

- Тогда тебе пока не стоит идти к директору школы. Он у нас женщина неплохая, но к запаху перегара относится… Сам понимаешь. Ты, попей пивка, искупайся, тогда и пойдешь. Я тебя отвезу.

Наверное, это были лучшие дни в жизни. Я был почти здоров, у меня была работа, и было еще то, чему человечество, по-моему, пока не нашло определения. Или, напротив, давно нашло, но ко мне пробивалось, словно к жирафу.

Из института я вылетел с четвертого курса. Давно это было.

- Да,- сказал районный военком в звании майора, когда я стоял перед ним в одних трусах, а он листал мои документы.- Филолог, два года учиться оставалось…. Что же выдающееся ты сотворил?

Я молчал. Не рассказывать же ему, старую и банальную как мир, историю о связи студента с преподавательницей, у которой муж заведовал кафедрой истории КПСС. Не я первый…

- Ты, парень, теперь другие науки изучать будешь,- продолжал майор.- Все, что я могу для тебя сделать – дать два дня погулять. А потом обратно в Вологду, на пересыльный пункт, и на два года служить. Если поумнеешь, вернешься, поможем в твоем пединституте восстановиться. Правда, возьмут ли с такими характеристиками тебя в учителя? Я, и то, должен тебя в стройбат отправить.

Мой стройбат оказался во Пскове, и назывался совсем по-другому.
А вернулся я через полтора года. Комиссован был вчистую, с ограниченным движением левого плечевого сустава, тощий, желтый и абсолютно ко всему равнодушный.

Шел 1986 год. В прошлом осталась Демократическая республика Афганистан. До победоносного вывода советских войск оттуда под командованием доблестного генерал - лейтенанта Бориса Громова оставались еще долгие три года.  И великого стратега, командующего ограниченным контингентом войск Валентина Варенникова, офицеры вспоминали на смачном русском языке. Подумать, что такое ислам, кто такие шииты и сунниты, нам некогда, а заглянуть в справочники лень. Да и не умели наши генералы пользоваться справочниками. Они хорошо знали процветающий в стране марксизм-ленинизм.

 В институте меня восстановили. Кто б посмел тогда, в начале смутных перемен в стране, не восстановить «ветерана боевых действий». Но я сразу перевелся на заочное – в общагу после казарм и госпиталей как-то не тянуло, и поехал работать в сельскую школу неподалеку от родного провинциального городка. Зато у нас там была чистая, быстрая и довольно широкая река. Встретил даже военкома, который меня узнал, искренне обрадовался, и светился так, словно мое возвращение в ранге учителя словесности, было его личным достижением.

С экономистом Колей мы подружились. Я чувствовал себя должником за августовское пиво, а Коля был не против.

В школе меня приняли хорошо. Иначе и быть не могло, потому что я там оказался вторым мужчиной-учителем во всем бабском коллективе. Первым был ветеран Отечественной войны Павел Ильич Маракасов, физик.  Он научил меня опохмеляться напитком под названием «пуншик» - жуткая смесь крепкого чая с травами и некачественной водки. Но Павел Ильич часто болел и в школе появлялся от случая к случаю. Его уроки постоянно заменяли.

Первого сентября в костюме, галстуке и резиновых рыбацких сапогах, с ботинками в портфеле – грязь на дороге была жуткая, я шел в школу со страхом, почти ужасом. Детей я боялся больше минометного обстрела. С широко распахнутыми глазами они ждут от тебя откровения, и ты не можешь их обмануть.

Трусил я напрасно. Ученики, особенно в средних классах, приняли меня хорошо. Была проблема со старшеклассниками, но потом. А вот с пятого по восьмой! Я не знал, что от работы можно получать такое удовольствие, и на каждый урок идти с радостью. Конечно, это не потому, что был хорошим учителем. Просто сельские дети добрее городских, они не загоняют учителя, как стая молодых шакалов больного и слабого сородича. Кроме того, в деревне школа – это центр всей жизни села. Это вам и храм науки, даже если в этом храме не хватает элементарных учебных пособий, и клуб, и стадион, и просто место, где проводится свободное время. Взрослые, и те, с удовольствием ходили на родительские собрания, принаряженные, серьезно-вдохновенные, и никогда не опаздывали.

Школа находилась километрах в трех от деревни, в сосновом бору. Мачтовые сосны всегда тихо гудели. Когда зимой, рано утром, я ходил топить печки в школе, часто у картофельных буртов встречал кабанов, огромных, с головами, как чемоданы. Не близко, конечно, так, метрах в ста от тропинки. Я старался быстро пересечь поле и скрыться в подлеске, потому что становилось страшно.

На форточках ребята развешивали кормушки. К ним подлетали красногрудые снегири и сойки – ронжи по-местному.

Перед этим, осенью, возле запасного выхода в школу, можно было собирать грибы: белые, моховики и рыжики. Честное слово!

У нас там вообще был райский уголок земли. Цивилизация, в худших ее проявлениях, еще не пришла. Иногда утром можно было увидеть зайца или лисицу, волка или глухаря. Однажды по деревне, легко перепрыгивая через изгороди, прошел могучий лось. Выше по реке, но довольно далеко, местные энтузиасты на площади в полгектара высадили кедры, и они прекрасно прижились.

У Коли был пес по имени Биг, с которым я очень дружил. Он иногда приходил ко мне на уроки, бесшумно проникая в класс. Дети очень веселились, кормили его колбасой и конфетами, но он брал подачки только после моего разрешения. Благородных немецких кровей был пес.

Не во всем царила идиллия, но я был почти счастлив.

- Георгий Васильевич,- как-то утром ехидно до начала уроков спросила меня завуч.- У вас, говорят, вчера хорошее классное мероприятие прошло?

У меня глаза полезли на лоб. Нина Борисовна Мосейко отлично знала, что вчера с обеда мы с Колей Шалановым слиняли в баню, а потом пьянствовали. Деревня. От кого что утаишь?

А следует заметить, что, несмотря на отсутствие какого-либо опыта, мне всучили классное руководство в пятом «а». Больше некому было. И эти замечательные дети сами все сделали, сами провели, написали с ошибками какой-то отчет. Можно ли их было не любить? Правда, в классе был лидер – Леночка Иванова, дочка председателя колхоза, чертенок с двумя хвостиками на голове.

В общем, я что-то промямлил в ответ дородной Нине Борисовне, схватил с полки журнал и поспешно ретировался в класс.

Со старшеклассниками поначалу отношения тоже не ладились. Были у нас в десятом классе два орла школьных – Ванька Буханов и Серега Кувыйкин. Они изводили всех, и формировали «общественное» мнение старшеклассников. Сергей, например, прославился тем, что развел в школе тараканов: дома наловил в спичечный коробок и выпустил в школьной столовой. А Иван был непременным участником всех деревенских драк. Действовал очень умело, хотя не сказать, что отличался могучим телосложением. Встречаются в природе такие парни.

Той осенью каждый день шел грибной дождь. Оттого на дорогах и было так грязно. Но солнце неожиданно выскакивало из-за туч, струи дождя были теплыми, в воздухе густо пахло сосновой хвоей. 

Татьяна Ильинична Суворова, учительница иностранного, «немка», часто приходила на уроки тоже раньше и вместе со мной собирала грибы. Даже помогала мне восстанавливать мои весьма скромные знания по немецкому языку. Она мне очень нравилась.

 Я приметил ее еще первого сентября, когда меня представляли, ох, «педагогическому коллективу», несмотря на то, что пребывал в растерянном состоянии. Приметил, мягко сказано… Она была очень красива, на ее лице читался непривычный для нынешней деревни интеллект. Позднее, во время мужских посиделок с Колей, я осторожно спросил о ней. Он рассмеялся и грубо ответил:

- Хороша Маша, да не наша. Лет ей двадцать семь, муж механиком у нас в колхозе работает, алкаш.

- Конечно, мы с тобой сугубые трезвенники,- сказал я.

- Мы – бытовые пьяницы,- парировал он.

Понятно, мне позволялось любоваться ею, но на расстоянии.

Вообще, в школе я быстро сдружился со всеми учителями, кроме завуча, естественно. Школа у нас была малокомплектная, учеников в классах от семи до десяти человек – это великое благо, а учительницы, в большинстве, были молодыми.

В первых числах  октября мы  отмечали день учителя и школьникам старших классов устроили осенний бал. Спортзал – он же актовый зал был засыпан желтыми листьями. После официальных торжеств, то есть, речей учителей и наиболее продвинутых в демагогии учеников планировались танцы под магнитофон. Слово «дискотека» к нам еще не пришло.

Мне выпало первое боевое крещение – дежурство на балу. Иными словами, я должен был следить, чтобы великовозрастные детки не напились. Был я не один, конечно. Вместе со мной несли вахту завуч Нина Борисовна, знойная наша, строгая биологичка Катя и Таня. Мы, кстати, и жили с ними все в одном доме, построенном для молодых сельских специалистов колхозом. Всего таких двенадцатиквартирных домов в деревне было два –  колхоз «Верный» не бедствовал. В наших квартирах даже был привозной газ, но и печное отопление.

Мы вчетвером сидели в учительской и пили чай. Нина Борисовна делилась с молодежью «богатым жизненным опытом». По-моему, хвастаться ей было нечем. Может, поэтому, заметив кислую мину на моем лице, она послала меня в зал проверить порядок. Но вполне возможно, во время моего отсутствия, дамы захотели обсудить свои женские дела или поправить колготки. Кстати, из-за этих колготок я стал испытывать нечто вроде «дверебоязни»: входишь в учительскую, а там стоит кто-нибудь, задрав юбку. Они же не привыкли, что в школе работает мужик. Павла Ильича за мужика здесь давно не считали.

Итак, я отправился в зал, где шел школьный вечер. Уже на входе в него присутствовал густой аромат винных паров. Несколько человек танцевали, остальные жались по углам.

Я пересек по диагонали спортивную площадку и вошел в мужскую раздевалку. Тряхнув первую же куртку, обнаружил две бутылки водки, плохой, паленой. В сливных бачках туалета нашел еще две. Удерживая трофеи за горлышки, двинулся к выходу. Музыки уже не было, а старшеклассники и их гости – местные механизаторы, окончившие школу чуть раньше, провожали меня недобрыми взглядами.

Из кабинета, в котором мы сидели, навстречу мне уже неслась как тяжелый БТР  Нина Борисовна, закрывать вечер. «Девчонки донесли»,- понял я.

Таня и Катя посмотрели на меня встревожено. Катя  тут же спросила у Татьяны:

- Твой-то тебя не встретит?

-  Не знаю,- ответила наша немка.

- Я сейчас позвоню своему – пусть приходит,- сказала Екатерина.

Начала тотчас названивать домой, мужу. Тот, как я понимал, отнекивался.

- А я тебе говорю, оставишь свои дурацкие дела и придешь,- кричала в трубку биологичка.- У нас тут ЧП.

- Какое ЧП?- не понял я.- Что случилось?

- Ты на голову не хвораешь?- спросила Татьяна, впервые обращаясь ко мне на «ты».- Думаешь, они спокойно разойдутся после того, как  у них водку отобрали? У нас половина учеников из семей, в которых отец, а то и мать с судимостями. У них свои представления о справедливости.

Лампы под козырьком школьного крыльца светили вертикально, и этот свет не позволял рассмотреть, что там дальше.

Удар был выполнен хорошо и неожиданно. Кулак рассек мне левую бровь, и, если б не женщины, наверное, я влетел бы спиной обратно в дверь. Снизу, из- под крыльца, раздался смех.

Я освободился от удерживающих меня женских рук, тыльной стороной ладони утер кровь, пересек световой коридор и остановился на краю крыльца. Внизу стояли несколько человек. Поодаль просматривалась более значительная толпа, очевидно, зрители. В общем, невинное сельское развлечение.

- Кто здесь такой борзый,- спросил я, спускаясь ступенькой ниже.- Из-за угла напасть каждый может. А один на один – слабо?

Спутницы мои робко протестовали. Костя Авдотьин, Катеринин муж, стоял между мною и учительницами.

- А ни хрена, не слабо,- ответили мне снизу.

От толпы отделился парень. Когда он подошел ближе, я узнал Ивана. Узнал и куртку на нем. Это из нее выкатились две первые бутылки.

Все постулаты педагогики, которых я никогда толком не знал, летели в тартарары.

От крыльца я свернул направо, за угол школьного корпуса. Буханов шел следом за мной. Как только мы скрылись из виду, он ударил, но я спокойно поставил блок. Он ударил еще раз, я вновь блокировал. Это было несложно, рос я не в теплице, да и в «учебке» нас хорошо готовили, знали куда посылают. К тому же ему было всего семнадцать, а мне двадцать пять. Вода, капающая с водостока мне за шиворот, доставляла больше хлопот. Через полторы минуты я вышел из-за угла, а Ванька остался сидеть на корточках, прислонясь спиной к стене, судорожно глотая воздух.

И тут началось. В дело вступили механизаторы. Их было четверо, так что мне приходилось туго. Костя Авдотьин аки лев бросался в драку, пытаясь разнять нас, но его просто отбрасывали в сторону. Он жутко матерился, грозил нападавшим страшными карами, но мужичок он был субтильный, могучим телосложением не отличался. Хорошо еще и его не били – все-таки местный. Деревня не любит чужаков.

Мне не приходилось так драться с тех времен, когда нас  как-то по ошибке завезли в Кандагар. Мы сорвались в самоволку, решив прикупить себе кроссовки – в сапогах в горах плохо, но нарвались на группу обкуренных «дембелей», которые решили потрясти «черпаков». Я тогда еще панаму потерял.

Здесь мы отбились без особых потерь. Под крики женщин и Костин мат мои противники ретировались.

Дамы подхватили меня под руки, и мы тоже пошли по грязной дороге и изрядно намокшему лесу домой. Школу, конечно, заперли.

Я сразу и не понял, что это? Танина рука оказалась в кармане моего плаща, а ее ладонь сжимала мою. Приходится признать, что, по-видимому, я туповат от природы.

Потом мы сидели в квартире у Авдотьиных, ее колено легко касалось моего, и на душе у меня было светло. Но пришел большой, пьяный муж Леша, и Таня быстро-быстро увела его.   

Хорошо, что эта история почти не получила развития. Нина Борисовна, конечно, стукнула участковому. И он пришел ко мне, белобрысый литеха  с одной звездочкой. Не знаю почему, но мы сразу узнаем среди всех своих, тех, кто был за речкой. Протокол он составлять не стал, посмотрел на меня и спросил:

- Где был?

- Гардез – Хост.

- А я рядом, чуть восточнее, под Джелалабадом, Нангархар.  Говорят, и вам крепко досталось?

Я промолчал.

- Ну,- бодро продолжил он, - я так понимаю, что заяву на пацанов ты писать не будешь? Меня, кстати, Саня зовут.

- Не буду,- подтвердил я. И в свою очередь представился,- Георгий.

- Это-то я знаю,- рассмеялся Саня.

Никогда б не поверил, что в офицерской планшетке уменьшается бутылка водки, правда, перелитая в плоскую флягу.

- Пусть Мосейко удавится. Что б я своего сдал! Сам у нее учился, до сих пор Нинель в страшных снах снится хуже «духов». Тебя, как называть? Георгий – длинно как-то получается.

- Зови Гошей. Парни в роте так звали. Извини, из закусок у меня только хлеб, соленые огурцы и лук. Можно, конечно, у Надежды что-нибудь попросить…

- Не надо, отличная закусь. Давай за тех, кто там остался.

Водка кончилась быстро, хлеба, лука и огурцов было еще много. Собрались кидать «морского» - кому бежать в магазин: менту в форме или учителю без галстука, но пришел Коля экономист, и не пустой.

Завершился вечер тем, что мы отобрали у Сани обойму с патронами от штатного ПМ . Он слишком рьяно стал им размахивать. Утром вернули.

Ванька Буханов и Сережка Кувыйкин стали моими друзьями. Они напилили мне дров на зиму, а я, в свою очередь, учил их играть на гитаре. Показал Галича, Окуджаву, Высоцкого. Но Сережка освоил и русский романс. К ним подтянулись другие ребята. Накануне нового года они дали такой концерт, что учителя были в шоке

- Ну и ну! Георгий Васильевич,- сказала мне Нина Борисовна.- От кого, от кого, а от этих никто не ожидал.

Меня даже наградили раскрашенной бумажкой со словами «за позитивный вклад…» А еще доставали проверки, открытые уроки и семинары по обмену опытом. С них все и началось. Инспектора из района обожали ездить по деревням: вставить сельским учителям фитиля, а потом посидеть на импровизированном банкете. Плохо ли? Нас таскали учиться в город к «зубрам» педагогики. И нас не угощали. Все это называлось «обмен опытом».

Так я попал на семинар к Валентине – учительнице из городской школы. Несколько молодых учителей посещали ее открытые уроки. Вреда от этого, конечно, не было. Но как-то поздней осенью, она попросила меня задержаться после остальных. И мы сразу нашли общий язык. Но не в рамках профессии. Она оказалась намного опытнее меня. Я был человек свободный, никакими узами не связан, а то, что она дама замужняя, меня не смущало. В конце концов, это проблемы ее мужа.

Я зачастил на каждый выходной в район. Не райцентр, не уезд, а район – именно так здесь говорили. И как-то за всеми этими делами упустил, что учительская в родной школе ко мне охладела. Лишь после Нового года, заметил: почти все учительницы даже в приватных разговорах стали говорить мне «вы» вместо «ты». Царапнуло где-то в глубине души, но особенно не задело, как не задевало и то, что где-то рядом есть большие города, другие страны, кто-то воюет, кто-то строит мосты и корабли….
Миллиарды людей заняты совсем другими делами, нежели я. И все это мне до лампочки.

Но на Таню я по-прежнему поглядывал издали, а о ее ладошке в кармане моего плаща не забывал. Не мог забыть.

 Кроме дня учителя в школе есть еще один святой день – восьмое марта. И не удивительно! В школах коллективы женские, а дамы очень любят праздники.

Салаты строгались с неимоверной быстротой прямо в школе на обширном столе для совещаний. Но соленья-варенья женщины принесли из дому. За вином, как всегда, бегала Надюшка-физкультурница, но не в нашу деревню, а в соседнюю. Престиж учителя ронять нельзя. С Надюшкой, кстати, мы жили в одной квартире – наверное, это была единственная сельская коммуналка в СССР.  Вышестоящие товарищи рассудили: каждому сопливому учителю по отдельной квартире – слишком жирно будет. Но мы прекрасно уживались, потому что ее не было дома до вечера, а меня до поздней ночи. Плохо было, что гостей некуда привести. Впрочем, ко мне никто и не ходил, разве что Коля Шаланов и старшеклассники за новыми песнями.

Как говорили в деревне, праздник удался. Но мне пришлось тяжело. За каждую их учительниц тост должен был поднять именно я. Хорошо, Антонина Николаевна, орденоносная математичка, успела шепнуть мне:

- Георгий, вы пригубливайте, а не пейте.

Все равно к окончанию я прилично набрался. А еще собирался пойти к Павлу Ильичу – делать мне все равно было нечего, спешить некуда. А Маракасов опять болел.

В школе нельзя оставаться допоздна. Дам моих ждали семейные торжества. Мы возвращались нестройною толпой. Высоко над головами по-прежнему гудели сосны, и чувствовалось наступление весны. Всегда, когда я ходил по этой лесной тропинке, мне казалось, что на одной из этих сосен затаилась пятнистая зеленоглазая красавица рысь.

Мы с Таней шли позади всех и долго молчали. У нее тоже были рысьи глаза. Неожиданно она нервно заговорила:

- Если я еще раз узнаю, что ты ездил к этой стерве, к этой … Я тебя задушу. Не обольщайся, она ни одного нового мужика не пропускает, у нее глаза масляные делаются, как только видит … Ты! Ты …

- Таня, я не понял …

- Все ты понял. Мне, в общем, наплевать и на ее и на тебя. Неужели лучше не нашел? Посмотри, в городе, сколько молодых красивых вокруг! А ты с Валькой связался!

Попробуй, пойми женщин! Она раскраснелась, что было заметно даже в сумерках, а гнев делал ее еще краше.

- Таня, сказал я, набрав воздуха в легкие побольше,- Таня, лучше тебя нет. Не нашел и искать не буду!

Она молчала, я от своих слов тоже онемел.

- Пойдем ко мне,- предложила она сама, смутилась, но продолжила,- Лешка к матери уехал и не вернется теперь дня три. Ты только не сразу приходи, а у себя с Надеждой посиди. Потом скажешь, что к Шаланову пошел.

- Я к Маракасову собирался.

- Еще лучше. Он далеко живет.

Павел Ильич действительно жил далеко, Коля Шаланов в доме напротив, а дверь в Танину квартиру была рядом с дверью в нашу квартиру.   

Встречи стали частыми. Нет, в школе мы встречались ежедневно, свидания наедине происходили при каждом удобном случае.

Деревня это заметила, поползли слухи, но мы с Таней этого не знали.

В конце марта мой приятель Коля купил подержанные «Жигули», а летчики сельхозавиации еще осенью продали ему по дешевке бочку бензина. И мы трое, считая Бига, пытались адаптировать высокооктановое топливо к детищу тольяттинского машиностроения в перелеске за деревней. Впрочем, Биг больше шлялся по лесу по своим собачьим делам.

Бензин адаптировался плохо. Машина резко стартовала с места, но двигатель затем столь же резко глох. Когда мы в очередной раз спорили, сколько «семьдесят шестого» следует добавить в авиационный, из кустов вышли четверо знакомых деревенских мужиков, под предводительством Леши.

- Бог в помощь,- сказал он пьяно и нехорошо улыбаясь.

- Спасибо,- механически ответил я.

Но драки, как таковой, практически не было. Так, мужики, обильно оснащая свою речь ненормативной лексикой, пытались поразмахивать кольями, но, появившийся вовремя Биг, быстро восстановил справедливость. Мстители вынуждены были ретироваться.

А что могла изменить рядовая деревенская драка?

В апреле неожиданно пришло нехарактерное для этих мест тепло, снег растаял даже в лесу. Но оттепель нам сильно помешала, потому что размылись дороги. Соседка моя по коммуналке Надежда уезжать даже на выходные перестала. Пришлось осваивать школьные подсобки. Это добавляло романтики и неприятностей. К тому же, Таня моя, была, конечно, женщиной взрослой, но вполне сельской, в ласках умеренной. Для меня, вечного обитателя общаг, это было непривычно.

Кроме того, я постоянно донимал ее вопросом – почему она не хочет оставить мужа? По молодости лет вся классическая словесность вылетела у меня из головы, поэтому я и не мог понять жертвенности русской женщины, выносящей все, и даже пьющих сверх меры мужиков.

Пришел май. Мой любимые пятиклассники неожиданно потащили мен после уроков в лес, чтобы открыть «большой секрет». Близь берега реки, у подножия кургана, что остался с тех времен, когда новгородские ушкуйники так помечали путь на «чудь и весь», они показали мне заросли цветущих ландышей. Такого я никогда не видел и больше не увижу.

- Их рвать нельзя, - серьезно и строго сказал мне Вова Смирнов, недавно прославившийся в деревне тем, что угнал у отца трактор.- Они занесены в красную книгу. Вы, Георгий Васильевич, никому о них не говорите. Дайте честное слово!

- Конечно, не скажу, Володя, честное слово.

И слова своего не сдержал. Привел Таню к ландышам уже на следующий день. Правда, рвать мы их не стали – это было бы совсем кощунственно. Просто стояли и любовались.

А кроме ландышей курган подарил нам и новое место встреч, благо стало, совеем тепло, и иногда я даже рисковал прыгнуть с невысокого, но обрывистого берега в воду, а потом отогревался возле костра и Тани. Мы пили сухое вино, и нам было хорошо.

Именно из-за этих купаний она и увидела у меня полукруглый шрам под левой лопаткой. И спросила:

- Ты был ранен?

Ласковое майское солнце вдруг на мгновение обожгло меня как то, чужое, южное. О войне я никогда не рассказывал. Что здесь говорить? И из наград у меня были только этот шрам, да удостоверение, позволяющее бесплатно ездить из города в деревню. До передовой награды доходят редко, не нами придумано. Но, неожиданно сам для себя, прочитал ей:

- С неба падают «крокодилы» , накрывая стальным дождем. Слава Богу, дождь  впереди нас. Мы лежим, мы сигнала ждем. Кто виновен, кто прав, знает, лишь Аллах в небесах, но тот, нас в атаку не поднимает, нас в атаку ротный пошлет.

 Он у нас нынче вроде за Бога, а ведь тихий был капитан…. Живы, значит, грешили немного, да молитвами наших мам. И, конечно же, ротный тоже – он за нас рисковал головой. Так что, Господи, ты, мой Боже, сделай так, что б он был живой.

Их Аллах, а наш Бог – все едино. У Вселенной один творец. Не нарваться только б на мины – тогда роте точно конец. Он боднет головой упрямо, отрывая нас от земли…. Помолитесь еще раз мамы. Мы в атаку опять пошли.

Она обняла меня со спины, согревая, и тихо сказала

 - Бедные, вы, бедные…

В сентябре наступившего нового учебного года опять постоянно шел грибной дождь. Первыми, как водится, вылезли маслята, похожие на пятиклассников, затем появились и серьезные грибы…. А Таня уехала вместе с мужем на работу в другую область. Я не стал интересоваться далеко или нет.  Она не смогла его бросить. Так часто случается в жизни.

Лейтенант Иван Буханов погиб на Кавказе, как и принято у достойных русских офицеров. Говорят, когда нашли его тело, под левый погон «камуфляжки» был заткнут голубой берет. Сергей Кувайкин стал биологом и выпустил книжку «Жизнь насекомых». Леночку Иванову я видел по телевизору: ее награждали как победителя конкурса «Учитель года». Приятель мой, экономист Коля Шаланов кончил плохо – отравился какой-то спиртосодержащей гадостью. Школы нашей больше нет, «оптимизировали».

Мы, русские, не умеем просто любить, это отрава для нас… Но, кажется, об этом уже писал Бунин.
                ***