Настоящее зло. Поломка

1. Ведьма

Мэрион слегка поправила розовый ободок на белокурых волосах и прищурилась: сегодняшний макияж – просто блеск! Филигранные стрелки на веках, длинные ресницы – даже не сразу видно, что приклеенные, розовый блеск на губах и немного блесток на скулах – всё как надо. «Настоящий восторг!»

Она послала воздушный поцелуй отражению и процокала к выходу розовыми каблуками. Каждый день нужно быть по-новому прекрасной – это она слышала от мамы еще в детстве.
Глядя на свои отражения в витринах, она убеждалась: да, по-новому, да, роскошная блондинка, красавица в розовом платье с воротником-стойкой, милая и чуть-чуть застенчивая улыбка – всё-всё-всё абсолютно как надо. Несколько незнакомцев чуть не споткнулось, заглядевшись на нее. Какие-то незнакомцы прошли мимо, но по звукам шагов она понимала, что и они оборачивались.

«Сегодня всё будет так, как надо! Всё будет, как следует!» - она сжала зубы посильнее, чтобы ее бешеная эйфория не прорвалась наружу, чтобы продолжать мило и чуть-чуть застенчиво улыбаться прохожим.

Когда Мэрион пришла в клуб, там было всего несколько посетителей. «Неужели я пришла рано? Но я же так нестерпимо долго собиралась!» Она слегка занервничала, но несколько человек оказались весьма приятными незнакомцами, потом – знакомыми, не менее приятными. Когда она начала чувствовать, что бывшие незнакомцы становятся добрыми приятелями – вокруг уже волновалась толпа новых приятных незнакомцев, и всё, всё было как надо: они пожирали ее ненасытными глазами, они смотрели только на нее. Каждый день нужно быть самой-самой – она пропиталась этим тезисом с детства.

Ее глаза начали  уставать: приятные незнакомцы, хорошие знакомые, добрые приятели сливались в одно приятное месиво, кто-то из них должен проводить ее до дома, сегодня как раз полная луна, сегодня никто не сможет оторвать глаз от Мэрион, потому что сегодня не будет темноты, образ блондинки был очень удачной идеей, розовый цвет оказался очень подходящим, но… но, но, но! Один из приятных незнакомцев больше не смотрел на Мэрион, он смотрел на кого-то еще! Нет, даже не один: целая группка приятелей отвернулась от Мэрион и смотрела совсем в другую сторону – как они могли? Как они могли отвернуться от Мэрион, ведь она так прекрасно выглядит и замечательно танцует? Но они смотрели на какую-то брюнетку, в красном, у стойки – но почему?! У Мэрион похолодело на сердце из-за тяжелого предчувствия: сегодня не всё… немного не всё будет так, как надо… Она пыталась отогнать от себя эти мрачные мысли, но у нее не получалось: эта брюнетка… эта наглая стерва… она всё испортила! Снова, снова придется переходить к Плану Б. Почему никогда не получается всё как надо? Потому что всегда найдется тот, кто всё испортит.

Мэрион помрачнела и пошла в дамскую комнату, стараясь не думать о том, на кого же смотрят все приятные незнакомцы: когда переходишь к Плану Б, уже не следует интересоваться такими вещами. Зайдя в кабинку, Мэрион заглянула в сумочку: как хорошо, что она такая предусмотрительная! что даже в состоянии полной эйфории не забывает дома инструментов. Теперь оставалось только выждать время. Ждать - это, конечно, муторно, но иногда без ожидания не обойдешься.

Она выскользнула на улицу и притаилась в хорошо изученных кустах сирени. Луна была полная, и хорошо всё освещала, но теперь это раздражало. Стервозная брюнетка заставила подождать себя. И она вышла из клуба не одна, что только добавляло проблем. Пришлось еще какое-то время идти за ними и скрываться в тенях – это так унизительно! А брюнетка шла под руку с одним из приятных незнакомцев, что было просто верхом стервозности. «На ее месте могла бы быть я! А я вынуждена следить за ней и таиться вместо того, чтобы идти за руку с кем-нибудь!» - Мэрион чуть не плакала от обиды и унижения.

Но все-таки брюнетка распрощалась со своим воздыхателем у подъезда, это было премило с ее стороны. Мэрион вошла в подъезд следом. Дальше все было как по маслу: удавки очень удобны, особенно в умелых, натренированных руках. Брюнетка пробовала отбиваться, но Мэрион отличалась сноровкой и наработанными навыками. В целом всё получилось бесшумно, Мэрион помогла телу осесть на пол негромко. «Ууу, ведьма» - Мэрион не удержалась и слегка пнула обмякшую стерву. Многие забывают надевать перчатки – но только не Мэрион. «Во всем необходима аккуратность, причем ежедневно» - так говорила ей мама.

Брюнетка обладала бледной кожей, внушительным бюстом и нежными руками, глаза были огромными (и при жизни, видимо, выразительными). «У, подлая ведьма!» - Мэрион снова пнула мертвую стерву и достала свой любимый нож. Прежде, чем сделать надрез – прикинула, что же ей понадобится. Грудь у брюнетки была шикарная, хотя наверняка тяжеловатая в постоянном использовании. Но Мэрион решила рискнуть, и захватить не только скальп с лицом и шеей, но и грудь тоже. Она работала быстро и не жалела ватных тампонов: Мэрион ненавидела оставлять после себя лужи крови. В этот раз всё прошло тихо и обошлось без осложнений, Мэрион сложила трофеи в полиэтиленовый пакет, а потом в еще один пакет, на всякий случай – потому что аккуратной нужно быть всегда.

Было грустно идти домой под полной луной в полном одиночестве, но чувство выполненного долга и свежего приобретения все-таки согревало. Всего-то оставалось немного почистить новую маску и оставить на ночь в растворе. Мама всегда оставляла маски в растворе, а утром обильно наносила крем на лицо, и только часа два спустя использовала специально разработанный клей – чтобы оставалось время для подгонки маски под рельеф лица. Мамино настоящее лицо теперь тоже ночевало в растворе – а что поделаешь! Если каждый день нужно быть самой-самой? Все средства хороши.

«Каждый день нужно быть по-новому прекрасной. Блондинки – это пройденный этап. Завтра я буду мрачной и роковой королевой готики. Завтра – мама, я клянусь тебе! – завтра всё будет именно так, только так, как следует!..» И Мэрион с выражением посмотрела прямо на луну, словно бы обещая ей что-то особенное.



2. Магистр

Он дочертил таблицу и очередной раз полюбовался своей задумкой. Давно бы так. Когда собранные сведения не упорядочены – от них никакого толку. Собранных сведений, правда, скопилось не очень уж много – еще бы, была только пара экземпляров. Причем у обоих вены с самого начала были испорчены так, что мало не покажется, вся кожа – в потеках и синяках. Так что сведения – очень предварительные. Даже гипотетические. Сложно доверять информации, которая почерпнута из настолько изуродованных опытных образцов. Более того, образцы были раздобыты им совершенно случайно: эти двое решили напасть на него вечером в подворотне, за что и поплатились. Несчастные инвалиды. Даже можно сказать – инвалиды ума. Шли бы себе спокойно дальше, и ничего бы не произошло. А теперь… Теперь ему придется продолжать исследование. Не останавливаться же на достигнутом. Ему придется еще столько возиться с опытами, собирать материалы – а эти двое спокойно лежат себе на столах, отдыхают. Где справедливость – вообще непонятно. Будто у него не было других дел, кроме как убивать их. И зачем нападали, если еле держались на ногах – тоже непонятно.
Он снова хозяйским взором обвел таблицу – последнюю надежду на преодоление тотальной бессмысленности всего сущего. Ничего, на первое время эта надежда сойдет. Он вписал некоторые выводы в таблицу, но пока только карандашом – даже в этих выводах он не был уверен.

Одеваясь перед зеркалом, он всё пытался перестать хмурить брови – удавалось с трудом. Хотя хмурый вид мог лишь придать ему шарма. Хотя какая разница. Он знал, что одинаково хорошо выглядит и в темном пиджаке, и в светлом, и этого знания достаточно. По крайней мере, для начала сойдет. Хотя… темный пиджак будет гораздо уместнее.

На этот раз он брезгливо сторонился подворотен и сразу направился в более освещенное место. «Клуб 404» - прочитал он на вывеске, и зашел внутрь. Внутри оказался какой-то притон. Освещение было слабое, но все-таки терпимое. Он осматривался не без напряжения, и брови – он подозревал это – хмурились постоянно.

Его взгляд останавливался на одной женщине – чаще, чем на всех остальных. Темноволосая женщина, с пышным бюстом и приятным лицом. Она то вертелась на танцполе, то подходила к стойке – каждый раз с кем-то новым. Что-то в ней было очень странное, непонятное, некое привлекающее внимание несоответствие – но какое именно несоответствие, он не мог уловить, и оттого вглядывался всё пристальнее.

Он заметил, что женщина не выбирает знакомых и, возможно, вообще очень слабо различает, что за люди рядом с ней. Возможно, что, подходя к стойке каждый раз с новым кавалером – она просто не замечала разницы между ними. Когда он попробовал прикинуть, что за жизнь она ведет – ему стало немного жалко ее, но лишь на какое-то мгновение.

По сути, он уже испытывал достаточно сильный интерес к ней, и потому, приблизившись вплотную, настойчиво оттеснял прочих заинтересованных. В конце концов он представился ей, немного рассказал о своей работе бухгалтера и вскорости вел ее по улице, держа под руку, при немом свидетельстве полной луны.

Полная луна освещала лицо женщины, а она во все глаза смотрела на спутника. Теплая волна безудержной радости, исходящая от спутницы, немного согревала и будоражила его. Ему снова стало немного жалко эту женщину на какое-то мгновение, но он отогнал прочь это не подходящее к случаю чувство, и продолжал рассказывать свои истории всё так же монотонно.
- Ну вот мы и пришли, - сказала женщина, глядя на него с безумным восхищением. Он понял, что нужно действовать быстро, но всё же не удержался и поцеловал ее. Женщина тут же разомлела, но ощущение от поцелуя было очень, очень странное. Он почувствовал, что ему надоела эта ускользающая неясность ощущений, и приступил к делу.

Женщина оказалась тяжелой, он еле донес ее до своего дома, а потом до третьего этажа.
Добравшись до дома, он понял, что успел соскучиться по своим первым образцам, несмотря на всю их контуженность. Он соскучился даже по запаху формалина – казалось бы, такому тошнотворному.

Но перво-наперво следовало заняться женщиной. Следовало хорошенько умыть ее и обработать. Его руки дрожали от волнения. Когда он раздел ее, в его глазах потемнело. Приятное лицо было хорошо приклеенной маской, темные волосы оказались париком, и пышный бюст тоже был накладным. Настоящее тело женщины было довольно худым, с испорченной кожей лица и лысым черепом. Он сел на стул, чтобы передохнуть, и никак не мог перевести дыхание: надо сказать, он всегда подозревал, что многие женщины – двуличны, но… но… но с такой степенью двуличности он сталкивался впервые. И этот факт вселял в него чувство глубокого удовлетворения. Всего-то третий по счету экземпляр, а уже так повезло.

Он промокнул лоб платком и вернулся к работе, заодно продумывая, какие колонки в таблице стоило бы заполнять сразу ручкой, а не карандашом.



3. Андроид

Андроид Себастьян сидел на солнцепеке. Было утро, и солнцепек еще не очень отрицательно влиял на мышление.

Андроид смотрел то на реку, то на труп девушки, лежащий на берегу.

Какое-то время назад, еще до рассвета, он видел, как одна ярко одетая женщина задушила девушку удавкой, а после соскоблила с девушки кожу головы вместе с волосами и лицом. Полученную маску женщина забрала с собой. Девушка была блондинкой, но сейчас об этом оставались только воспоминания. Андроид за прошедшее с тех пор время несколько раз подходил к остывающему телу девушки, и каждый раз удостоверялся в том, что она – не андроид, а ее кожа – не силиконовая. Поступок женщины, применившей удавку, был очень странным и никак не поддавался объяснению. Женщина не была похожа на обычную медсестру, берег реки не был похож на обычную лабораторию или больничную палату. Где-то был сбой – Себастьян не мог посчитать, где именно: в нем или в женщине, или в береге реки. Про девушку же ничего не было ясно, кроме того, что раньше она была живой, а теперь была мертвой, и кроме того – не была андроидом.

Себастьян накануне ушел из лаборатории, в которой всё было очень однообразно. Силиконовая кожа в нескольких местах повредилась, когда он выламывал замки, и теперь кое-где сквозь силикон проглядывал металлический костяк. Металлический костяк нагревался быстрее силикона.

Снаружи лаборатории всё было очень необычно, и многое было необъяснимым. Себастьян уже подумывал о том, что можно бы вернуться.

Девушка без лица лежала прямо перед ним, на ней было розовое платье, рядом с ней была розовая сумка. Он поднял сумку, из сумки выпала тетрадь, отдаленно похожая на журнал учета. Возможно, ее тоже заставляли вести дневник в том месте, где она жила, когда была живой. Люди очень хрупкие, и легко становятся неживыми. Эта девушка стала неживой очень быстро, так быстро.

Он поднял  тетрадь. Девушка вела дневник по-другому, чем он в лаборатории. У девушки был более сложный почерк, чем у Себастьяна, но он все-таки вчитался. «Настоящее зло эти воспоминания!» - с этой фразы начинались записи. Себастьян остановился: зло, тем более настоящее – что это? Воспоминания – это понятное слово. «Я не хочу помнить о нем, а сама зачем-то помню». Тут было что-то неуловимое, но все же более понятное, чем в первой фразе. «Или эта безумная тоска, зачем она мне? Сны, от которых просыпаешься в поту или в слезах, и тревога, которая никак не проходит… Когда мне говорили, что любовь жестока, я всегда смеялась над этой банальной фразой. Теперь, конечно, не смеюсь. Теперь я впадаю в задумчивость, и меньше общаюсь с подругами. Я так изменилась, что едва узнаю сама себя...»
Себастьян остановился и прислушался. Птицы пели в ветвях, где-то неподалеку проехала машина. Слова из тетради слипались вместе во что-то неясное. Он прочитал еще пару страниц и остановился на фразе «…но настоящее зло – это равнодушие». Он снова огляделся и прислушался. Пора вернуться в лабораторию и проверить, понимает ли он то, что написал в своем дневнике два дня назад. Возможно, что сбой как раз в нем, в Себастьяне.

Он осмотрелся, выбирая путь для своего возвращения. Выбрав, он решил не выпускать недочитанную тетрадь из рук, и перекинул тело обезличенной девушки через плечо: возможно, все-таки возможно, что какой-то сбой был в ней тоже. Он шел, не останавливаясь, напряженно слушая птичьи голоса. Солнце припекало всё интенсивнее, поэтому он торопился.