История в формате 2D. Часть 2

В тот день он последний раз попытался убежать. От нависающих дамокловым мечом нерешенных вопросов. От ее презрения и выплескивающейся на поверхность ненависти. От недоуменных слез сына. От своих унизительных просьб и монологов. От себя.
Зеленую сумку с адидасовским лейблом, на дне которой валялись пожитки, он привез пятнадцать лет назад. Из Китая, куда сразу после свадьбы улетел в командировку…

Рынки Пекина были громадны, торговцы задиристо веселы, денег в кармане ноль. Или почти ноль. Раздвигая руками тяжелые кожаные куртки, свисающие с натянутых поперек проходов бельевых веревок, он удивленно рассматривал новый для себя мир ширпотреба. Ширпотреб пока еще робко заглядывал в Россию с черного хода. Но судя по решимости хитрых азиатов, ручеек грозил вырасти в лавину через год, максимум два.
Выбор подарка для молодой жены, с нетерпением дожидавшейся его возвращения, много времени не занял. Денег хватило только на шелковое платьице. Но вернувшись в гостиницу, он обнаружил катастрофический дефект. На самом краю платья, ехидно светилась небольшая дыра. То ли прожженная сигаретой, то ли сослепу проделанная деревенской девочкой, запертой в подпольных цехах столицы Срединной. Дефект грозил фатальными политическими осложнениями для брака. Поскольку характер юной супруги был довольно тяжел. Если б знать, что всего через пару лет он сплюнет выходя из ЗАГСа со свидетельством о разводе в руках и направится в рюмочную на Рубинштейна спрыскивать долгожданную радость с приятелем… Неисповедимы пути, как говорится. Но тогда он не знал. Поэтому пришлось возвращаться.
Конечно, торговый день уже закончился. Он бродил по быстро пустеющему рынку, сжимая в руке комок красного шелка и страдал. Как всякий доморощенный интеллигент, выдумывая тысячу оправданий, примеряя, и отбрасывая в сторону. Как окурки. В конце концов он заблудился в лабиринте пустых прилавков, коробок, контейнеров и мусорных баков. Присел на сломанный деревянный ящик, до боли напомнивший родную тару
из-под московской, и закурил.
Китаянка была одета в темно сини шорты и розовую маечку. С одного плеча свисал тяжелый Никон, с другого зеленая спортивная сумка с адидасовским лейблом. Она шла прямо к нему, и он вдруг испугался, что нарушил какие-то неведомые правила и законы и стал вставать, чтобы встретить кары с гордо поднятой головой российского инженера. Но, не доходя нескольких шагов, девушка остановилась.
- Извините, - произнесла она на чистеньком инглише, - я кажется заблудилась.
Он, смешавшись, кивнул и выпалил в ответ:
- Очень приятно. Я тоже.
Несколько секунд они глядели друг на друга, обалдело хлопая глазами, а потом одновременно расхохотались. Дунул ветер, таща за собой мусор, скопившийся за день под прилавками и в проходах.
- Я Николь. Из Гонконга. Давай выбираться отсюда.
Следующие две недели они не расставались.
Тогда ему было всего двадцать пять.

Вода была мутной. Трясущиеся руки сжимали стакан. Зубы клацали о стеклянные грани, перед глазами плавали пятна, шило терзало правый бок. Чьи-то уверенные руки крутили скрипящий диск телефона. Кто-то бормотал невнятно в черный эбонит трубки, хлопал дверью, звенел посудой. Потом была тошнота. С нежелающей рваться красной ниточкой, тянущейся из горла. 
Ты кто? – задыхаясь, прохрипел человек. – откуда…
Новый спазм играючи скрутил его внутренности, и принялся выворачивать наружу через ссохшуюся гортань. Холодная ладонь легла на затылок. Втирая остро пахнущее нечто. Этот запах.

- Смотри. Это самый главный Будда. Нужно загадать желание, и погладить его пятку. Тогда оно сбудется. Обязательно. Такая примета.
- Ты веришь?
- Верю, конечно. Знаешь, я родилась с этим внутри. Не могу представить себя в вашей исповедальне.
- Я не католик.
- Неважно. Там как-то холодно. В Париже мы много раз были на мессах. Многим девчонкам нравилось. Впрочем, они там и остались. А я вернулась.
- Возможно, чтобы встретить меня?
- Все может быть. Давай вместе загадаем?
- Давай. Что?
- Сейчас. Подожди. Вот. Повторяй за мной: мы будем вместе. Всегда.
- Мы всегда будем вместе… Только я не хочу расставаться. Ты что? Я поеду с тобой. В Гонконг. Да хоть во Францию! Николь, ну что ты молчишь? Скажи!
- Все будет хорошо, солнышко. Какой запах. У меня кружится голова. Пойдем скорей.

- Откуда ты взялась? – спазм отпустил. Пятна перед глазами исчезли. Зато появилось лицо.
- Дверь была открыта. И я вошла.
- Ты… То есть вы. Вы кто? – теперь он смог сфокусировать взгляд на лице. Лице китаянки. Не японки, нет. Тут ошибиться, тем кто в теме, нельзя.
- Соседка. Напротив. Мне товарищ твой звонил. Предупреждал, что приедешь. Про такое, правда, не предупреждал. – китаянка укоризненно покачала головой.
- Извините. Что-то мне хреново. – Человек откинулся на жесткий валик тахты. Дурнота отступала. Приоткрывшиеся было створки окошка в ад смыкались, оставляя в голове обрывки кошмаров, тупую боль под правым ребром и привкус металла во рту. Его родное похмелье. Похожее на знакомый с детства игрушечный лабиринт, со стальным шариком внутри. Каждый поворот знаком, а куда выкатишься неизвестно. Много нюансов.
- Да уж. Вижу. На вот. Съешь. – Старуха протянула руку с двумя красными шариками.
– Полегчает. Проснешься – заходи. Поговорим.
Зубы увязли в тягучей карминовой кожуре. Шарики истаяли терпким соком. Сведенное похмельной судорогой лицо разгладилось и сон навалился спасительной темнотой.

- Когда-нибудь, меня убьют. Чертова сучка. - Он сидел скрестив ноги на не успевшей остыть от июньского солнца крыше, и пытался сдернуть кольцо. Колотило так, что банка плясала в дрожащих руках и норовила слинять, скатившись по покрытой струпьями ржавой краски, листам жести. Изловчившись, он отогнул язычок. Банка обреченно пустила пену и открылась. Максиматор бил в нос смесью солода и спирта. Если не дышать, то как раз то, что надо. Особенно сейчас. Особенно, когда его только что чуть не убили.
- Вот сука. Вот же суки. –Он стукнул рукой по железу. Звук удара, заметавшись в беспорядке кирпичных труб, слуховых окошек и скелетов антенн, рассыпался на горошины и скатился во двор.  Человек в наискось лопнувшей на спине куртке, вздрогнул и суетливо стал пить. Большими глотками, заталкивая в себя крепкое пиво.
- Пьяному страхов меньше. Пьяному легче сдохнуть. Пьяному ум не нужен. Совесть заснет спокойной. – Губы шептали строчки поэта, давно отъехавшего в соломенную страну доброго Джа.
Тогда он еще что-то писал. На что-то надеялся. Может быть, даже верил. А теперь…
Теперь его уже второй раз за неделю с ним пытались что то сделать. Он не знал что. Он не знал кто. И хотя догадывался, конкретика в данном случае не входила в его планы.

 Позавчера, когда он уже подходил к подъезду, с деревянной скамейки навстречу поднялся мужик в черной футболке и поинтересовался его мнением по поводу короткой поездки «недалеко». Для встречи с «неким заинтересованным лицом». Заинтересованность подкреплялась рядом стоящим черным фордом, со спецномерами и короткими тростинками антенн. Незнакомец коротко был послан подальше, двери авто стали открываться, но ситуацию разрядило появление соседей. Черная футболка коротко кивнув на прощание майорским ежиком, хлопнула дверью и  испарилось, оставив чувство тревоги. После трехсот грамм, тревога превратилась в панику. Паника потребовала еще столько же. Результатом явилось глобальное утреннее похмелье. А следовательно нужно было выбираться из дома. Магазин находился всего в ста метрах от парадной. Подняв воротник куртки и нахлобучив капюшон, он, крадучись, добрался до вожделенной двери. Джин смочил пересохшее горло букетом можжевеловой химии и затолкал утреннюю тошноту обратно в желудок. Перекошенные вчерашним визитом мутного персонажа мозги встали на место.
- Вот ****ище, - он открыл вторую банку, и пошел к остановке.
Нужно было брать три. Одну про запас. Мало ли что. Вот дурак.
Она уже не раз предлагала ему деньги.
- Забирай и проваливай, - надрывалась в истерике трубка.- Что тебе еще нужно...
Он не знал. Сумма была адекватной, тут спору нет. Но сказать* да*  не мог. Каждый раз, заглядывая в опустевшую детскую, он брал в руки старого плюшевого тигренка и долго дышал в  пыльную полосатую шкуру.
- Может быть все наладится…Снова тогда играть будем. – В голове начинали суетится картины ее случайной гибели в авиакатастрофе, и возвращения сына.
Колесо обозрения. Две прижавшиеся друг к другу фигурки над беспорядочно разлинованным ватманом города. Потом на глаза наворачивались пьяные слезы и он рвал ворот свитера, пытаясь не задохнутся от жалости к себе. Наверное, эта квартира была  последней ниточкой, которая связывала с прошлым. И за которую он отчаянно цеплялся понимая, что больше ничего не вернется.
А сегодня, его нахватили прямо на площади. Он отошел от ларька, привычно рассовывая по карманам сигареты и банки. Куртка тяжело обвисла наполнившись упрятанным в жесть целительным пойлом.
Июнь стекал по спине струйками пота, но в куртке удобней.
Все свое тащу с собой. Как то так. И никаких сумок.
Человек хмыкнул, и спрятал в ладони крохотный огонек зажигалки, пытаясь заслонить его от ветра, кружившего в лабиринте ларьков.
- Теперь, полагаю, вы найдете время поговорить.
Он медленно поднял глаза. На этот раз, ежик решил подстраховаться. За его спиной, надежно возвышались двое. Тоже в черном. Тоже ежиков. Но помоложе. Семейный подряд – уебем всех подряд, мелькнуло в голове. А дальше все ускорилось. Тяжелая банка голландского ерша врезалась старшему в лоб. Перед глазами замелькали знакомые с детства проходные дворы. Тяжело дыша он мчался, слыша за спиной гулкое эхо черных лакированных штиблет.
- Сучка. Сцены погони в мое амплуа не входят. Кажется, все таки завалят... – Мысли перешли в судорожный галоп и исчезли, оставив отдуваться за всех одну. Слиться. По быстрому. Он стал задыхаться. Раз. Два. Поворот. Здесь. Маленькая дверь, наполовину заваленная пустыми картонными коробками, вела в заброшенную дворницкую. Оттуда в подвал. Потом опять наверх. Ну…
Шаги за спиной давно стихли. Но страх гнал вперед. Вихрем проскочив влажный подвал, сладко пахнувшей гнильцой, он взлетел на чердак и рухнул на колени, опершись руками в холодный песок. Тишина.
Ушел. Суки.
Вернее, сука.
- По лезвию хожу, - подумал человек, ухмыльнувшись. Потихонечку отпускало. Сунув руку в карман, нащупал все еще холодную банку, и привалился спиной к трубе.
Черт с ней. Пусть забирает. Сдаюсь. Прости, сын.
Тварь.

Он разлепил глаза. В проложенных ватой окнах, пойманной мухой бился жиденький зимний рассвет.
Вот и прибыл.
Надолго?