Праздник

Вставало солнце. Истошно заорали петухи. Деревня просыпалась, и уже было заметно, что люди чего-то ждут. Какая-то торжественность витала в прохладном утреннем воздухе, звеневшем от снующих туда-сюда насекомых.

На центральную и единственную площадь в деревне вышли семеро (святое число!) молодчиков. Трое тащили толстое оструганное бревно, ещё недавно бывшее стройной сосной. Ещё трое – охапки хвороста. Последний, самый мелкий, гордо вышагивал с лопатой. Молодчики остановились, не доходя до центра площади. Мелкий резво принялся раскидывать утрамбованный сотней купеческих, крестьянских и скотиньих ног песок. Через четверть часа копатель уже по шею был в яме, наружу торчала только голова.

   - Харэ, давай вылазь! – Здоровый детина, по замашкам явно привыкший быть везде и во всем первым, протянул мелкому руку. И тот ловко выпрыгнул из ямы.

Зычно хакнув, всё те же трое схватили бревно, подволокли один конец его к краю ямы и вновь бросили на песок. Мелкий засуетился, привязывая к другому концу верёвки. Те трое, что несли хворост, оставили свой груз в сторонке и, встав треугольником, взялись за них.
Детина повел плечами и скомандовал.

   - На раз-два-три, пшли!

Трое потянули за верёвки, двое подхватили бревно и стали поднимать конец с веревками вверх. Детина и мелкий караулили конец бревна, что был у ямы. Детина орал.

   - Давай, тяни! Тяни сильней! А вы подтолкните, толкайте, толкайте!

Трое сильнее потянули веревки на себя, да так, что жилы на шеях вздулись.

   - Ага! Ага! Пшла родимая!

С отвратительным треском, так похожим на хруст ломаемой шеи, бревно упало в яму. Детина и мелкий сразу же уперлись в него с двух сторон, не давая упасть. Трое побросали веревки и кинулись засыпать яму песком. Ещё через четверть часа, столб прочно стоял в земле, обложенный вязанками хвороста. Мелкий закинул лопату на плечо и, насвистывая, пошёл к дому старосты.


Жена металась по кухне меж кастрюлями и ахала.

   - Ты ж представь! Радость-то какая! Таких сильных, святой отец говорит, давненько не бывало! Вот праздник-то будет!

Староста крутил ус и попивал отвар. В кухню влетел младший сын.

   - Всё, батюшка, готово всё!

Отец кивнул и жестом отослал сына. Почти сразу же явилась дочь. Заспанная, с растрепанной косой, в мятом сарафане. Мать запричитала.

   - Ты ж глянь! Почему не одета ещё? Скоро начнется уж, а у тебя коса нечёсана!

Подхватив дочь за локоть, старостова жена, охая, ушла с кухни прочь.
Староста закрутил ус и ухмыльнулся, праздник и, правда, обещал быть знатным.


Петухи прокричали три (святое число!) часа после восхода солнца. Толпа на площади возбужденно зашумела. Завыли собаки. Народ притих. На болтливых кумушек, то и дело начинавших шептаться, шикали и наступали им на ноги.

К столбу, стоящему строго в центре площади, выбежал мальчонка лет пяти-шести в нарядном кафтанчике и портах, с криком:

   - Ведут! Ведьму ведут богомерзкую!

И тут же порскнул в толпу, где мамка стояла, да вцепился ей в юбку.

Истошно, истерично выли собаки. По самой длинной деревенской улице вели ведьму. Видно было, что когда-то она была очень красива. Дьявольски красива, а теперь рыжие волосы висели спутанными космами, под зеленющими глазами синели кровоподтёки, ногти выдраны,  зубы выбиты. Некогда безупречное тело сейчас торчало поломанными костями, обтянутыми израненной кожей…

Народ заволновался. Ведьму боялись. Хоть и были на ней цепи да колодки разом, а на губах начертан святой крест, чтобы не дать ей выкрикнуть заклятие да богохульство. Рядом чинно вышагивал святой отец. Он единственный, кто не боялся ведьмы, ибо истинно верующего защитит Господь от козней приспешников Дьявола.

Ведьму подвели к столбу, она гордо вскинула голову и ни разу не вскрикнула, когда переломанные руки привязывали позади столба. Детина и его приятели обвязали ведьму и столб металлической цепью в руку толщиной.

   - Братья и сестры! Сегодня великий день, ибо Господь наш послал нам праздник! Вы сумели поймать ведьму, а скромный слуга Божий нужен здесь лишь для того, чтобы испросить у неё. – Святой отец повернулся к приговоренной. – Пред смертью стоя, ты, заблудшее дитя Господа нашего, прельстившаяся на посулы извечного врага его Люцифера, падшего ангела, отринешь ли власть дьявольскую? Раскаешься ли ты во грехах своих? Испросишь ли у Господа нашего прощения, иль позволишь Падшему забрать душу бессмертную свою, навсегда обрекая себя на муки адские? Что скажешь ты, дитя Божье?
 
Толпа замерла, боясь дышать. Ведь если ведьма раскается и попросит милости у Господа, Господь всемилостивый и простить может. И все приготовления праздничные насмарку. Не покаяние же ведьмовское праздновать?!

Ведьма подняла свои зеленющие глаза от земли и хрипло рассмеялась.

   - Глупый святоша! И вы все глупцы! Нет вашего Господа! Давно он спился и скурился в своих райских садах! – Она забилась от боли, по губам потекла кровавая пена, это крест святой разрывал рот богохульничающий. – Мессир меня не оставит, и я ещё поиграю вашими погаными душонками, ничтожества!!!

Её снова скрутило болью, но она гордо распрямила спину и смачно плюнула метя в святого отца. Кровавый плевок пришелся точно в лицо служителю церкви. Какая-то из сердобольных девиц подскочила к нему и протянула свой вышитый платочек, святой отец утерся и произнес, не глядя больше на ведьму.

   - Да простит Господь всепрощающий душу сию заблудшую. Аминь.

Истово верующий народ эту фразу начисто проигнорировал, хотя по канонам они все вместе должны были попросить у Господа прощения для заблудшей души. Святой отец в свою очередь проигнорировал демонстративно молчащий народ и коротко бросил:

   - Поджигай.

Детина с приятелями резво подскочили к столбу и бросили факелы на политый маслом хворост. В небо треща и сияя потянулись языки огня. Ведьма молчала, гордо подняв голову и не глядя на священнослужителя и молчаливый народ.
И лишь когда огонь весело потрескивая принялся пожирать рыжие волосы, ресницы и брови, она не выдержала и закричала от боли.

   - Будьте вы все прокляты!!! - Истошный полу-крик полу-вой потонул в треске пламени.
…Последний крик немыслимой боли затих и ярко полыхнувший костер, словно вывел селян из транса, люди закричали радостно, закружили друг друга в дикой пляске. Их бурную радость на секунду прервал тихий голос святого отца.

   - Братья, сёстры! Свершилось. Ведьма мертва. Так празднуйте же. А я присоединюсь к вам позже, я должен прочесть молитву и попросить о её прощении у Господа нашего.
Люди радостно закивали головами. Кто-то притащил столы, и уже волок котлы и блюда с праздничными яствами, выкатывали бочки с пивом и вином. Святой отец медленно побрёл к церквушке.


…Переступив порог церкви, святой отец закрыл дверь на тяжелый засов и грустно вздохнул.

   - Ну что же вы так грустите, падре?

На полу у алтаря, сидела молодая женщина, в черно-белом платье, открывавшем жадным взорам прелестные изгибы тела сей барышни. У неё были тёмные прямые волосы, черные глаза и улыбчивый рот с чуть пухлыми губами. Под длинными черными ресницами, казалось, прятался звонкий радостный смех.

   - Вы уже здесь? Полагаю, за оплатой.

Святой отец не поднимал взгляда от пола, словно боясь даже краешком взора скользнуть по приятным округлостям своей собеседницы. Он прошествовал к алтарю, наклонился, пошарил рукой где-то в глубине сооружения и вытащил на свет увесистый мешочек с золотом. Подойдя к женщине и глядя ей прямо в глаза, священнослужитель протянул золото. Она поднялась на ноги, оправила своё одеяние, видно, решив не нервировать мужчину. Мешочек исчез в складках оказавшегося, к удивлению священника, довольно закрытым платья.
Уже собравшись уходить, она обернулась.

   - Скажите, святой отец, к чему Церковь устраивает эти представления? – И быстро добавила: - Если это не секрет конечно.

Священник почему-то рассмеялся.

   - Нет, это не секрет совершенно. – Он присел на лавку. – Просто Церковь должна держать простолюдинов в почтении, да и веру нужно укреплять. А такие… показательные сожжения богомерзких ведьм… простите, если обидел… - Женщина, улыбнувшись, покачала головой. – Так вот, такие сожжения как нельзя лучше помогают достичь обеих целей. Посудите сами. То, что простые люди смогли поймать страшну… страшно сильную ведьму, не иначе, как божья милость и покровительство. Следовательно, вера, а значит и авторитет Церкви укрепляется. Далее, раз есть одна ведьма, значит, существуют и другие, кто знает, может даже и посильнее. Люди начинают опасаться и бояться, а значит… больше верить в милость Господа, самого Господа и Матерь нашу Святую Церковь.

Женщина совершенно не по-дамски присвистнула.

   - Позвольте теперь вам вопрос, почтенная.

Женщина снова кивнула, и присела на лавку рядом со святым отцом.

   - Почему почти всегда вы выбираете такой облик?

Она звонко рассмеялась.

   - В целях устрашения конечно. Ну и опять-таки для поднятия авторитета Святой Церкви. Рыжеволосых очень мало. И все рыжеволосые почему-то всегда зеленоглазые. Чем не дьявольские происки? Призрак неземной красоты тоже от нечистого. Выбитые зубы, сломанные кости – признак качественной работы того, кто отродье дьявольское допрашивал, добиваясь признательных показаний. Ну а безумный или злобный хохот, богохульство и проклятия несущиеся на вопрос о раскаянии лишь усиливает эффект.

Ведьма внимательно поглядела на святого отца.

   - Отчего же вы всё таки так грустны?

   - Мне тоскливо и гнусно смотреть на всё это. Я ведь никогда не хотел быть священником. Я мечтал стать скальдом, писать историю, но… Войн больше нет и скальды не нужны, а вот служители веры… Раньше люди веровали в Богов. А теперь придумали Единого. Только лучше от этого не стали, скорее наоборот. Вы же видели, как ликовали они, когда «умерла» в костре эта «страшная ведьма». И сейчас они празднуют вашу смерть и пляшут. А ближе к полуночи и вовсе забудут о причине праздника. И лишь к концу недели, когда проспятся и придёт время разгребать золу, они с трудом, но всё же припомнят, что праздновали-то смерть ведьмы…

   - …И начнется по новой, пьянки, гулянки… А через пару месяцев мамаши потащат забрюхатевших дочек к знахарке, которую ещё через пару месяцев сожгут на том же месте, что и меня сегодня. Вот только та бедная женщина вряд ли сможет, как я просто смыться с костра…

Они сидели рядом и молчали, глядя на цветы у алтаря да на горящие в альковах свечи… Сюда, в отдаленную от деревни церквушку не долетали звуки злого и безудержного деревенского веселья. Было тихо, и только потрескивание сальных свечей да дыханье священника и ведьмы нарушали эту тишину.

Ведьма нерешительно и очень осторожно коснулась руки святого отца.

   - Падре, вы давали обет безбрачия?

Мужчину удивлённо покачал головой.

   - Тогда давайте плюнем на одну ночь на души, морали, грусть и разбитые мечты. Давайте будем веселиться вместе со всеми! Пить, гулять…

Святой отец улыбнувшись притянул ведьму к себе. Поцеловал и тихо прошептал:

    - И любить так же безоглядно, как любят они…