throatful of glass

Некое подобие слёз подкатывает к горлу с таким ощущением, словно глотка наполнена осколками стекла - в каком-то секундном приступе ярости крепко зажмурить глаза и сжать зубами край бокала с вином, так, чтобы мелкие осколки вонзались в слишком болтливый язык и слишком крикливую глотку; пока пытаешься хрипеть, сведёнными в судороге руками разрывая белоснежную скатерть, сбрасывая китайский фарфор со стола, чувствуя на себе взгляд блестящих, как брюхо осьминога, водянистых глаз... нет, нет, не смотри, ты смущаешь мелкие ростки безумия, прорастающие сквозь меня, они прячутся обратно под кожу и извиваются, отделяя плоть от костей, стесняя поселившихся там нематод, они по очереди дохнут, разлагаясь внутри меня.
Твоя улыбка - она настолько родная, что меня начинает тошнить; нежность переполняет от сердца до кончиков пальцев, я блюю ею прямо на акварельную бумагу или страницы потрёпанной тетради, пафосно откидываясь на спинку кресла и приложив тыльную сторону ладони к потному лбу; я пытаюсь улыбаться в ответ, но получается какая-то совсем уж горькая усмешка. Я же вру, я опять вру, я ненавижу врать, тем более человеку, от которого меня просто выворачивает наизнанку (непереваренными чувствами, организм бессовестно отторгает их), который заставляет закрывать уставшие глаза и проваливаться куда-то в гладкую темноту, раскрывшую ласковые, приветливые объятия (в объятия плюшевых игрушек со вспоротыми животами, которые валяются у меня на кровати). А галлюцинация, как часовой, всё стоит подле меня, смущая искажённый слух мягким шелестом своего дыхания. Улыбка, чёртова улыбка, как красная тряпка для разъярённого быка, хочется содрать её с твоего лица вместе с кожей, чтобы больше не видеть, не чувствовать, не вспоминать; твоё разлагающееся тело не испустит удушающе-сладкий запах смерти - твоё разложение пахнет нарциссами и крепкими сигаретами, ты весь соткан из них, существо с другой планеты, исступлённо преданный сам не знаешь кому или чему...
Мой изорванный болезненными мыслями мозг отказывается принимать нереальную реальность, в которую я по-доброму пытался не верить, теперь же не верю всерьёз; я так трепетно полюбил свой бредовый сон, что он материализовался, я мог к нему прикоснуться, мог сковать в объятиях, крепко-крепко прижать к себе и долго-долго срывающимся на крик шёпотом клясться не отпускать никогда; и всё-таки это был сон, точно сценарий фильма, написанный шизофреником или какой-нибудь мразью, решившей вдоволь поиграть со мной, чтобы после выбросить на свалку жизни, знаешь, туда, где смердящими кучами лежат люди с раздробленными головами, переломанными конечностями, изрезанными телами. Мне снятся сны во сне, и сквозь полотно реальности прорывается совсем иной мир - неизведанный и мрачный: я так и не понял, что происходит, наверное на голых деревьях выросли бумажные листья, пока мы пили чай на кухне, и всё-таки снег продолжает резать глаза, а холод сковывает огрубевшие руки.
Скорее всего, это весна прошлась ножом по коже, да, она пришла, она кипит внутри меня - в груди так горячо и больно, что хочется кричать, но горло забито осколками, и я просто жду какого-то мифического спасения/спасителя,­ что одним щелчком пальцев обратит меня в сгусток света и тепла; исчезнут рваные образы из головы - я буду по ним скучать; мне снова нужны сигареты в нереальных количествах - надо же мне как-то себя загрязнять? Я не могу быть светлым, я не могу быть чистым, я не хочу быть праведником, ибо мне ценно всё самое низменное и грязное; ты тоже не порождение чистоты, ты из самых глубин ада... или на твоей планете это принято считать раем? Впрочем, не имеет значения. Я ревную, ревную, как последний идиот... ревную свой сон.

А ты когда-нибудь любил галлюцинацию?..