Галя и Анатолий

 Отрывок из романа "По законам стаи"


Света не торопилась вскрывать письмо, посчитав, что лучше будет, когда все сядут за стол, и она поделится вестями от её родителей с далёкой Колымы. Но при чтении первых же строк у Светланы хлынули слёзы, и она не смогла читать дальше. Вот это письмо:

«Доченька, дорогая, Светочка ты моя милая! Пальцы  не держат ручку, руки не слушаются, не знаю, сумею ли я тебе описать то горе, которое постигло нас. Ты уж прости, если буду прыгать с кочки на кочку. Я так убита горем, что голова совершенно не соображает, ни о чём не хочется думать. Был бы у меня вот сейчас гроб,  легла бы в него, и пусть меня несут вперёд ногами,- до того жизнь стала не мила. Ой, Светочка, Светочка! Дочурка моя милая! Собери свои силы в кулачок, ты умеешь это делать, ты умница.
 
Перестройка так перекосила нашу жизнь, что пересказать невозможно. Прииски стало лихорадить, многие из них закрылись. Папа  меня взял к себе в старательскую артель к Киманову. Ты слышала о нём по телевизору. Мужик – не промах. Нашей артели Киманов отрядил участок и драгу на ручье Приветливом. Если пешком туда добираться, то суток трое, не меньше по бездорожью. Нас забрасывали туда вертолётом. Продукты доставляли, и намытое золото забирали также вертолётом. Мужики-старатели работали, не покладая рук, в три смены без выходных и проходных. Драга не останавливалась ни на минуту. Добыча шла хорошо. По предварительным подсчётам Анатолия ( ты же знаешь, папа наш  в этом деле дока), каждый из старателей к концу года должен был получить не меньше тридцати тысяч. Это большие деньги: мы с Толей предполагали купить «на материке»  домишко небольшой в какой-нибудь деревне.
Милая дочка!.. На чём я остановилась? Да, добыча шла прекрасно. Только не одним старателям это дело душу грело. Решили на их золоте погреть руки и бандиты. Всё было продумано до мелочей. Выбрали время, когда вертолёты, якобы из-за непогоды, долго не летали к нам. По предварительной версии следствия, в бандитском разбое замешаны работники аэропорта. Метеорологи давали липовые сведения вертолётчикам, а те, естественно, вылеты отменяли.
 
 Бандиты только того и ждали, чтобы вертолёты неделю, другую не летали к старателям. По их расчётам, золота у старателей накопилось предостаточно. А на самом-то деле в то время золота не  было. У нас возьми и сломайся генератор.  Нужны были какие-то детали, которые надо было точить на токарном станке. Старатели пытались связаться по рации, но, как говорится, где тонко, там и рвётся: непогода мешала радиосвязи, и аккумуляторы на рации были капитально посажены. Всё, как говорится, одно к одному, милая доченька. Что оставалось делать старателям? Только надеяться на случай, когда прилетят вертолётчики. Стали ждать. Вот и дождались…

Милая моя Светочка! Не могу писать. Слёзы льют ручьём, строки не вижу. Сейчас немного успокоюсь, продолжу. У нас и продукты подошли к концу. А так как драга не работала, и делать было нечего, Толя раненько утром взял своё ружьё, пошёл в дальний распадок за куропатками, а может, если повезёт, подстрелить глухарей. Только он ушёл, через полчаса явились бандиты. Всем оставшимся сонным мужикам глотки перерезали,  как баранам. Ужас! Вот зверьё так зверьё. Сейф раскурочили, а там пусто: всего четырнадцать граммов числилось по бортовому журналу. За четырнадцать граммов столько душ на тот свет…Бандиты видят такое дело, давай тикать назад,  в сторону прииска  «Далёкий», откуда пришли, чтобы, пока непогода, концы-то скрыть. Я спала в своём вагончике- кухне (там у нас с Толей стоит кровать), ничегошеньки не слышала. Тут Анатолий вернулся с добычей. Вошёл к ребятам и остолбенел. Представляешь, какую картину он увидел? Обалдеть! Он ко мне в вагончик. Я только- только поставила чайник и собиралась идти будить ребят пить чай: еды- то другой не было. Тут вбегает Анатолий, белый как лист бумаги. Рассказал увиденную картину, я в истерике потеряла сознание. Еле холодной водой отлил меня Толя. Собрал в вагончике все патроны для своего трёхствольника, кинул их в рюкзак. Куропаток, что подстрелил- тоже в рюкзак, убитых глухарей оставил мне:

-Я думаю, тебе дня на четыре хватит. Вертолёт вряд ли раньше появится. Я же пойду догонять преступников. Уйдут ведь, и потом ищи их свищи, как ветра в поле.

-Что ты! – запротестовала я,- разве я останусь одна с мертвецами…

-Надо, Галя, понимаешь!?- Толя был непреклонен.- С собой тебя взять не могу- ты к вечеру окоченеешь. Мороз больше пятидесяти. А потом разве я догоню бандитов, мне ж тебя придётся тащить. А так я налегке не дам им далеко уйти. Прибудут вертолётчики- расскажешь им, покажешь мои следы, смотришь, они и мне пособят, у них автоматы всегда с собой. – Анатолий перевёл дух.- Мертвецы они и есть мертвецы. Уже закоченели. Бояться их нечего. Я тебе сейчас в вагончик дров и угля натаскаю, ты подтапливай печурку и жди вертолёт. Как услышишь гул - выходи. И, главное, ничего не бойся. Бандиты не вернутся. Им тут делать нечего.- Толя натаскал  дров с углём, несколько глыб льда приволок к дверям вагончика.

-Родненький ,-заголосила я.- Ведь ты идёшь на верную смерть. Их много, а ты один. Да и   мороз - то какой жгучий. Замерзнешь.

-Ну, ты раньше смерти меня не хорони,- обиделся Толя.- Я ещё повоюю с ними и с морозом. И ушёл по следам преступников в сторону прииска «Далёкий». Вот видишь, милая Светочка, какой у нас папа храбрый, какой мужественный. Не стал отсиживаться в тёплом вагончике, поджидая вертолётчиков: пошёл на верную смерть. Знаешь, дорогая дочурка, и  мне его смелость как-то передалась. Я все-таки пересилила свою трусость. Как только Анатолий скрылся за кустарником, вошла в вагончик старателей.

-Ребятушки вы мои, дорогие. - вырвалось из моей груди. - Да какой же изверг додумался это сделать? У какого антихриста поднялась рука на сонных и беззащитных. – стала я причитать - Какие вы были хорошие, работящие. Не какие- то там бомжи или бичи, да пьяницы. Вон их сколько ходит в посёлке и ни одна зараза их не берёт. Вам бы жить да жить. – Я достала из шкафа простыни, накрыла каждого , как положено в таких случаях.

Выходя из вагончика, увидела себя в зеркале, что было прикреплено к дверному полотну. Увидела и ужаснулась. Из зеркала на меня глядела восьмидесятилетняя старуха, вся сморщенная и почерневшая, с пепельно -седыми волосами. Я отшатнулась от двери, взяла со стула полотенце, прикрыла им зеркало. Можешь себе представить, милая доченька, как в одночасье тридцатипятилетняя женщина превратилась в древнюю старуху.  Мне самой показалось, что я сразу вдруг сгорбилась, руки стали трястись, походка изменилась: ноги ступали движком. Казалось бы, хватит уж страстей на хрупкую женщину. Ан,  нет! Судьба готовила мне другое испытание.
Весь день в ожидании вертолётчиков проплакала, сидя у окна своего вагончика-кухни. Даже чаю не пила- разве полезет что в рот после увиденной картины. Уже темнело, я всё вспоминала ребят, разговаривая с каждым. Больше причитала о их заслугах, как они работали не покладая рук, об их детях, о жёнах. Что теперь с ними будет в такую трудную годину. Я совершенно забыла о страхе, о том, что одна-одинёшенька, и на десятки километров нет ни единой живой души.  По привычке, как только в вагончике стемнело, зажгла  «летучую мышь». Стала чистить колосники в печке. Я это делала каждый день. Прежде чем лечь спать, засыпала ведёрко каменного угля, ждала, когда он разгорится, прикрывала поддувало, чтоб не так дружно горел, чтоб хватило до утра. Сделав всё это, вспомнила про глухарей, оставленных Анатолием, поставила на печку большую кастрюлю с водой, решила ощипать и выпотрошить птицу. Думая о погибших ребятах, не заметила, как пролетело время, и вода в кастрюле закипела. Ощипала птицу и выпотрошила. Часть потрохов, обычно, я выбрасывала на снег прямо за сараем. За ночь, живший где-то рядом  горностай, бывало, даже следов крови не оставит, снег вылижет чуть ли не до грунта. Были случаи, когда горностай по какой-то причине не приходил, тогда ни свет, ни заря заявлялось вороньё и ещё чище горностая обстряпывали дело. Правда, горностай справлялся с делом тихо- мирно, его ни слыхать и ни видать. Вороньё же - беспардонное семейство:  такого шума наделают, словно пожар,- дерутся не на жизнь, а на смерть.
Я машинально приоткрыла дверь, выкинула потроха, стала укладывать тушки глухарей в эмалированное ведро, которое с крышкой, чтобы выставить мясо птицы на мороз. Под окном что –то зашуршало снегом, причём довольно громко. Снег как будто под ногами: «Хруст-хруст». Я, бедная, оторопела: не человек ли идёт?  Откуда, казалось бы, ему взяться? Может, Анатолий вернулся? Приоткрыла дверь и обомлела: две росомахи, вырывая друг у друга глухариные кишки, подняли возню, рычали друг на друга, а на женщину в приоткрытой двери не обратили ни малейшего внимания, вроде бы рядом с ними никого  нет. Я поторопилась закрыть дверь на крючок, как всегда делала, ложась спать. Глянула в окно:  две тёмные тени ,продолжая шастать около вагончика, очевидно, слизывали кровь со снега. С замиранием в сердце стала прислушиваться к шумам за дверью. Вспомнила из рассказов  ребят, что такое росомаха. Сущий дьявол! Преград для неё никаких нет. Она ничего и никого не боится, даже медведь с ней не связывается. Кстати, медведя можно отпугнуть ударами в пустую  кастрюлю, или громким-громким криком. Эту же заразу ничем не запугаешь. Словно глухая упорно прёт к цели. Намеченную жертву ни за что не упустит, будь то заяц или олень: зайца тут же разорвёт и съест, а оленю запрыгнет на холку, вопьётся когтями в шкуру и будет грызть бедняжку, пока тот не упадёт замертво. Я вся съёжилась, представив у себя на спине такую гадюку. Тем временем росомахи подошли к порогу вагончика. Слышно было, как они слизывали со ступенек следы  крови, потом стали   принюхиваться к дверной щели. Изверги чувствовали запах потрошёной дичи. Теперь они не отстанут, пока не получат тушки глухарей. А как же они их получат? Дверь я ни за что не открою, а в оконную форточку, хоть бы я и хотела выбросить мясо, так решётка на окне такая частая, в неё и конфету не выбросишь.

Одна зверюка продолжала сопеть в щелку двери, слегка пробуя деревянную обшивку когтями. Другая по углу вагончика забралась на крышу, стала искать слабое место, чтобы легче было раскурочить покрытие. Каждый шорох на крыше и у двери приводил меня в ужас. Я лихорадочно пыталась сообразить, что можно и нужно в такой ситуации сделать. Ружьё и патроны есть у ребят в вагончике. Уходя из него, мне и невдомёк прихватить с собой и ружьё, и патроны. С ружьём было бы не так страшно находиться в этой ловушке. А теперь бери меня голыми руками. Защититься совершенно нечем. Разве только кочергой, согнутой из арматуры. А что, мысль!  Я приоткрыла поддувало и сунула через колосники  в раскалённый уголь кочергу, пусть накалится до бела. Если какая тварь сунет нос, я ей ошпарю всё рыло. Раскалённая кочерга меня приободрила.

Между тем щель в двери стала заметно шире. Дьявол с той стороны продолжал упорно рвать когтями деревяшки, периодически прикладываясь к щели носом, и с сильным храпом втягивать в себя воздух.
 
Бестия ,та, что наверху, вначале долго ходила вокруг металлической печной трубы. Снега в этом месте мало, легче добраться до первых слоёв покрытия. Но горячая труба не сулила дьяволице хорошей жизни. Та стала ходить по краю крыши. В углу над кладовой остановилась. Её привлёк участок крыши  когда-то повреждённый горностаем и залатанный куском железа кем-то из старателей. Она долго разгребала снег и стала скрести когтями по листу железа. Если бы ты знала, Светочка, как неприятно слушать этот скрежет. Словно эта тварь залезла в меня и изнутри царапает мне душу.

Ну, какая же я глупая, не догадалась взять ружьё с патронами. Теперь вот трясусь как осиновый лист от каждого шороха. Как не трястись? Вот уже в щель у двери отчётливо вижу чёрные когти, гладкие,  блестят. Такие разорвут  мою кожу, как туалетную бумагу. Я схватила кочергу, пока разворачивалась к двери, эта бестия когти убрала, а приложила нос к щели, стараясь зубами грызть края досок. С какой злобой  и радостью я ткнула раскалённой  кочергой в эту ненавистную  мне рожу. Сразу завоняло горелым мясом и палёной щетиной. Дышать нечем! Скотина отпрянула от двери, слышу, закрутилась на месте, начала орать.
Милая моя Светочка! Черти так в трубе не воют! Истошный рёв со скрежетом зубов… Мне казалось, Светочка, вот сейчас она в злобе как рванёт двери с петель и растерзает  меня в клочья. Нет, вдруг всё стихло и та тварь, что наверху была, тоже ретировалась.

Светик мой милый! Страшно, когда дьяволы на тебя наседают, но вдвойне страшней, когда они вдруг внезапно затихают. Что они замышляют? Откуда ждать беды? Одному Богу  известно. Тут чокнуться можно от думок. И не рада, что мать меня на свет родила.

Время, между тем, двигалось к рассвету. «Может,- думаю,- угомонятся эти черти. И действительно, ни утром, ни в обед они не явились. Может, отсыпались, а ,может, ушли совсем. Я выбрала время, скоренько сбегала в тот вагончик, забрала ружьё с патронами. Хоть и одноствольное ружьё, но я впервые почувствовала себя свободно, словно кто-то с моей шеи петлю снял. Как убитая спала остаток дня.

 Под вечер слышу опять какую- то возню и хруст снега. Выглянула в окно. Эти бестии опять пришли, но теперь на крыше того вагончика в дальнем углу снег разгребают. Вижу только черные спины. «Ну,- думаю,- решили добраться до мертвецов». Этого ещё не хватало. Но теперь- то я смелей стала, чем была вчера: тто ни говори- с ружьём . Целый патронташ патронов с картечью. Открыла дверь, держу ружьё наизготовке. Отсюда мне этих дьяволов не видно, но хорошо слышу, как они пытаются когтями рвать кровлю. Замёрзший рубероид легко лопается и рассыпается на мелкие кусочки. Под рубероидом, я так понимаю, доски и утеплитель: это не такая уж большая преграда для слаженного дуэта взбесившихся стерв. Прикладываю ружьё, сильно упираю ложем в плечо, как учил Толя и стреляю поверх крыши вагончика. Ой, Светочка, как плечо болит от этой стрельбы, если бы ты знала. Словно  кто-то обухом топора саданул. Прислушиваюсь. Дьяволицы, по-моему, убежали. По крайней мере, не слышно, чтобы рубероид  трещал и крошился.

Милая дочка, каждую минуту вспоминала папу. Как он там на морозе? Я настолько осмелела, что, мне казалось, могла бы ему помочь, если бы он меня взял с собою. Жалею, что послушалась его и не пошла во след. Теперь-то чтож кулаками махать,- поздно. Ищи ветра в поле, да и как бросишь трупы.

 Не прошло и десяти минут, эти бестии вернулись и продолжили начатое дело. Второй выстрел напугал их ненадолго: через пару минут они продолжили рвать крышу. Если так будет продолжаться и дальше, то от моих патронов ничего не останется. На свою настырность, наверное, и рассчитывали неугомонные стервы. Зайти сбоку вагончика и сделать прицельный выстрел побоялась: вдруг промажу, пока буду перезаряжать ружьё, они накинутся на меня и съедят. Их же двое. Вот заразы какие. Навязались на мою душу.

 Пришла думка в голову схитрить: зайти тихонько в тот вагончик и, если там,  в потолке уже появилась дыра, то шарахнуть картечью  изнутри через эту дыру. Как я додумалась до этого, понятия не имею. Но как раз это и помогло мне избавиться от неугомонных  извергов. Через фанерную обшивку потолка, когда  заразы уже близки были к цели, с расстояния одного метра я выпустила картечь. Одна стерва, что попалась под выстрел, захрипела, в судорогах задёргалась и стихла. Вторая ретировалась. Надолго ли, не знаю. Но до конца ночи она не появлялась. Я глаз не сомкнула, всё прислушивалась.

 Увлечённая  борьбой с этими стервами, я не заметила, как погода начала налаживаться.  Под утро уже так было светло на улице, как это бывает только  на Колыме: хоть вышивай. Я так обрадовалась: может сегодня вертолёт появится. И, действительно, часам к десяти я услышала знакомый  гул. Выскочила к площадке, стала махать своим красным платком, а сама заливаюсь слезами.

Ребята поняли, у нас  что- то случилось. Приземлились, но не стали глушить мотор, подняли меня на борт. Я рассказала вкратце, что произошло. Попросила их лететь быстрее, разыскать и спасти Анатолия.
Дорогая Света! Милая моя дочурка! Папочке нашему досталось больше, чем мне. Ты родилась на Колыме, знаешь какой это суровый край. Здесь хилому- сразу гроб, выживают только сильные душой и телом люди. Нужно быть в постоянном движении. Не зря на Колыме бытует пословица: движение – жизнь, всё остальное - Вечная Мерзлота. Но человек не машина, он рано или поздно устанет. Нужен отдых, хотя бы на час: перевести дух, собраться с силами. Толенька наш целые сутки шёл по следу бандитов. А, представляешь, каково идти на охотничьих лыжах по свежему, только что выпавшему снегу. Снег, как песок в пустыне Сахара, не приминается, а пересыпается с места на место. Я как- то давно, милая моя девочка, с папой хотела пойти на охоту, два шага сделала на лыжах и отказалась от этой затеи. Ужас  как тяжело.

 
Так вот, папочка наш по припорошенному следу стал преследовать бандитов. Конечно, он был сильно взволнован, можно сказать взбешён увиденной картиной в вагончике. Это утроило его силы. Шёл, не останавливаясь. Только в одном месте, где бандиты делали привал, разводили костёр и пили чай, Анатолию пришлось остановиться, чтобы по угасшему костру определить время, когда бандиты отдыхали, когда снова стали на лыжи. Кострище ещё не успело покрыться снегом, некоторые головешки были ещё теплыми.  Значит,прошло два-три часа.

 Анатолию надо было идти так, чтобы случаем не выказать себя: их больше числом и тягаться с ними пришлось бы не на равных, тем более, не было известно с каким оружием они приходили. Одному ему, хоть и с трёхствольником, трудновато будет. Здесь нужно неожиданно появиться, застать их  врасплох, чтобы они трепыхнуться не сумели, заставить сложить оружие. Осторожность, с какой передвигался Толя, тормозила его движение, замедляла ход. Уже стемнело, когда прибитая тропа стала по склону подниматься вверх на сопку. К середине ночи Толя добрался до этой  вершины, где перед ним открылась большая равнина, заросшая строевым лесом. Огромные деревья чернели единой массой, пугая своей неизвестностью.

 Толя выждал несколько минут: не наткнуться бы в темноте на бандитов. Осторожно дотянув до леса, Анатолий скрылся в темноте. Долго пришлось петлять по тропе. Уже под утро он вышел к краю леса, где начиналась заросшая мелким и редким леском делянка, старая, ещё со времён лагерных разработок. Толя не новичок в этом деле: если есть делянка, значит, где-то должна быть избушка, в которой коротали время лесорубы. А вот и она! Анатолий сразу её увидел, в уголке делянки за густым сосняком. Да и следы туда вели. Из трубы легонько вился сизо-белый дымок. «Ага, - подумал Толя.-Дымок не чёрный. Значит печка затоплена давно и успела хорошо прогреться.  А, стало быть, дружки дрыхнут без заботушки. Вот сейчас их нужно  накрыть, чтобы не успели вякнуть».

 Осторожно сошёл с тропы, стал тихонько обходить избушку, чтобы оказаться с тыла. Избушка была обычная: стены из толстых брёвен и такие крепкие, какие могут делать только заключённые,- на века; крыша накатом, и брёвна в ней ещё толще, чтобы не скоро сгнили; дверь не широкая, но крепкая из доски шестидесятки; есть маленькое окошечко, но лишь для того, чтобы мало- мальски проникал какой- никакой свет, и тепло не так выдувало, и, кроме того, чтобы медведь или росомаха не могли залезть вовнутрь.

 
Анатолий, подойдя к избушке, снял лыжи, чтобы уменьшить шуршание снега,  не выдать себя. Движком переставляя ноги, подошёл вплотную к избушке и взглянул на дверь. Первое, что бросилось в глаза, это железные скобы, куда вставляется запор.

 Анатолий тихонько подкрался к дверям, бесшумно  вставил в скобы свой охотничий нож, и таким образом, чтобы, как бы ни раскачивали дверь, нож оставался  на месте и  не мог бы выпасть. Только тут Толя вздохнул спокойно за целые сутки, которые был в пути. Для страховки (теперь он ходил спокойно, не скрывая своих движений), чтобы дверь невозможно было открыть, он подпёр её толстым коротким бревном, которое лежало поблизости .  Теперь бандиты были в ловушке, из которой можно было выйти только при помощи бензопилы или взрывчатки, чего, как предполагал Толя, у них не могло быть. Он снял с плеч ружьё и рюкзак, стал выбирать место для костра. Нужно было так расположиться, чтобы и дверь, и окно находились в его поле зрения, и в то же время не быть на виду у бандитов. Лучше всего расположиться за толстым деревом на случай, если вдруг со стороны избушки будут стрелять.  Кроме всего прочего, кострище должно быть легко замечено вертолётчиками. Теперь у него надежда была только на них. Самому ему нужно было только пережить холод. Всё время, пока он шёл по следам бандитов, в лесу по сторонам отчётливо слышалось ,как лопалась кора на деревьях. Это походило на приглушённые ружейные выстрелы: «пок -пок». Лучший  признак, что мороз был очень сильный, свыше пятидесяти градусов.
 Было бы потеплее, может быть, Толя и не обморозился. Сейчас он в больнице. Уже две операции перенёс: ему ампутировали пальцы рук и ног. Была угроза гангрены, но сейчас вроде бы пронесло, слава Богу.

Дорогая Светочка, сейчас пойду на перевязку. Учусь перевязывать папе руки и ноги. Вот видишь, доченька, всё в жизни нужно уметь делать.
 Извини, если я тебя напугала своим письмом.
 Целую, мама.