Командор Кощей
Фантастическая сага
Книга вторая. Игла бессмертия
Пролог
Сначала был Рай – сказочно огромный, по-волшебному благоустроенный. И он был для всех. По крайней мере для всех тех, кому выпало счастье родиться в нём или волею случая туда попасть, прорвавшись сквозь ледяную и неохватную ничьим взглядом Ночь.
Великая и щедрая на тепло звезда по имени Ра давала жизненной силы в изобилии для всех её многочисленных дочерей, коих сыны племени человеческого назвали планетами. Сколько их было в пору расцвета Рая, сейчас нам знать необязательно. Люди, кажущиеся на первый взгляд слабыми, тщедушными созданиями, вечно нуждающимися в терпеливой опеке тех, кто старше и мудрее, со временем стали не просто баловнями судьбы под защитой их любимой богини – звезды Ра. Люди с течением времени обрели могущество, но Мудрость так и не постигли. И, научившись однажды извлекать неуёмную, колоссальную по силе энергию из маленькой частицы Ра, они бросили вызов самым мудрым существам Вселенной.
И Самые Мудрые проявили мудрость, посторонившись на межзвёздных дорогах. «Летите же, – сказали они в сторону возомнивших себя Героями детей вида по имени Человек. – Покоряйте, если не можете покоряться. Только не надейтесь на лёгкий путь. Ибо ничто так не унижает разумное существо, как его неуёмное возвышение. Летите же во все уголки Вселенной – мы не станем у вас на пути, не закроем вам дороги в другие миры. Но и спасать вас не станем, пока не услышим мольбы вашей и не увидим вас в слезах, покорённых судьбою вашей безжалостной. И Создатель наш единый Вам судья».
Самые мудрые оттого и прослыли во Вселенной таковыми, что давно научились довольствоваться малым, не чувствуя себя при этом ущемлёнными. Они тоже когда-то жили на планетах Рая, называя свою благоустроенную сферу по-другому. И, когда Создателю выпало сотворить людей, Самые Мудрые, одни из первых детей Создателя, восприняли этот акт как великое дело Отца Своего. И приняли людей под опеку, посвятили их в тайны Знания, надеясь, что со временем люди постигнут и Мудрость.
Однако, быстро взбежав по ступеням развития на близкие к Верху ступени, люди проигнорировали Мудрость, однозначно выбрав для себя Могущество и… то, за чем они потом эпохами гонялись, как за химерой, и уже вроде бы ухватывали её, эту химеру, за космы, но в конце концов она от них всё равно ускользала. Называлась же эта химера Бессмертием, Вечной Жизнью, Вечным летом человечества.
«Дети, остановитесь! Оглянитесь вокруг себя! Поищите мудрость в себе!» – воззвали к ним их воспитатели. Люди не ответили, люди не остановились.
И вдруг Самые Мудрые с ужасом в душах своих поняли, что люди их, своих опекунов и наставников, своих учителей и воспитателей, своих защитников и кормильцев, не замечают (!). И не слышат обращённые к ним слова, не воспринимают стремящиеся в их сторону мысли.
Нет, они не игнорировали наставления и призывы тех, под чьим мудрым оком выросли и встали на ноги. Они, как поняли в итоге Самые Мудрые, их, своих защитников, опекунов и кормильцев просто не знают. То есть людям даже невдомёк, что не сами по себе, как бурьян в поле, они росли и процветали, благополучно минуя на пути своём самые опасные места.
Ошеломлённые столь неестественным откровением, Самые Мудрые поначалу растерялись. Что делать? Как показать себя людям, чтобы они поняли, кто в их мире есть кто? Как внушить им – нет, не уважение к старшей расе опекунов (об уважении Самые Мудрые и вовсе не думали: зачем им уважение, когда у них есть Мудрость?) – как внушить им осознание того, что с ними общаются те, кто старше, опытнее и мудрее?
«Не применить ли силу?» – однажды подумали Самые Мудрые. И, понаблюдав за людьми повнимательнее, однозначно отказались от этой затеи. Ибо поняли, что сила скорее унизит людей, низвергнет в пучину первобытности, чтобы оттуда они снова шаг за шагом выбирались наверх, нежели заставит их научиться видеть вокруг себя лучше, чем они к этому способны.
«Эта раса для нас непостижима, – решили в Итоге Самые Мудрые. – Но в ней постоянно рождаются те, кто к нам по духу ближе, чем к ним. Они рано или поздно увидят нас, через них мы продолжим посвящение людей в Мудрость. И пусть люди этих своих братьев начнут называть Изгоями, пусть они будут смеяться над ними и даже гнать, убивая, морить голодом и жаждой – их всё равно среди людей будет рождаться всё больше и больше. И станут они проводниками нашего Учения среди непокорного, неуемного в страстях и желаниях племени своего. Теперь же, дабы сохранить Равновесие в лоне животворной звезды, которую люди называют Ра, мы должны уступить людям жизненное пространство».
Люди системы Ра, то есть люди Рая, эпоху за эпохой заполонили все миры этой системы, подчинив их разумных обитателей своей силе и воле. А затем гордо пошли дальше, неся впереди себя факел великой экспансии. Много миров за пределами светлого Рая они покорили, многие коренные народы этих миров обратили в свою веру, утверждая её единственным истинным знанием среди сонмища ложных учений об основах мироздания. А те, кто им не покорились, но не сумели при этом обратить от себя их взоры, испили горькую чашу забвения и деградации.
Но за всё когда-то приходится платить. Не удовлетворившись достигнутым, люди бросили вызов своей звезде-матери, усомнившись в первенстве над ними их богини. И она разгневалась, пришла в неистовство и закрыла Рай для них навечно, испепелив своим гневом всё, что было к тому моменту в Раю том создано. Не стало ушедшим в захватнические походы людям возврата в свой благоустроенный отчий дом. В Итоге одичали они, рассыпавшись ордами по Галактике, лишь неясные, сомнительного рода легенды слагая про потерянный ими Рай. При этом многие кланы, расселившиеся по разным планетам, волею Провидения находя во Тьме Пустынной Ночи дорогу к мирам своих братьев, видели в них врагов. И это вселило надежду в тех, кто не был из рода Самых Мудрых, но в человеке видел естественного, биологического врага – например, конкурента. А то и… кормовое звено…
Но что человеку хищники Космоса, если он сам стал по сути хищником? И потеря Рая обетованного ничему его не научила.
Ну что? Вы снова скажете: «А причём тут, собственно, Кощей Бессмертный? Или Командор Коши, как называли его подчинённые?». И я отвечу, как и в первой книге: «А при том! Память о себе Кощей в веках оставил! И много было в разные времена, в отдалённые друг от друга эпохи, всяческих проходимцев – насильников, грабителей, садистов и так далее – что пытались присвоить себе имя того древнего, легендарного Кощея. Но никто из них не сделал за свою жизнь того, что сделал настоящий Кощей».
И был он не просто потомком тех, которые, потеряв свой Рай в далёком Космосе, спалили его и на Земле против Воли Божьей. Чем и разгневали Господа и сподвигли его низвергнуть в пучину Океана остатки великой Стра-Ны. Кощей же явился потомком, который пытался бросить вызов Судьбе, переломить тенденцию, отбросить от Земли хищников человечества, воссоздать Стра-Ну и великое племя древних исполинов… Вырастив их из простых сынов и дочерей оглупевшего и павшего в грехах своих племени отрантического, то есть потомков тех, кто, из Рая сбежав на Гею-Землю, забыл свою древнюю Родину и своё предназначение во Вселенной…
Глава первая. Перерождение Алана
Снег в тот день действительно был пушистым и белым, хотя уже несколько суток кряду не падал, а ночами стояли крепкие морозы. И всё равно он не слежался, оставаясь таким же лёгким, как пух, что и в момент его первого соприкосновения с застывшим слоем наста в горах.
Этот волшебный снег искрился, излучая зимнее спокойствие, несмотря на то, что всё небо от горизонта до горизонта затянулось плотными облаками.
«Какое блаженство!» – невольно подумалось королевичу Алану, с улыбкой подростка созерцавшему картину чистой, аккуратно заснеженной долины среди величественно убелённых гор. Юноша гордо восседал на рослом чалом жеребце, совсем ещё молодом и горячем, беспрестанно переступающем с копыто на копыто, выпуская из ноздрей солидные клубы пара и звеня серебристого цвета сбруей.
«Впервые вижу такую красоту ранней зимой, – продолжала в голове королевича развиваться идиллическая константа. – Настоящая, волшебная красота безмолвной пустыни. Вот, оказывается, что нужно человеку для полного счастья: ни любовь, ни вино, ни деньги, ни общение с друзьями – ничто не сравнится с торжественной тишиной долины, надёжно укрытой от глаз отрантурийцев бастионом Учителя».
Жеребец его вдруг забеспокоился, осадил назад, слегка присел на задние копыта, потом приподнялся передними, оторвав их от снега и помахав ими в морозном воздухе. Из его горла вырвалось высокое негромкое ржание. Так нередко лошадь реагирует на появление своего собрата по виду.
И точно. Спустя пару секунд Алан разглядел шагах в двухстах от себя тёмную фигуру всадника. Грозно вздымалось над головой могучего гривастого коня наклонённое под углом не очень длинное копьё. Конь был вороным. И всадник был в чёрном плаще с надвинутым на глаза капюшоном.
«Учитель!» – радостно признал его Алан. И тут же напрягся, приготовившись ответить на вызов.
Вороной немного потоптался на месте, поприветствовал ответным ржанием чалого и, также сперва присев на задние копыта, рванулся вдруг навстречу жеребцу, осёдланному Аланом.
Королевич прильнул к луке седла, плотно зажав копьё подмышкой…
***
… Он давно уже не участвовал в потешных турнирах всадников, но, оказавшись волею случая в стане тех, против кого всегда готов был биться до последней капли крови, неожиданно для самого себя «прозрел» и с откровенным интересом после выздоровления принял предложение Учителя всерьёз поупражняться в конных схватках. Не прошло и полгода с начала тренировок с постепенно нарастающими нагрузками, а к Алану не только вернулись порядком «подзабытые» умения верхового бойца, но и пришли «откуда-то» новые знания и навыки.
Доктор Золтус снова оказался на высоте, сотворив самое настоящее чудо. Узнай об этом бедолага Баюн, примерно полгода назад пропавший без вести вместе со своим личным помощником Драдуилом, он (а точнее они оба) наверняка пришли бы в неописуемый словами восторг. Человекокот, скорее всего, научился бы долго и выразительно мурлыкать, а дикобразочеловек – довольно пыхтеть и пускать стрелы прямо из своей уродливой головы.
Увы, самых первых спасителей красавца королевича к моменту полного восстановления его здоровья и сил в бастионе не оказалось – юноша так и не узнал, кто вообще доставил его умирающего в лабораторию к искусному врачевателю, о существовании которого раньше даже не подозревал. Но его собственная радость исцеления была активно разделена не только спасшим его от смерти магом-лекарем. Ещё только поправлявшегося в постели Алана вдруг регулярно стали навещать совершенно незнакомые ему, но почему-то до боли родные люди, глаза которых прямо-таки излучали добро вкупе с искренним желанием скорейшего выздоровления. Его буквально как ребёнка баловали и вниманием, и всякими вкусными вещами, и разными весёлыми историями. А потом к нему в палату вошёл сам Учитель. И просто взял и поднял Алана на ноги.
- Встань, поднимись, – сказал он глуховатым и строгим, но явно доброжелательно настроенным голосом, протянув к лежащему в кровати юноше руку. – Ты можешь, сила вернулась к тебе, нужно только её разбудить.
С одобряющей улыбкой кивнул ему волшебник Золтус, выглядывая из-за плеча Учителя, которого Алан тогда увидел впервые, и парень действительно встал и пошёл по палате, с каждым шагом ступая всё твёрже и твёрже. И только дошагав почти до странного человека, затянутого во всё чёрное с ног до макушки, обнаружил, что сам-то он почти голый. А потом почему-то запомнил, как Учитель мягко сказал:
- Ты не должен стесняться собственного тела. Ведь ты прежде всего человек – венец природы. И не просто человек, а лучший из представителей рода человеческого. Твоё тело достойно воплощения в камне как образчик совершенства и вечной красоты мужских мускулов. Я сделаю из тебя воина справедливости, и дети будущего увидят в тебе яркий пример для подражания. С такими как ты, Алан, мы избавим планету от варварства и мерзости.
Юноша тогда и понятия не имел, что означает слово «планета», но это его совершенно не смутило. Он даже не стал гадать, где вообще находится и кто на самом деле его спасители. Просто почему-то без всякого внутреннего протеста, который раньше в подобных ситуациях у него обычно возбуждался в душе (король-отец всегда считал, что учить и наставлять Алана совершенно бесполезно, ибо он всегда и всем противопоставляет свою неуемную гордыню, которая однажды доведёт его до очень большой беды), юноша стал в точности исполнять указания Учителя.
Он так и не узнал, каково его истинное имя и что на самом деле скрывается в глубине капюшона, постоянно надвинутого почти на пол-лица этого человека. В сущности, Алан вдруг испытал такое равнодушие к сути этих вопросов, что, однажды затеплившись, больше в его душе они не раздувались.
Учитель для Алана так и остался Учителем, хотя парень и слышал, как другие обитатели этого сказочного горного замка называли этого загадочного человека командором. Или, реже, повелителем.
Сила, которая, как начал было уже думать, проводя в постели сутки напролёт, медленно выздоравливающий Алан, никогда к нему более не вернётся (ну разве что ходить и кушать самостоятельно он позже сможет), после той самой первой команды Учителя начала вдруг проявлять себя в его теле со всё большей настойчивостью. Ему даже стало казаться, что она прибавляется каждый час.
Впрочем, уже через шесть смен дня и ночи после первого самостоятельного прохода по палате нагишом Алан, влекомый Учителем, начал выполнять физические упражнения. И к ним постепенно стали добавляться упражнения с напарниками из числа других воспитанников Учителя, молодых и горячих.
Вскоре Алан участвовал в прямых борцовских поединках. Беспрекословно подчиняющиеся Учителю наставники объяснили Алану, что одежду в дополнение к поясу целомудрия (то есть обычным предельно коротким и плотно облегающим тело спальным штанам) он получит новую, более удобную и практичную, чем та, в которой он был раненым доставлен в бастион (или замок). Но прежде необходимо заслужить эту одежду победами в борцовских схватках.
Эти победы Алану вначале давались с трудом, но довольно быстро (быстрее, чем обычно, как объяснили ему наставники) королевич начал одолевать таких же, как и он, юношей (разве что на несколько лет моложе), разгуливавших по замку в ниглеже, одного за другим. И, набрав определённое число быстрых и убедительных побед, получил наконец-то серое одеяние – облегающие, но лёгкие при этом и удобные штаны до пят и такую же куртку.
Алану тогда объяснили, что это первое более-менее полноценное одеяние настоящего бойца. И многие воспитанники (и юноши, и – что королевича вначале озадачило – девушки) добиваются этого по нескольку лет. Однако длинные штаны и куртка с поясом – всего лишь начало, обозначение, так сказать, первой ступени боевого (а не просто борцовского) мастерства. Впереди – новые одеяния, венчает которые самый настоящий доспех для участия в конных сшибках на полном скаку. Впрочем, и это, как многозначительно намекнули Алану, не предел. Самые лучшие воспитанники в конце концов получают статус бойца Армии Справедливости (и Возрождения – такового было её полное имя, которое, однако, слишком часто в бастионе Учителя старались вслух не обозначать). Но боец справедливости в дополнение к разным специальным одеждам, позволяющим подолгу находиться под водой, высоко в горах, на сильном морозе, под страшной силы ливнем и даже в огненном кольце, вполне мог заслужить и крылья воина воздушного боя.
В отличие от большинства «бесштанных» (как он их в шутку называл) воспитанников Бастиона1 Алан заработал право носить первое одеяние бойца всего за пару месяцев с момента, когда в самый первый раз вышел на борцовское ристалище – в одних предельно коротких спальниках против такого же голоногого парня, правда, тот уже кое-что умел и мышцы его выглядели более внушительно, чем у Алана. Разумеется, Алан эту схватку проиграл, сдавшись плотно прижавшему его спиной к покрову из мелких камешков противнику. Учитель тогда лично поговорил с Аланом с глазу на глаз:
- Так и должно быть, Алан. Прежде чем научиться побеждать, необходимо научиться проигрывать. Ты самый старший из них, поэтому всегда должен подавать им пример хладнокровия. Поединок за поединком ты изучишь все их ошибки и сам найдёшь, как ими воспользоваться. До двадцатой схватки не стремись к победе, но с каждым новым выходом на ковёр (так Учитель называл гальковую посыпку борцовского поля) каждому из твоих соперников добавляй проблем. Помни: с каждым новым поединком победа твоему более опытному противнику должна доставаться с большим напряжением сил, чем в предыдущих схватках.
Так в дальнейшем и происходило: Алан шаг за шагом изучал движения своих многочисленных соперников, искал контрдвижения, разрабатывал комбинации своих собственных уходов и атак. Он понял, что Учитель почему-то благоволит ему, по-тихому выбрав из ряда остальных учеников, число которых, Алан видел своими глазами, измерялось десятками десятков, возможно и десятками сотен. Хотя в пору, когда Алан это осознал, великий мастер (так его называл человек по имени Сенсей, руководивший всеми тренировками молодых и уже опытных бойцов) ещё не занимался с ним индивидуально и даже ничего ему не подсказывал, лишь изредка наблюдая за тренировочными поединками с участием Алана. И когда Учитель как бы невзначай оказывался рядом с Аланом или устраивал так, что Алан и он какие-то секунды шли по ристалищному залу локоть к локтю, королевич с замиранием сердца ловил каждую реплику, каждое слово советов, которые великий мастер мрачновато-тихим тоном как бы бросал Алану из-под надвинутого почти на пол-лица капюшона.
Алан не знал, одаривает ли он подобными секундами кого-нибудь ещё из воспитанников своего бастиона (как нередко именовал свои владения Учитель), во всяком случае ему не удавалось краем глаза ухватить картину, в которой бы этот загадочно величественный человек проходил где бы то ни было рядом с каким-то другим воспитанником, даже гордо носящем на себе одеяния настоящего бойца. И одно только воспоминание о том, как Учитель вдруг вошёл в палату к больному Алану и сам лично своей поистине волшебной силой слова поднял его с постели, приводило парня в благоговейный трепет.
Но что трепет! Осознав загадочную особенность своего положения среди столь заметной по числу массы других будущих воинов Армии Справедливости, Алан словно искупался в приливе жизненных сил. Нужные для успешного ведения любого поединка знания словно начали в него вливаться неудержимым потоком, а необходимые двигательные навыки стали отрабатываться и закрепляться даже в снах, в которых гордый королевич почти всегда неутомимо боролся с более сильными партнёрами, получал массу полезных советов от Сенсея и самого Учителя и отрабатывал, отрабатывал, отрабатывал чрезвычайно важные для бойца движения.
Алан поначалу сильно удивлялся, обнаруживая на следующем или происходившем чуть позднее после одного из таких снов поединке, что закрепляемое во сне умение передалось ему на самом деле. Но Учитель, проходя как-то мимо разминающегося Алана, еле слышно бросил, что сны, мол, есть не что иное, как самое лучшее время для усвоения знаний и оседания навыков в мышцах. И Алан понял, что Учитель умеет управлять и снами тех, кого он для этого избрал.
Всё чаще после этого Алан заявлял себя на участие в поединках с кем-нибудь из парней постарше, облачённых в серые штаны и куртку с поясом, в то время как сам всё ещё боролся лишь в напоминающих больше поясок, нежели сильно укороченные штаны спальниках. В глазах большинства воспитанников (или братьев, как требовал от учеников называть друг друга Сенсей) такое поведение Алана выглядело, наверное, слишком вызывающим.
По правилам восхождения по лестнице бойцовского мастерства, вызвать на схватку ученика, стоящего на более высокой ступени, можно было только после пяти бесспорных побед на своей ступени. В случае ничьей в такой неравной схватке боец с более низкой ступени получал право сразу на две схватки подряд с более опытными братьями. И если менее опытный в этих следующих схватках не давал себя победить, ему условно присваивали статус ученика, переходящего на новую ступень. К одеянию уровня, с которого он претендовал перейти выше, добавлялось что-нибудь из одеяния этого уровня. Обнажённому обычно давали пояс. И его требовалось удержать либо в десяти следующих схватках с такими же переходящими, либо в пятнадцати схватках с учениками ступени, с которой осуществлялся этот переход, причём все эти схватки должны были закончиться бесспорными победами, либо нужно было свести на ничью не менее пяти схваток с теми, кто стоял на ступень выше. Поражение же в одной их таких схваток возвращало претендента на прежний уровень.
Во всей этой традиции движения «снизу на верх – через борьбу к победе», как имел привычку постоянно напоминать им Сенсей (при этом ученики едко переиначили его слова как «через борьбу к одежде») – не очень способных к бойцовскому искусству учеников могло утешить одно из правил, соблюдать которое особенно строго требовали от опытных воспитанников. Оно запрещало во время поединков наносить удары ногами и руками. Обозначать их, не касаясь противника, было разрешено и даже поощрялось доброжелательными кивками Сенсея. Противника можно было и толкать, причём довольно резко и сильно, имитируя удар. Но бить запрещалось – строго-настрого. Видимо, Учитель не хотел, чтобы с трудом добытые в миру ученики, даже малая часть из них, покалечились, так и не научившись хотя бы чему-нибудь.
Поэтому все поединки, в том числе и чисто тренировочные (потешные, как называли их «старые» ученики) сводились к борьбе, в которой, впрочем, допускалось сделать сопернику больно. Правда, тем, кто уже давно носил штаны и куртку с поясом, в схватке с «голодранцем» (так нередко в шутку одетые воспитанники называли всех раздетых) болевые приёмы проводить тоже запрещалось. Более того, чтобы новичку победить одетого бойца, достаточно было просто положить его на лопатки и, навалившись всей тяжестью, удержать в таком положении определённое время, отмеряемое песочными часами. Они «включались» сразу, как только фиксировался момент прихватывания одного соперника другим на удержание.
Это время было не настолько велико, чтобы у новичка, изловчившегося «улопатить» опытного, не оставалось никаких шансов. Зато чтобы победу в неравной схватке отдали одетому, последнему требовалось не просто удержать новичка, а удержать его сидя на нём верхом – на животе или на груди, обозначая при этом готовность в любой момент нанести ему смертельные удары в голову либо провести молниеносное удушение руками или ногами захватом «в перехлёст» (так обозначили это термин сами ученики, и Сенсей никогда их не поправлял). Причём время часто не засекали вообще до тех пор, пока осёдланный одетым соперником новичок не переставал делать активные попытки уйти из опасного положения. Даже просигналив руками или ногами сдачу, боровшийся с одетым партнёром голоногий мог получить ещё несколько минут для того, чтобы собраться с силами и, как обычно в таких случаях говорил Сенсей, «включить мозги».
До Алана, как потом ему рассказали ребята с его ступени, столь часто и настырно голоногий (и с голым торсом, разумеется) на схватку с одетым не вызывался. Даже те, кто, одержав достаточно для перехода на следующую ступень побед, получали пояс или короткую тунику, обозначающие второй уровень борцовского умения, – даже эти ребята месяцами продолжали бороться с партнёрами своей ступени или ниже, на потешные вызовы «старичков» стараясь не отвечать. Но Алан, стремительно набирающий опыт, умение и силу на глазах у всех воспитанников и их тренеров, сложившуюся ситуацию переломил. Он почти пренебрёг вызовами парней со второй ступени, сразу перейдя к схваткам с борцами, заработавшими в дополнение к тунике или поясу широкие полотняные шаровары длиной почти по колена.
Эти куцые штанишки обозначали третью ступень борцовского (но ещё не бойцовского) мастерства. И, несмотря на первые неудачи, гордый королевич всё-таки добился своего. За первой победой, причём по-настоящему убедительной, когда уложенный им парень в укороченных шароварах с поясом сдался под ним сам, тут же последовала вторая, третья и другие победы. Пока, наконец, Алан не вышел против довольно ловкого крепыша чуть ниже его ростом, одетого по форме борца четвёртой ступени (или первой ступени будущего бойца Армии Справедливости).
Упорно борясь с гораздо более умелым и сильным соперником, явно решившим сбить спесь с этого «зарвавшегося новичка», Алан краем глаза заметил, что вся выступавшая в тот день в поединках группа (а в ней было около шестидесяти человек с разных ступеней) прервала свои разминочные схватки и, затаив дыхание, следит за ходом борьбы Алана и Друтта (так звали беловолосого, с плоским носом и сильно выпирающей челюстью, противника королевича).
С любым «голодранцем» Друтт обычно применял свою излюбленную тактику: первый активный натиск с проведением нескольких эффектных бросков и завалов, потом, минут через пять-семь такой борьбы, расслабуха и уход в глухую защиту, снова натиск, но уже менее активный, цель которого – растащить противника, заставить его работать на полную катушку, чтобы быстрее вымотать, после чего Друтт любил весьма убедительно сыграть роль внезапно почувствовавшего сильную усталость и, когда противник, вымотанный, в отличие от Друтта, на самом деле, бросался на него в неудержимую атаку, Друтт ловил его на неудачных движениях. Все заканчивалось опрокидыванием способного и сильного новичка на спину и, как нравилось «в закулисье» после тренировок подчёркивать Друтту, «придавливанием живота задыхающегося голодранца могучей задницей победителя».
В некоторых поединках с амбициозными новичками белобрысый Друтт (а эту кличку ему дали сами новички) ближе к концу схватки позволял сопернику даже прижать себя лопатками к ковру и продержать, прижимая грудью или сидя верхом, с полминуты. Совсем новенькие, то есть только что прибывшие в бастион Учителя, конечно же, не понимали, что этот плосконосый и грубый в обращении с неопытной молодежью боец просто играет, намеренно поддаваясь, чтобы потом жесткого разочаровать противника. И, когда Друтт «попадался» на лопатки, эти почти что голые мальчишки и девчонки с ещё не развитой мускулатурой и плохой дыхалкой начинали рефлекторно аплодировать и кричать «ну, ещё немного, держи его!».
Внимательно наблюдая за реакцией Друтта, Алан в такие моменты (он ещё только по совету Учителя изучал повадки борцов и бойцов) подметил, какое наслаждение доставляют «белобрысому хаму» (так его про себя назвал королевич) эти крики заблуждающихся юнцов. Он старательно делал вид, будто уже «издох» и на самом деле не может уйти с лопаток из-под ликующего, хотя и почти уже обессилившего пацана в «поясе целомудрия». А спустя минуту-другую, когда песочные часы, отсчитывая время удержания, вот-вот готовы были опорожниться, он вдруг разом взметывался с ковра – не успевали неопытные наблюдатели понять, что произошло, как Друтт уже победно восседал на груди почти было победившего парня (с девушками Друтт принципиально не боролся), не оставляя удивлённо хлопающему ресницами сопернику ни малейшей надежды.
Друтт отличался ещё и тем, что, во-первых, ему доставляло удовольствие играть с обессилившим новичком «в кошки-мышки» (то есть он время от времени отпускал уже фактически побежденного, но ещё не сдавшегося под ним противника, а затем, предоставив тому возможность подняться на ноги, снова легко и ловко возвращал его в предыдущее положение), во-вторых, он обожал мучить окончательно выдохшегося борца, хамски, по мнению Алана, прыгая на нём задом и обозначая «выключающие» удары почти у самого лица побеждённого, что со стороны выглядело явным издевательством сильного над слабым. Противнику Друтта, попавшему, как назвали это положение борцы второй ступени, животом под зад, лучше всего было сдаться из такого положения без сопротивления. Потому что, если неопытный, но жаждущий «не уступить» борец не сдавался в первые же секунды после его «седлания» Друттом, тот приходил в холодную (т.е. не демонстрируемую для зрителей) ярость и не давал пощады побеждённому даже после его отчаянных сигналов к сдаче. Судьям-наставникам нередко приходилось буквально стаскивать Друтта с его жертвы за шиворот и запрещать ему бороться с новичками в течение нескольких тренировочных боев подряд.
Алан заметил и то, что Сенсей периодически очень жёстко выговаривает Друтту за его слишком жестокое отношение к тем, кто заведомо слабее. Однако Друтт не унимался, порой подлавливая где-нибудь вне ристалищного зала тех из новичков, кто ему не нравился, но избегал с ним потешных схваток. Бить он, разумеется, не бил. Не потому что боялся расправы со стороны Старших, просто бить «голодранцев» ему было неинтересно – куда больше его привлекало «усидеть голоногого слабака» (этот «термин» тоже прижился среди воспитанников бастиона с лёгкой подачи Друтта) до «почти полной бездыханности».
Однажды, поймав Друтта за такой выходкой, Сенсей не стерпел. На следующей же тренировке он вызвал белобрысого на показательный бой, уже с ударами и болевыми, и на глазах у всех воспитанников, занимавшихся в том ристалищном зале, буквально измордовал его. Возможно, Сенсей и не удивился, когда не услышал со стороны зрителей ни единого радостного клика – все сидели с видом мрачнее тучи и напряжённо молчали. Однако он был поражён в «самое сердце», когда, будучи на последнем издыхании, искусанными в кровь губами Друтт, не в силах подняться на ноги, приподнял с ковра голову и тихо выдавил кружащему около него Сенсею:
- Спасибо, Сенсей. Вы заставили меня кое-что понять в этой жизни.
Ошарашенный такой реакций злобливого ученика, Сенсей больше его не трогал. Но и Друтт после того инцидента заметно изменился, по крайней мере стал вести себя поскромнее. Однако, когда молва об успехах бывшего «мирского» (как обычно говорили в бастионе про принадлежность к Отрантурии) королевича разгулялась среди воспитанников в полную силу, Друтт неожиданно сам вызвал Алана на поединок.
Алан к тому времени получил переходящий пояс и, как особо отличившийся новичок, специальную борцовскую косоворотку, полы которой заметно не доставали ему до колен. Перехваченная поясом, она смотрелась как туника с длинными рукавами, и за эти довольно широкие рукава опытному борцу было достаточно легко ухватиться, чтобы провести какой-нибудь эффектный бросок.
Выйдя против Друтта, Алан сперва на самом деле поймался на свои рукава, которые, по правилам ношения статусной борцовской одежды, засучать не разрешалось. Но главной трудностью для Алана тогда стала не косоворотка, бороться в которой оказалось труднее, чем в одних только спальниках. Более шести десятков учеников с разных ступеней, затаив дыхание, наблюдали эту схватку. Алан, конечно, понимал, что большинство из них всей душой болеют за него, но осознание этого почему-то не укрепляло его дух, а наоборот ослабляло. Словно он просто, как какой-то мальчишка, боялся опозориться перед такой массой сверстников.
Поединок проходил при глубоком молчании зала. Даже когда Друтт лихо провёл несколько бросков, уцепившись за рукава Алана, среди зрителей не возникло ни малейшего движения. Возможно, это подействовало Друтту на нервы– он начал заметно яриться, театрально наскакивая на сохранявшего хладнокровие Алана, и это придало королевичу уверенности. Даже оказавшись под Друттом на лопатках и не сумев извернуться в первые минуты характерного для его противника удержания верхом, Алан продолжал сохранять бодрость духа, поймав, в свою очередь, Друтта за рукава куртки и какой-то фантастически крепкой хваткой не давая ему их вырвать из своих цепких пальцев.
Чертыхаясь и фыркая в накатившей на него злобе, Друтт прыгал задом на животе королевича с почти убийственной силой, однако поверженный соперник по-прежнему не отпускал его рукава, словно намертво прилепившись к ним пальцами, и презрительно улыбался Друтту прямо в налившиеся кровью глаза.
- Сдавайся, голяк! – с ненавистью прошипел Друтт Алану в лицо, бестолково дёргая руками туда-сюда. – Всё равно ты уже сдох.
По его разумению, столь долгая задержка дыхания, какую демонстрировал этот высокий длинноногий парень в косоворотке, не должна была пройти для него безнаказанно, и его хладнокровная улыбка – на самом деле ничто иное как позёрство перед отключкой. Ещё пару сильных скачков на его животе, и дыхание наглого «голодранца» окажется полностью парализованным. Но, как победно сидящий на Алане соперник ни старался, пресс поверженного королевича оставался железным.
Неожиданно Алан резко отпустил рукава Друтта и мгновенно перехватил его за лацканы куртки, после чего, выдержав театральную паузу в пару секунд, резко рванул опешившего седока на себя. Вряд ли кто сумел разглядеть движения Алана в деталях, но притянутый к его груди Друтт вдруг перевалился на бок, и Алан тут же, уйдя с лопаток, прижал его боком к ковру.
Впрочем, победить Друтта Алану так и не удалось. Не получилось даже ничьи. Друтт в конце-концов всё-таки совладал с собой, перестал недооценивать противника, собрался с головой, сконцентрировался и нашёл наиболее слабое звено в тактике Алана. После целого часа тяжёлой борьбы Алан испытал внезапный накат мертвецкой усталости и не выдержал – позволил тоже фактически обессилившему, но сохранившему остатки воли к победе Друтту в последний раз в этой схватке усесться на себе верхом. В принципе, как потом Алан оценил эту схватку, он мог бы ещё продолжить спор, но принципиально не стал, поскольку свою задачу в том поединке посчитал выполненной. Признав себя побеждённым, Алан уже знал, каким образом он одолеет этого зазнайку в следующий раз. И Друтт, словно почувствовав это, впервые в своей борцовской жизни в бастионе не только протянул Алану руку, помогая подняться, но и крепко стиснул его в дружеских объятиях, а затем, уже расставаясь с ним, с выражением явной симпатии несколько раз хлопнул по плечу.
После этого бурно зааплодировал весь зал. И почти все с нескрываемой радостью смотрели на Алана. Алан понял потом, что его проигрыш в тот момент воспринимался как победа.
Потом Друтт на очередной тренировке сказал Алану, что тот был великолепен и зря он, Друтт, его недооценивал. На реванш Алана изменившийся в отношениях к младшим в статусе Друтт так и не вышел. Впрочем, Алан не стал его вызывать, приняв целую кучу вызовов от других коллег Друтта. Из пятнадцати последовавших поединков с одетыми парнями Алан проиграл только семь, четыре свёл на ничью, а остальные убедительно выиграл. Этого оказалось достаточно, чтобы, перескочив со второй ступени на четвёртую (первую ступень бойца), законным образом облачиться в серое кимоно.
С этого момента жизнь Алана невероятно осложнилась: теперь ему приходилось постоянно подтверждать своё право носить более-менее полноценную одежду. Которая, однако, поначалу сильно стесняла движения, в какой-то мере даже дезориентировала и во время интенсивных тренировок создавала телесный дискомфорт. Первый месяц Алану всё время хотелось раздеться до спальников (или трусиков, как их назвал знакомый уже нам королевич-милашка Елисар). Но приходилось терпеть, потому что никто из бойцов этого статуса во время тренировок, а тем паче поединков, не снимал с себя даже куртки, словно боясь, однажды раздевшись, в таком виде и остаться.
Бороться с равными себе бойцами, по мере овладения искусством боя, легче не становилось: рос не только Алан, росли в мастерстве и коллеги. И лишь изредка, как того требовали правила, Алан откликался на вызовы борцов с более низких ступеней, чтобы будить в новичках или отставших воспитанниках боевой дух и закалять их волю.
Подтвердив свой статус бойца первой ступени (или борца четвёртой), Алан получил возможность не особенно переживать за возможные проигрыши: чтобы скатиться вниз, нужно было убедительно проиграть как минимум в пяти схватках подряд с бойцами своего уровня или уступить двум борцам третьей ступени. А это считалось почти невероятным. Тем не менее, расслабляться Алан не стал. И спустя всего два месяца после торжественного облачения в кимоно добился права облачиться сверх этого в доспех наездника.
С того момента он стал гораздо реже заниматься в зале для борьбы, гораздо больше уделяя внимание верховой езде и бою рыцарским оружием. Причём Алан с удивлением понял, что, оказывается, раньше совсем не умел управляться с мечом и копьём, а уж щит на левой руке держал настолько бестолково, что лучше было бы его вообще бросить. Уроки, которые теперь давали ему другие наставники (раньше в ристалищных залах он их как будто вообще не видел), демонстрировали с его точки зрения нечто фантастичное, совсем не доступное тем, кто за пределами бастиона Учителя считался лучшими бойцами Отрантурии.
Иногда даже Алан ловил себя на мысли о том, что Отрантурия – это что-то вымышленное, сказочное, нереальное. Что, мол, там, за воротами бастиона, только пустынные территории, на которых если и проживают люди, то исключительно дикие, ничего общего не имеющие с его братьями-воспитанниками.
Впрочем, подобные ощущения приходили к Алану и раньше, когда он ещё и не представлял, что вообще находится в Кривом Ущелье за высочайшими чёрными, гладкими как стекло, полированными стенами, перекрывающими ущелье поперёк. Алана и в миру-то считали кем-то вроде не от мира сего. А уж в бастионе, в котором жизнь текла в каком-то ином с точки зрения рядового отрантурийца измерении, мысли о дикости и невежестве, царящими за пределами бастиона, воспринимались, как сейчас говорится, вообще в порядке вещей.
Но вот наступил момент, когда Учитель начал уже не от случая к случаю и урывками, а регулярно и целенаправленно общаться с Аланом, посвящая его не только в тайны владения бойцовским искусством, но и в какие-то вообще трудно воспринимаемыми простыми смертными тайны бытия.
Алан в такие минуты сам себе казался полным кретином, однако, видя, что Учитель не стремится проверить, насколько Алан понял очередное его посвящение, расслабился и с удивлением обнаружил, что, хотя он почти ничего и не понимает из того, о чём рассказывает этот волшебник с остающейся тайной за семью печатями лицом, всё-таки он испытывает необъяснимое наслаждения от самого процесса посвящения, от каждого очередного рассказа Учителя.
Но вот наступил момент, когда Учитель как бы между прочим бросил Алану слова, заставившие его испытать ни с чем не сравнимую благоговейную дрожь:
- Будь готов к испытанию в рыцарском поединке с тем, лица которого ты ещё не видел.
Алан, конечно же, сразу понял, о ком именно сказал Учитель. Этих слов Алан и ждал, и боялся одновременно. Скрестить оружие с самим Командором! И что из этого получится?
От одной только беглой мысли о такой схватке непостижимым образом захватывало дух, наверное, любого, кому сообщалось, что он дорос до такой чести.
Алан подолгу в перерывах между ежедневными урока конного боя курсировал на специальной площадке, сжимая в руке специально отобранное копьё. На эту площадку пускали далеко не каждого – только тех, о ком предупреждал Учитель. И никогда никому не был заранее известен день и час этого поединка, захватывающего смятением душу очередного ученика, доросшего, по мнению Учителя, до такого испытания.
Двадцать или больше выездов на эту площадку фланировал на ней Алан, гарцуя на горячем чалом жеребце, которого к тому моменту ему передали во владение, на всю оставшуюся жизнь кого-либо из них (всадника или лошади) повязав настоящей воинской дружбой.
Алан полюбил дарованного ему жеребца с такой же преданностью, как и этот чалый жеребец полюбил своего нового хозяина. И он словно понимал, что этот хозяин теперь у него постоянный, и другой, что бы ни случилось в их жизни, не появится. Ибо если всадник волею Судьбы погибнет, конь его никому более до самой смерти передан не будет. Таковы были утвержденные правила, действующие в бастионе Учителя. А боевые лошади словно знали их досконально…
***
Но вот наступил этот долгожданный, вызывающий невероятно волнительное сосание под ложечкой момент: Учитель вдруг объявился на той самой площадке.
Он ничего не сказал ожидавшему его ученику, а просто помчался ему навстречу, выставив впереди себя грозное копьё с затупленным наконечником. И Алан рефлекторно ответил тем же, без всякого приветствия послав своего чалого на сшибку с вороным Учителя.
Впрочем, внешний вид вполне мог ввести в заблуждение: вместо Учителя на вороном коне мог запросто восседать и кто-нибудь другой из Посвящённых, скажем, тот же учитель Рэй. Однако настоящий Ученик всегда способен каким-то непостижимым простой логикой образом почувствовать, кто перед ним. И он не ошибся.
Фигура Учителя величественно увеличивалась в размерах, и Алан ловил себя на том, что азарт поединка со столь значимым для него соперником быстро в его душе вытесняется самым обычным страхом.
Нет, не страхом, вызываемым банальным чувством самосохранения. Это страх был глубже и лично для Алана куда серьёзнее, чем простая боязнь оказаться покалеченным после долгого лечения, а потом и ещё более долгого периода формирования в себе настоящей силы. Алан боялся опозориться перед Учителем, и это мешало ему сосредоточиться, вызывало дрожь в руках и коленях, которыми он крепко сжимал круп своего чалого.
Но чалый не подвёл – перед самой сшибкой умудрился тонко вильнуть вправо, всего лишь на миг создав неудобную для противника Алана позицию. Алан успел понять только, что они уже разъехались и притормаживают своих боевых друзей, не нанеся друг другу ни малейшего вреда. Копья их лишь скользнули по щитам. И только к следующему утру Алан почувствовал, как ноет его левое плечо, получившее тогда почти незримый, но весьма ощутимый удар, хотя и скользящий.
Но это был уже следующий за тем волнующим поединком день. Тогда же Алан поторопился сдержать жеребца, чтобы поскорее развернуться для новой сшибки. Он на самом деле в полном смысле слова поторопился: Учитель ещё продолжал от него удаляться к краю площадки. А когда конь его, почти не сбавив хода, лихо развернулся и тут же резко бросился снова в галоп, Алан, сробев точно маленький ребёнок, не успел (а может подсознательно и не захотел) разогнать своего чалого до скорости, требуемой, чтобы в сшибке не оказаться подмятым под коня противника.
Но и тут наработанные в упорных тренировках навыки не подвели молодого всадника. В самый последний момент, когда со стороны любому бы зрителю показалось, что чёрный всадник сейчас проскачет по опрокинутым противником и его жеребцом, Алан сумел увести чалого в сторону, и копьё Учителя вновь пролетело мимо щита королевича.
В голове у Алана мелькнула мысль о том, что его ошибка одновременно и помогла избежать позора слабака: именно недостаточно набранная чалым скорость позволила, как и в первый раз, резво вильнуть в сторону.
Но в третий раз такой манёвр не удался. Снова разогнав коня, Учитель перед самой сшибкой умудрился резко затормозить его, развернув левым боком. Королевич едва не напоролся на выставленное Учителем копьё, но, к счастью, его чалый оказался настоящим умницей с отличной реакцией. Буквально пуская пену изо рта и громко фыркая, он повторил манёвр своего коллеги, и оба рыцаря, оказавшись практически в одинаковом положении друг перед другом, сумели грамотно принять удары копий на щиты, затем тут же сшиблись щитами. И…
Вот тут Алан попался. То, что проделал Учитель, для Алана оказалось вновь – манёвром, о возможности которого он даже и не думал ещё никогда. Учитель каким-то непостижимым образом, выпустив из правой руки копьё, протянул руку над щитом Алана, ухватил ученика буквально за шкирку (как он умудрился облачённой в железную перчатку пятернёй уцепиться за прикрывающий шею Алана металлический обруч, королевич так и не сумел понять), и дальше Алан помнил только, как сильно завалился назад, после чего Учитель как-то по-особому толкнул его коня щитом, а конь Учителя резко подался вперёд с такой силой, что чалый, не выдержав напора, неловко отскочил и свалился на снег вместе с горе-всадником. Сию же секунду из-под капюшона Учителя вылетел грубый хрипловатый смех, полный желчи.
Когда Алан выбрался из-под чалого, дал время ему подняться и снова забрался в седло, Учителя он больше нигде не увидел. Это могло означать лишь одно: тот, кому он только что так неуклюже противостоял, продолжать поединок посчитал ниже своего достоинства.
«Впрочем, - с грустью подумал Алан, - в реальном бою я был бы уже в гостях у предков: такому противнику ничего не стоило подобрать своё копьё и всадить его мне в грудь или лицо».
Никакой физической боли в тот момент он не ощущал. Да и падение получилось на удачу мягкое да ещё на толстый слой пушистого снега. Однако физиономия у Алана после этого пылала несколько дней. И это был своего рода огонь позора. Хотя никто из воспитанников, которые случайно (или намеренно, но по-тихому) могли наблюдать этот поединок, не подал и виду, будто что-то знает о падении Алана.
С того момента Алан не встречался с Учителем дней пятнадцать. И ни на какие другие конные поединки его за это время не вызывали. Более того, старший тренер конного боя Ваакс Белый (таковым было его официальное имя ) с какой-то кислой улыбкой (такой она во всяком случае показалась Алану) освободил его от нескольких занятий подряд: тебе, мол, необходимо отдохнуть и привести свои чувства в равновесие.
Алан понял, что Учитель испытал Алана не столько на прочность мышц, сколько на силу боевого духа. И увидел, что один из его особо способных воспитанников, как говорилось и в ту глубокую старину, слабоват в коленках. То есть, попросту, трусоват супротив бойца рангом повыше и опытом превосходящего.
Разозлившись на самого себя за откровенную психологическую слабость (хотя, если по-честному, то Учитель так ловко одолел его совершенно незнакомой Алану тактикой), юноша вернулся в борцовский зал и как следует оторвался на борцах более низкого ранга. Особенно его почему-то в тот период заинтересовали подающие надежды голоногие парни, с которых он ретиво и жёстко принялся «сбивать спесь», резко и в быстром темпе проводя с ними всяческие эффектно смотрящиеся броски и буквально наслаждаясь восхищёнными взглядами и охами-ахами. Куда там было до него Друтту, который к тому моменту уже вроде бы потерял интерес к простой борьбе и полностью переключился на бои с палками и мечами.
Впрочем, про Друтта Алан уже успел позабыть, во многом переняв его дурацкие манеры в отношении новичков. Тех парней в туниках и коротких спальниках, которые выходили с ним бороться, заведомо настраиваясь на быстрое поражение (чтобы только не летать по ковру, как чучело), Алан, одетый в серое кимоно, швырял как можно жёстче и все время норовил бросить на спину, а когда такой горе-борец оставались лежать на лопатках (в надежде, что сильный борец потеряет к нему интерес), он просто, как когда-то Друтт, усаживался лентяю и трусу (так обычно Алан называл его вслух) на живот и устраивал ему такой «массаж», что бедняга только тяжело пыхтел, моля глазами о пощаде.
- Борись, лодырь! Что ты валяешься, как матрас! Ты же будущий воин армии справедливости! У, позорник!
Однажды ему внезапно в голову пришла мысль, что он ведёт себя недостойно бойца его уровня, что так молодёжь учить не следует: сильнее духом они не станут, зато трусости в них может прибавиться. Устыдившись этой мысли, Алан покраснел до ушей. И почему-то внимательно всмотрелся в лицо парня, на котором в тот момент сидел, как на крупе своего чалого.
На лице Алана, когда он выходил тогда на ковёр, обычно была чёрная повязка с прорезью для глаз. Он не особенно хотел, чтобы его узнавали новички (хотя как же было им не узнать столь видного и резкого в движениях бойца). Но, едва подумав о недостойности своего поведения и уставившись в лицо лежащего под ним парня, который еле дышал, Алан почему-то сорвал повязку. И тут же увидел, как расширились от удивления глаза этого юноши, с виду почти совсем мальчишки.
- Алан? – с каким-то странным испугом в глазах выдохнул парень. – Ты жив?
И Алан как бы со стороны услышал свой не менее удивлённый голос:
- Елисар? Братишка?
- Ты узнал меня? – вдруг улыбнулся юноша своей неотразимо детской улыбкой.
Алана как ветром сдуло с этого новичка. Вскочив, он тут же схватил юношу за руку, резко дёрнул на себя и поставил на ноги, а затем, ещё не успевая понять, что делает, крепко сжал парнишку в своих могучих объятиях.
Зрителей практически не было: все схватки проходили в тренировочном режиме. Поэтому мало кто обратил внимание на поведение двух борцов разного уровня, которое на ковре могло, наверное, выглядеть несколько странным…
Глава вторая. Алан и Елисар
Разумеется, встретив на ковре Елисара, Алан удивился до глубины души: где-где, а в бастионе Учителя (фактически, как называл это место Алан до своего перерождения, в Кощеевых казематах) встретить своего самого младшего братишку (к которому, надо сказать, Алан всегда испытывал искреннюю симпатию) он никак не ожидал.
Поскольку Алан уже считался полноправным воином Армии Справедливости (младшим воином, понятное дело), его тренировками в борцовских залах никто не руководил – Алан мог уйти из зала в любой момент, причём ему разрешалось и увести за собой кого-нибудь из новичков, если только новичка специально не «пас» его наставник. Впрочем, Алан имел право сам стать наставником любого из борцов трёх первых ступеней.
Освободив, наконец, братишку из своих могучих объятий, Алан машинально хлопнул его по плечу:
- Всё, на сегодня твоя борьба закончена, а то ещё надорвёшься. Пошли, нам надо поговорить.
Накувыркавшийся на ковре до почти полного изнеможения Елисар чуть дышал и еле держался на ногах. Ему было явно не до разговоров, однако он всё-таки радостно кивнул и поплёлся за Аланом в помывочную.
***
Нашим современникам, наверняка, интересно знать, как в Замке (или бастионе) Командора Коши в те далёкие от нас годы выглядели и были устроены эти самые помещения для отмывки разгорячённых тренировкой борцов от налипшей на них пыли и грязи. Но я вынужден разочаровать всех тех, кто думает, что в доисторическую эпоху мылись как-то по-особому, отличными от современных способами.
Помывочные в Отрантурии, естественно, отличались друг от друга по внутреннему убранству и возможностям. Это и понятно: во все времена всё всегда зависит от финансовых возможностей хозяина помывочной. Но в целом они были во много похожи на современные бани. Разница заключалась лишь в том, что отрантурийцы той эпохи, которая описывается в этой саге, практически не знали водопровода. Точнее, многие из тех отрантурийцев слышали передаваемые из уст в уста легенды древности о том, что когда-то давным-давно вода в дома из подземных глубин, рек и озёр по невероятной длины и прочности трубам текла. Однако лично мне сдаётся, что с каждым новым поколением этим легендам верили всё меньше. А воду в свои деревянные или каменные помывочные доставляли на тележках простыми бадейками, одни из которых оставляли холодными, а другие ставили на печурки, которые складывали прямо в помещениях тех доисторических бань.
Но богатые люди в Отрантурии всегда стремились купить (или занять) участок для строительства дома там, где либо можно было быстро и без особых затрат провести специальный канал-водоотвод от естественного водоёма (чистого, понятное дело), либо вырыть свой собственный довольно глубокий пруд, питаемый и подземными источниками. И вот мыльни (помывочные, бани, если хотите) такие доисторические господа норовили поставить над собственным каналом или мини-водохранилищем. А чего? В полу такой помывочной предусматривалось несколько широких отверстий. Их можно было закрыть крышкой. Само помещение помывочной хорошо протапливалось обычными печками, в отдельных секциях там создавались парилки, а воду для мытья всегда можно было зачерпнуть через отверстие в полу. Причём некоторые хозяева таких помывочных не жалели денег на специальные инженерные работы, в результате которых под полом бани создавался специальный резервуар для нагревания поступающей в него из водоёма воды. Печка (или водонагревательный котёл) строился при этом, как правило, под дном этого резервуара, к нему прорывался специальный тоннель, через который истопники подносили дрова или уголь.
Да, думаю, не следует умалчивать о том, что отрантурийцы интересующей нас эпохи знали о нефти и умели её не только использовать в качестве топлива, но и добывать из недр земных, правда, из пластов, залегающих близко к поверхности земной коры.
Всё это я к тому, что, приспособившись получать воду для мытья и стирки таким вот нехитрым, но довольно интересным способом, отрантурийцы даже и не думали применять насосы. Что же касается простых граждан, то есть тех, которых к богатым причислить было никак нельзя, то они во все времена, как я уже говорил, имели привычку ходить по воду с коромыслами или возить её в бадейках на тележках из общих колодцев или водоёмов, а в летнее время и вовсе не заморачивались подготовкой своих неказистых деревянных мылен к работе, предпочитая бегать на речку или пруд, чтобы, раздевшись до гола и натеревшись до пены так называемой мыльной травой (росла тогда такая в Отрантурии в требуемых количествах по берегами рек и озёр), просто поиграть резво в воде в пятнашки и смыть таким образом с себя налипшую к потному телу пыль придорожную.
Однако в бастионе Учителя мыльни были несколько другими. Во-первых, намного просторнее, чем даже мыльни королевичей, во-вторых, они были убраны золотом, отделаны серебром и гранитом. В-третьих, освещались они не свечами и факелами, как у отрантурийцев, а холодным светом, тайна которого была недоступна понимаю ни Алана, ни Елисара, ни кого-то ещё из королевичей. В-четвёртых, для купания в кощеевых помывочных использовалась вода ледников, тающих на вершинах гор, которая, спускаясь в долину Замка в виде стремительных горных потоков, пополняла не очень большое с виду, но глубокое горное озеро, кристально чистое и всегда искрящееся на солнце. И вот из этого озера вода и поступала в Кощеев Замок, разбегаясь по древним трубам в разных направлениях по всей территории бастиона.
В мыльнях, отведённых для простых борцов, было не так красиво, как в тех, что были доступны верхушке бастиона и бойцам-рыцарям. Однако и там, и там не требовалось доставать воду через проделанные в полу отверстия – можно было, попарившись в парилке, просто нырнуть в бассейн с холодной или горячей водой или встать под какой-либо из искусственных водопадов.
Заметим, что это были на самом деле водопады, а не закамуфлированные под них краны и душевые распылители, известные в наше время. Основой водопровода в бастионе Командора Коши являлись не системы водонапорных труб, подобные современным коммуникациям горячего и холодного водоснабжения. Древние мастера в бастионе Кощея создали системы искусственных протоков, в том числе и трубовидных, то есть полностью изолирующих текущую по ним воду, придуманные гениальными инженерами древности. И эти гениальные предки в ту пору использовали технологии проектирования, которые много тысяч лет подряд применяли в строительстве систем водоснабжения канувшие в Лету атланты. Вот откуда происходит всё то золотое, серебряное и гранитное благолепие, наполнявшее самые разные помещения Храма ведения и мудрости, прозванного малосведущими отрантурийцами мрачным замком злого волшебника по имени Кощей Бессмертный.
Разумеется, Алан повёл Елисара в одну из мылен для рыцарей. Одного новичка туда бы даже и не пустили. Да и новичкам, откровенно говоря, и в голову не приходило туда идти. Они и дороги-то туда не знали. А и зачем бы она им была нужна, эта дорога? Откланявшись тренеру после свистка, означающего окончание занятий, все борцы, включая бойцов первой и второй ступени (на второй ступени находились бойцы в доспехах, но без коня), строем шли в помывочные, закреплённые за каждой группой воспитанников – мысли о том, где и в каких условиях смывают с себя пот и пыль бойцы более высокого уровня, в головах у младших и не рождались.
Елисар, понятное дело, по инерции хотел пойти в привычную для него помывочную. Но… тут он вспомнил про правило, запрещающее покидать борцовский зал без разрешения тренера, и смутился. Ведь запрещалось также и просить у тренера разрешения выйти из зала.
Впрочем, он пока ещё не знал, что такому, как Алан, дозволялось самому подойти к тренеру новичков и предупредить его о том, что он забирает одного из новичков с собой. Пока Елисар хлопал глазами, Алан успел всё уладить. Подхватив любимого братишку под руку, он потащил его к выходу.
Потрясённые столь неожиданной встречей, оба парня даже и не заметили, что тренер группы Елисара о чём-то переговорил с Сенсеем через висевший у тренера на груди (и Сенсея, видимо, тоже) волшебный кристалл. А затем Сенсей сообщил напрямую Учителю о том, что братья узнали друг друга.
«Спасибо, Сенсей. Вам на этот счёт волноваться не нужно: я давно слежу за ними обоими. Будет лучше, если никто из ваших тренеров не станет подавать повода в отношении данной ситуации с двумя королевичами. Пусть общаются о чём хотят, я имею в виду братьев», - сухо ответил на такое сообщение Учитель. И Сенсей тут же забыл о том, что младший боец Алан и новичок Елисар являются братьями.
***
Елисар с восхищением в глазах разглядывал сверкающее чистотой и роскошью помещение элитной помывочной, которая находилась, в отличие от более простых помывочных, выше уровня озера, из которого в бастион Учителя поступала вода. Вообще эта помывочная представляла собой кусочек вечнозелёного и благоухающего ароматами разных трав и цветов лета, заключённого под большой прозрачный купол небесной голубизны. Под этим куполом находились приятные глазу и обнажённому телу зелёные лужайки с жужжащими в траве насекомыми, красивейшими деревьями и кустами с поющими в них птицами.
Между рядами кустов и фруктовых деревьев текла речка с кристально чистой и прохладной (но при этом вполне комфортной для купания) водой. В двух местах под куполом, по обоим берегам этой искусственной речки, находились искусственные озерца глубиной примерно в два человеческих роста. В них, как и в реке, обитала рыба, рачки, ракушки и другие жители водного мира.
Кроме того, из стены напротив входа под этот купол бил водопад, вода которого исчезала куда-то через решётку в каменном полу. Пойдя сквозь этот водопад, можно было отворить овальную, в человеческий рост дверь и попасть через неё в собственно помывочное отделение. Оно разделялось на большой зал с гладкими и ребристыми каменными ложами для отдыха и массажа (тёплыми и прохладными) и несколько отгороженных, оформленных под пещеры маленьких комнат для уединённого мытья, отдыха и массажа (сюда, надо добавить, разрешалось заходить мужчинам вместе с женщинами, тем более что все они в бастионе Учителя считались борцами и борицами с равными правами, получаемыми согласно их заслуженным в учении статусам). Разумеется, из каждой такой «пещеры», как и из общего зала, можно было по специальному коридору спуститься в любую из парилен, расположенных под полом мыльного отделения.
Но больше всего оторопевшего от этого благолепия Елисара поразило то, что в природном зале (с речкой и парком) во многих местах стояли аккуратные столики, накрытые вазами, кувшинами и подносами с разными закусками и напитками вперемешку с корзинками цветов.
Нет, есть так скоро после тренировки он не хотел, к тому же всех без исключения воспитанников кормили сытно и довольно вкусно, в больших и красиво отделанных столовых с высочайшими потолками. Просто вот такая забота каких-то неведомых Елисару слуг о рыцарях показалась ему, видимо, откровенно вызывающей привилегией для людей, обладающих, с его точки зрения, до неприличия недюжинной силой и сверхчеловеческими способностями к постижению боевых искусств.
Тут необходимо сделать небольшое отступление, чтобы заметить: в королевичестве Елисара (теперь уже, конечно, бывшем) воинами были все нестарые мужчины, имеющие руки, ноги, глаза, уши и ясный ум. И привилегий перед всеми остальными гражданами Отрантурии у них быть не могло. Более того, его воевода Рикас постоянно подчёркивал для всех воинов, что они – всего лишь рядовые жители Всея Отрантурии и мужчины их королевичества, призванные в случае нужды встать как один на защиту своих семей, а также всех других жителей удела – одиноких, немощных, неразумных. И каждый воин армии Рикаса жил сам и кормил свою семью не воинской службой, а каким-либо ремеслом. Ну а за воинскую доблесть, проявленную в каком-либо бою или в антиразбойничьей операции, конкретному воину обычно вручалась королевичская награда – чаще мало значимый на рынке, но имеющий несомненную моральную ценность орден или почётный знак, именное оружие либо что-то из доспехов (к примеру, позолоченные наплечники, наколенники и т.п.). Разумеется, если воин погибал в бою, его семья получала пожизненное право, во-первых, торговать во всем уделе без уплаты пошлин и налогов, во-вторых, посещать раз в неделю бесплатные государственные столовые для малоимущих, в-третьих, погребение справляли за счет казны напополам с помощью из бойцовского общака. К тому же некоторое количество денег либо какого-то ходового товара (из провианта там, материи, топлива) выдавалось семье в качестве вспомоществования на жизнь. В остальном ни сами воины, ни их семьи ничем от всех остальных граждан (а это уже были, в основном, одинокие пожилые женщины, матери с дочерями без отцов либо оставшиеся без кормильца молодые матери с маленькими детьми, а также одинокие инвалиды, убогие, сироты) не выделялись.
Вообще и сам Елисар считал, и основная масса его подданых считали, что главным качеством человека, за что его можно, как говорится, поднимать на пьедестал почёта и уважения (и давать ему привилегии), был и остаётся ум. Поэтому первой профессией в уделе Елисара считалась профессия учителя – мастера передачи полезных знаний и опыта людям, в первую очередь молодёжи. Хотя, вместе с ним право считаться самым уважаемым гражданином делил врачеватель. Даже быть судьёй не считалось большим достижением в жизни. При этом, что и нам до сих пор кажется парадоксальным, самые уважаемые люди – и развалившегося удела Елисара, и вообще всей Отрантурии того времени – как и в наше время, не были богатыми. А богатые люди вовсе не стремились сделать своих детей учителями или врачевателями. Да и не гнались за уважением в обществе.
Это, кстати, распространялось тогда на всю Отрантурию. Однако нравы Елисарова удела заметно отличались от нравов уделов его братьев, практически всех, включая ни на кого ни в чём не похожего Алана. Ибо во всех без исключения королевичевствах, кроме несчастного Елисарова, верхом мечты почти любого мальчишки было вырасти в бойца и вступить в дружину (а лучше сказать «братву») своего хозяина-монарха. И было о чём мечтать: брали в эту самую братву («старшую страшную» и «младшую опасную») далеко не каждого желающего, зато уж кто попадал туда, то забывал обо всех проблемах, связанных с пропитанием, одеванием и крышей над головой.
И какой же в итоге наблюдался расклад сил по Отрантурии до падения Елисаровой власти в его уделе?
Самый простой.
Сильнейшей армией страны являлась армия, возглавляемая воеводой Рикасом. Хотя бы потому, что она была самой многочисленной и дисциплинированной. Ибо всяк в этой армии знал, что служит не ради добычи, а ради жизни его же семьи и всех ближних и дальних «сродственников». Более того, поскольку удел Елисара занимал преимущественно степные земли, его армия периодически закаляла себя в пограничных стычках с разным обитавшим в степях отребьем, в том числе и с весьма искусными в открытом конном сражении сынами Уйтархатуга.
Понятное дело, ни Елисар, ни Рикас не брали во внимание тот факт, что сыны Уйтархатуга постоянно теряли воинов в почти не прекращающейся войне не на жизнь, а на смерть с выродками волчицы. Не будь у сынов Уйтархатуга столь сильного и свирепого врага, который проигрывал в битвах с уйтархатугами исключительно благодаря своей тупости, сыны этого степного шайтана (по крайней мере, эти кочевники в него свято верили из поколения в поколение) непременно бы однажды попалили все деревни и сёла вольных пахарей в округе столицы королевичевства Елисара. И это непременно ослабило бы и народную армию королевичевства, поскольку части мужчин пришлось бы уйти из города в другие уделы на заработки (а и как иначе, если нет возможности выращивать хлеб и откармливать животных за пределами городов?).
Сейчас трудно понять, с какой целью начальник крылатой стражи бастиона Учителя, некий господин Гросс, время от времени проводил обстрелы из волшебного огневого оружия бредущих в поисках поживы по степи выродков волчицы, совершенно при этом игнорирую сынов Уйтархатуга. Может и намеревался он тем самым усилить влияние конных кочевников (в отличие от них выродки волчицы бродили пешком, а попадавшихся им в качестве добычи лошадей либо скармливали своим ручным гиенам и волкам, либо пожирали сами), а может и нет. В любом случае удел Елисара пал под ударами не кочевников, а разбойной братвы его же братьев. Вот и думай после этого, что эффективнее: многочисленная народная армия или же не очень большие, но натасканные на коварные разбойные нападения группы профессиональных бойцов, не умеющих ничего кроме как сражаться и захватывать добычу.
Впрочем, нам-то что от этого. Елисар ведь всё равно остался при своём мнении. Не потому, что был от природы такой твердолобый, нет. Просто доброму и нежному в общении с людьми от природы мальчишке не дано принять близко к сердцу убеждения настоящих драчунов, война для которых, как говорится и в наше время, мать родная.
И когда бедный юноша попал в бастион Учителя (о том, как это случилось, разговор впереди), самым морально тяжёлым открытием для него оказалось то, что здесь, в чуждой ему моральной атмосфере, чужие и мало понятные ему люди, относясь к нему вполне доброжелательно, ждут от него постижения бойцовского искусства. Причем не просто ждут, а не выказывают ни малейших сомнений в том, что этот явно не стремящийся к победам парниша с лицом женского утешителя непременно вырастет на этом, проклятом с точки зрения Елисара, ристалище в рыцаря, ничем не отличимого от других воинов Армии Справедливости…
***
Бедного мальчишку, явно задержавшегося в детстве, до глубины души поразило и то, что, несколько месяцев подряд наблюдая за его постоянными поражениями на борцовском ковре, суровые и неразговорчивые тренеры его даже не упрекали. Никто Елисара не торопил, ни тем более не срамил перед другими парнями и девушками. Словно на их лицах можно было прочесть незыблемое утверждение типа «всему свой срок, и точка».
Но это было ещё не всё. Несколько недель спустя от момента попадания Елисара в бастион (кощеевы казематы, как долгое время мрачно думал королевич-милашка), выяснилось, что Элия, его любовь и душа на воле и в темнице, не только находится в чёрном замке «великого злодея мира», но и с упоением занимается всё той же борьбой, делая заметные успехи и норовя сцепиться с кем-нибудь из юношей в каком-нибудь очередном показательном поединке.
Такое страшное для Елисара открытие (словно он забыл, чем они на границе своего детства и юности занимались в его палатах, а то и на лугах под открытым небом) оказалось для него столь неожиданным, что какое-то время юноша даже отказывался верить своим глазам, заметившим на ковре свою возлюбленную. В голове его даже промелькнула мысль типа «уж лучше бы она осталась в посёлке у разбойников».
Елисар даже постарался не попадаться «этой сбрендившей девке» на глаза. И поначалу это ему удавалось, поскольку занималась Элия в группе другого тренера, точнее тренерши, уже с виду явно не очень молодой, но излучающей жизненную силу дамы с явно не женскими формами. Хотя, надо сказать, свою накачанную, изобилующую мышцами фигуру эта тренерша не особенно стремилась демонстрировать кому бы то ни было, всё время фланируя в борцовских залах одетой в широкую войлочную юбку почти до пят и просторную холщовую накидку, под которой была надета ещё и просторная косоворотка. И это было ещё не всё. Возвращаясь с тренировки (а многие борцовские и гимнастические залы в бастионе располагались так, что пройти из одного зала в помывочную можно было только через другой зал, при этом в каждом зале устанавливалось своё расписание начала и окончания занятий), Елисар как-то бросил взгляд на эту самую богатыршу в момент, когда она делала на ковре какой-то акробатический пирует, задрав при этом на миг свои мощные ноги над головой. Так вот оказалось, что под юбку она надевает ещё и шаровары. Видимо, чтобы скрыть свои ноги от слишком любопытных взглядов юношей.
Потом Елисар услышал в помывочной, как несколько новичков высказали друг другу предположение о том, будто у этой «бабки» ноги от природы настолько кривые и толстые, что она сама не желает их созерцать, даже случайно.
Впрочем, Елисара такое предположение ребят из его группы ничуть не заинтересовало. Но вот когда он случайно «засёк» на ковре в этом зале Элию, а потом, внимательно посмотрев на неё со стороны ещё раз, убедился в том, что глаза его не врут (да ещё и уши подтвердили правоту его глаз, поскольку Элия что-то громко сказала своей партнёрше по спаррингу), тут уже, понятное дело, сердце его наполнилось вместо радости от долгожданной встречи непреодолимой тоской. Как будто юноша понял, что их с Элией любви приходит конец – раз и навсегда.
Сейчас не важно, почему у него возникло такое ощущение. Важно, что оно возникло и усилило его тоску по воле. Только к этой тоске по Отрантурии добавилась ещё и тоска по родственной душе, которая лишь одна его способна была понять и принять таким, каким он был от природы, без тени всякого лукавства.
Вероятнее всего, боясь в глубине души подтвердить свои спонтанные ощущения насчёт Элии и её чувств к нему (а что? Он ведь теперь никакой не королевич, а всего лишь пленник, борец-неудачник, горе-ученик в стане врага всего человеческого рода), Елисар и стремился проскользнуть мимо тренирующихся девиц из группы, в которой занималась его любовь, незамеченным. Увы, остаться в тени от глаз любимой, окончательно превратившейся, с его точки зрения, в распутную девку, королевичу не удалось.
Через несколько недель после того, как он впервые увидел Элию, их юношей свели в поединках с борицами из той самой группы. Тренер юношей этой группы объявил им с некоторой долей усмешки, что те девицы сами вызывают парней на спарринги, грозясь разделать, как подчеркнул тренер, «вас всех под орех» (да, это выражение тянется из глубины веков).
Сердце Елисара тут же сильно кольнуло. Однако он немедленно взял себя в руки, устыдившись собственной трусости. Разумеется, он боялся не самого поединка с какой-либо из лихих бориц, которая, он вполне это допускал, окажется способной довольно быстро одолеть его. Страшным для него казалось встать лицом к лицу с Элией. Которая, как думал почему-то в тот момент королевич, его уже, если и не забыла, то разлюбила.
На его «счастье», королевича вызвала на «бой» какая-то незнакомка, судя по внешнему виду, его ровесница, только достигшая третьей ступени, ибо облачена была в плотную косоворотку и широкие полотняные штаны чуть ниже колен. И ей почему-то разрешили оставить ярко-рыжую косу, заплетённую в клубок на затылке и туго стянутую косынкой.
- Посмотрим, какой ты мужчина! – заносчиво, стараясь сделать свой голос как можно более грубым, бросила ему в лицо эта борица, когда они сблизились в ожидании свистка тренера.
Елисар не ответил, а только полупрезрительно ухмыльнулся. Бориц он ни в какую не хотел воспринимать нормальными женщинами, внутренне относя их к типу полусумасшедших бабёнок. Возможно, поэтому он не особенно и старался бороться и ничуть не удивился, когда рыжая девка ловко бросила его на спину через бедро, затем, видя, что распластавшийся на гальке парень медлит (а и попробуй тут не помедли, когда всё тело гудит от падения на мелкие камушки), покровительственным жестом протянула ему руку, ухватилась за его запястье, резко дёрнула и тут же атаковала оказавшегося на ногах королевича, выходя на подножку-подсечку, чтобы, увлекая его за собой, снова опрокинуть и оседлать сверху.
Те из парней его группы, что остались в рядах зрителей дожидаться своей очереди, недовольно загудели, некоторые из них стали выкрикивать в адрес Елисара оскорбительные замечания – королевич даже и ухом не повёл. Он решил на этот раз демонстративно остаться на лопатках, «под задницей этой распутной дуры» (возможно, чтобы хоть как-то разбудить в Элие, если она смотрит на него, хоть каплю ревности). Однако, сообразив, что парень просто не хочет с ней бороться как с равным себе соперником, рыжая вскочила на ноги и принялась нервно ходить вокруг Елисара, озадаченно покусывая губы и бросая вопросительные взгляды на тренера.
Елисар знал, что ему потом сильно достанется, прежде всего от парней из его группы и с той же ступени: дескать, опозорил всех. И при этом он решил, как говорится, лежать до «победного» конца. То есть, в его понимании, это была бы его победа – победа в психологической битве со всеми, кто его принуждал заниматься борьбой. Однако добиться такой победы ему всё-таки не удалось.
Тренерша в войлочной юбке посовещалась с их тренером, тот презрительно фыркнул, потом согласно кивнул. После этого тренерша сделала кому-то знак рукой. Не прошло и минуты, как две могучие борицы подхватили Елисара на руки, быстро связали узкими кожаными ремнями, больно впивающимися в тело, и на фоне продолжающихся показательных схваток уволокли парня в какую-то маленькую комнатку без окон, довольно душную, как кладовка.
«Пусть делают со мной, что хотят», - равнодушно решил тогда Елисар, которым вдруг овладело непонятное даже для него самого упрямство.
Швырнув его на дощатый пол, борицы хлопнули тяжёлой дверью с той стороны, оставив парня связанным (даже скрученным) в полной темноте.
Елисар провалялся в очень неудобной для него позе на боку, периодически дёргаясь в попытках развязаться, несколько часов к ряду. В конце концов от голода, жажды, духоты и осознания своего унизительного положения ему захотелось расплакаться, как маленькому мальчику. Но едва только первые слёзы выступили у него на глазах, как дверь в эту каморку заскрипела, затем послышались чьи-то твёрдые шаги и засияло пламя несомого кем-то факела.
«И так дышать нечем, а какой-то идиот ещё и огонь с собой тащит», - вдруг обозлился Елисар. И тут же почувствовал, как голая женская нога грубо пихнула его в подбрюшье, заставив рефлекторно перевернуться на спину. С непривычки глаза сами собой зажмурились от полыхнувшего в лицо света. Державшая его в руке девка фыркнула, и по интонации в голосе королевич понял, что это есть та самая, рыжая в косынке.
Свет от прыгающего пламени несколько удалился, затем как бы завис на одном месте: очевидно, девка закрепила его в каком-то бра на стене.
Елисару вдруг страшно захотелось дать этой девке хорошего пинка, он автоматически резко подтянул к подбородку ноги, и… довольно крепкие ремни, сковывающие движения, оборвались как простая истёртая бечёвка.
- О! У нас, гляжу, и силёнка в ножках имеется! – услышал он ехидный голос этой борицы. – И до сих пор эти сильные мужские ножки нагие! Как это понимать, красавчик юноша? А?
Елисару на миг в тот момент показалось, будто в голосе рыжей проскользнуло что-то большее, нежели обычная насмешка над парнем, к которому она, скорее всего, испытывала уже что-то иное, нежели ненависть за нанесённое на ковре оскорбление. Не осознавая, что делает, он резко развернулся ногами в сторону, откуда доносился голос, и с силой пихнул ногами воздух. Да, она успела увернуться и захихикать.
- А ты на самом деле не так уж и неуклюж, парниша, - скокетничала девка, подходя к Елисару почти вплотную. – Ну что? Может, поборемся здесь, если при людях не нравится?
Елисар не успел ничего подумать, потому что девка с силой прыгнула на него своей довольно широкой и мускулистой попой, обтянутой полотняными штанами. Руки у Елисара были стянуты на груди, и он, побагровев от натуги, попытался разорвать и эти ремни, но они оказались куда прочнее, чем те, что до этого момента связывали ноги.
Неожиданно для самого себя королевич резко выгнулся на мост и попытался через голову сбросить с себя девицу. Не получилось – борица умело перенесла давление на нужную точку на теле парня и осталась сидеть на нём как ни в чём не бывало. Елисару оставалось только злобно и тяжело дышать, глядя на борицу с неприкрытой ненавистью.
- Послушай, дурачок, – голос её зазвучал вдруг совсем не враждебно, даже мягко, с примесью нарастающей нежности. – Тебе всё равно так не вырваться – давай-ка я лучше сама развяжу твои ручки, только ты не мешай мне, пожалуйста, слышишь?
От столь внезапной перемены настроения этой наглой девки Елисар остолбенел и глупо заморгал. Она же спокойно, продолжая устойчиво сидеть на нём (разве что переместилась, волнительно ёрзая своими ягодицами, с груди юноши на его живот), неторопливо распутала узлы на запястьях юноши и стащила с его рук ремни, а затем, улыбаясь ему сверху совсем не презрительной улыбкой, методично развела его руки в сторону, прижала их к дощатому полу и…Ну а дальше Елисар ничего не соображал.
Когда он очнулся от забвения, вызванного внезапно нахлынувшей страстью, девица сидела рядом с ним и с улыбкой любимой заплетала свою распустившуюся во время их телесной утехи косу. Елисар уже не помнил о том, что совсем недавно готов был как следует отпинать эту девушку под «распутную задницу». В эти минуты ему даже казалось, будто незнакомку он действительно любит, как мужчина любит принадлежащую ему женщину.
- Кто ты? Как тебя зовут? – скорее машинально, чем осознанно спросил юноша, еле шевеля губами, на которых ещё остался вкус недавних поцелуев.
- То, что ты – бывший королевич Елисар, которого теперь учителя называют Агном, то есть (на пояснении она по-детски хихикнула) барашком, это мне известно хорошо, – неожиданно выдала девица самым обычным, мягким тоном женщины, уважающей своего друга, пусть и совсем нового и, возможно, временного. – А вот тебе знать моё имя, думаю, вовсе не обязательно. Для твоей же пользы. А вообще, - она деловито встала, так же деловито отряхнулась и, прежде чем направиться к двери, сказала ещё кое-что:
- Тебе приказано валяться здесь до ужина, а он ещё не скоро. Благодари нашу мать-наставницу, да, ту самую, в широкой войлочной юбке. Это она разрешила смягчить твоё наказание нашей с тобой встречей здесь наедине. Па-адумала (на последнем слове рыжая желчно усмехнулась) что это поможет тебе воспрять духом, и ты перестанешь лениться на ковре из принципа.
И уже от самой двери борица громко прошептала:
- Но ты мне на самом деле очень понравился. Прощай, красавчик, не обижайся на «распутную рыжую», – будто бы передразнила она королевича на последних словах, отчего он готов бы поверить в то, что эта «бесовка» и впрямь была способна читать его мысли…
… На ужин тогда, несмотря на сильное желание чем-нибудь наполнить алчущий желудок, он всё-таки не пошёл: побоялся презрительных взглядов парней, многие из которых были заметно младше и физически слабее него. Провалявшись в той каморке с пару часов, юноша отважился выйти, крадучись разыскал дорогу к палате своей группы (а было в ней аж 50 кроватей, точнее топчанов с довольно жёсткими матрасами) и, увидев, что заявился в палату самый первый, быстро улёгся спать, плотно завернувшись в одеяло из сурового сукна.
Здоровое нутро молодого мужчины, конечно же, требовало пищи и уснуть не давало. Он ворочался в попытках провалиться в сон до тех пор, пока не услышал смешливые голоса возвращающихся в палату юношей.
- А! Вот он где, уже завалился! – донёсся вдруг до ушей Елисара чей-то добродушный басовитый голос.
- Ещё бы! – хохотнул кто-то другой. – Небось обиженная им борица отъездилась на нём как следует!
Несколько голосов тут же заржали подобно лошадиным, но Елисару показалось, что в их смехе нет ничего презрительного и уничижительного. Он не ошибся. Через несколько секунд кто-то из парней сел к прижавшемуся к матрасу лицом и грудью Елисару на кровать и, весьма доброжелательно посмеиваясь, поставил ему на спину что-то твёрдое, тяжёленькое и тёплое. Ноздри Елисара тут же втянули в себя вызывающий обильную слюну аромат мясного кушанья.
- Вставай, хватить притворяться, что спишь! Ужин прибыл! – шутливо произнёс всё тот же басовитый и бархатистый голос…
***
- То есть все тебя посчитали героем? – хмыкнул Алан, слушая Елисара и одновременно поглощая крупную землянику.
Распаренные до красна и обёрнутые большими махровыми полотенцами, братья-королевичи спокойно сидели в природном зале, на траве у столиков с закусками, угощаясь изысканными даже с точки зрения состоятельных монархов лакомствами. Алан при этом внимательно слушал Елисара, поведавшего ему о своих приключениях в бастионе Учителя.
- Ну да, - кивнул Елисар, машинально забрасывая в рот крупную вишню. – Вроде того, я нарочно придумал выкинуть такое на ковре во время турнира, чтобы меня спровадили на свидание с этой…, - юноша вдруг замялся, видимо, не желая упоминать о той незнакомке в уничижительном тоне.
- Девицей, – подсказал Алан, растягивая губы в плотской улыбке. – И, похоже, она теперь не просто девица, умеющая бороться получше тебя, а…
Алан не закончил мысль, потому что Елисар вдруг нахмурился:
- Братишка, давай не будем о ней, хорошо? Мне и так потом тошно было.
И Елисар поведал Алану о том, что когда через пару дней он и другие ребята из его группы шли в помывочную (как всегда, через зал, в котором занимались борицы), перед ним вдруг откуда ни возьмись выросла – кто бы мог подумать – Элия (!), собственной персоной. Оказавшись почти вплотную к Елисару, она вдруг на миг прильнула губами к его губам, потом резко отшатнулась и, влепив Елисару звонкую пощёчину, с оскорблённым видом немедленно удалилась, проталкиваясь через ряды идущих как ни в чём не бывало парней. В сторону Елисара она после этого она даже не обернулась. Но это ещё полбеды.
Для шедших тогда рядом с Елисаром парней такое поведение девушки не могли быть закономерным и ожидаемым. Тем более они не знали ни о каких связях и даже просто случайном знакомстве Елисара именно с этой борицей. И при всём при этом юные борцы, большинство из которых были на самой первой ступени, с явным удовольствием и, что называется, от всей души долго ржали над этой пощёчиной. Правда, добродушно хлопая Елисара по плечам, отчего он, рассердившись, надавал тумаков в ответ, вызвав тем самым вторую, ещё более раскатистую волну дурацкого смеха.
А вечером, уже в палате, когда все лежали под одеялами и делали вид, что спят (в такое время тренеры и наставники могли запросто пройтись по палатам с проверкой), самые близкие к Елисару парни рассказали ему, будто видели, как две его пассии сцепились в тренировочной борьбе с необычайно дикой яростью, словно каждая из них на самом деле жаждала разорвать соперницу в клочья.
- И что теперь мне делать? – с глуповатым видом посмотрел на брата Елисар, закончив рассказ про этот, основанный на ревности, инцидент.
Алан сначала усмехнулся, причём тоном, которым обычно усмехаются взрослые, когда им задают щекотливые вопросы дети: дескать, зачем тебе это вообще в голове держать – забудь и живи спокойно. Однако после того как Елисар поведал ему про свои отношения с Элией, которые у них сложились много лет назад, по сути с детства, лицо Алана сделалось серьёзным. Немного подумав, он потрепал брата по коротко остриженной (как, впрочем, и у всех остальных борцов начальных ступеней) голове и сказал:
- Я уже давно слышал, будто ты завёл роман с обыкновенной танцовщицей и даже, вроде бы, намеревался сделать её королевичной, но не придал этим слухам особого значения. Тем более что распускали их, по-моему, Дарсин и Амир, которые никогда мне не были симпатичны. А теперь, как я понял из твоего рассказа, и вовсе выходит, что у тебя с этой девочкой всё было серьёзно?
- Да я до сих пор её люблю не знаю как! – вспыхнул было Елисар, но Алан мягко положил ему палец на губы на манер замка.
- О том, кто кого и насколько сильно любит, давай сейчас говорить не будем. Здесь, конечно, самое тихое место, которое вряд ли прослушивается, тем не менее хочу тебе напомнить, братишка, что в бастионе Учителя не поощряются искренние разговоры о любви мальчика к девочке, понимаешь? Я пока не хочу тебе объяснять, почему так. Честно говоря, и сам пока не до конца это понял. Но вот что мне ясно, как светлый день, так это то, что здесь с людьми происходят очень заметные перемены. И то, что две девушки возненавидели друг друга из-за парня, вовсе не означает, что каждая из них действительно этому парню предана. Ты многое поймёшь, когда достигнешь хотя бы четвёртого уровня и наденешь заслуженную тобой борцовскую форму. Хотя бы потому, что тебя поведут однажды в зал соития.
- Чего? – выгнул брови дугой от удивления Елисар. – Какой зал?
- Соития. Всего-навсего. Чего тут непонятного? – спокойно продолжил Алан. – Зал соития, где каждому будущему отцу подберут мать его будущего ребёнка и наоборот – каждой матери подберут отца её будущего ребёнка. Точнее, подберут ещё до того, как поведут в этот зал. Кроме великого мастера целительства Золтуса, который, можно сказать, вернул меня с того света, здесь есть много всяких волшебников и чародеев. Они берут у парней и девчонок из вены и пальца кровь, собирают её в чародейскую склянку…
- Это я и сам знаю, - хмуро перебил Елисар, - тут у каждого новичка первым делом прокалывают палец и выдавливают в такую узкую и длинную склянку капли крови, а чуть позже прокалывают и вену иголкой, чтобы кровь струйкой стекала в такую же склянку, но побольше.
- Ну да, это ты знаешь, - одобрительно кивнул Алан. – А вот семя у тебя пока ещё не брали.
- Что-о-о-о? – аж привстал и вытянул от изумления шею Елисар. – Семя? Мужское семя? В склянку? – в голосе его зазвучало явное негодование.
- Успокойся, брат, – подмигнул ему Алан снова с той же плотской улыбкой. – Ничего в этом срамного нет. Просто Учитель хочет, чтобы от соития воспитанников и воспитанниц рождались самые красивые внешне, самые сильные и выносливые физически, самые умные и крепкие духом дети. И он хочет их вырастить самыми справедливыми в мире. Что в этом плохого?
Елисар только хлопал широко раскрытыми глазами и молчал, слушая брата. Видимо, для юноши это было не совсем приятным откровением.
- И вот ради того, чтобы подобрать наилучшие для зачатия и рождения таких детей пары, и берут в своё время семя у парней. Чтобы рассмотреть его с помощью своих магических инструментов, в волшебные окуляры. Если у кого-то находят в семени что-то нехорошее, то начинают парня подкармливать особыми снадобьями, к столу добавляют другие продукты, а то и девушек ему подбирают и комнату отдельную выделяют, чтобы ему там полечили, – в конце концов смачно захихикал Алан, который, похоже было, ничуть не беспокоился по поводу всего, что считалось в Отрантурии срамным и недостойным порядочного человека.
Елисар поначалу смотрел на брата, по-дурацки раскрывши рот. А когда тот, покровительственно усмехнувшись, сказал, что-то типа «закрой рот, братишка, а то ещё птичка какая решит, будто это дупло для устройства гнёздышка», нахмурил брови:
- Так что же… Выходит, они, ну тренер и та тетка в длинной юбке, посчитали, что у меня не все в порядке там? – он машинально скосил глаза книзу.
Алан в ответ ещё раз усмехнулся, потом смачно откусил от большого краснобокого яблока и, демонстративно прожевав, с важным видом изрёк:
- Не бери в голову того, в чём сам не уверен, радуйся тому, что тебе перепало в то время, когда оно не перепало другим, – и, от души расхохотавшись, хлопнул братца по плечу так, что тот потом долго потирал его ладонью.
- А если серьёзно, – вернулся через несколько минут к разговору Алан, – то я тебе по-братски советую не будить в душе старые чувства, не пререкаться, а делать, что от тебя требуют и ждут.
- А если честно, – жарким полушёпотом перебил его Елисар, – то я бы удрал отсюда как можно скорее. И всё бы потом сделал для того, чтобы вызволить и красу мою ненаглядную – невесту мою Элию. Да! Не смейся, – заметив проскользнувший по лицу Алана смешливый скепсис, Елисар продолжил с ещё большей горячностью: – Как бы там ни было, что бы обо мне ни думали – ни она, ни ты, ни кто-то другой – я считаю Элию своей суженной до гроба!
- Прямо-таки и до гроба! – напыжился Алан, выпятив грудь.
- А ты как думал! Любовь, ежели она настоящая и временем проверенная, дорогой мой братец, не исчезает. Её не выбирают и на весах не взвешивают! Она либо есть, либо нет её! И неважно, что один любит, а другой его нет! Элия не бросила меня, когда я околдован был…
- Слыхал я про твою чернокнижницу, – одобрительно кивнул Алан, снова берясь за яблоко.
- Твою! – грубо передразнил Елисар. – И ты туда же! Не была она моей – никогда! Моей всегда Элия была, моей она и осталась. И плевать мне на то, что она простая танцовщица да ещё отца своего не знавшая! Полюбил, люблю и буду любить, пусть даже она меня презирает за измену! Пускай даже другого она своим суженым изберёт, а мне прямо откажет.
- Конечно, – хрустнул фруктом Алан. – Ты ведь теперь не королевич. – И поймал руку Елисара прямо перед своим лицом.
Елисар тяжело и жарко дышал, глаза его горели гневом, а щёки пылали от прилива крови. Попытавшись выдернуть руку из братского захвата, юноша наконец вздохнул, опустил очи долу и тихо попросил:
- Пусти. Не хотел я, само как-то сорвалось.
- На-ка, пожуй лучше, – Алан добродушно протянул ему персик (что первым рука в вазе нащупала) и, увидев, какой это фрукт, примирительно хихикнул: – Съешь сию ягоду и сам стань точно плод сей искусительный. Да разве устоит какая девица перед столь прекрасным и внутри и снаружи молодцем, как Елисарушка наш? Никуда не денется твоя Элия.
Отпущенную на свободу кисть Елисару тоже пришлось потирать.
- Ну-ну, – пристыдил его Алан. – Только и делаешь вид, будто хрупок телом ты и в костях слабомощен. А между тем боролся со мной ты сегодня совсем не плохо. Просто ленился, дурачился, делал вид, что от натуги задыхаешься.
- Первый раз такую ягоду вижу и пробую, – отвлёк Елисар внимание от борцовской темы. – На самом деле вкусно, прямо божественный фрукт. И чего только не растёт в этих казематах!
- Не только в них, – снова улыбнулся Алан. – Помню, когда мы с тобой ещё совсем детьми были, наш папочка, король-отец (пусть земля ему будет пухом) как-то взял меня в рейд на южные земли. Так вот там вдоль самой границы мы дивный сад обнаружили. Сад, по всему показалось, заброшенный был, порядочно по времени заброшенный, высокой и жёсткой травой заросший. А вот ягоды эти на деревья висели. И под деревьями их много было. Конечно, меньше этого плода, но…что ни говори, а выращенное на воле всё одно вкуснее. Может, и не так сочны эти плоды были, и не так сладки. Но аромат исходил от них – до сих пор не могу забыть. А папа тогда взял меня на руки, подсадил к толстой ветке, разрешил полазать по дереву и плодов, что высоко висели, на самых тонких ветках, немного подсобрать. «Смотри, – сказал только, – не обломай ветвей да не покалечься, рухнувши наземь». Я умудрился не упасть и ни одной ветки не сломал, ибо был тогда худощав и ростом мал, не совру, если скажу, что в ту пору я ниже и слабее тебя был. (Елисар только глазами в ответ на это утверждение захлопал – не поверил, видать). С дюжину плодов сорвал я, всех, кто рядом с отцом стоял, угостил. И все нахваливали сочные плоды. А какой-то знаток сказал, что в старину этот плод называли парнасаком. Отец же пожевал плод, обгрыз косточку и говорит: «А мне видение было, будто дальние потомки наши станут этот плод персиком называть». А потом подумал ещё немного и сказал, уже ко мне обращаясь: смотри, мол, Алан, этот персик хотя и вкусен и снаружи пригож, а внутри он – как камень крепкий, не угрызть и легко не разбить. Вот, мол, таким и парень быть должен, особенно королевич: всем приятен и приветлив, вкусен в любви, плодовит в меру, но силой и красой плодовит перво-наперво, а внутри – ни сладить, ни переворотить, ни предать заставить. А что ветви ты не сломал – это большой плюс тебе. Собирая дань с покорённых народов, думать надо о том, как они её тебе вдругорядь отдадут. Да и собирать надо так, чтобы шею ненароком не свернуть. О как!
Они немного помолчали, наслаждаясь вкусом фруктов.
- Интересно ты всё это говоришь, – мечтательно вздохнул Елисар. А потом вдруг как будто спохватился: – Алан! А ведь это родина наша! Ты ведь о родине, о едином когда-то государстве нашем вспомнил. Жаль, что отец меня не как тебя любил и в походы с собой не брал.
- Ты зато с дедом больше времени проводил, – вклинился с ответом Алан.
- Да я и не жалею об этом, просто тебе немного завидую. Но не об этом хочу сказать. А о том, что родину свою никак забывать нельзя. И пускай моя малая родина быльём уже поросла, вся пепелищем обернувшаяся, а большая-то родина всё одно стоит. И там люди, которые, наверняка, в нашей помощи нуждаются. Да как же не бежать отсюда? – и с надеждой на поддержку уставился в лицо брату.
Алан опустил глаза, долго жевал какой-то фрукт, о чём-то раздумывал. Потом внимательно посмотрел на Елисара, покачал головой:
- Нет, Елисарушка, не дело ты задумал. Не выйдет у тебя ничего, не сможешь ты отсюда утечь. Уговорить Учителя отпустить тебя на все четыре стороны, даже и с любовью твоей вместе, – на то шансы ещё есть и немалые. Только пока ты на мой уровень не выйдешь и копья с самим Учителем, пусть и неудачно, не скрестишь – не станет он с тобой разговаривать. Для твоей же пользы.
Елисар хотел что-то возразить, однако Алан быстро, но, мягко схватив его за затылок, прислонил голову братца к своему плечу и мягко, но настойчиво прижал её ртом к себе:
- Да, для твоей же пользы! Потому как идти тебе некуда. Сейчас одного тебя всяк обидит, всяк на поругание отдаст, всяк на тебе заработать захочет. Совсем тупой разбойник ярмо тебе на шею накинет, а который похитрее да посообразительнее, продаст тебя тому же Дарсину коварному. Ведь это он, чаю, в меня из огнестрела выпустил тот роковой заряд.
- Что? – вырвавшись из объятий Алана, Елисар вскинул на него всклокоченную голову с широко раскрытыми глазами.
- Да не что, а кто, – невозмутимо продолжил Алан. – Не могу я пока с полной уверенностью утверждать, что точно Дарсин убить меня хотел тогда, но всё больше и больше к этому склоняюсь. А тебя, братец… Разве неведомо тебе, что это он мечтал твоими землями завладеть, Рикаса пытался к себе сманить, а тебя самого в своих палатах на манер мальчика-прислужника поселить?
Елисар промолчал, только слюну судорожно сглотнул.
- Так что, дорогой мой Елисарушка, нет у тебя на родине большой, как ты её называешь, ничего родного – одни лишь враги для тебя там остались. Перенеси тебя над землями бродяг разбойных в любой удел, и ничего хорошего тебя там не ждёт. И себя, и девушку твою любимую погубишь. Да разве выдержит твоя гордая душа позора и унижения на родине? Вестимо, не выдержит. А вот друзья-то как раз у тебя здесь, братец мой! Да, здесь, – повысил голос Алан, видя, что брат готовится возразить. – Здесь тебе ничто не грозит! Здесь у тебя есть большой шанс настоящим человеком стать. А ты своей головой красивой уразуметь должен, братишка, что ныне время такое, что человеком можно стать, только прежде ставши настоящим воином – таким, которому сам степной шайтан не страшен, который в одиночку любую разбойную ватагу разгонит. И не надо думать, будто сделают тебя здесь врагом земли твоей, воином, который на свою же землю с мечом и огнём пойдёт.
- А для чего ж тогда выращивает эту армию учитель твой?! – не утерпев, вскипел-таки Елисар, с самым серьёзным видом глядя в очи брату.
Смутился Алан, отвёл глаза в сторону. Видно, и сам пока не готов был на вопрос этот уверенный ответ дать. Только вздохнул глубоко, потом протянул раскрытую ладонь к голове Елисара, потрепал его за макушку, чмокнул ласково в голову и тихо, по-доброму, промолвил:
- Потерпи, братишка, немного – скоро сам поймёшь всю правду Учителя. А пока об одном только и прошу тебя: учись не ленясь, не протестуя, уважай учителей твоих, благодари за заботу о тебе и всех товарищей твоих, в слова учителей и наставников вникай. И выкини из головы мысли как о родине сейчас, так и о побеге на эту самую родину. В остальном во всём на меня положись. Я ведь тебя в беде никогда не брошу. И в обиду не дам.
Не выдержав столь проницательных слов брата, Елисар улыбнулся и согласно кивнул:
- Верю тебе, Алан. Поступлю, как ты просишь, – и, немного подумавши, лукаво осклабился: – Только что это ты всё время красоту мою наружную подчёркиваешь? Разве сам ты не красавец часом? А то я не видел, какие взгляды на тебя разные борицы кидают. Неужто не одну из них в ответ не приветил взглядом хотя бы?
- Нет пока, – простодушно растянул в улыбке губы Алан. – Не время, видать ещё, братишка.
На этом в тот день они и расстались. Алан пошёл отдохнуть в свою келью (у бойцов уровня Алана была не очень просторная, но довольной комфортная келья на двоих). А Елисар отправился в комнаты, где проходили тренировки ума (так они, во всяком случае, назывались учителями и учениками)…
Глава третья. По следам Баюна
Ну вот, похоже, уважаемый читатель, настало время вернуться примерно на полгода назад, может чуть больше. А точнее, к тому моменту, когда остатки войск объединённой армии Отрантурии в страхе пробирались домой, а такие известные нам по первой книге фигуры, как пахарь Финист (богатырь, бывший белый крылан, воин света), Панкратидар, его бывший коллега, а в описываемое время начальник пограничной заставы королевича Дарсина, а также трое бойцов-мальчишек – Сердцеед, Железный Зуб и Белян – сидя в вечерних сумерках на одной из скал Кривого Ущелья, внимательно слушали плаксивый рассказ некоего Драдуила.
***
Для тех, кто первую книгу не читал, поясню, что этот самый Драдуил был не кем иным, как результатом биологического эксперимента древних чародеев. А точнее, древних специалистов в области генной инженерии и клонирования.
Ну вот, нечаянно углубился в дебри. И боюсь, что сейчас наши новые читатели (т.е. те, кому на глаза попалась сразу вторая книга о Командоре Коши и всех, кто мечтал его погубить) подумают, будто действие в этой истории происходит в далёком будущем. Или что оно связано с перемещением во времени. Так вот авторитетно заявляю: нет!
Вся эта история имела место, повторяю, в далёком прошлом, примерно семь тысяч лет тому назад, а может и раньше. Более-менее определённый период на принятой ныне шкале времени вряд ли кому удастся когда-нибудь установить, однако в чём лично я ни грамма не сомневаюсь, так это то, что описываемый мною период относится к эпохе жизни человечества спустя примерно три тысячи лет после одной из величайших (и, будем надеяться, последних) катастроф на планете Земля – той, что наши не очень далёкие предки назвали Великим Потопом. Или просто Потопом. Или библейским потопом – как хотите.
Но, видимо, мне придётся напомнить и о том, что же случилось с той древней цивилизацией, учёные которой баловались столь грешными с современной точки зрения экспериментами – созданием, во-первых, живых, а во-вторых, откровенно несуразных по своему обличью существ. Ну, к примеру, типа прямоходящего козла или человека с головой барана.
Так вот, в далёкие-предалёкие от нас незапамятные времена процветала на нашей планете могучая цивилизация, основы которой когда-то в ещё более древние времена были заложены выходцами из далёкой-предалёкой планетной системы звезды, которую они сами (а потом и их земные потомки) называли не иначе как Ра. Впрочем, сейчас неважно, как они и что называли. Главное, что, основав колонию на нашей, практически свободной в те времена от какой-либо цивилизации планете, эти ребята по каким-то причинам потеряли со своей родиной связь. А может и не потеряли, а попросту удалились с Земли, оставив родившихся на ней детишек без присмотра.
Мы сейчас не будем рассуждать о том, почему они так плохо, с нашей точки зрения, поступили – бросили детей на произвол судьбы. Я, к примеру, думаю, что детишки те были не совсем их детишки. То есть, они, скорее всего, сотворили их как гомункулусов, скрестив свои гены с генами местных существ, подававших надежды на разумность. Может, у тех колонизаторов была такая цель – вырастить на колонизируемой планете новую расу, почти во всём похожую на своих космических родителей, но имеющую, так сказать, настоящие земные корни. В любом случае они оставили своим детям и знания, и технику, и много всяческих штучек-дрючек, с помощью которых даже обезьяна способна возомнить себя генералом (а то и маршалом).
Но ведь все мы прекрасно знаем наш старый избитый лозунг «Не оставляйте дома детей одних: дети балуются – пожар от них». Так вот в результате того, что сотворившие наших дальних предков боги (или просто инопланетяне – кому как нравится) оставили детей без присмотра, но не удосужились, образно выражаясь, отобрать у них предварительно спички, на Земле ещё прежде Потопа случилась страшная мировая война. Я сто на сто ставлю на то, что война та была гражданская, поскольку построенное богами государство их детей на Земле, скорее всего, было одно на всю планету. Но и это сейчас уже неважно. Потому что в той войне ранее посеянная на Земле и заботливо выращенная цивилизация людей-полукровок сгорела в ядерном и прочем пламени почти полностью.
И как она горела, наглядно показала одному из наших главных героев небезызвестная нам Баба Яга Костяная нога. Впрочем, те, кто читал первую книгу – «Краса Ненаглядная» – знают, что никакой костяной ноги у Яги и не было. И вовсе она была не баба, а очень даже приятная женщина, которая по уши влюбилась в того самого пресловутого Иванушку, точнее Иванасия (так его, во всяком случае, прозвали сородичи).
Так вот Иванасий пристал к Яге с вопросом «на самом ли деле Кощей – злодей бессмертный». Лопнуло у Яги от таких приставаний терпение, и показала она Иванасию волшебную книгу. Ну а волшебство её проявлялось в том, что описанное в ней обычными словами превращалось в реальные действия вокруг всех, кто собирался у этой книги. Словом, Иванасий воочию увидел, как сражались его древние предки между собой и как в жутком белом пламени гибли цветущие города, сады, белоснежные корабли и многое другое, включая и людей.
Иванасий, разумеется, не понял, что ему показали – решил, будто Кощей Бессмертный злым волшебством своим спалил все эти прекрасные города глубокой древности. И ещё более укрепился в желании найти Кощееву погибель на кончике легендарной иглы. А Яга, как влюбившаяся в него дурочка, оказалось вынуждена помогать этому парню разыскивать ту самую иглу, в существовании которой, скорее всего, и сама-то сомневалась. Но что поделаешь, ежели дурная голова любимого ногам покоя не даёт – пришлось вести его по всяким проходам, подземельям, ущельям, чащобам и так далее и тому подобное.
О том, что из этого вышло, нам ещё предстоит узнать. А пока остановимся на том, что от описываемой в волшебной голографической книге древней цивилизации сохранился не только бастион Учителя (то бишь, как Вы уже поняли, речь идёт о замке Кощея, или господина Коши), но и рисковые био-инженеры, принявшие от поглупевшего простонародья название «чародеи», и всякие методики биологического проектирования, и диковинные звери, и волшебные штучки типа ковра-самолёта и плаща-невидимки. Ну, и древнее оружие, обладавшее ужасающей огневой мощью. Более того, у Командора Коши остался древний космический корабль. Судя по первой книге, он даже хотел послать на нём в глубокий космос своего любимца Баюна.
Кстати, вот мы и подошли к этим двум несчастным существам – коточеловеку по имени Баюн и дикобразочеловеку по имени Драдуил.
Напоминаю, что оба были сконструированы и выращены почившими в бозе экспериментаторами в области клонирования и генной инженерии. Ни тому, ни другому их «папочки» не успели (а может и не захотели) до своей гибели сотворить пару. Ну, чтобы эти странные существа мужского пола не страдали от одиночества.
Понятное дело, что оба этих страдальца обозлились на весь человеческий мир, переживший «прелести» и древней ядерной войны, и Потопа, и жизни на серьёзно опустевшей планете, которую время от времени имели привычку посещать так называемые нефилимы, то есть пришельцы с небес, делившиеся по своим целям и характеру на чёрных и белых. Но о нефилимах мы ещё узнаем. И не будем торопить события. Пока нам важнее, что потомки переживших катастрофу вне убежищ Бастиона (или, как называли его обитатели, Храма Мудрости и Ведения, а по-нынешнему – научно-исследовательского института, расположенного посреди древних гор Алтая) напрочь забыли историю своих прямых предков. Лишённые возможностей древней инфраструктуры, эти люди принялись жить как получится – кто в замках с уцелевшими коммуникациями, а кто и в деревянных срубах с удобствами на улице.
Понятное дело, что сохранившиеся технические средства древних стали постепенно восприниматься не иначе как волшебные предметы, и завладели ими наиболее богатые натуры, облечённые ещё и властью. Но подробно описывать эти вещицы мы сейчас не будем: и так чересчур отвлеклись от сюжета, в конце концов ищите и читайте первую книгу, и всё для вас в этом сюжете встанет на свои места. Что? Уже читали? Тогда чего я тут распинаюсь.
Ах, кто-то всё-таки не читал! Ну, так и быть. Подробно повторяться не стану (бумагу, да и вообще информационное поле беречь надо, господа), но кое-что доскажу.
В общем так. Кощеев замок (или Бастион, Храм Мудрости и Ведения – кому как нравится) находился на территории, которая ещё во времена расцвета хорошо повоевавшей и рассыпавшейся в пыль цивилизации, была практически девственной, свободной от дурного влияния людей. Возможно поэтому тогдашний Алтайский край2 ядерные и прочие удары в какой-то степени миновали, и беженцы со всей СТРА-ны устремились именно на эту территорию, наименее из всех других территорий на планете (или в тогдашней Евразии) загаженную радиацией, химией и прочими разрушающими природу силами.
Мы сейчас не знаем, как отнеслось к этим беженцам тогдашнее руководство института, в котором потом родился и вырос господин Коши (или, Кощей Бессмертный, как его в итоге прозвали в народе, жившем далеко за пределами института). Возможно, оно, это руководство, каким-то образом пыталось навести порядок среди алчущих спасения беженцев и организовать из них некое подобие цивилизованного общества. Теперь уже об этом не узнать, да и, наверное, не так уж это и важно. Как бы ни развивались там в ту трагическую пору события, но в результате их на той, надо сказать весьма обширной, территории создалось могучее королевство с названием Отрантурия. И по жизненному укладу это королевство стало здорово напоминать известные нам государства эпохи средних веков.
То есть, на лицо некий исторический парадокс. Подобное средневековому государство на Земле возникло задолго до эпохи, которую наша, то есть современная, историческая наука определяет как древний мир. Или эпоха бронзового века.
Причём в Отрантурии имелись и атрибуты явно нашего времени. Более того, сам Бастион Командора Кощея по своим характеристикам и возможностям намного опережает аналогичные сооружения нашей, то есть нынешней цивилизации.
То есть на возродившейся спустя века после Древней Войны и Потопа территории древнего Алтая в то время как бы уживались и соседствовали друг с другом атрибуты из совершенно разных по уровню технического развития эпох. При этом все без исключения жители Отрантурии не знали ни астрономии, ни алгебры, ни современной физики и химии – практически ничего из реального естествознания, жили явно средневековым укладом, а всякие технические средства из далёкого прошлого (в том числе и подобные нашим фонарики, ружья, пистолеты и т.д.) почитали волшебными диковинками, доступными только за недоступные простому обывателю деньги. Деньги же в ту пору, как и всегда, были либо золотыми, либо серебряными, либо медными.
Ещё были алмазные, платиновые, кожаные и… пластиковые деньги. Но о них мы рассказывать давайте лучше не будем. Какой нам в этой сказке прок в деньгах? Деньги интересно иметь, а не читать про них, верно? То-то и оно.
Мы, в общем-то, и так сильно отвлеклись от истории, связанной с плаксивым рассказом Драдуила о том, что с ними приключилось во время битвы в Кривом Ущелье. Так что лучше вернёмся к этому моменту.
Короче, тот, кто читал первую книгу, знает, что Баюн любил всякие «дурацкие», с точки зрения нормального человека, эксперименты и всегда старался втянуть королевичей Отрантурии в какую-нибудь массовую авантюру. Сделав ставку на двух королевичей, особо «продвинутых» в желании захватить в свои руки всю власть над жителями Отрантурии, а именно на Дарсина и Амира, Баюн сумел с их помощью так сильно разозлить (на господина Коши) всех остальных их братьев, что довольно скоро в Кривое Ущелье (через которое только и можно было подойти к бастиону бессмертных) вошла объединённая армия всей страны числом не менее ста тысяч хорошо вооружённых и обученных воинов.
Эта армия, разумеется, вряд ли была в силах взять Кощеев замок приступом. Ничего бы не дала и долгая осада замка (тем более только с одной стороны). Баюну этот поход был чем-то сродни хорошему развлечению. К тому же он рассчитывал такой провокацией вывести Папашу (т.е. господина Бессмертного, Кощея проклятого) из себя, в результате чего «людишки» получили бы очень чувствительный урок на многие, как думал Баюн, века вперёд.
Но случилось так, что Папаша, наорав как следует на начальника своей службы безопасности, некоего господина Гросса (с которым, кстати, у Баюна всё время происходили внутренние разборки), потребовал от него решительных, но совершенно безопасных для «людишек» мер и потерял к стоявшему под стенами бастиона рыцарскому войску всякий интерес (а что, у Кощея Бессмертного дел поважнее, что ли, не было?).
Гросс, естественно, замешкался, начал морщить лоб, думая, как же ему разогнать отрантурийцев по домам, не прибегая к средствам откровенного поражения. Баюну, понятное дело, надоело ждать, пока этот «лупоглазый король мышиный» (так он за глаза называл господина Гросса) «отелится». И он взял да и выпустил против отрантурийцев своих последних трёхголовых драконов, прозванных в Отрантурии Змеями-Горынычами.
И вроде бы на радость Баюну началась настоящая потеха, как вдруг откуда-то явились какие-то загадочные чёрные всадники. По сравнению с войском отрантурийцев их было мало. Однако сила у этих всадников оказалась поистине волшебной. Всю братву королевичей они обратили в паническое бегство, баюновых Горынычей попросту ухлопали, а начальника службы безопасности Командора Коши очень здорово напрягли.
Но сейчас и это для нас не главное. Сейчас-то нам важно то, что Баюн и Драдуил, воспользовавшись ковром-самолётом (или, по-научному, ковровым магнитопланом), полетели посмотреть, что за странные рыцари напали на отрантурийцев с тыла. И это им довольно дорого обошлось. Говоря проще, ковёр-самолёт вдруг забарахлил, перестал подчиняться воли сидящих на нём существ и…
В общем, Драдуил, когда очнулся после жёсткого (мягко сказано) приземления, через некоторое время понял, что его хозяина и друга Баюна поблизости нет.
В ту пору было ещё достаточно светло, чтобы разглядеть неподалёку от места, где Драдуил немного повалялся без сознания, сильно примятую траву. Она была примята так, что Драдуил сразу понял: здесь недавно кто-то с кем-то яростно боролся. А поскольку на его продолжительный зов господин Баюн не откликнулся, то Драдуил с ужасом понял, что его друг и хозяин кем-то захвачен в плен.
Внимательно рассмотрев место с сильно примятой травой, ассистент кота Баюна пришёл к выводу о том, что его господина захватили не сами чёрные рыцари (следов копыт их лошадей нигде вокруг того места не обнаружилось), а какие-то весьма странные существа, похожие на… страшно сказать – гигантских крабов или пауков. Потому что два раза по восемь дырчатых вмятин, располагавшихся почти по окружности, могли говорить только о паукообразных существах.
И тут же Драдуил вспомнил отрывки из лекции одного из приближённых к Папаше чернокнижников. Речь в этой лекции шла как раз о древних чудовищах, среди которых были и очень опасные и коварные пауки или сухопутные крабы (лектор, вроде бы, так и не сказал, кто ж всё-таки точно – мягкотелые волосатые пауки или защищённые прочными панцирями крабы).
Впрочем, Драдуил одинаково боялся и тех, и других. Если пауков, на его взгляд, и можно было, в отличие от крабов, поразить любой острой палкой подлиннее, то они, опять же в отличие от крабов, обладали огромными дозами смертоносного яда. Зато крабы, по мнению Драдуила, своими страшными клешнями могли буквально в клочья разорвать любое некрупное существо.
К счастью, осмотрев землю в радиусе шагов в пятьдесят от места с сильно примятой травой, Драдуил не нашёл ни одного намёка на хотя бы маленький кусочек его хозяина. Зато обнаружил эти странные восьмилапые следы, ведущие куда-то в горы.
Конечно же, он вполне допускал, что, отравив Баюна ядом, пауки могли потащить его на спине одного из них в какую-нибудь берлогу. Как, впрочем, и крабы, только в последнем случае Баюн должен был остаться в живых.
Но чуть позже Драдуил вспомнил, что тот лектор говорил о прямой связи паукообразных или крабообразных монстров с некими другими страшилищами, более могущественными. Поднапрягши память, он вспомнил, что лектор тогда сказал, будто некое бесформенное чудовище, похожее на гигантскую голову с длинными и толстыми змеями вместо волос, подчинило себе этих паукообразных. И что оно прячется где-то в горах неподалёку от Замка. Мол, разгуливать в горах за Кривым Ущельем в одиночку опасно. Но уж если кто вдруг «по дурочке» попадёт в лапы к этим паукам или крабам, пусть не умирает раньше времени от страха. Дескать, эти чудовища, скорее всего, отнесут вас к их хозяину, злейшему врагу Командора и всех обитателей Замка. И вообще всех людей на свете.
И что совсем необязательно то головоногое страшилище пойманных его паукообразными (или крабообразными) слугами сожрёт или разрешит сожрать своим слугам. Если себя вести как можно спокойнее и внутренне выразить искреннюю готовность служить этому чудовищу, то шансы остаться в живых велики.
Хотя, как всё-таки сказал тогда лектор, лучше проявлять осторожность и в лапы тех монстров не попадаться. И, на всякий случай, если уж неймётся выходить в опасную зону, следует носить с собой под языком специальную ампулу с ядом, действующим мгновенно и безболезненно.
У Драдуила с собой никакой ампулы, понятное дело, не было. Да и жить он на самом деле хотел с такой силой, что, предложи ему кто-либо такую ампулу, он ни за что бы её не засунул под язык. А вдруг с перепугу случайно эту ампулу раздавишь?
Тем не менее Драдуил никогда бы себе не простил, припустись он со всех ног бежать без оглядки в сторону бастиона, позабыв о своём хозяине и друге. Да и, положа руку на сердце, куда ему было бежать? Ведь то, что они с Баюном совсем недавно увидели с магнитоплана, пугало не меньше, чем перспектива попасть в лапы к паукообразным монстрам. К тому же монстров Драдуил ещё не видел и мог только предполагать (хотя и с почти стопроцентной долей уверенности), что это именно они уволокли господина Баюна. А всадники на его глазах втянулись в Кривое Ущелье, и где они сейчас, Драдуил не знал. Скорее всего, невольно пришло ему в голову, что эти страшные рыцари-убийцы всё ещё гоняют по ущелью братву королевичей.
Подумав несколько минут, Драдуил всё-таки переборол свой страх, решив к тому же, что, даже если он сумеет невредимым вернуться в бастион, ему не поздоровится от Папаши. Который, конечно же, моментально заинтересуется, куда девался Баюн и почему это, интересно, упав в одном и том же месте, Драдуил оказался целёхонек, а его непосредственный руководитель исчез? Не пахнет ли тут предательством?
Последние мысли сначала повергли Драдуила в уныние, какое он ещё ни разу в своей довольно долгой, по человеческим меркам, жизни не испытывал. Но чуть позже дикобразочеловек взял себя в руки и принялся распутывать оставленные неведомыми монстрами следы.
Это занятие его постепенно увлекло, он и не заметил, как добрался по этим следам, уводящим в узкие щели между скалами всё выше и выше в горы. И в итоге Драдуил остановился перед хорошо замаскированным высокой сухой травой лазом куда-то вглубь горы. Вот тут у Драдуила откровенно затряслись поджилки. Плюс ко всему ещё и солнце уже почти скатилось к закату.
Но, несмотря на сгущающийся сумрак, Драдуил заметил-таки у входа в пещеру довольно заметный клок шерсти. Рассмотрев её повнимательнее, он понял, что этот полосатый клочок мог принадлежать только его хозяину и другу Баюна. И внутренним чутьём Драдуил дошёл, что вырвал и бросил у входа в лаз этот клочок сам хозяин, намеренно.
То есть, подумал тогда Драдуил, если господин Баюн был отравлен паучьим ядом, то каким образом и зачем пауки стали бы выдирать с него шерсть да к тому же всего один единственный клочок на дороге? Значит, пауки его несли или крабы, господин Баюн жив! И, скорее всего, именно у входа в лаз он пришёл в себя и специально оставил здесь своего рода «зарубку». Он верит, что Драдуил его не бросит и будет искать.
С другой стороны, этот клочок шерсти можно было воспринимать и как предупреждение об опасности. Драдуил же прекрасно понимал, что хозяин никогда не считал своего слугу и друга существом, способным успешно сражаться с разными монстрами да тем более в принадлежащих этим монстрам катакомбах. А потому он, скорее всего, надеется, что, отыскав этот клочок шерсти, Драдуил отправиться с ним за помощью. Возможно, тогда у Папаши возникнет реальный шанс разыскать наконец это проклятое убежище его ненавистных врагов, чтобы спалить их там волшебным огнём всех разом в один момент.
А если это, наоборот, подстава врагов? Мол, пусть Папаша придёт сюда, ему тут уготована отличная ловушка. И Драдуила не просто не заметили на месте падения магнитоплана, а намеренно оставили, не тронув?
Впрочем, Драдуил в итоге решил, что вряд бы ли враги на такое отважились. Хотя бы потому, что прекрасно знают: Папаша не такой простак, чтобы его можно было вот так легко поймать в ловушку. Да и в ловушке он настолько опасен, что гораздо безопаснее с командором Коши вообще не встречаться.
Когда Драдуил завершил, наконец, свой слезливый рассказ, стало темно, хоть глаз выколи. И отважная пятёрка решила потушить факелы, чтобы их ненароком не засекли. Мало ли кто мог наблюдать за выходом из ущелья из какой-нибудь секретной ниши.
Но без огня они тоже оказались в затруднении, поскольку перестали что-либо замечать вокруг себя.
- Ладно, ребята, – подумав, предложил пахарь Финист. – Ночная тьма в таком опасном месте, как выход из Кривого Ущелья, к разговорам не располагает. Привлечь внимание врага могут не только огни костра, но и наши голоса. Даже если мы будем шептаться, в ночной тишине остроухий враг нас всё равно услышит, даже издалека. Поэтому давайте-ка ложитесь спать, а я вас покараулю да заодно и обдумаю всё то, что нагородил нам этот прохвост (все, конечно, сразу поняли, что Финист имеет в виду Драдуила).
- А ты уверен, что те пауки или крабы, о которых он рассказал, не устроили за ним слежку? – озабоченно спросил Панкратидар. – Сам понимаешь: такие твари способны карабкаться и по скалам, да причём почти бесшумно.
- Ты правильно заметил: почти, - усмехнулся Финист, не выказывая в голосе ни малейшего опасения. – Если эти крабы действительно такие большие, как наплёл наш нечаянный гость, то какой-нибудь мелкий камушек из-под их ног всё равно вылетит. И я непременно услышу, как он зашуршит о другие камни. К тому же ночи теперь короткие – скоро и заря заалеет. А на заре я вас всех подниму.
Сошлись в итоге на том, что молодёжь и Драдуил пускай спят, а Панкратидар через пару часов сменит Финиста. Тот, правда, пытался было возражать: мол, я один такую короткую ночь запросто выдержу – но Панкратидар жёстко настоял на своём. Кроме того, он решительно поделился с Финистом одеждой, буквально заставив его надеть свою бойцовскую куртку, под которой у Панкратидара имелась ещё и довольно плотная полотняная рубаха.
Первым засопел во сне Драдуил. Все тут же поняли, что это странное существо действительно за прошедший день успело как следует намаяться и нахвататься не очень приятных впечатлений.
Юные бойцы хотели было остаться в бодром состоянии, однако старшие приказали им заснуть немедленно, потому что очень скоро понадобятся их свежие силы.
- К тому же, чем меньше нас будет неспящих, тем труднее будет врагу нас заметить, - объяснил напоследок Финист.
Впрочем, мучиться, заставляя себя заснуть, парням не пришлось – все, включая Панкратидара, засопели сразу, как только улеглись, подложив под головы вещмешки. Финист же остался бодрым на всю недолгую ночь, сам превратившись в сплошное внимание. Слух у него был отменный, он улавливал даже шорохи, вызываемые перебежками мелких грызунов из норы в нору. Кроме того, его глаза довольно быстро приспособились к темноте.
Надо сказать, что к моменту, когда вся компания богатыря крепко заснула, наблюдать с приютившей их скалы было уже особенно нечего, поскольку поток удиравших из ущелья отрантурийцев к наступлению глухой ночи рассосался полностью. Финиста всерьёз волновали чёрные рыцари, от которых, как рассказал Драдуил, в страхе бежали воины королевичей. Гигантских пауков, схвативших какого-то там господина Баюна, богатырь почему-то совершенно не опасался, хотя разумом вполне понимал, что чудовища такого рода в каком-то смысле могут быть опаснее драконов.
С драконами Финист управлялся не раз и знал про них почти всё. Во всяком случае, эти огнедышащие и могучие твари не были коварными существами, их всегда можно было заметить издалека. Тем не менее внутреннее чутьё как бы подсказывало Финисту, что пауки-крабы сами по себе людям не враги, ну разве что они могут просто сожрать кого-нибудь из оказавшихся в их поле зрения в момент, когда они очень голодны. В этом, был внутренне уверен богатырь, они схожи с драконами. Более того, Финисту в голову вдруг пришла мысль о том, что приятеля Драдуила по имени Баюн крабы, вполне возможно, спасли от чёрных рыцарей, утащив в убежище, до которого этим грозным всадникам не добраться.
Он никак не мог понять, почему ему пришла в голову эта мысль, но, сосредоточив своё внимание на чёрных рыцарях, начал мало-помалу кое-что извлекать из глубин своей памяти. Эти всплывающие из подсознания сведения были отрывочны и хаотичны, но всё-таки они постепенно вырисовывали перед внутренним взором Финиста кое-какую картину древних знаний. По крайней мере бывший белый крылан уже начал понимать, что чёрные рыцари – не живые существа, а что-то вроде оживлённых кукол, которые, если уж начали убивать, то стараются не оставить в живых никого из тех, кто оказался у них на дороге.
«Если это действительно так, - подумал Финист, - то нам весьма желательно остаться незамеченными для этих всадников». И тут же порадовался: какого-либо храпа от спящих рядом с ним товарищей не исходило.
Финист, однако, не относился к породе существ, имеющих склонность долго размышлять наедине с собой. Слушать же на выходе из Кривого Ущелья особенно было нечего: это было такое жуткое по своей природе место, что даже филины и совы не имели привычки здесь ухать и хлопать крыльями. Может, поэтому грызуны вокруг скал в этом районе и шмыгали чаще, чем где бы то ни было, наслаждаясь безопасностью ночных прогулок. Но шуршание их лапок Финист легко отличал от других звуков. И в конце концов это ненавязчивое и даже в чём-то милое уху богатыря шуршание его убаюкало.
Он и задремал, сидя в кругу своих притихших друзей, поджав ноги калачиком. Словно не караулил сон товарищей, а медитировал. Из дрёмы же его вывело сияние Луны, которая неожиданно выплыла из-за огромной свинцовой тучи, так и не разразившейся дождём
Оглядев освещённое ночной волшебницей пространство у выхода из ущелья, граничившее с их скалой, Финист оторопел. И было от чего!
Прямо напротив того места, где укрывались от постороннего взгляда богатыри с молодыми бойцами и Драдуилом, клочок твёрдого, как камень, грунта вдруг покрыла длинная и грозная тень. И она не двигалась.
Напряжённо всмотревшись в лунный полумрак, Финист увидел и самого хозяина тени. И сразу понял, кого он видит. Да, это был чёрный рыцарь. Точнее, один из них. И отделяли его от скалы, приютившей на себе шестерых живых существ, всего каких-то полтора-два десятка обычных человеческих шагов.
«Только бы никто из наших не проснулся, только бы не проснулся!» - как бы сама собой сформировалась в сознании Финиста тревожная мысль-пожелание.
К счастью всех его друзей, никто из них даже не шелохнулся. Более того, в этот момент они все, как один, вошли в состояние столь глубокого сна, что даже не сопели, и со стороны их вполне можно было принять за мертвецов или просто валяющиеся на вершине скалы брёвна – вокруг одиноко торчащего пня.
Финист замер, глядел на рыцаря во все глаза и старался не дышать. Он сразу почувствовал невероятно грозную и страшную силу, исходящую от этого странного воина. И ощущалось в этой силе что-то неестественное, присущее неживому существу, но способному, как и живое, замечать, преследовать и безжалостно уничтожать всё, что подавало какие-либо признаки жизни.
В глубине души Финист обрадовался, что у него хватило благоразумия не выбросить и взять с собою тот самый отобранный у чёрного крылана лучевой меч, которым он не так давно хорошенько проучил одного из змеев Горынычей. Да, луч-меч был при нём, его нужно было только извлечь из котомки, находившейся сейчас под головой у Панкратидара. Вопрос был в том, остался ли в нём требуемой силы заряд и способен ли этот волшебный меч в принципе остановить такого врага, как чёрный рыцарь.
«И почему он один? – ещё один повод для беспокойства возник в голове у Финиста. – Остальные рыщут по ущелью или стерегут ворота Кощеева замка, буде таковой имеется на самом деле? Неужели им удалось истребить всех отрантурийцев, не успевших удрать отсюда?».
Рыцарь продолжал стоять как вкопанный, и Финисту даже показалось, будто он дремлет, склонив голову к своей железной груди. Минотавр его сломай, сколько ещё он тут будет стоять?
Внезапно Финиста буквально прошиб холодный пот от мысли, будто чёрный рыцарь остановился здесь не просто так, а потому что заметил что-то на скале и решил подождать рассвета. И потом, ведь скоро должен был проснуться Панкратидар! В любом случае он встанет во весь рост, и смертоносное чудовище наверняка его заметит!
«Впрочем, – пришла вдруг к Финисту успокаивающая мысль, – все мы можем легко спрятаться в расщелину между примыкающими друг к другу скалами, как прятался в ней от нас Драдуил. И, раз этот прохвост как-то проник туда, стало быть там есть проход к другим скалам, по которому можно будет уйти в горы. Вряд ли чёрные рыцари способны быстро крушить скалы, а тем более скакать по ним на своих неживых конях. В крайнем случае, проверю на этом всаднике действие луч-меча».
Финист не умел испытывать страх дольше одной-двух минут.
Неожиданно он вздрогнул: кто-то по-тихому положил ему на плечо свою тёплую и тяжёлую длань. Скосив глаза вбок, Финист увидел подмигивающую физиономию Панкратидара. Оказывается, богатырь уже не только проснулся, но и заметил угрожавшую им всем опасность. Хотя, поведение замершего на месте рыцаря совсем не говорило о том, что он собирается на кого-то напасть.
Молча богатыри обменялись взглядами, понявши друг друга без слов: мол, ждём в тишине, ничего пока не предпринимаем и молодёжь с Драдуилом не будим.
Какое-то время они спокойно наблюдали за пространством в горловине Кривого Ущелья, прислушиваясь к каждому шороху. Кроме застывшего монументом всадника, ничто не давало повода тревоге. И когда уж над горами обозначились первые признаки рассвета, всадник зашевелился. Голова его с едва уловимым скрежетом вернулась в полностью вертикальное положение, потом начала медленно поворачиваться то в одну, то в другую сторону. Наконец могучий конь-истукан его звякнув сбруей, но ни издав более никакого свойственного живой лошади звука, двинулся вперёд, на выход из Ущелья.
Богатыри проводили его напряжённым взглядом, стараясь не думать о том, что издаваемые чёрным рыцарем и конём его звуки могут разбудить молодёжь и странного незнакомца. И если Драдуил наверняка сумеет сдержать свой страх и ничем не выдаст своё присутствие, то парни могли запросто спросонья обнаружить себя.
К счастью, они так и не проснулись: молодёжь всё-таки, к тому же уставшая от долгого пешего перехода.
Чёрный всадник, никуда не сворачивая и не ускоряя хода, проехал мимо скалы, приютившую на себе шестёрку живых существ, а затем исчез в утреннем сумраке. По характеру затухающего топота копыт богатыри догадались, что он продолжил движение вперёд и, скорее всего, пересёк незримую границу, отделяющую Кривое Ущелье от просторов предгорья. Куда он направился, думать над этим вопросом богатырям было некогда. Потому что не прошло и минуты, как послышался топот многочисленных копыт со стороны ущелья, и вскоре взорам Финиста и Панкратидара предстал грозный вояж из целого войска чёрных рыцарей, движущихся следом за своим разведчиком.
Сосчитать эту смертоносную силу богатыри сумели лишь весьма приблизительно – где-то около шестисот воинов. Но эти цифры им обоим ни о чём не говорили, так как общее число чёрных рыцарей, заходивших в Кривое Ущелья для уничтожения отрантурийцев оставалось неизвестным даже наблюдавшему это побоище Драдуилу.
С каждой минутой становилось светлее. По идее, которая ещё в начале ночи пришла в голову Финисту, им уже давно следовало отправиться в путь по скалам и расщелинам – по следам тварей, утащивших Баюна.
С одной стороны, а зачем им вообще было нужно тащиться в какую-то неведомую и опасную пещеру, если они даже не знали, кто такой Баюн? Но если поглядеть на этот вопрос с другого ракурса, то ведь богатыри с молодыми товарищами отправились в столь рискованный рейд не развлечения ради, а чтобы понять, что вообще в последнее время происходит в Отрантурии. И кто такой, наконец, пресловутый Кощей Бессмертный? Почему он ворует юных парней и девчат и на самом ли деле ворует их много лет подряд именно он?
Ясное дело, что им обоим, не говоря уж о мальчишках, страшно обожающих разгадывать всякие тайны, не хотелось упустить ни одного шанса, дающего возможность разгадать эту навязшую в зубах загадку современной Отрантурии. И вот тут им как раз и попадается на встречу некое создание, один вид которого уже подсказывает, что идти надо следом за ним. А точнее, пусть он приведёт их в ту самую пещеру, о которой недавно с таким азартом рассказывал. Если, конечно, не наврал.
В любом случае, двигаться навстречу чёрным всадникам, которые наверняка ещё остались глубоко в ущелье (так богатыри во всяком случае предположили) смысла не было. Как и тащиться вслед за теми из рыцарей, которые только что покинули ущелье. Оставался один путь к разгадке тайны Кощея Бессмертного – в логово тварей, утащивших одного из фаворитов господина Коши, кота Баюна. Заодно богатыри решили и посмотреть, наконец, как выглядит этот Баюн, о котором так страдает его приятель с головой дикобраза.
А лучшее время для подобных операций – конечно же, на рассвете. И врага увидеть можно, и есть шанс подобраться к нему незамеченными.
Но чёрные всадники, явившись не вовремя, сбили богатырям все планы. Более того, чтобы не напороть горячку, бывшие белые крыланы решили выждать ещё немного – убедиться в том, что опасности быть внезапно атакованными чёрными рыцарями нет.
Наконец оба одновременно решили разбудить молодёжь и гостя. Ребята, конечно, вначале, как водится, отбрыкивались, словно забыв, что находятся не на домашнем сеновале, а на враждебной территории. Впрочем, такое с ними происходило довольно часто. Сердцеед, к примеру, не меньще двадцати раз подряд мычал, отмахивался руками и ворчал что-то типа «мама, ну я же спать смерть как хочу», когда его будили в дозоре. И в этот раз Панкратидару пришлось все троим надавать «будительных» тумаков. Однако самым последним с огромным трудом удалось поднять как раз того, кто уже был должен во всю прыть вести их маленький отряд к лазу в ту самую пещеру.
Да, Драдуил упорно не хотел просыпаться: видимо, сказался его долгий хронический недосып, которым он страдал, всё время находясь со своим хозяином. Накопившаяся усталость одолела Драдуила так, что он заснул мертвецким сном даже на далеко не мягкой поверхности скалы, которая была едва прикрыта слежавшейся пылью пополам с остатками сгнившей органики. И главное – надавать ему тумаков богатыри посчитали ниже своего достоинства, тем более что они сами обещали не причинить ему никакой, даже малейшей, боли.
Пришлось его сначала осторожно потрясти, а потом, когда этот приём не сработал, поставить на ноги и отчётливо сказать ему в ухо:
- Подъём!
Увы, это тоже не привело к ожидаемому результату. Пришлось в итоге бесцеремонно плеснуть ему в физиономию водой из фляжки, как следует тряхнуть за плечи и театрально прокричать:
- Хватит дрыхнуть, бездельник! Твой хозяин безумно голоден, а ты смеешь давать храпака!
Очнувшись после такого пируэта, Драдуил довольно глупо поморгал глазами, затем огляделся и недоуменно спросил:
- Хозяин? Где мой хозяин?
- Где, где! – гаркнул ему в физиономию Панкратидар. – Тебе лучше знать, где он! Дрыхнешь тут, понимаешь, как у себя дома, а хозяин твой, небось, голодный в плену у монстров сидит!
До Драдуила, по всему было видно, не сразу дошло, что с ним происходит и о чем ему говорят. Тем не менее, когда маленький отряд сделал несколько шагов по скале, намереваясь спрыгнуть в одну из ближайших расщелин, дикобразочеловек пришёл в себя и запричитал:
- Очень вас прошу, помогите мне отыскать моего хозяина, спасите его, могучие витязи! Вы даже не представляете, что получите за такую помощь, когда мой хозяин вернётся благодаря вам к себе в лабораторию! Он отдаст вам всё золото, какое у него есть, честное слово!
- К минотавру твоё золото! – взревел Панкратидар. – Если на самом деле хочешь спасти своего хозяина, то перестань завывать, как побитая лисица, а веди нас к лазу в твою поганую пещеру!
Драдуил хотел что-то сказать в ответ, но Финист посмотрел на него таким взглядом, что тот, оробев, окончательно проснулся и, скукожившись, просеменил вперёд отряда и первым спрыгнул в расщелину.
Начался их утренний путь в лабиринте скал и расщелин меж ними. Местами этот путь был чрезвычайно узок, иногда приходилось даже лезть ползком почти в полной темноте через какие-то тесные для человека, тем более богатыря, норы, Драдуил через которые, впрочем, прошмыгивал легко и свободно.
Как ему удалось запомнить столь сложную дорогу через эти коварные скалы, никто из пятёрки отважных воинов так и не понял. Однако уже к полудню они, поднимаясь в горы всё выше и выше, выбрались наконец-то к очень покатой стене ущелья, не относившегося уж к Кривому. И в одном месте этой естественной стены песчаника в плотных зарослях почти засохшей высокой травы воины разглядели зияющий зловеще, но широкий (хотя в высоту и довольно низкий) лаз внутрь горы.
Войти в этот лаз не сгибаясь не смог бы даже десятилетний подросток. Для крабообразных существ же этот проход был в самый раз.
- Вот он, - дрожащим голосом проверещал Драдуил, в страхе уставившись на зияющую чернотой горловину лаза. – Дальше я не совался. И, честно говоря, даже не знаю, могут ли туда пройти богатыри. И вообще, мне кажется, что за нами кто-то наблюдает.
После этих слов Драдуил начал судорожно озираться по сторонам.
- Ну, хватит заражать нас трусостью, - прикрикнул на него Финист. – Ты не побоялся прийти сюда вчера вечером, один, когда тебя могли просто так вот взять и схавать, как какую-нибудь крысу. Так чего теперь-то трясёшься, будто кролик, загнанный охотниками!
Между тем юные товарищи Панкратидара и Финиста с большим трудом старались сделать свои лица непроницаемыми. Внимательно осмотрев каждого, Финист понял, что парни тоже немало перетрусили. Ведь что бы там ни было, а им всё равно пришлось бы лезть в эту нору, полную тайны и, скорее всего, опасности. Даже самый всеведущий минотавр мира, наверняка, не знал, что могло скрываться в глубинах горы, куда вёл этот хорошо замаскированный лаз. И всего одного укуса какой-то мелкой змейки бывает достаточно, чтобы человек остался в этой дыре навсегда. А ведь обитают в подземельях и другие ядовитые твари. По Отрантурии ходили легенды и о гигантских пауках-вампирах, плетущих необычайно крепкие путины в горных пещерах, способные удержать даже быка.
Молодые бойцы, конечно, понимали, что слухи про всяких подземных монстров сильно преувеличены, к тому же они отлично знали, что любая змея, василиск или скорпион, не говоря о пауках, панически боятся малейшего огонька. А у них с собой были и огнестрелы со свинчаткой. Однако одно дело отбиваться от какой-либо нечисти на открытом пространстве и свежем воздухе, а другое – в неразведанных подземных теснинах.
- Так, ребята, - сказал вдруг Финист. – Полагаю, что всем лезть в эту дыру не надо. Я проникну в неё первым, разведаю, потом вернусь и решим, что делать дальше. А вы тут посторожите вход. Вдруг нас действительно кто-то уже выслеживает и только того и ждёт, чтобы захлопнуть за нами мышеловку.
На лицах Сердцееда и Железного Зуба промелькнули проблески радости от столь мудрого, с их точки зрения, решения богатыря. Однако Белян вдруг тихо, но решительно предложил пойти с Финистом.
- Поверьте, я не стану вам обузой, - с жаром начал он убеждать обожаемого в душе воина света (кто читал первую книгу, помнит, с каким восторгом смотрел на Финиста Белян, увидев его впервые и узнав о том, что это бывший белый крылан, сражавшийся в юности с разной нечистью и выживший в битве аж с тремя Змеями Горынычами сразу). – Я вас там хорошо подстрахую, в крайнем случае, успею подать знак нашим.
Точку в этом вопросе поставил Панкратидар, сказав, что Белян действительно прав и что одного Финиста отпускать слишком опрометчиво.
- И чего нам зря ломать голову, когда у меня с собой есть два ручных прибора приближения голоса через проволоку. Один останется с нами, другой закрепит на вороте у рта Белян. Проволока тонкая, но крепкая, как стальная паутина. И тянется она на пару тысяч, а то и дальше широких шагов. Слышимость через неё отличная. Если понадобится помощь, то, пока Финист держит оборону, Белян всегда успеет сообщить нам, что случилось. И мы, если на нас тут навалится вдруг несметная сила, всегда успеем позвать вас назад.
Финист пытался было возражать: я, мол, и один могу взять с собой этот волшебный ларчик. Однако Панкратидар был непреклонен:
- Нет, дорогой наш ясный сокол, рисковать тобой мы не намерены. Как от бойца от Беляна, вестимо, толку мало. На просторе он ещё какой-никакой лучник, а в теснинах не уверен, что он сможет что-то серьёзное. Потому и понесёт прибор. И его задача – поддерживать связь с нами. Ну и в случае чего, думаю, сможет как-то подсобить тебе, к примеру, противоядие в рану вольёт, ежели вдруг проморгаешь ты нападение какой-нибудь ядовитой твари, и она успеет тебя укусить. По любому двоим сподручнее.
- К тому же, - усмехнулся вдруг Панкратидар, - с этим парнишей ты будешь поосторожнее, боясь оставить его одного. Ты ведь всегда за детей переживаешь, потому и себя будешь блюсти. А один ты, я знаю тебя хорошо, без оглядки на рожон полезешь. Да и Белян будет себя блюсти с тобою лучше, чтобы не стать тебе вдруг помехой. Он, вишь ты, в тебе наставника и учителя узрел, ещё там, в дозоре. А то я не видел, какими глазюками он в твою сторону пялился, аж сиял весь тогда.
Все добродушно рассмеялись. Даже Драдуил похихикал, хотя, скорее всего, и не понял, почему это вдруг ребят в столь опасном месте смех разобрал.
- Ладно, пошли, - дружески хлопнув Беляна по плечу, Финист перебросил через плечо котомку с провиантом, снадобьями и припрятанным под ними луч-мечом, принял из рук Панкратидара огнестрел, зачем-то потрогал притороченные за спиною сабли и направился к лазу.
- Постой! – окликнул его Панкратидар.
Финист машинально обернулся и слегка сморщился: друг уже стоял перед ним в одних подштанниках длиною ниже колен, протягивая богатырю свои портки.
- С голыми ногами в подземелье лезть не след. Эти же портки и змея-то вряд ли прокусит, а уж от всяких мелких кровососов, скорпионов и ядовитых пауков они точно защитят. И потом, в них есть прочные карманы – можно рассовать по ним гранаты, чтобы в случае чего сразу пустить их в дело. И сапоги мои тоже надевай-ка давай. Здесь я и без них легко обойдусь, а там ты в потёмках напороться на дрянь какую-нибудь можешь. Да и пару ножей за голенище засунуть легко – неровен час пригодятся не хуже огнестрела и сабель твоих.
Перед столь серьёзными доводами Финист не устоял – надел и штаны, и сапоги, намотав на ноги предварительно куски чистого полотна, которое Панкратидар извлёк из своего вещмешка.
***
Для тех, кто не читал первую книгу, поясняю, что Финист был когда-то в Отрантурии воином света так их во всяком случае называли в народе), или, на жаргоне военных того времени, Белым Крыланом. То есть, у воинов этого особого отряда (что-то типа современного спецназа) имелись созданные древними мастерами волшебные крылья, способные поднимать бойца высоко в небо на несколько часов. Вооружены эти летающие богатыри были так называемыми в то время волшебными мечами, которые и сами по себе были невероятно острыми и прочными, и к тому же в рукоятях этих мечей хранились заряды волшебных молний, которые по желанию воина можно было направить в любого врага. Этими мечи даже управлялись на расстоянии. Да и, просто вонзаясь в защищённое бронёй тело монстра, такой меч вибрировал всем своим клинком, усиливая удар в несколько раз.
Сразу оговорюсь, что луч-меч и меч-молния – не одно и то же. Луч-мечом нельзя было рубиться как простым мечом, ибо у него не было режущего и рубящего клинка. Зато уж и спрятать его можно было в не очень объёмную котомку. А поражал этот меч раскалённым лучом, подобно современному лазеру. Да и кто знает, может луч-мечом раньше и называли оружие типа бластера. Но, поскольку владели таким оружием единицы и создавать его копии никто в Отрантурии уже не умел (да и принцип его действия к тому времени основной массой людей был уже давно забыт), то и считали такое оружие – что луч-меч, что меч-молнию – волшебным, простым смертным непонятным и недоступным.
Какой из этих двух мечей-самосеков был сильнее в действии, сказать трудно. У каждого из них имелись свои преимущества и, как и у всякой волшебной или приравненной к ней вещицы, недостатки. Луч-мечом, если в нём не оставалось волшебной энергии (таковой её, во всяком случае, воспринимали простые отрантурийцы), нельзя было действовать как простым колюще-режущим инструментом. Если сам луч из него переставал вылетать, он становился бесполезным, как простая металлическая трубка с загнутой рукоятью. Разве что при особой резвости можно было этой трубкой треснуть набегающего врага по башке. Или удачно швырнуть ему эту трубку в физиономию.
Меч-молния по форме и первичному действию представлял собой обычный сверхпрочный и по-волшебному острый клинок, в рукоятке которого «дремала» мощная сила самой настоящей молнии. И её при случае можно было разбудить и направить через острие меча во врага.
Когда же молния истощалась в непрерывном действии, оружие можно было использовать как отличного качества меч. Причём некоторые из мечей-молний могли отпускаться хозяином на волю и какое-то (увы, очень недолгое) время рубить врага в капусту самостоятельно, управляемые хозяином с помощью волшебного браслета. Этими свойствами меча-молнии и определялось его преимущество перед луч-мечом.
Но не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Убойная и разрушительная сила у луч-меча догоняла любого врага на гораздо большем расстоянии, чем у меча-молнии. Луч-мечом, насколько нам известно, пахарь Финист в момент срезал одну из голову Змею Горынычу. А вот мечом-молнией убить любого из драконов было не просто. Если вообще возможно. К тому же, если сражаться луч-мечом смог бы практически любой более-менее крепкий подросток, то меч-молния требовал недюжинной физической силы и особого мастерства.
Впрочем, когда Финист собрался спуститься в «паучью» (или крабовую) пещеру вместе с Беляном, у него кроме сабель и огнестрела (автомата по-современному) имелся только луч-меч. Тот самый, что он забрал у одного из чёрных крыланов (то есть бойцов крылатой стражи командора Коши), сразив его предварительно у копны соломы в разбойничьей деревеньке, одиноко притулившейся к такому же одинокому степному озеру в уделе (тогда уже бывшем) королевича Елисара. Именно этим луч-мечом и была срезана голова у зловредного Змея, на котором на ту деревеньку налетели десантники Гросса, начальника крылатой стражи Кощея Бессмертного. Теперь понятно, что такое луч-меч?
Тогда пошли вместе с Финистом в зловещую пещеру.
***
Глава четвёртая.
В Лабиринт Минотавра
Не волнуйтесь: я не собираюсь исправлять исторические факты. Тот лабиринт минотавра, о котором мы с вами наслышаны из эллинского мифа, к отрантурийскому никакого отношения не имеет. Точнее, имеет, но только в том плане, что и там, и там речь идёт о лабиринте. И минотавр был и в том, и в другом подземелье. Вот только Ясон родился на несколько тысяч лет позднее героев, которые ввалились в один из лабиринтов, оставшихся в разных точках земного шара после крушения древней СТРА-ны.
***
Лабиринт на острове Крит, в который по сей день любят заглядывать туристы, скорее всего, имеет отношение к целой системе такого рода подземных сооружений, созданных кем-то могущественным (или могущественными) в незапамятные времена. С какой целью их в глубокой древности создавали и почему в них уже спустя века после гибели СТРА-ны потомки переживших катастрофу находили столь странных и свирепых чудовищ, прозванных минотаврами (людьми-быками), было, есть и останется загадкой на долгие времена. Мы даже не сможем точно сказать, те ли самые инженеры-чародеи, что «вылепили» и таких существ, как Баюн, Драдуил, драконы и Змеи Горынычи и всякие другие монстрики, создали расу минотавров? Или их сотворили какие-то другие волшебники, жившие, может быть, ещё до прибытия на Землю первых колонистов из планетной системы Ра. Да и на самом ли деле древние минотавры считали людей лучшим деликатесом своего рациона?
Но… хватит загадок. Их и так накопилось чересчур много. И Финисту с Беляном тогда предстояло разгадать хотя бы самую лёгкую из них.
***
.1.
В лаз они проникли, пройдя в него на карачках. Закреплённый на плече у Финиста фонарь холодного огня уверенно подавил зияющую из глубины прохода тьму, и разведчикам сразу стало ясно, что идти им придётся на четвереньках и дальше. Причём коридор, в который они таким образом вошли, вёл, вопреки их ожиданиями, не вниз в подземные глубины, а вверх. Точнее, вначале шагов на тридцать почти ровно, а дальше круто забирался в высоту. Финисту даже сперва показалось, что проход заканчивается тупиком. То есть, лаз этот вёл не в какие-нибудь древние катакомбы, а всего-навсего в довольно скромную по размерам пещеру, в которой некие низкорослые существа могли бы временно укрываться от холода, дождя и врагов.
Однако, присмотревшись повнимательнее, Финист всё-таки заметил некий наклон дальней стены и пустоту на том месте, где должен был располагаться, по логике, потолок.
Стены у входа в этот загибающийся кверху тоннель оказались довольно ровными, хотя на ощупь и шершавыми, сухими и довольно плотными, образуемыми, по всей видимости, древними залежами горного известняка.
Финиста больше волновали свеженатянутые, тонкие, как прозрачные нити, но крепкие, как проволока, тенёта пауков-гигантов, терпеливо поджидающих глуповатую добычу. Однако, как богатырь ни старался сплетённые могучими монстрами ловчие сети высмотреть, ничего похожего на паутину он не обнаружил.
Продолжив ползти вперёд, причём Беляну было строго приказано идти за Финистом след в след, богатырь недалеко от начала крутого подъёма каменного пола наткнулся на второй клочок чьей-то шерсти и, внимательно осмотрев его в свете фонаря, сунул в один из карманов куртки.
- Похоже, мы на верном пути, - загадочно бросил он через плечо Беляну, но сообщать Панкратидару об этом не стал.
Пол уходящего вверх тоннеля оказался испещрён мелкими круглыми дырочками диаметром примерно со средний человеческий ноготь, что, по-видимому, было специально устроено для членистоногих обитателей. Человеку они помогли бы тоже, если бы он воспользовался специальными крючьями или скобами, способными войти в эти отверстия. На худой конец могли бы сгодиться и крепкие стрелы, за которые, вставляя их в одно отверстие за другим, можно было бы цепляться руками.
Оценив ситуацию, Финист в душе порадовался предусмотрительности Панкратидара.
«Мы в горы идём, а старых добрых крыльев у нас нет. Поэтому возьмём с собой то, чем обычно пользуются любители лазать по скалам», - сказал перед их отправкой в этот рейд Панкратидар. И раздобыл в одном из встретившихся на пути селений специальные чудо-лапы со стальными крючковатыми когтями. Надевались эти лапы как на руки, так и на ноги. Правда, житель этого селения, бывший охотник на горных козлов, смог раскопать ему в своём чулане всего лишь одну пару такого снаряжения да и ту продал с большой неохотой, беспрестанно твердя, что это – его память о буйной молодости. Зато комплект оказался как раз на Финиста.
Вспомнив об этих чудо-лапах, богатырь сразу понял: главное – забраться как можно выше ему, а там, если понадобится поднять и Беляна, можно будет вытянуть парня с помощью обыкновенной пеньковой верёвки.
- Слышь, красавчик! - бросил через плечо Финист, услышав за своей спиной горячее дыхание Беляна. – Придётся тебе подождать меня здесь, у склона: лапы со стальными когтями для лазания по скалам есть только на меня.
Финист как следует осветил уходящий под углом кверху проход. Сзади до богатыря по-прежнему доносилось частое дыхание молодого бойца. «Эк он запыхался на четвереньках-то!» - озабоченно отметил про себя Финист. А вслух недовольно переспросил:
- Ну чего молчишь-то!
- А? Что? Да, да, Финист, подожду! – как будто невпопад ответил Белян, и Финист уловил в его интонациях нарастающее чувство страха.
Трусов пахарь Финист с детства терпеть не мог. К Беляну он испытывал нечто вроде симпатии старшего брата к младшему, однако эмоциональное состояние парня в такой момент вызвало у Финиста раздражение.
- Послушай, воин с лицом утешителя девчонок! – сказал богатырь нарочито громко, продолжая осматривать стены ведущего наверх лаза. – Если ты струхнул тащиться вперёд по такой тесной тропе, может, тебе лучше вернуться назад?
В ответ вначале послышался судорожный, неестественный кашель, затем сдавленным от страха голосом Белян натужно прокричал:
- Нет, нет, господин Финист! Дозвольте мне остаться с вами! Я всё выдержу, всё!
Хмыкнув, Финист буркнул что-то типа «ладно, но тогда сломай свой страх» и принялся копаться в котомке, разыскивая лапы. Богатырь понял, что опозориться перед Сердцеедом и Железным Зубом (а на самом-то деле у каждого было и нормальное имя – Парнас у первого и Дубар у второго) юноша боится гораздо сильнее, чем испытать на себе тесноту лаза, явно предназначенного не для человека.
Через пару минут Финист молча, даже не посчитав нужным подбодрить Беляна, пополз дальше.
В принципе, пол уходил резко вверх под небольшим, но всё-таки тупым углом – на нём можно было даже лежать без когтей, если не шевелиться. И главное – высветив уходящее вверх продолжение тоннеля, Финист увидел, что примерно через три-четыре его роста лаз загибается снова, к счастью для людей, не уменьшая, а увеличивая тупой угол.
Добравшись до этого изгиба, Финист облегчённо вздохнул: дальше лаз почти выпрямлялся, хотя впереди, шагах в десяти, он снова загибался, а точнее заворачивал налево. Передохнув с полминуты, за которые он внимательно осмотрел стены лаза (не перегораживает ли их впереди паутина), богатырь двинулся дальше.
За три-четыре шага до поворота Финисту показалось, будто ширина лаза, до этого позволявшая разместиться на одной линии от стены до стены двоим таким как он, вроде бы начала уменьшаться. К ощущению увеличивающейся тесноты добавилось и ощущение усиливающейся духоты. Воздух действительно становился более влажным, тёплым и затхлым.
Финист принюхался, пытаясь различить запах тухлятины, но понял, что в таких условиях это бесполезно: он так и не поймёт, что же всё-таки учуял его далеко не собачий нос. «Впрочем, - подумал Финист, продвигаясь дальше снова на четвереньках, - если здесь водятся крупные пауки, то вряд ли они оставят какому-либо грызуну малейший шанс подохнуть естественной смертью, а после трапезы восьмилапых монстриков ничего, что может сгнить, не остаётся».
Добравшись до поворота, Финист получил информацию, вызывающую противоречивые чувства. С одной стороны, лаз вёл снова вверх, но под большим тупым углом, и промежуток между стенами был идеально чистым. Однако ему показалось с большой долей уверенности, что лаз сужается со всех сторон. И воздух впереди становится ещё более спёртым.
В его голове даже зародилась мысль о том, что они вообще на неверном пути, что этот путь вполне может закончиться тупиком, и они просто потеряют напрасно время. «Не вернуться ли назад, чтобы поискать где-нибудь ещё один вход в это чёртово подземелье? – подумал богатырь, агрессивно поливая лучом холодного света узкое пространство впереди.
Задумавшись и углубившись мыслями в самого себя, он вдруг понял, что все его опасения ложны: если пол по-прежнему испещрён мелкими отверстиями для паучьих ног, стало быть, эти твари действительно используют лаз для перехода в какие-то подземные пещеры. И даже если лаз впереди станет ещё уже, по нему можно смело двигаться дальше, потому что крупным паукам или крабам нужна ширина не меньшая, чем для человека.
«Хотя, - как бы невзначай пришла к Финисту новая мысль, - лучше было бы пустить по этому лазу хорошо обученного пса, чтобы он всё разведал. Вопрос, где его взять, если об этом не позаботились раньше».
Не дожидаясь, когда к нему придут другие тормозящие движение мысли, Финист двинулся дальше. Он решил идти до тех пор, пока не поймёт, что, если продолжит двигаться дальше, то из-за сужения тоннеля не сможет развернуться и застрянет. Тут же он вспомнил, что волшебный ларчик для приближения голоса остался на плече у Беляна. А если тоннель будет всё время петлять, то докричаться до напарника в случае нужды станет невозможно.
В этот момент до его ушей донёсся приглушённый окрик юноши:
- Финист! Учитель! Почему молчите?! Где Вы! Эй! Откликнитесь немедленно!
Парень кричал, как полоумный. По характеру его крика Финист понял, что самому Беляну ничего не угрожает, но он сильно напуган молчанием напарника, ушедшего в полную неизвестность. «Была не была – возьму его с собой, ничего с ним не сделается», - принял Финист твёрдое решение и, с некоторым напряжением развернувшись кзади, зычно крикнул в ответ:
- Сейчас вернусь и подниму тебя на веревке на нужный ярус! Не ори только, как спятивший от страха!
- Хорошо, учитель, жду! – страх в голосе Беляна сменился неприкрытой радостью.
Возвращаться по наклону, передвигаясь на четвереньках, оказалось даже труднее, чем идти вперёд. К тому же Финист обнаружил в себе некое раздражение от необходимости проделать пустую, с его точки зрения, работу – тащиться назад вместо того чтобы идти дальше. Он, конечно, понимал, что взять с собой «трусливого мальчишку» всё-таки лучше, чем лезть в теснины одному. Можно было бы просто забрать у него ларчик для беспрерывной связи с Панкратидаром, однако, во-первых, он всё-таки щадил самолюбие парня, а во-вторых, понимал, что помощь Беляна может понадобиться в любой момент. То, что в случае, если вдруг возникнет необходимость быстро отступить по столь неудобному для отхода лазу, второй разведчик может просто создать в тоннеле пробку, Финисту и в голову не пришло. Ведь за свою боевую жизнь он и отступать-то толком не привык, в любой ситуации стремясь, грубо говоря, смести препятствие со своего пути самим собою, как тараном.
Вернувшись к краю «загиба» лаза, на который нужно было поднять Беляна, Финист услышал, как юноша приглушённым голосом докладывает Панкратидару обстановку: дескать, всё нормально – Финист возвращается и хочет поднять напарника верёвкой.
- Так, Белян, разговоры сворачивай, лови шнур и как следует обматывайся, - недовольно приказал богатырь.
Ему показалось, что Белян всё-таки поднял панику, сообщив на волю, что его старший напарник исчез во тьме петляющих проходов. Он сам не понимал, почему не хочет всё время находиться на связи с оставшимися у входа в пещеру друзьями, и поэтому злился ещё больше.
Белян радостно отрапортовался о том, что Финист сбросил ему конец верёвки, и они сейчас продолжат путь вдвоём. Сверху Финист заметил, что Белян хочет что-то ещё сказать в ларчик, и, открыто выказывая раздражение, гаркнул:
- Прекратить разговоры! Иначе я оставлю тебя здесь одного, минотавр тебя пожри!
Засуетившись, Белян неловким движением руки отключил функцию обратного вызова, даже не заметив этого. Впрочем, он даже и не знал, что на ларчике что-то можно отключить, нажав какие-то нарисованные на нём символы. Обмотавшись крепким шнуром скалолаза и упираясь ногами в стенку подъёма, юноша быстро вскарабкался к Финисту и двинулся на коленках вслед за ним навстречу неведомым опасностям. А чтобы искушение поболтать по ларчику не мешало их продвижению вперёд, Финист отобрал у Беляна эту волшебную вещицу и прикрепил её к своему плечу. Больше им так и не удалось связаться с друзьями, поскольку Финист на долгое время словно забыл о такой возможности, а вызвать их специальным свистящим сигналом Панкратидар уже не мог.
***
Оставим на время наших храбрых разведчиков. Вернёмся к их товарищам, которые остались у входа в паучий или крабовый тоннель, неизвестно ещё куда ведущий. Хотя, не совсем мы оставим Финиста и Беляна. Как вы думаете, для чего я описал так подробно их первые шаги по исследованию таинственного лаза внутрь горы? Ведь ничего же на этом этапе их действий не произошло.
И вот тут я поясню прямо, без обиняков. Из описанного выше следует, что богатырь Финист, который до этого рейда в Кривое Ущелье, а тем более по следам неких загадочных существ с паучьими лапами, никогда не нервничал и не испытывал противоречивых чувств в отношении людей, вдруг начинает меняться по характеру не в лучшую сторону. Прозорливый читатель может догадаться, что наш бесстрашный и далеко не глупый при этом воин обладает сильно развитой интуицией, и она ему в аккурат во владениях Кощея Бессмертного начинает активно что-то подсказывать. Помните, что он проявлять беспокойство и нетерпение начал ещё во время встречи с Драдуилом. Казалось бы, что ему странного вида существо, с плачем рассказавшее о каких-то там чёрных рыцарях и крупных крабах (или пауках – не суть важно)? Ну раз он не так давно, будучи почти нагишом, не побоялся накинуться на одного из чёрных крыланов, отнять у него луч-меч и снести им одну из трёх голов свирепого Змея Горыныча.
Так-то оно так. Да, видно, не совсем так. Просто, скажем, усталостью от долгого перехода по степи да бессонной ночью накануне его проникновения в таинственный лаз, равно как и теснотой его, нервозность Финиста не объясняется. Да и не только Финиста. Обычно любой нормальный человек, даже по натуре очень спокойный и дружелюбный, начинает заметно нервничать и грубеть в отношении своего напарника по важному делу лишь тогда, когда откровенно чувствует какую-то бяку, притаившуюся где-то впереди. Западня это для него с напарником или какая-нибудь другая пакость, которая ударит по ним не прямо, а через близких людей – в данном случае не так уж и важно.
Да разве вы сами не замечали иногда за собой, что вот вроде бы всё нормально, не видится никакой причины для беспокойства, а оно вас треплет, нарастая и усиливаясь? И вот вам уже кажется, что дело, на которое вы отправились, сегодня делать не стоит, что получится нечто нехорошее, которое может вас вывести из равновесия и сломать вам все ближайшие планы, но вы всё равно продолжаете тупо выполнять задуманное. И по ходу того, как вы движетесь к цели, внутренний голос всё настойчивее вам говорит, что надо бы вернуться, надо бы для чего-то сегодня быть в другом месте, то есть не в том, куда вы уже идёте. Но вы всё равно – злитесь на самого себя за упёртость (или за паникёрство), но идёте. И очень даже часто случается, что задуманное дело действительно не выгорает. Либо выгорает не так, как должно было выгореть, в худшем смысле. Либо в итоге оказывается, что дома с кем-то из ваших близких (или с чем-то из вещей) произошла драма, если не трагедия.
Нет, я пока ещё ни на что не намекаю. К тому же в сказках-то ведь любая драма и трагедия желанны и ожидаемы. Просто захотелось мне вдруг самому понять характер Финиста. И не только его, а всех, кто оказался с ним в одной команде игроков на поле Кощея Бессмертного. А то ведь нехорошо как-то получается: люди куда-то идут, чего-то хотят понять, кого-то спасти, какую-то тайну раскрыть, активно действуют, жизнью рискуют – а кто они, эти люди, что из себя представляют – неясно.
И вот тут важно прояснить ещё кое-какие детали. Хотя бы в отношении Финиста.
Из первой книги внимательный читатель понял, что Финист – лицо весьма загадочное. Если, скажем, об Иванасии, который задумал разыскать волшебную иглу бессмертия, чтобы лишить этого самого бессмертия Кощея проклятого, рассказывается более-менее внятно (пастух, мол, из одной деревни, сирота, у которого любимую сестрицу – и ту чёрные крыланы уволокли, и т.д. и т.п.), то про Финиста мы знаем только, что он лупит всех злодеев (разбойников, агрессивных кочевников, драконов) направо и налево, хлындая при этом по просторам Отрантурии почти в чём мать родила, и никого не боится. А вот кто он такой? Откуда, из какого рода-племени?
Об этом нам попадаются в книге одни лишь намёки да загадочные фразы. Ну, к примеру «племя исполинов возрождать – не то, что землю плугом ворошить». Или что полукровка, мол, Финист – кто-то из его родителей простой смертный, а кто-то – из того же рода, что и Кощей. Причём сам Финист об этом узнаёт от какого-то старца, случайно встретившегося в степи Отрантурийской.
Что мы ещё узнали о Финисте за время, пока читали эту историю? Ну, к примеру, что Финист многое из своей биографии не помнит: после одной из схваток с целой семьёй Горынычей у него отшибло память. То есть амнезией страдает наш непобедимый воин света, которому всё-таки удалось вспомнить, что когда-то в ранней молодости он был Белым Крыланом и по особому заданию Короля Отца (последнего на тот момент короля Отрантурии) очищал страну от опасных монстров. И служили они в отряде Белых Крыланов вместе с Панкратидаром Справедливым. По крайней мере до тех пор, пока их обоих не покантузило во время той самой битвы с Горынычами – до полной потери памяти.
Помните момент в первой книге, когда Финист случайно ночью набрёл на стоянку пограничников удела Дарсина Лысого (официально Светлоголового), на которой и встретил Панкратидара с его молодыми бойцами? Они же друг друга поначалу не узнали. Потом Финист вспомнил тот роковой эпизод из жизни их отряда Белых Крыланов, почти полностью погибшего в бою с гигантскими Змеями Горынычами. Но даже тогда, когда Финист назвал своего давнего друга по имени, тот, в свою очередь, боевого товарища вспомнил не сразу.
Получается, что у нас как минимум два довольно-таки интересных богатыря, прошлое которых покрыто плотным туманом. И они оба к моменту их первой встречи после долгого перерыва в отношениях не помнили ни своих родителей, ни каких-то других родственников, ни друзей и просто тех, с кем когда-то жили в одном селе или городе. Детство и юность выпали у обоих богатырей из памяти так, будто осознавать себя людьми эти воины стали уже будучи зрелыми мужами. Более того, обоими владело ощущение, будто они уже зрелыми, могучими богатырями появились на свет божий. Словно из-под земли выросли, как деревья, сразу облачённые в кольчуги, и пошли служить королю и отечеству.
Вот вы можете, положа руку на сердце, предположить, что у таких красавцев с бычьей (или даже слоновьей в какой-то степени) силой в юности не было любимых девушек? И я не могу. Стоило Финисту, даже почти что голому, в одних спальниках (трусах по-нынешнему), появиться среди лагеря беженцев из сгоревшей столицы Елисарова удела, как на него тут же положили глазоньки десятки одиноких девиц и молодых вдов. Так можно ли допустить, что никто не влюбился в юного Финиста?
Ну, Панкратидар, если на то пошло, лицом был не так пригож, как Финист. Оно у него было простое, мужиковатое – не страшное, но и не особо привлекательное. Каких во все времена больше, чем ярких, трогающих за душу одним лишь взглядом. Однако в мужчинах во все эпохи девушки и женщины ценили не пригожесть лица, а доброту, заботливость, нежность души. Ну а если такой парень оказывался мастеровитым и рукастым либо настоящим воином, то мечтавших выйти за него красоток хватало с избытком везде, где бы он ни появлялся.
Однако наши друзья-богатыри, каждый из которых своего рода герой-сила, к моменту, когда начали мало-помалу вспоминать отдельные эпизоды из своей «прошлой» жизни, так и не смогли припомнить хоть кого-нибудь из женщин, когда-то запавших в душу. И никто из людей, в той или иной степени знавших Финиста или Панкратидара, не ведали, были ли эти богатыри хоть когда-то женаты.
Самое интересное, что и юные их друзья-ученики: Сердцеед (Парнас), Железный Зуб (Дубар) и Белян (так и был он Беляном по официальному имени) – совершенно никого из родственников и односельчан их детства и ранней юности не помнили. А знавшие этих парней отрантурийцы считали их сиротами-подкидышами. Вопрос: а кому они были подкинуты, если парни к двадцати-двадцати пяти своим годам не помнили ни лиц, ни имён своих приёмных родителей?
Опять амнезия? Похоже, что так. Не зря, видать, в ту пору в народе прижилась фраза «сирота безведомая к сироте безведомой тянется».
Панкратидар же взял их к себе в ученики (разумеется, с позволения королевича Дарсина), увидев их среди ватаги голи перекатной (как в ту пору называли безобидных бродяг, добывающих еду показом всяким зажиточным бездельникам разных фокусов). Пацанам было тогда лет по четырнадцать. Одетые в грязные лохмотья, они таскались по городам и весям, постоянно меняя компании таких же бродяг, потому что, как они объяснили Панкратидару, все, кто приставал к ним, норовили пожрать за их счёт.
То есть никто из сопровождавших Сердцееда и Железного Зуба голодранцев (и совсем мелких, и стариков, и людей в силе, но не желавших трудиться) ничем внимание праздношатающейся публики привлечь не мог, зато все делали вид, будто работают вместе с двумя мальчишками-затейниками.
Сердцеед стал так прозываться по одной причине: он имел в ту пору столь жалкий вид, что ему подавали хлебца, молочка или монетку из одной только жалости. Разумеется, попрошайничал он мастерски, делая такие ангельские глазки и так жалостливо рассказывая тонким нежным голоском историю о том, как его мама и папа сгорели в огне во время нападения на село Змея Горыныча, что никому и в голову не пришло бы заподозрить несчастного мальца во вранье. К тому же надо отдать должное его лицу: оно в те годы было по-детски прекрасным, это немытое, исхудавшее, остававшееся бледным даже при долгом пребывании на солнце, обрамлённое густой и чёрной, нечесаной шевелюрой лицо с огромными синим, как весеннее небо, глазами, излучающими удивительную доброту и нежность.
А ещё этот тихий в ту пору и удивительно заботливый о друзьях малый умел и любил петь протяжные песни, вышибающие слезу даже из матёрого разбойника-душегуба. И пел он не просто песни про сироту, которая неприкаянной ходит по свету белому и ото всех получает одни толчки да вытолочки, а песни, которые сам и складывал.
Надо заметить, в ту пору в Отрантурии не знали, что такое рифма и стихотворный ритм. И поэтому песни тогда сложить было довольно легко. Многие певцы, у которых был хороший голос и музыкальный слух, часто пели о том, что видели вокруг себя. По-нашему, они занимались «окынством». Главное тогда было – не что человек поёт, а как поёт.
Так вот Сердцеед одним из первых певцов Отрантурии пел не о том, что видели его глаза, а о горькой жизни сироты и разных людей, переживших беду и потерявших кров либо близких родственников. Он пел и о набегах разбойников или степняков, о пытках выродков волчицы, о кошмарных налётах на деревню огнедышащих драконов и о многом другом, что могло привести в ужас привыкшего к празднословию лентяя. Многое парень, конечно, просто выдумывал. Но это никого из слушателей не волновало, зато после его протяжного и плаксивого исполнения мало кто уходил по своим делам, не оставив в котомке парня хоть что-нибудь.
Позже, превратившись в довольно стройного и грациозного в движениях юношу (понятное дело, что к тому моменту на его физическое развитие серьёзно повлияло воспитание Панкратидара вкупе с добротной пищей), своё детское прозвище Сердцеед оправдал уже в отношениях с разными молодыми вдовушками и даже девицами на выданье. На него даже жаловались Панкратидару жители некоторых селений: мол, взволновал дочку или внучку, «она таперича слёзы льёт по нему горючие, а он про неё, гад такой, и не вспоминает». А многие родители даже прятали от этого пограничника своих девчонок, дабы не сбил он их «с верной дороги».
А что Железный Зуб? Ведь они до момента, когда их заприметил Панкратидар, бродяжничали вместе. Так вот, Железный Зуб с виду тогда был покрепче Сердцееда, побойчее, голос у него был потвёрже. Да и сам он был лет на пару-тройку (точно никто не знал) постарше. Он всегда защищал своего закадычного друга от поползновений со стороны разного хулиганья, но прозвище заполучил не за это. Этот крепкий малый сам не помнил, где и в каком возрасте у него однажды проявился странный с точки зрения простого обывателя талант – перекусывать черенок от ложки, вначале деревянной, потом и металлической.
У другого бы зубы моментально поломались бы и повыпадали от такого обращения с ними. А зубам Железного Зуба было хоть бы что. Со временем он научился перегрызать и деревянные рукоятки ножей. И вот за такие вызывающие страшное удивление фокусы праздношатающаяся публика всегда награждала парня кучей всяких подарков. Ему дарили медные и даже серебряные монеты, посуду, вилки-ложки, куски материи, калачи да пышки, куски солонины, корзинки с овощами или фруктами, разные занимательные безделицы, которые можно было быстро продать на каком-нибудь заштатном рынке.
Словом, вдвоём эти ребятки, будучи ещё совсем мелкими, имели все шансы разбогатеть (по меркам тогдашней шпаны, разумеется). Возможно, они были бы счастливы бродить по городам и весям Отрантурии до зрелого возраста, пока не ощутили бы в себе потребность прибиться к какому-нибудь очагу, охмурив дочек каких-нибудь небогатых, но щедрых на доброту горожан. Во всяком случае, их ремесло позволило бы и приодеться, и неплохо прокормиться. Если бы не такое свойство человеческой натуры, как стремление присосаться к чьему-нибудь умению зарабатывать на хлеб насущный.
Много раз друзья лицедеи пытались оторваться от прибившихся к ним нахлебников, но из этой затеи ничего не выходило: либо их снова настигала старая ватага бродяг, либо они попадали в новую группировку голи перекатной, которая всегда была счастлива разделить с ребятами их добычу. И поэтому Сердцеед всегда был голоден и шатался от слабости. А вот Железного Зуба старшие и наиболее наглые в этих ватагах бродяги старались кормить получше, считая, что от недостатка еды его челюсти потеряют свою удивительную способность перегрызать в принципе не перегрызаемые предметы. Причём злодеи всегда следили за тем, чтобы их самый «коронный» номер цирковой программы не обделял себя в пользу Сердцееда. Мол, если этого плаксивого побирушку, как называли его обычно другие бродяги, кормить досыта, он перестанет так жалобно петь, и ему никто больше не подаст даже горелой корки.
Но на одной из городских ярмарок мытарствам этих способных парней пришёл конец. Панкратидар сам так и не понял, почему обратил на этих мальцов внимание, но ему запомнилось, что в тот момент он страшно захотел вырастить из них настоящих мужчин. И у него было такое ощущение, будто эти странные мальчишки – его родные дети, которые когда-то где-то потерялись и он о них почему-то забыл.
На самом же деле тогда у Панкратидара начала проявляться тоска по родным душам, по семье, которой у него не было. Или, что-то глубоко в душе ему смутно подсказывало, которую он когда-то потерял, только, увы, совсем не помнил, как это случилось.
По большому счёту, к моменту, когда Панкратидар встретил эту неразлучную парочку, замученную эксплуатацией бродягами-паразитами, он совершенно не помнил ни одного родного лица и был почти уверен в том, что близких родственников у него никогда не существовало. А вот увидел этих пацанов, и что-то в душе его словно перевернулось.
- Всё! Кончай представление! – неожиданно для самого себя тогда гаркнул богатырь.
Затем под внимательными взглядами притихших ватаги и публики подошёл к мальчишкам, взял их за шкирки и бесцеремонно потащил к своей подводе. Пацаны сперва пытались вырваться, а потом притихли, сообразив, что из таких мощных лап просто так не улизнёшь. И, чтобы они действительно не улизнули, находившийся в отпуске пограничник крепко связал мальчишек, а потом стеганул коней и умчал живую добычу в гостиницу в центре города. Туда голодранцев попросту не пускала городская стража королевича Дарсина.
В гостиничном номере Кирпатый (так он тогда назывался всеми, кто его знал) накормил пацанов до отвала, потом сказал непререкаемым тоном, что намерен их взять на пограничную заставу учениками и что отныне у них будут нормальные человеческие имена, а не чудные прозвища, причём эти имена будут вписаны в скрижаль королевичевства, в которой именуются все его законные жители.
Ну а кто же из подростков не мечтал в ту пору стать пограничником или просто воином королевичевской рати? Оба парня после столь щедрого угощения и такого серьёзного заявления тут же меж собой решили ни в коем случае от их благодетеля не отдаляться ни на шаг, если, конечно, он сам их однажды не прогонит.
Но у него никогда не возникало такое желание – прогнать «вьюнцов», которые, по сути, заменили ему собственных сыновей. Имена он заставил их вспомнить: мол, выкладывайте давайте, как родители вас называли. И хотя родителей ни тот, ни другой не знали (и вообще они считали себя подкидышами, которых выкормили своим молоком деревенские козы да пастушьи собаки), всё-таки каждый нормальное имя себе назвал. Парнас на древнем, канувшем в вечность языке единого когда-то народа Большого Мира, означало что-то типа сочный живчик, а Дубар – твёрдый хозяин.
Панкратидар, конечно, понимал, что имена его парни себе придумали, а точнее – выбрали из тех, которые где-то когда-то услышали. Возможно, они где-то от кого-то услышали и про древний смысл этих имён. Может быть даже, кто-то их этими именами однажды назвал, и они запали мальцам в душу. Это Панкратидара ничуть не волновало. Имена ему понравились, а главное – не пришлось выбирать имена самому и навязывать ученикам. В скрижаль их тоже записали без лишних вопросов.
Хотел богатырь навсегда отучить своих парней от привязавшихся к ним прозвищ, но не получилось – именами они называли друг друга (да и себя тоже) редко, снова и снова возвращаясь к дурацким кличкам. Панкратидар первое время ругался, возражал, требовал забыть эти прозвища. Да только как тут настаивать на своём, когда он и сам-то в те годы называл себя, идя на поводу у королевича Дарсина и всяких к нему приближённых наглецов, не иначе как Бугай Кирпатый.
И ведь и мальчишкам он в момент самой первой встречи представился именно так. А потом они же ему этим прозвищем и попеняли: сам, мол, к прозвищу грубому прикипел – и откликается сразу на него, и представляется им при новом знакомстве, а нас заставляет называться именами, к которым мы ещё не успели привыкнуть.
Поклялись было они однажды на своём семейном совете, что забудут клички свои, поскольку жизнь у них с момента их знакомства новая началась, да всё одно не смогли отделаться от старых привычек. Попробуй отделайся, когда самого старшего и сильного из них, отца семейства, можно сказать, при его сыновьях, пускай и приёмных, вслух Кирпатым Бугаём называют. И не кто-нибудь, а начальники, включая самого Дарсина.
А потом Парнас возьми и брякни, что прозвища, мол, помогают уберечься от порчи и вообще любого вражьего взгляда. Слышал он, якобы, от какой-то старухи-целительницы, будто имя своё, если на самом деле дорожишь им, весьма желательно поглубже внутрь себя запрятать и называться им только дома, когда никто из врагов или недоброжелателей тебя услышать не может.
На том они втроём и порешили. И в дозоре, равно как и в походе или разведывательном рейде, на ярмарке или ещё где вне дома или узкого круга друзей с того момента назывались только старыми прозвищами. Причём и девицам, с которыми походя знакомились, парни обозначали эти же клички. Имена, мол, откроем только тем девушкам, которых захотим в жёны взять.
Однажды ребята, уже будучи пригожими и физически крепкими молодцами, поинтересовались у Панкратидара, почему это он сам, такой сильный и видный мужчина, не хочет жениться на какой-нибудь красавице. Дескать, не один год уже под твоим началом ходим и вместе живём, а ни разу не заметили, чтобы ты не то что познакомился с женщиной – даже глаз на кого-то положил. Дескать, ты ведь ещё не старый, за тебя с радостью не только вдовушка – совсем юная побежит.
Панкратидар тогда было смутился, нахмурился, замкнулся. А потом подумал и ответил загадочными словами: пока, мол, одно дело не сделаю, дал себе клятву не искать невесты. Но про дело это таинственное пацаны зарекались и спрашивать: заведомо знали, что, кроме грубости, в ответ от учителя ни слова не услышат.
Вот, собственно, вкратце и вся история двух вышеупомянутых парней и командира их маленькой, но шустрой бригады пограничников удела небезызвестного нам королевича Дарсина.
А что Белян? Он-то ведь, как вы уже, видимо, знаете, прибился к этой группе не сам. Точнее, сам по юной задиристости своей, не захотев прослыть трусом в своей конной сотне лучников королевича Амира, коей командовал, вызвал Панкратидара на потешный поединок, был богатырём шутейно поборот и по требованию королевича Амира, который слыл большим охотником до соблюдения всяких дурацких правил, стал рабом победителя на три года. Ну а Панкратидар, понятное дело, из раба сделал третьего ученика. И относился к нему так, что Белян и сам не захотел от своих новых товарищей уходить. Вполне можно предположить, что стали они ему все трое новой семьёй.
Что ж – выходит, и Белян был сиротой? Если положа руку на сердце, то он сам ничего им пока что на сей счёт не говорил. А что, две семьи, что ли у человека быть не может? Одна, скажем так, по рождению родная, а вторая – по жизненным интересам. Раньше ведь как было: если ученик уходил жить к учителю и домой за время учёбы не наведывался (и путь долог, и времени нет), то жил он в его семье, по сути, как в своей собственной. А потом, когда свою молодую семью заводил, то что семья родителей, что семья учителя – обе для него почти всегда оказывались родными. Каково время, таковы и нравы. Учителя в ту пору нередко называли вторым отцом.
Ну а если взять во внимание, что из благополучных и дружных семей в Отрантурии сыновья на военную службу к королевичам обычно не нанимались, то можно предположить, что Белян не с большой радости стал амировым лучником и в сотники выбился ещё безусым пацаном. О своей личной жизни, вплоть до того, откуда он родом и тому подобное, говорить этот юноша не любил. Однако, судя по тому, как Белян повёл себя при встрече со своими будущими друзьями на заставе, скорее всего он не просто воздерживался рассказывать о наболевшем, а чего-то стеснялся. А коли сразу после того, как при подчинённых Беляна играючи разложили на лопатках, точно цыплёнка на сковородке, и его, прямо скажем, вздорный и показушный характер от этого резко изменился (пережив такой, с его точки зрения, позор, парень стал тихим и покладистым), то можно с большой долей вероятности предположить, что в свободное от службы время этот юноша вёл откровенно разгульную жизнь.
И если бы у него была невеста или просто любимая девушка, то он, скорее всего, не стал бы этого от своих новых друзей скрывать. Во всяком случае, не удержался бы, чтобы вслух о ней не вспомнить и не отпроситься хоть на сутки сгонять к ней на свидание.
Но нет – ничего подобного такому благородному и красивому желанию Белян пока ещё не выразил. Впрочем, и жил-то при Панкратидаре и его учениках Белян до их рейда в Кривое Ущелье всего ничего – вполне возможно, что отпрашиваться к невесте он пока ещё стеснялся.
Но теперь мы уделим немного слов нашему давнему знакомому – богатырю Финисту, которого некоторые женщины (да и мужчины тоже) уже успели окрестить Ясным Соколом. Как мы с вами уже поняли, и Панкратидар, и Финист когда-то вместе служили в одной бригаде крылатых охотников за монстрами. Волшебные крылья, поднимающие человека выше облаков, они получили от короля-отца в знак особого доверия. И, однажды, сразившись в горах с невероятно мощными Горынычами, попали под вызванный монстрами горный обвал. Отчего и получили на несколько лет почти полную амнезию.
То есть, очнувшись от долгого забытья и переборов смерть, оба почти полностью забыли всё своё прошлое, даже собственные имена. Понятное дело, что если у них имелись бы семьи, то они и их бы забыли.
Но одно дело, когда у страдающего амнезией человека вообще нет семьи, а другое – когда она есть, нашла его и всеми силами за ним ухаживает и пытается вернуть ему память. Исходя из этого, возникает вопрос: а были ли у этих богатырей к моменту, когда их, грубо говоря, шандарахнуло, родные люди – жёны, дети, родители, братья, сёстры, дядья и так далее?
Увы, пока мы не можем на этот вопрос ответить с какой-либо долей уверенности. Однако кое-что уже в этом вопросе начинает проясняться. Точнее, у нас появились мотивы заподозрить Финиста в том, что он что-то в этом плане начал припоминать.
Потому что, повторяем, неспроста он стал нервничать в тоннеле, в который полез вместе с Беляном. Кто знает, может быть это таинственное подземелье обладало каким-нибудь волшебным свойством оживлять старую память? Пускай не сразу и не отчётливо, но что-то в подсознании попавшего в этот тоннель человека начинало ворошиться. И, конечно же, бередить его душу старыми, когда-то притупившимися чувствами. Человек ещё толком ничего не вспомнил и не ставил такую цель перед собой, но помимо его воли стёртая было раньше память стала вдруг восстанавливаться в виде эмоций.
В подобном случае, как утверждает наука, на человека, который действительно имел семью, но потерял её, может внезапно навалиться тоска, от которой хочется буквально лезть на стену. Или, как говорилось и тогда, спустить на кого-нибудь из тех, кто к тебе сейчас поближе, собак. Вот Финист и начал потихоньку спускать собак на своего спутника, благо повод поругаться на неумелого мальчишку всегда имеется.
Но кроме этого, как я уже говорил, человека вполне может беспокоить его интуиция. Она ему нередко что-то подсказывает именно на уровне чувств: вот что-то там, откуда я только что ушёл, неладно, что-то не так. И какой-то горький комок к горлу человека подкатывается, какое-то беспокойство его гложет. Но он не может ещё осознать и понять возможную причину своего беспокойства. А потому и старается не поддаваться чувствам, списывая их на раздражающие действия своего напарника или какие-то другие обстоятельства, вставшие у него на пути.
Возможно, из-за этой дурацкой борьбы с собственной интуицией Финист и постарался не пользоваться средствами связи, которые им обоим дал перед отправкой в лаз Панкратидар. То есть опять сработал старый дурацкий принцип: меньше знаешь, лучше дело делаешь.
Впрочем… Пока не будем забегать вперёд. Что там случилось с товарищами Финиста и Беляна, оставшимися у входа в лаз, мы узнаем позже. Пока же вернёмся к этим двум разведчикам. Которые, наверное, пока мы тут разбирали биографические тонкости всех, кроме Драдуила, уже серьёзным образом углубились в проходы, ведущие в наполненное тайной и опасностями подземелье.
***
Несмотря на то, что Финист давно уже привык ходить в разведку (и вообще по жизни) в одиночку, опасаясь, что напарник осложнит ему работу по сбору информации или попадёт в серьёзную переделку – несмотря на это богатырь вдруг обнаружил, что слышать за своей спиной шорохи, дыхание и покашливание живой души, особенно человека, ему приятно. Это как-то вселяло в него – не то чтобы уверенность (он и так был в себе уверен, потому что после того, как пережил обвал в горах, умереть уже не боялся), а какой-то молодецкий задор. И потом, если с вами идёт кто-то ещё, тем более совсем с вашей точки зрения юное создание, то вы как бы автоматически гасите в себе докучающее чувство опасности, мысленно готовясь порвать на куски любую попавшуюся на пути тварь, если она попробует, простите за каламбур, вас попробовать.
Тоннель то сужался со всех сторон так, что нужно было уже не на карачках передвигаться, а ползти подобно змее, то расширялся до такой степени, что вполне можно было встать в нём почти в рост или разлечься поперёк дороги. Нередко он сворачивал то вправо, то влево, резко, почти отвесно, или под изматывающим икры ног пологим наклоном уходил вверх, а потом круто спускался вниз. Иногда повороты совпадали с подъёмами или спусками. Но больше всего Финиста раздражали резкие повороты тоннеля кзади. В одном из таких случаев он не выдержал, чтобы на пробубнить себе под нос:
- И какого минотавра эти твари избрали себе столь непотребный проход! Шли ведь вперёд, чтобы теперь опять назад идти.
Осмелевший к тому моменту Белян, которого столь странная и далеко некомфортная дорога совсем не измотала, а словно наоборот – только укрепила в нём дух разведчика, не удержался, чтобы не объяснить прописную истину:
- Наверное, учитель, здесь такая порода – там, где хочешь, не пророешь.
И тут же получил в ответ словесную оплеуху:
- Болван! Такую нору способна прорыть только вода. Ты даже и не заметил соляные разводы на стенах, потолке и на полу. Да у тебя уже, поди, и ноги-то от соли заполыхали бы, не приодень тебя Панкратидар в плотные штаны. Но ежели они всё-таки порвутся, эта соль тебе покажет, как здесь крабы гигантские бегают.
- Вода? Солёная вода? – в степени крайнего удивления выдохнул Белян – Откуда здесь могла потечь солёная вода?
Это сомнение прозвучало настолько наивно и непосредственно, что Финист даже не рассердился. Наоборот, он остановился и, свалившись с четверенек на грудь, от души расхохотался, заставив по инерции расхохотаться и ученика.
- Экой ты, право, - машинально протирая ладонью глаза, ответил наконец Финист. – До слёз рассмешил. Да ты что, про море-окиян никогда не слышал?
- Нет, – растерянно буркнул Белян. – Море-окиян? Что это, море-окиян?
Финист молча продолжил путь, скатился по тоннелю в какую-то яму, из которой тоннель вёл вверх, и, звонко шлёпнув по попавшейся навстречу тёмной луже, обернулся к пацану, скатившемуся следом:
- Вот тебе и вода! И похоже, что не тухлая. Интересно, почему это?
Финист осторожно нагнулся (яма оказалась довольно просторной и глубокой), зачерпнул немного воды в ладонь, поднёс ладонь ко рту, затем громко сплюнул и чертыхнулся:
- Солёная до жути! Потому и не тухлая. А знаешь, почему она солона?
И, не дождавшись ответа Беляна, объяснил:
- Да потому что в море-окиян вода всегда сильно солёная – пить невозможно, скулы тут же сведёт, в голове помутиться.
Он как следует осветил ямину. Это действительно была именно яма, а не просто низовая ниша в тоннеле: потолок (а точнее, пещерный свод) возвышался над ними не меньше, чем локтей на тридцать, а по ту сторону провала, локтях в пяти над очередной дырой тоннеля, уходящего круто вверх, виднелся край платформы.
Лужа с солёной водой перед разведчиками была не очень ровной, но достаточно широкой, чтобы вот так запросто её перепрыгнуть. Эту лужу можно было и обойти, плотно прижимаясь к почти отвесной стене ямины, однако Финист по привычке двинулся напролом. И, прошлёпав пару шагов по воде, резко рухнул и ушёл с головой под воду, успев тем не менее крепко выругаться.
- Учитель! – с невиданным страхом в голосе заорал Белян, выбросив вперёд бесполезные голые руки и подсев на колени, рефлекторно балансируя корпусом, чтобы ненароком не угодить в таинственный подземный омут.
Тут же осознав, что произошло, Белян потерял способность вообще произносить какие-либо звуки, побелел, как мел, и тяжело осел на невероятно холодный каменный пол ямы перед краем «лужи».
Всё! Один! Без нацепных когтей в яме, выбраться из которой назад можно только с их помощью! Конец!
И вдруг на него нахлынуло необыкновенное чувство стыда. Как?! Обмякнуть от страха в момент, когда учителю, вполне возможно, срочно требуется помощь!
- Финист! Держитесь, я иду! – засипел он вместо того, чтобы закричать во всю глотку.
Но вода в омуте тут же резко и вспенилась. Белян это услышал, но не увидел, так как не успел даже подумать о том, что нужно извлечь из его котомки запасной фонарик с холодным огнём. И что-то наверняка мягкое и липкое чвакнуло у него под ногами. А затем из-под воды широкий луч холодного огня вымахнул.
- Чего шипишь, как змей потревоженный! – донёсся со стороны водоёма недовольный голос Финиста. – Лучше хватай его, пока он не утёк.
Луч холодного огня немедленно высветил подле ног Беляна колышущуюся бесформенную массу размером с небольшую собаку. Понять, что за существо она собой представляет, в такой темноте Белян, конечно же, никогда не смог бы. Однако эта масса показалась ему настолько омерзительной и опасной, что он, не успев оценить своё поведение, резко отшатнулся кзади, поскользнулся на сыром грунте и грохнулся на спину, а точнее, на притороченную к спине котомку с провиантом, снадобьями и прочими нужными в подземелье вещами, отчего машинально выгнулся грудью вверх, точно борец, встающий на мост.
А между тем в таинственном водоёме вовсю шла серьёзная потасовка. Вода пенилась и бурлила. Финист с яростью бултыхался, размахивал рукой с зажатым в ней фонариком, уходил под воду и выныривал. И всё это происходило в полумраке и с такой быстротой, что не успел Белян прийти в себя и подняться на ноги, как рядом с ним что-то тяжело, с каким-то утробным уханьем шлёпнулось. И следом в эту массу ударил фонарик холодного огня. Масса, которая была намного более заметной, чем существо, вылетевшее из омута первым, заколыхалась, ухая и фыркая, разбрызгивая во все стороны воду, которая здесь была почему-то не очень студёной, а вместе с водой в Беляна попали какие-то неприятно клейкие брызги, здорово напоминавшие сопли, вылетевшие из носа некоего великана.
А главное, что поначалу парня привело буквально в ужас, – его ногу чуть выше лодыжки обвило что-то длинное и упругое, по своим ощущениям похожее на тело крупной змеи. Юный разведчик не успел даже принять какого-либо решения – тело и руки его сработали быстрее мозга. Он резко присел, ухватился обеими руками за эту скользкую змеевидную штуковину и стремительно поднялся на ноги, что есть мочи рванув её на себя.
Такой силы от себя он и сам не ожидал. Довольно крупное чудо-юдо с уханьем подлетело локтя на два, не меньше, затем шваркнулось о грунт, резко выдохнуло и… как будто успокоилось. Но тут же что-то другое, по-видимому, то первое, более мелкое существо плюхнуло в воду.
- Ах ты, тварь! – снова раздался под сводами грота сердитый голос Финиста. – Я т-те убегу! А ну-ка, марш на сухое место!
За руганью последовал глухой удар, что-то жалобно чвокнуло и шлёпнулось сверху на обмякшую подле ног Беляна массу.
Ворча и плюясь, Финист выбрался из воды, подобрал валявшийся неподалёку фонарик и направил его раструб на пленников.
- Чудеса! – по-детски выдохнул Белян, вытаращив и без того большущие наивные глаза на то, что осветил холодный луч волшебного огня.
Рядом с краем «лужи» валялся монстр, состоящий из одной огромной колышущейся головы, которая была вся в многочисленных складках, испещрённых извилинами. И снизу из-под этой башки-туловища величиной с довольно крупную кучу навоза, тянулись во все стороны противно извивающиеся змеи. Второе такое же чудовище, размером примерно с бычью голову, колыхалось на «макушке» первого.
- Фу! – буквально скривился Белян, и Финисту показалось, будто парня сейчас как следует вырвет.
Он действительно сделал характерное движение ртом и головой. Как будто его и на самом деле затошнило.
- Что, Белян? Небось, никогда не видел таких уродцев? – с грубым смехом ободрил его Финист.
Белян, однако, побелел, точно удушенный, и бухнулся на карачки. Изо рта парня действительно хлынула рвотная масса – весь скороспелый завтрак, запитый водой, что они съели по дороге к таинственно горе.
- Ну, вот! – разочарованно протянул Финист. – Экой ты слабак, однако!
Не торопясь, но всё равно быстро, богатырь извлёк откуда-то фляжку с пресной водой, открутил крышечку и подал живительную влагу несчастному ученику.
- Хорошо, что я лапы с когтями недавно снял и спрятал в котомку перед тем, как съехать в эту ямину на мягком месте. А то бы точно в воде потерял их, – облегчённо вздохнул Финист в то время, как его напарник жадно хлебал ключевую воду из походной фляжки.
- А вы, друзья головоноги, ведите-ка себя прилично! – переключился богатырь на монстров, пнув большого полным воды сапогом. – Ишь, паразиты! Закусить мною захотели.
И вдруг!... Обоим разведчикам показалось, будто в их головах прозвучал какой-то шипящий, но отчётливый голос:
- Н-н-н-е-е-е-т! Н-н-не х-х-хот-т-т-те-л-л-ли…
…
.2.
Тщетно Панкратидар пытался докричаться до ушедших в подземелье друзей: после разговора с Беляном, когда он сообщил, что всё нормально и они продолжают путь в полном порядке, волшебный ларчик замолчал и на вызовы не откликался. Богатырь пробовал вызывать друзей каждые полчаса, но из этого ничего не выходило.
- Минотавр меня пожри! – взволнованно рявкнул Панкратидар, когда ему не удалось услышать голос кого-нибудь из разведчиков в пятый раз. – Это уже выше моих сил! Либо этот паршивец Белян случайно оборвал где-то провода, либо проклятый прибор в этой глухой норе не работает!
Отчаяние и страх за товарищей смешались в его голосе с откровенным недовольством. И последнее, как показалось Драдуилу, у этого могучего воина преобладало. Интуиция, скорее всего, подсказывала ему, что друзья его целы и невредимы, им пока ничто не угрожает, но они настолько увлеклись этим подземным походом в неведомое, что просто-напросто забыли о своих друзьях.
«У Финиста вообще была привычка молчать сутками, когда его пытались вызвать. Он никогда не понимал, что друзья могут о нём сильно беспокоиться», – всплыло вдруг из памяти Панкратидара.
- Странно! – услышал он вдруг голос Дубара. – Раньше этот прибор никогда не подводил.
- И как можно оборвать провода, которые и мечом-то перерубить непросто? – подхватил эту тему Парнас.
- Слушай, Сердцеед! – обозлился было на ученика богатырь, но почему-то вдруг резко сбавил тон и тяжело вздохнул: - Впрочем, скорее всего, ты прав. Но что там тогда случилось, минотавр нас всех пожри?! – растерянно добавил он себе под нос.
И вдруг снова яростно заорал в ларчик, приставив его прямо к губам:
- Финист! Белян! Вы слышите?! Нет?! Паразиты! Засранцы! Плохие мальчишки, минотавр вас задери! Ужо я надеру вам уши как следует за такое издевательство над друзьями!
Драдуила от столь грозного рыка витязя даже передёрнуло.
- Извините меня, пожалуйста, господин, - решил он всё-таки вмешаться в этот бесполезный процесс откровенного, как он воспринимал, мучения умного прибора. – Я, конечно, не тот, кто имеет хоть какое-то право голоса, тем более из-за меня у вас всех возникли такие, с позволения сказать, нежелательные обстоятельства, но я…
- Да говори ты толком, не лебези и не верещи, одновременно трепеща от страха! – взвыл Панкратидар. – Что сегодня за день такой! Одни ушли и молчат, как немые! Другой вместо того чтобы сказать без лишних слов и нормальным голосом, целую минуту оправдывается! Тьфу, пропасть! – горячо сплюнул он себе под ноги.
- Хорошо, хорошо, господин, только Вы, пожалуйста, не ругайтесь, - втянув уродливую голову в узкие плечи, затараторил Драдуил, слово боясь, что ему намертво заклеят рот. – Я-то просто хотел сказать, что прибор, о котором вы говорите, сам по себе очень качественный, а провода действительно просто так оборвать нелегко, даже если на них повиснут всей тяжестью оба ваших товарища, предварительно перекинув провод через какой-нибудь острый камень. Но в таком случае прибор непременно вылетел бы у вас из рук и скрылся в этой дыре.
- Короче! – рубанул словами Панкратидар, сделав зверские глаза и на самом деле чуть не сделав Драдуила заикой.
С большим трудом подавив страх перед этим «невероятно сердитым человеком», Драдуил снова залепетал:
- Сам прибор ни с того ни с сего не замолчит, это уже проверено тысячи раз. И хотя мы с господином Баюном предпочитали более совершенные приборы связи, без проводов и приближающих голос в любую погоду, в любых условиях, сквозь толщу горных пород и на расстояния в сотни конных переходов, всё-таки этот старый добрый аппарат проводной связи очень устойчив против внешних воздействий, включая сырость, плотные и опасные для человека газы, воду, даже удары по нему со всей силы.
- Тогда что там могло произойти! – схватив бедного Драдуила за шкирку и притянув его голову почти к своему рту, рефлекторно прошипел Панкратидар.
- Вай! – пискнул Драдуил. – Вы меня задушите, господин!
- Учитель, Вы его действительно перепугали так, что он вряд ли что может нормально объяснить! – не выдержал, чтобы не вмешаться, Парнас, сделав шаг в их сторону.
Отпустив Драдуила, Панкратидар, уже помягче, буркнул:
- Прости, дружище, даже мои парни за тебя переживают. Я же тебе давно сказал: никто тебе не сделает больно, только не томи душу, а говори как можно проще.
- Я говорю, как умею, – жалобно всхлипывая, верещал дикобразочеловек. – Я не виноват, что таким меня сделали люди! Не виноват!
- Ну ладно, успокойся, – чтобы загладить свою вину, Панкратидар нашёл в себе силы широко улыбнуться и протянуть этому странному существу свою могучую ладонь. – Извини, друг! Но если на нас сейчас, предположим, кто-то нападёт, я первый же тебя закрою от врага.
- Я это знаю, – уже тише всхлипнул Драдуил. – Просто меня всегда пугали физической расправой, с детства. И это, как нередко говорят у людей, меня достало по самые уши.
- Ну ты зануда, – приобнял его Панкратидар. – Ну, говори же толком, что хотел сказать. Всё нормально, просто что-то на душе тревожно.
Глаза Панкратидара на самом деле выражали плохо скрываемую нервозность. Словно его организм чувствовал приближение опасности, но умом это богатырь ещё не понимал. А между тем над ними уже подозрительно низко опустилось какое-то странное, с виду шаровидное облако с какой-то неестественной фиолетовой подсветкой изнутри.
- Хорошо, господин, я скажу, – становясь всё более спокойным и даже вялым, продолжил Драдуил, неестественно качая головой – так, будто всё время пытался не дать себе заснуть мертвецким сном. – Видите ли, прибор этот сам по себе весьма…, – между произносимыми Драдуилом фразами сами по себе образовывались явно ненормальные паузы, но Панкратидар с тихим удивлением обнаружил, что теперь медлительность и витиеватость фраз Драдуила его не раздражает, – … весьма… ах да, весьма на… на… дёжен, но…его мож… но…. нечаянно… отк…
Перед глазами Панкратидара почему-то вдруг закружились картины из его почти полностью забытого детства: венки из жёлтых степных цветочков на голове хорошенькой девочки (его сестрёнки), белозубая, но щербатая улыбка, белый сарафанчик до коленок, похлёстанных жгучей травой и покусанных крылатыми кровососами; и вместо гор – залитый солнцем луг, виднеющийся вдалеке лес, явно кедровый, синеватое издалека, манящее своей прохладой озеро…И облака на небе такие кучерявые-кучерявые… И так тянет в сон, крепкий, безмятежный…
Неожиданно кто-то глубоко внутри его тела закричал – резко, пронзительно, но приглушённо-приглушённо, как из глубокого погреба:
- Проснись! Проснись немедленно! Слышишь?
Сквозь внезапно закружившуюся вокруг него пелену богатырь увидел побледневшую физиономию Драдуила, который, обмякши, медленно валился на поросшие жёсткой и колючей травой земляные камни. Что это? Почему?
Панкратидару вдруг почудилось, будто он стоит на вершине огромной голой скалы, плотно примотанный к ней какими-то блестящими и прозрачными нитями. Он тут же попробовал напрячься и разорвать эти нити, но, на его совершенно безмятежное удивление, они не разрывались, а просто растягивались вместе с увеличением его мускулов и, когда мускулы расслаблялись, нити снова принимали прежнюю форму, не позволяя выскользнуть из их крепких, но довольно мягких при этом пут.
А неподалёку от него, прямо по воздуху, летели куда-то внутри белёсых одуванчиков свернувшиеся калачиками, точно малые дети, его юные друзья-ученики, бойцы и приёмные сыновья – Парнас и Дубар, то есть Сердцеед с Железным Зубом.
«Эй! Куда вы? Проснитесь!» – хотел было зычно крикнуть им Панкратидар, но вместо этого глянул вниз перед собой и увидел опутанного паутиной Драдуила, падающего со скалы куда-то вниз… вниз, в бездонную пропасть… в бездонную пропасть… Солнце вдруг закрылось тучей… И стало темным-темно… Как в этой самой бездонной пропасти…
***
…
А между тем в бастионе Кощея Бессмертного (или Командора Коши) жизнь протекала своим чередом. Несмотря на недавнюю бойню под стенами Замка с участием древних нежитей, одно воспоминание о которых у знающих людей вызывало оцепенение членов, почти все обитатели Храма Мудрости и Ведения3 вели себя очень и очень спокойно. Никто не отвлекался от своих повседневных дел и обязанностей на обсуждение вчерашних событий, никто не выказывал хоть какое-то волнение по этому поводу.
Да и, говоря по правде, большинство обитателей Замка даже не были никем оповещены о том, что совсем недавно происходило в долине перед парадным въездом.
Однако самого хозяина бастиона беспокоило в том день не так уже и мало вопросов. В первую очередь он ещё ночью вызвал к себе начальника крылатой стражи, то есть небезызвестного нам господина Гросса и впервые за последние по меньшей мере лет 15 назвал его по имени.
- Эдэльф, – мрачно глядя в свисавший с потолка до уровня головы Командора кристаллический шар, через плечо довольно мягко спросил он Гросса, который с замиранием сердца вытянулся перед ним, как простой солдат перед генералом. – Эдэльф, что там сейчас происходит? Я, конечно, могу это и сам узнать, но мне интересна твоя оценка ситуации.
Выждав, как и полагалось по древней традиции, минутную паузу и собравшись с мыслями, Эдэльф Гросс, стараясь говорить как можно спокойнее, ответил, что, судя по создавшейся обстановке, Храму ничего не угрожает: основная масса нежитей замерла в одном месте и не предпринимает каких-либо попыток подготовки к штурму.
- К тому же, господин Командор, я уверен, что нежити и не способны штурмовать сооружения, подобные нашему. Эти монстры вообще создавались не для таких целей.
- Хорошо, – глухо откликнулся на оценку Гросса господин Коши, также предварительно проведя в полном молчании целую минуту. – Ладно, историю возникновения нежитей и их назначение вы, видимо, изучили неплохо… Вместе с Ягой, с которой, впрочем, давно поссорились. Но это, впрочем, меня касается постольку-поскольку…
Командор Коши снова замер, словно уйдя вглубь самого себя, и застыл подобно статуе на несколько томительных минут. Он даже не взглянул в сторону своего подчинённого, что само по себе вызывало у Гросса весьма неприятное сосание под ложечкой. Ему сильно хотелось уйти из этого гигантского, с невероятно огромным потолком (под ним можно было запросто проводить курс обучения полёту на искусственных крыльях) кабинета, в котором всегда было чересчур прохладно (Командор терпеть не мог духоты) и очень неуютно душе. Но больше всего господина Гросса подавляли эти безумные с его точки зрения паузы, всегда возникавшие в ходе деловой беседы между Командором и любым из его подчинённых.
Самое страшное в этом было то, что Командор всегда оставался непредсказуем. Мягкость его речи в самом начале разговора могла в любой момент смениться стальными интонациями или даже откровенным гневом, который никогда ничего хорошего не предвещал.
Но наконец-то Командор снова ожил и заговорил всё тем же ровным и довольно мягким тоном, в котором начал беседу. Правда, тема в его разговоре вдруг изменила направление на совершенно для Гросса неожиданное:
- Кстати, а где сейчас находится наш главный хранитель древних свитков и великой книги? Давно вы с ней общались? – не дожидаясь ответа, Кощей добавил то, от чего Эдэльфа Гросса буквально передёрнуло: – У меня возникло ощущение, будто великую книгу снова трогали и даже листали. Но я не уверен в том, что это были вы, господин Гросс… Мне кажется, что Яга показала одну из особо запретных страниц книги этому мальчишке…
… - Господин Гросс! – голос Командора вдруг буквально ворвался в уши начальника чёрных крыланов. – Вы где? Стоите за моей спиной, а ваши мысли блуждают в каких-то недоступных мне сферах. Что это ещё за фокусы, а? Господин Гросс!
- Прощу прощения, мой повелитель! – вздрогнув, отчеканил Гросс, прищёлкнув тяжёлым каблуком. – Виноват, какое-то затмение сознания…
- Так вот, многоуважаемый Эдэльф, – вернулся к своему первоначальному тону Командор Коши. – Как бы вы прокомментировали мои ощущения, о которых я вам только что открылся?
Гросс напрягся, усиленно вспоминая, о чём же шла речь в начале беседы.
- Я говорю о том самом мальчишке, на которого охотился, причём совсем ещё недавно, наш общий с вами любимец (на этом слове в голосе Командора прозвучала неприкрытая издёвка)… хм-хм, господин Баюн…Как вы думаете, она на самом деле показала ему книгу?
«Всё! Пропал! – кольнуло у Гросса в голове. – Если эта стерва действительно додумалась до такого, а я ничего не знал, то… положение хреновое».
Несмотря на холодный воздух Гроссу стало душно. Но Командор вдруг снова сменил тему. И тоже на весьма для господина Гросса неприятную.
- Кстати, – обернулся вдруг Командор Коши к нему вполоборота. – Баюн почему-то не откликается на мои вызовы уже несколько часов подряд. Его ассистент тоже неизвестно где. Вам, как начальнику службы безопасности всего нашего учреждения, известно, где болтаются эти прохвосты? – в голосе Коши проскользнуло неприкрытое раздражение. – И почему, минотавр их пожри, они болтаются и становятся недоступными для связи со мной в такое время, когда весьма желательно нахождение на своём месте каждого сотрудника института? Вам что-нибудь известно об этом?
Гросс прямо на глазах своего начальника вошёл в серьёзный психологический ступор, думая почему-то только о том, что Командор сейчас сорвёт с него все знаки отличия и разжалует в рядовые стражники – конец карьере, конец смыслу жизни в этом дурацком мире, в котором вообще уже становится жить неинтересно.
- Ну? – Командор вдруг вперился в него невидимыми из-под капюшона глазами. – Опять молчите? Опять боитесь меня? … Или просто не владеете ситуацией?
Неожиданно у Гросса пропищал зуммер на аппарате дистанционной связи, закреплённом на вороте его спецкостюма.
- Что там ещё стряслось? – выждав паузу, с любопытством спросил Командор, заметно убавив в голосе металла.
- Господин Коши! – оживился вдруг начальник службы безопасности. – Разрешите доложить! Вся масса чёрных всадников покидает Кривое Ущелье! Осада Храма со стороны парадного въезда снята самим противником.
Командор, как всегда, сделал вид, будто услышанное ничуть его не взволновало. Впрочем, подчинённые никогда не видели его блещущих радостью или гневом глаз: о том, какие чувства в данный момент испытывает Командор, можно было только угадывать по тембру его голоса.
- Что ж, – услышал Гросс в ответ, – хотя бы что-то у нас сегодня проясняется. Однако мне всё-таки интересно, что с Баюном. А насчёт него у вас, как я понял, нет совершенно никаких сведений, не так ли?
- Есть! – вдруг с радостью в голосе едва не выкрикнул Гросс, прислушиваясь к писку и бормотанию волшебного ларчика на лацкане его бронированного плаща. – Мои специалисты по слежению за удалёнными объектами сообщают, что поймали сигнал от коврового магнитоплана (на этом месте Гросс с трудом сдержал себя, чтобы не потереть друг о друга ладони, однако глаза его всё-таки весело блеснули). Умная техника сообщает координаты своего местонахождения. Интересно то, мой повелитель, что раньше этот парши… извините, сотрудник Баюн умудрялся блокировать нашу слежку за всеми находящимися в его распоряжении специальными средствами перемещения. И раз теперь его блокировка не действует, нам становится известно о каждом его шаге.
- Короче! – сухо перебил Кощей. – Где Баюн? Вы сказали много слов, но ни слова по делу!
- Виноват, мой повелитель! – снова щёлкнул каблуками Гросс, до которого уже дошло, что никто не собирается понижать его в должности, тем более сейчас, когда у него появилась реальная возможность найти пропавшего несколько часов назад любимца Командора.
- Виноват, мой повелитель! – повторил Гросс, вытянувшись во фрунт. – Точное местонахождение господина Баюна пока неизвестно, однако нам уже более менее ясно, где находится ковёр-самолёт, на котором они, вероятнее всего оба с Драдуилом, попали в аварию за пределами Кривого Ущелья около пятнадцати часов назад.
- Когда вы узнали об этой аварии, минотавр вас всех задери! – Командор Коши внезапно заорал, едва не потрясая перед Гроссом кулаками. – Авария, минотавр вас пожри, произошла пятнадцать часов назад, а вы до сих пор не отправили спасательный отряд на место аварии?
Настроение Гросса тут же сменилось на прямо противоположное. Это был прокол, о котором в суматохе он даже не подумал. Теперь у Папаши имелся веский аргумент в пользу откровенной нелюбви его начальника службы безопасности к его любимому спецагенту Баюну. Втянув голову в плечи, господин Гросс мрачно ожидал, что сейчас Командор вернётся к теме долгого и ненужного с его точки зрения преследования Гроссом Баюна по мотивам личной неприязни, но, на его удивление, командор тут же остыл и перешёл на другое.
- Итак, откуда доносится сигнал с секретного чипа ковра-самолёта? – снова строго спросил Кощей глухим голосом.
- Район двенадцать бэ дробь восемнадцать икс сто двадцать четыре. Где-то в глубине древних катакомб, именуемых с глубокой древности как Лабиринт минотавра, – поспешил отчеканить Гросс.
Господин Коши резко замер на месте и откинул закрытую капюшоном голову кзади, словно воззрился на что-то в далёком потолке. Затем, пробыв в таком положении минут пять или немного дольше, вернул голову «на место» и медленно, будто даже не для Гросса, а кому-то невидимому проговорил, тяжело перед этим вздохнув:
- Значит, старинное проклятье нашего рода проснулось и зашевелилось. Стало быть, нам объявлена открытая война.
И, снова выждав томительную для Гросса паузу, Кощей резко распахнул свои длинные руки в стороны, неожиданно быстрым для Гросса движением головы откинул капюшон и, в нарушение давно заведенных традиций представ перед своим подчинённым с открытым лицом, со злобной усмешкой кому-то заявил, устремив пронзительный взгляд огромных навыкате глаз куда-то поверх головы своего подчинённого:
- Ну что же, господин проклятый Бооб Ширирва! Ты похитил моего сотрудника, чтобы заманить меня в ловушку! Ты этого добился!... Я непременно приду к тебе сам, лично! – и, театрально помолчав ещё раз, он ещё более жёстко усмехнулся: – Только вот в коварную ловушку попадёшь ты сам, проклятая уродина!
После чего едва уловимым жестом левой руки потребовал от Гросса немедленно удалиться.
Уходя за дверь, Гросс понимал, что шеф может вызвать его снова в любую секунду. Поэтому он не отправился к себе в казарму чёрных крыланов, а поискал место в коридоре неподалёку от кабинет начальника, чтобы хоть немного прикорнуть в тишине.
Он не ошибся: максимум через полчаса Командор Коши вызвал его снова. Чтобы поручить на этот раз, как он сам заявил, чрезвычайно ответственное дело – собрать все имеющиеся в архивах института сведения о внутреннем расположении и физических свойствах Лабиринта Минотавра, а также о загадочном существе, которое Папаша назвал при господине Гроссе странным в звучании именем Бооб Ширирва.
Глава пятая.
Петля времени
Как мы с тобой уже, читатель, поняли, Его Могущество Командор Коши (или, по-простецки, Кощей Бессмертный) задумал навестить загадочное подземелье, в которое отправились пахарь Финист и его друг Панкратидар Справедливый с учениками и ассистентом кота Баюна Драдуилом. В то же время мы узнали и о том, что происходило в глубинах Кощеева замка в период, когда смертельно раненный своим братом Дарсином королевич Алан благодаря мастерству целителя Золтуса выжил и поправился. И вот тут у нас с вами появился открытый повод недоумевать. Как такое получилось?
Ведь с момента доставки Алана в реанимационное отделение возглавляемой Золтусом клиники (а клиника, напоминаем, находится на территории института, возглавляемого господином Коши) и до полного выздоровления королевича прошло, по меньшей мере, два месяца. Ещё как минимум вдвое больше дней Алан поднимался по ступеням бойцовского мастерства до уровня всадника. А попал он в госпиталь затерянного в горах древнего Института незадолго до выступления объединённой армии королевичей в поход против «проклятого Кощея». То есть, когда в Кривом Ущелье кипело сражение, Алан, по-видимому, всё ещё находился в постели. Профессор Золтус, хотя и творил чудеса реанимации, был далеко не всесильным. Да и попробуй поставь на ноги раненого, в которого всадили больше полдюжины пуль, одна из которых едва не задела его сердце.
Ну, так что выходит? Сначала мы узнаём о том, как Алан борется на ковре, получает наконец-то рыцарские доспехи, пробует копьё в поединке вроде бы с самим Командором Коши, потом встречает в борцовском зале своего любимого братишку Елисара, а затем мы вдруг читаем о том, как специалисты начальника крылатой стражи Кощея, господина Гросса, засекают место нахождения Баюна, пропавшего полгода назад.
Вроде бы, что тут не так? Ну, пропал Баюн полгода назад, ну наконец-то его обнаружили. Значит, полгода он где-то скрывался. Или его скрывали. Всё логично.
Логично, если бы не одно «но». Во-первых, сам Гросс сообщает Кощею, что с момента исчезновения Баюна до момента его обнаружения в Лабиринте Минотавра прошло всего 15 часов. Во-вторых, в этот же лабиринт вошли через весьма запутанный и тесный тоннель богатырь Финист и боец его друга Панкратидара Белян. И не просто вошли, а именно на следующий день по окончанию битвы, в разгаре которой и пропал человекокот.
Получается, что Алан должен только-только начать поправляться, но он уже сшибается в поединке с Учителем да ещё зимой, то есть в аккурат через полгода после битвы в Кривом Ущелье. Что это за парадокс времени такой, однако?
Ну? Ловко я вас разыграл? Вы уже, видимо, настроились на какую-ту тайну, связанную с обратным ходом времени. А я на самом деле просто вначале описал события будущего, а потом вернулся к тому, чем заканчивалась первая книга. Что скисли? Неинтересно?
Ну-ну! Будет вам ещё парадокс времени, будет. И он уже начался.
Дело-то в том, что сам по себе Лабиринт Минотавра обладал никем не объяснимой в то время (да и в наше тоже) таинственной силой – периодически замедлять время внутри себя, а иногда и снаружи в ближайших окрестностях. В Отрантурии даже была жива легенда об одном молодом человеке, который, случайно попав в этот Лабиринт и сумев из него каким-то чудом самостоятельно выбраться, стал моложе на несколько лет и в итоге женился на дочери его несостоявшейся невесты.
Бред какой-то, не так ли? Однако так только кажется. В легенде же всё логично. Потому что, с одной стороны, время для того парня в загадочном Лабиринте в период, когда он там искал выход на волю, шло как бы вспять, но за пределами Лабиринта его бег (по отношению ко времени внутри Лабиринта) даже ускорился. На выходе парень стал моложе, а невеста его уже не только вышла замуж и родила дочку, но и вырастила её до брачного возраста.
Конечно же, на самом деле ход времени изменился лишь для находившегося в Лабиринте юноши. Для всех остальных на планете оно шло как всегда. Так вот, юноша, скорее всего, умом ощущал самый обычный ход времени. Однако, во-первых, реакции его сознания по отношению ко всему находящемуся вне Лабиринта замедлились в десятки и сотни раз, а во-вторых, организм его действительно омолодился, вернувшись к состоянию, которое парень уже имел несколько лет назад.
А потом, согласно уже другой легенде, некая ведьма одному парню предсказала, что его истинная суженая, с которой он познает настоящее земное счастье, родится через девяносто лет. И, чтобы жениться на ней, парень, уже прознавший про свойства Лабиринта Минотавра – от тех, кто слышал предыдущую историю,– повторил подвиг своего предшественника. Но немного не рассчитал, задержавшись в Лабиринте чуть больше нужного. В результате для него прошёл всего месяц (и как он там, сердешный целый месяц-то прожил!), а в миру – почти полтораста лет. Когда сердце ему подсказало, кто его невеста, ей уже было под шестьдесят.
Так что не всем попавшим в этот лабиринт повезло. Но рассказывали отрантурийские сказители истории и покруче. Мол, один дедушка, возмечтавший жениться на совсем юной девочке, решил попробовать в том лабиринте омолодиться: а вдруг получится? Или, по крайней мере, он затормозит старение, а объект его желаний ко времени, когда он выйдет из лабиринта, повзрослеет. И вышло так, что всё произошло с точностью до наоборот. Дед всего за какой-то час блуждания по тоннелям одряхлел телом на целых двадцать лет, а девочка так и осталась девочкой.
Но кто знает, может все подобные истории придумали отрантурийские юмористы?
В любом случае, о Лабиринте Минотавра и его загадочных свойствах знали не только близкие командору Кощею люди. К сожалению, в число таких знатоков не входили на Панкратидар, ни Финист, ни тем более их «зелёные» друзья-ученики. И с ними произошла настоящая метаморфоза, съевшая у них за несколько суток больше полгода «внешнего» времени…
***
…- Не х-х-хо-т-т-т-ттель-ль-ли! – снова прошуршало в голове у Финиста.
И то же самое вторично прошуршало в голове у Беляна.
Оба тут же рефлекторно затрясли головами, а Финист, поочередно затыкая пальцем то одно, то другое ухо, принялся, активно нагибая голову то влево, то вправо, освобождать свои драгоценные уши от воды. Краем глаза он заметил, как ритмично колышутся массы обоих моллюсков – крупного и сидящего сверху на нём мелкого.
- Что за бред! – воскликнул Финист
- Минотавр меня пожри! – хлопая густыми ресницами, просипел Белян. – У меня чей-то голос в голове!
Но слуховые галлюцинации не исчезли. Более того, через несколько секунд после испуганного хрипа Беляна, горло которого будто сдавило клешнями невидимых крабов, с обоими парнями начался самый настоящий телепатический контакт, причём в словесной форме на языке отрантурийцев. И звучало бы это на современном русском языке примерно так:
- Не бойтесь, с вами всё в порядке… Мы не способны издавать звуки, из которых строится ваша речь… Но… мы можем передавать мысли на вашем языке… прямо в мозг каждого из вас. Такое возможно… только в этом месте, но… в других местах… мы не появляемся…Слушайте нас внимательно, не мешайте себе другими мыслями, не отвлекайтесь от диалога…Мы для вас не враги, мы вам можем помочь… Наш общий с вами враг похож на нас. Но нам он… чужой… Люди нам… гораздо ближе, чем он…Он – выродок… Он жестокий и коварный… убивает без надобности, пожирает без меры… Он застал нас… врасплох… Океан зашёл в эти подземелья… Океан занёс большого сюда… Тогда большой был очень мал… Мы из очень древнего рода… Сын родится от отца, отделяется от его тела…У нас один пол…Мы не сумели найти выход в океан, когда он ушёл обратно…Мы остались здесь навсегда… Очень обидно…Малый мог уйти… к нашим…Океан соединяется с… нашим подземным озером…под платформой…Большой не проходит… Малый остался из-за большого…Мы пытались связаться… с нашими в океане…Они очень глубоко…На наш зов не откликнулись…Ваш враг поработил нас…Он сказал, что наш род вымер…Прошло много времени…Мы не верим ему…Вы сможете переместить нас к океану…Мы знаем, как сохраниться… по дороге…Мы поможем вам найти выход наружу…наружу… наружу…
… Словно поражённые столбняком Финист и Белян стояли у хлюпающего под ногами водоёма, с трудом переваривая информацию, полученную столь необычным способом. Головоногие колыхались всеми своими массами, их длинные щупальца беспрестанно извивались, но никаких подозрительных движений в сторону двоих представителей человеческого рода они не делали.
- А теперь… пропустите нас к воде…,– прекратившийся было сеанс телепатического контакта вдруг возобновился. – Мы не можем… долго… находиться… вне воды…вне морской воды…
Словно заворожённые, парни медленно, еле шевеля своими членами, посторонились, предоставляя моллюскам возможность подобраться к водоёму и с наслаждением в него плюхнуться, щедро окатив своих нечаянных гостей прохладными брызгами.
- Послушайте! – опомнился вдруг Финист. – Нам пока не наружу! Нам надо найти нашего товарища! Наружу мы и сами знаем, как выбраться!
- Не знаете…, - разведчиков снова обдало дружеской телепатической волной. – Не знаете… Назад хода нет… Здесь всё меняется… не сразу, но постоянно… Эти проходы… уже ведут не наружу…И у входа снаружи всё изменилось…Мы знаем, куда идти…
- А не брешете? – растерянно брякнул Финист.
- Мы не умеем… делать то, о чём…подумал… старший и сильный из вас…Мы проведём вас в то, что вы… называете лабиринтом…минотавра… Мы попробуем найти вашего…который…в плену… у нашего врага…мысленно увидеть… попробуем… На глубине…это лучше…Подождите нас… Подождите…
Сеанс внезапно прекратился, как будто обрубили невидимые провода, по которым мысли осьминогов транслировались в мозг каждого из разведчиков. Оба монстрика немедленно скрылись в черноте водоёма и, пуская на поверхность большие пузыри, быстро пошли в глубину…
Ждать пришлось довольно долго. Во всяком случае так им обоим показалось. Да и как может показаться в таком случае иначе, если люди находятся в какой-то яме рядом с тёмным зловещим водоёмом, здорово напоминающем бездонный колодец – ни освещения, ни места, где можно было бы нормально присесть. И незаметная во время движения, но неприятно досаждающая при ожидании подземная прохлада, отдающая могильным сквозняком. Не прошло и двух минут, как Белян завозился, заохал и забормотал, что они словно похоронены заживо и неизвестно чего намерены ждать.
Финист поначалу молчал, сосредоточивши внимание на водоёме, будто пытаясь там высмотреть что-то чрезвычайно для них обоих важное. Но Белян не унимался и всё время периодически задавал Финисту дурацкий вопрос «а что если нам плюнуть на всё и вернуться назад по тому же самому входу».
- Учитель, что-то мне не верится, будто назад этим путём уже не вернёшься, – минут через пять бормотания под нос заявил юный горе-следопыт с такой громкостью в голосе, что в яме возникло эхо, отразившееся то ли от стен ямы, то ли от воды. – А ну как эти чудища подосланы теми, кто взял в плен этого… как его там…Короче…
- Замолчи! – яростно прошипел Финист, обрывая парня на полуслове. – Без тебя тошно…
По раздавшемуся в ответ сердитому сопению богатырь понял, что Белян хотел было возразить да воздержался: уж больно свирепо одёрнул его учитель.
- Ты, давай, на меня не обижайся, – поубавив в голосе металла, но всё также строго потребовал Финист. – Мал ты ещё, зелен, чтобы вперёд меня решать и сомневаться. А главное – толку-то от твоих сомнений! Идти назад оно, конечно, можно. Лапы, слава разуму, я сохранил – могу запросто влезть на стену этой ямины, а там и тебя на веревке вытяну. Только что мы будем делать, ежели эти головоноги не соврали? Ты вообще предполагал когда-нибудь, что вот такое чудо-юдо с тобой разговаривать сможет да ещё на твоём родном языке, да не сотрясая воздух, как мы, а прямо в мозг тебе сообщая мысли?
После этого вопроса между учителем и учеником возникла неловкая пауза. Наконец до Беляна дошло, что Финист вовсе не презирает «юного нахала» за бестактность, а просто, одёргивая, таким образом старается ободрить его. «А ведь он прав! – как бы нечаянно подумал Белян, снова ловя себя на том, что в глубине души восхищается бесстрашием богатыря. – Как всегда! Мне бы действительно молчать побольше. Всё равно ведь без него никуда не выйду, а и выйду, так всё одно пропаду в чужих теснинах».
А вслух приглушённо, будто стыдясь чего-то, сказал:
- Прости, учитель.
- Да ладно уж, – дружески усмехнулся Финист.
Потом повернул в сторону Беляна фонарик, осветил его сморщившееся от струи света лицо, отвёл световую струю в сторону, высветил место, показавшееся ему сухим и чистым, подошёл к этому месту и спокойно сел калачиком прямо на холодный грунт.
- В ногах правды нет. Садись и ты рядышком. Да подложи под себя вещмешок-то. Я и не к такому привык, в молодости всякое бывало. И придавленный тяжёлым камнем несколько суток пролежал – не развалился, было дело. А тебе простужаться не стоит: слабоват ты ещё в коленках, не закалён, как надо.
- Нет, учитель, – запротестовал Белян, копаясь в саквояже. – Тут есть и для вас, что подстелить.
Рядом с Финистом упало что-то плоское и мягкое.
- Вот, это плащ-палатка. В вещмешке в аккурат две таких. Кто знает, может придётся ещё и поспать в этом месте, – деловито пояснил юноша, вызвав наконец искреннее одобрение богатыря.
- Заботливый ты парень, однако, – удовлетворённо крякнул Финист, пристраиваясь на довольно тёплом куске непромокаемой ткани. – А ведь и действительно что-то в сон потянуло.
- Вы вздремните-ка лучше, а я посторожу. Всё равно мне спать что-то не хочется, – быстро предложил Белян, закутываясь во второй плащ.
- Хорошо, – согласно крякнул Финист. – Прохладно тут. Как раз для богатырского сна.
Не прошло и минуты, как до ушей Беляна донеслись первые волны настоящего богатырского храпа. «Во учитель даёт! – позавидовал Финисту парень. – В любой дыре засыпает, будто у себя дома на завалинке». Сам-то Белян с трудом подавлял в себе страх перед полной неизвестностью, ожидавшей их впереди во времени.
Ведь, по нормальной человеческой логике, ничего хорошего им светить не могло: сидели они в какой-то холодной и тёмной яме, в которой вообще непонятно как ещё оставался пригодный для дыхания воздух и было даже довольно свежо, перед ними хлюпала солонущая до горькоты грязная вода, а лезть назад в случае отступления им бы пришлось в жуткой до ужаса тесноте снова несколько часов кряду. Просто волосы дыбом вставали у мальчишки, когда он вспоминал, какой путь они проделали сюда, чтобы, фактически, попасть в никуда. И про недавнюю беседу со страшилищами из этого дохлого омута на дне затерянной в подземных теснинах ямы уже воспринималось как игра воображения: нет, вроде того, и не было никаких разумных осьминогов – всё это были ничто иное, как видения, вызываемые обыкновенным помутнением рассудка. А тут как раз и есть, от чего ему помутиться – крышу прямо так и сносит в этой угнетающей душу тишине.
Внезапно парню пришёл в голову дурацкий вопрос о том, что бы с ним стало, попади он в такую передрягу один. И только от этого сердце у мальчишки прямо заколотилось, точно после быстрого бега от злобных, грозящих порвать на куски монстров, которые его преследовали не меньше целых суток без остановки.
К счастью, мозг юноши умел вытаскивать из глубин памяти и константы, приводящие психику в порядок. Перепугавшись едва ли не до смерти, Белян тут же вспомнил, что богатырь Финист рядом с ним и дышит ровно и спокойно. Стало быть, опасаться Беляну нечего. Да и негоже ему, разведчику и воину, чего-то бояться, тем более прямой угрозой жизни вокруг него даже не пахнет. Мало-помалу успокоившись, парень почувствовал резко накатившую усталость и не заметил, как сам смежил веки.
Разбудил его Финист.
- Просыпайся, лежебока! – весело прошептал он в ухо Беляну своим внушающим спокойствие и уверенность басом. – Всё самое интересное в жизни проспишь!
- А! Чего? Где мы? – растерянно пробормотал юноша, усиленно протирая глаза тыльными сторонами ладоней.
- Что, сон хороший, небось, видел? – подтрунил над ним Финист. – Про то, небось, как мамка пирожки тебе с яблоками и капустой печёт, а, Белян? Или с девушкой красивой целовался среди цветов на солнышке?
- Да нет, – нарочито зевнул парень. – Приснились мне какие-то чудища с извивающимися верёвками вместо лап и одной башкой вместо тулова.
Финист рассмеялся:
- Ну, чудища эти уже давно нас с тобой себе в гости ждут. Говорят, мол, пора нам в воду – проверить себя: утонем или нет. Так что, паря, давай прочухивайся скорее, собирай барахлишко, приторочь его к себе покрепче и давай продуваться.
- Давай что? – вяло переспросил Белян.
- А то не понимаешь? Чтобы воздуху внутрь себя набрать побольше, нужно наперёд как следует продуться, – объяснил богатырь, бесцеремонно дёргая Беляна за руку и ставя его таким образом на ноги, будто непослушного мальчонку. – Встал? Расправил плечи? А теперь дыши как можно глубже!
Фонарик Финиста, закреплённый у него специальным обручем на лбу, светил еле-еле – вокруг них по-прежнему стояла беспроглядная тьма. И в ней Финист по-деловому буднично и строго провёл с полусонным Беляном подготовку к погружению, предварительно «промыв» ему ещё и мозги чёткими инструкциями и наставлениями:
- Продувку делай на совесть, не для отвода глаз. Плохо продуешься – мало воздуху внутрь себя наберёшь. Монстры говорят, что идти нам под водой до места, где можно будет снова набрать воздуха, около минуты. Потом ещё столько же и ещё. Тебя будет тянуть выдохнуть и вдохнуть прямо в воде, но если ты это сделаешь, тебе конец! Будешь следовать точно за мной. И нырнёшь в аккурат по моей команде и с такой напористостью, с какой ты ни одну девицу в жизни ещё не щупал. А руками будешь держаться за меня, да цепко, так, будто я – твой последний шанс остаться живым, понял?
Белян удивлённо напомнил Финисту о специальных торбах со шлангами и масках для дыхания под водой или под завалом: они же, мол, в наших вещмешках лежат! Однако Финист грубо оборвал его:
- Не считай меня за дурака: молокосос ещё! Тут проплыть-то всего ничего, а ты уже твёрдый воздух перевести хочешь. Нечто потом он нам не пригодится?!
Тяжко вздохнув, парень принялся дышать по командам учителя. Уже на двадцатом вдохе у него перед глазами замелькали мошки и пошли разводами круги. После полусотенного вдоха Белян едва не упал в обморок. Однако Финист подбодрил его, заявив, что ещё чуток, и ему станет легко.
Наконец Белян действительно почувствовал, как к нему быстро возвращаются силы, а голова становится необычайно ясной.
- Вперёд! – позвал его Финист, шагая в воду. – Шаг в воде! Вдох - выдох! Ещё шаг! Вдох – выдох! Глубокий вдох!
Белян судорожно уцепился за куртку учителя и резко вместе с ним погрузился в тяжёлую тёмную жидкость …
***
А между тем пришла наконец пора поинтересоваться действиями тех, о ком мы не так давно упомянули. Нет, не догадались. Вы, наверное, подумали о господине Бессмертном и Гроссе, которые, по идее, собираются нанести внезапный визит некоему монстру по прозвищу Бооб Ширирва.
Да, Кощей, разумеется, что-то похожее затевает. И Гросс, видимо, уже тащит ему кучу сведений о пресловутом Лабиринте, которые он извлёк из укрытых в древних тайниках архивов Института.
Только я-то имею в виду пока не этих героев, а пастуха Иванасия (того самого, что в банальную легенду о Кощее и смерти его на кончике иглы попал под более нам понятным именем Иванушка) и подружку его Ягу.
Ну сами подумайте: могут ли они неделями сидеть в тайных пещерах, если Иванасий всё время гундит о том, что надо делать дело, а не прятаться от кощеевых слуг?
Дело, как вы уже знаете или (если не читали первую книгу) догадываетесь, до отвращения примитивное: подобраться к Кощею поближе и выведать у него про место, где припрятана пресловутая иголка. То есть у Иванушки-Афонюшки цель одна. Тупая, бестолковая и ни к чему хорошему не ведущая, но совершенно чёткая – укокошить злого дедушку Кощея и вызволить на волю ненаглядную красу длинную косу.
Причём бабушка (а точнее дамочка) Ягуся это отлично знает и отлично при этом понимает, что задуманное её любимым (да, она в него влюбилась фактически с первого взгляда, а может и ещё раньше: Яга ведь она всё-таки, не просто девка деревенская) – так вот она знает, что дело это заранее провальное и по сути гнилое, нехорошее, недоброе.
И как тут быть, если тому, в кого Яга втюрилась по уши, какая-то деревенская дура-колдунья наплела глупых сказок о всяких иглах, а этот парень, как ребёнок, свято в них поверил? Да мало того что поверил! Он ещё и возомнил себя героем, которому свыше предназначено эту глупую выдумку сделать былью. То бишь разыскать иголку, переломить её к чертям собачьим и таким Макаром принести Кощея в жертву идиотскому героизму (с точки зрения бабушки Ягошки, конечно).
Короче, пока Иванасий спал долгим и крепким сном (а вызвала этот волшебный сон, как вы уже знаете или хотя бы догадываетесь, опять-таки дама Яга), в Кривом Ущелье произошли все драматические события, которые только могли там произойти. Думаете, Яга таращила свои глаза на эти события? Ничего подобного!
Пока чёрные всадники разгоняли рати королевичей, зачищали территорию и убирались куда-то восвояси, несчастная Яга активно напрягала мозги, думу думала: и что же ей с её ненаглядным Афонюшкой делать, как уберечь его, дурачка такого милого, от всех, кто реально может ему навредить.
Пуще всего Яга боялась гнева рассерженного выходкой королевичей и встревоженного невесть откуда взявшимися нежитями Кощея. И что бы ни приходило ей в голову, одна мысль её сверлила больнее и назойливее всех других: любыми способами необходимо сделать так, чтобы в течение нескольких ближайших месяцев Ванюша-милуша никоим образом не смог попасться кому-нибудь из сотрудников Института на глаза. И боже избавь в поле зрения проклятого кота Баюна. Яга-то ведь была не в курсе, что Баюн сейчас сам в большой беде.
Самое трудное для Яги в этой проблеме было непредсказуемость и упрямство Иванасия. Держать его спящим бесконечно Яга не видела возможным и опасалась, как бы насылаемый её колдовскими методиками сон не ослабил бы парня, не сделал бы его слабоумным и больным. Но если Иванасий проснётся, то непременно вспомнит, чего собирался делать. И как его удержать в тайниках и кладовых неделями и месяцами?
Оно, конечно, можно было как-нибудь приковать парня цепями к одному месту или по-другому обездвижить. Но ведь это, по сути, всё равно, что наслать на него порчу, бессилие, тяжёлый и опасный недуг. Как это можно на любимого-то сделать?
В поисках ответа на мучительно сложный вопрос Яга перекопала кучу сведений, хранившихся у неё в глубинах памяти, потом начала копаться в древних свитках и книгах, доступ к которым имела. И вспомнила-таки о заветном месте, которое могло бы (хотя и не гарантированно) решить проблему со временем. Как вы уже, наверное, и догадались, этим место оказался тот самый Лабиринт.
Разумеется, решение отвести туда Иванасия Яга приняла после долгих мучительных раздумий, ибо место это для всех без исключения сотрудников Института являлось совершенно запретным. Более того, оно ещё было и совершенно секретным. Командор Коши, видимо, просто не взял в голову тот факт, что Яга когда-то дружила с господином Гроссом (пока не поняла, кто он есть на самом деле по натуре). А раз так, то Яга могла вполне по-тихому нарушить запрет. И потом, как она вспомнила, лично ей про этот запрет никто не говорил. Стало быть, поскольку сам Кощей когда-то (несколько сот лет назад) присвоил Яге статус агента с особыми полномочиями, выходило, что хранительница книг и свитков может иногда себе позволить то, что не позволено другим.
Итак, по-чёрному наломавши голову над вопросом «а не сгублю ли я любимого в том треклятом лабиринте», Яга приняла-таки решение. Смысл его заключался в следующем.
Переворошив про этот самый Лабиринт гору разных сведений, Яга обнаружила и древнейшую карту этого потрясающего своими размерами и свойствами подземелья. Кто и для чего такое чудо страшное сотворил, никто из сотрудников Института не знал и, скорее всего, разузнать чего-либо об этом не рвался, даже сам Командор Коши.
Ягу, конечно, в пору ранней юности, когда она первый раз сходила в Лабиринт (сама, без спроса, хотя и тогда уже существовал запрет на такие посещения), истории сего подземного сооружения заинтриговала. Однако жизнь Яги всегда была устроена так, что плотно, упорно и долго заниматься чем-нибудь одним, тем более не разрешённым, ей не удавалось, а точнее не хватало времени. И постепенно про тайну создания Лабиринта, и главное – цели его создания, Яга забыла.
А когда пришло ей время вновь о Лабиринте Минотавра вспомнить, её уже интересовала не история и цели древних чародеев, создавших это непростое подземелье, а исключительно свойства Лабиринта и возможности, которые предоставляет он простому смертному.
Так вот, пока Иванасий отсыпался, вновь и вновь укладываемый на сладкий пуховик полюбившей его колдуньей, последняя жадно изучала информацию об этих возможностях.
На карте, раскопанной Ягой, она обнаружила два круговых коридора, в одном из которых время в тот или иной момент (а его можно было вычислить по конкретной магической формуле) могло для бродящего по коридору существа потечь в обратном направлении, а в другом – наоборот ускориться по отношению к объективному времени на планете.
Ни то, ни другое не означало, что находящиеся в коридорах люди или животные каким-то образом почувствовали бы на себе эти изменения. Для них и их сознания всё шло так же, как и вне Лабиринта. Однако, выйдя на волю (если, конечно, в том подземелье выжить, о чём у нас разговор ещё впереди), эти существа попали бы в несколько иной мир. При этом, выйдя из коридора, в котором время текло вспять, человек ни за что не попал бы в своё прошлое – он просто помолодел бы на какое-то количество лет (всё зависело от конкретного времени и конкретного периода нахождения в этом коридоре). Зато тот, кто вышел бы из другого коридора, наверняка бы на какое-то количество лет постарел, многократно обогнав объективное время.
То есть байка о старике, возжелавшем затормозить своё старение с тем, чтобы сосватать понравившуюся молодку, которая, по его задумке, после его выхода из Лабиринта должна была по возрасту (по крайней мере внешне) приблизиться к нему, – эта байка на самом деле имела под собой реальные основания. Дедуля просто, видимо, перепутал коридоры и неверно вычислил дату, когда требовалось в один из них войти и через какой промежуток времени выйти. Вот и получилось так, что он вообще стал дряхлым стариком, в то время как дама его интимного, так сказать, интереса осталась прежней.
Но вряд ли Яге захотелось именно в таком ключе проманипулировать со временем, состарив, к примеру, Иванасия, а себя омолодив. Ну, чтобы между ними не такой большой разрыв в возрасте был. Хотя, кто его знает. Дело-то ведь не столько в возрасте тела (как мы уже знаем, у бессмертных4, к коим относилась Яга, тело старело настолько медленно, что заметить возрастные изменения со стороны простому смертному было вряд ли возможно). Главное-то заключалось в возрасте ума. По сравнению с Ягой Иванасий был в свои тридцать пять простого смертного сущим ребёнком, своего рода подростком с незрелым мироощущением. Если взять во внимание именно этот ракурс, то Яге, возможно, и хотелось уменьшить разрыв между ними.
Только ведь не знала она, делает ли Лабиринт человека мудрей или глупее, когда изменяет его биологический возраст. Мудрость-то ведь никакая магия человеку не способна подарить, лишь он сам с годами, упорно этого желая, способен повзрослеть умом. Так же и отнять у человека уже приобретённую жизнью мудрость никакая магия бы не смогла. Наслать оцепенение, затормозить память и мышление – это чародеям и волшебникам было ещё под силу. Но деменция5 ведь развивается в дряхлеющем, а не в молодеющем мозге. Состаришь в сжатые сроки Иванасия, и вместо мудрости получишь старческое слабоумие. Омолодишь само тело и организм Яги, и получишь ещё более гибкие мыслительные реакции. Жизненный опыт, знания, сильный интеллект в молодом теле сделают человека ещё мудрее, ещё взрослее умом. Не получилось бы так, что Яга в итоге превращается в совсем юную девчушку с острым и прозорливым умом, а Иванасий – в дряхлого деда с умом ребёнка.
Разумеется, это в первую очередь и пришло в голову Яге. Однако, изучив как следует все данные, взвесивши все за и против, проведя, наконец, несколько часов в пещере с волшебным кристаллом, усиливающем интуицию, Яга бегло увидела их с Иванасием возможное будущее, и оно её не испугало. Вздохнув с облегчением, Яга начала готовиться к обряду инициации в коридоры времени волшебного лабиринта. Разумеется, она знала о том, насколько они рискуют. При этом больше всего в Лабиринте Минотавра им угрожали не метаморфозы временной петли тамошних коридоров и пещер, а живая сила. Кто именно, Вы уже догадываетесь. И кроме тварей, подчиняющихся некоему Бообе Ширирве, в этом подземелье обитали и другие страшилища – те, которых боялись даже коварные враги господина Бессмертного и от которых не могло уберечь даже их техническое могущество.
Но Яга была отнюдь не новичком в деле укрощения прожорливых монстров. И магия, которой она за столетия упорного труда овладела, нередко поражала своей изощрённостью даже самого господина Кощея. Тем не менее одной только магии Яга не доверяла. Собрав в Лабиринт Минотавра все необходимые припасы, она кроме магических фолиантов, зелий и оберегов прихватила с собой кое-что, с её точки зрения, посущественнее.
Вы верно догадались: это был могущественный меч-молния. Но не только он. Впрочем, сейчас нам неважно знать, как выглядели и какими поражающими свойствами обладали древние штучки-дрючки, аккуратно рассредоточенные бабой Ягой во внутренних карманах своего традиционного ведьминого наряда. Сейчас важно в первую очередь то, что Яга приготовилась к походу в Лабиринт сама и начала готовить к этому походу своего любимого.
Конечно, ей предстояло его сначала разбудить, затем привести в нормальное состояние, затем, прежде чем он созреет для всяких с точки зрения Ягы ненужных вопросов, хорошо накормить и напоить специальным напитком, укрепляющим волю, подавляющим страх, но обостряющим при этом реакции. Иванасий в Лабиринте должен был испытывать волшебное спокойствие, но ни в коем случае не потерять осторожность. Кроме того, Яга припасла Иванасию специальный костюмчик. И это было ничто иное, как надеваемый через ноги на всё тело комбинезон с капюшоном и маской, которая, усиливая остроту зрения человека и увеличивая для него зону обзора, при этом не только защищала его лицо от всякой летающей или бросаемой кем-то опасности (пуль, стрел, камней, капель яда) и насылаемых злыми существами чар оцепенения (чтобы, грубо говоря, подвалить к застывшей на месте жертве и без помех её сожрать). Эта маска ещё и удивительным образом отражала свет, искажая восприятие местонахождения одетого в такую маску человека при наблюдении его со стороны. Да и лицо человека через эту маску снаружи не просматривалось.
Более того, как Яга потом объяснила Иванасию, если научиться хорошо представлять через маску какой-нибудь ложный образ своего лица (ну, к примеру, образ жуткого монстра), то смотрящий на облачённого в эту маску человека враг – разумеется, спереди, а не сбоку или сзади – непременно увидит этот придуманный обладателем маски образ.
Комбинезон же обладал целым рядом полезных свойств. Он защищало человека от холода и жары, от сырости и сухости, от злых духов и ударов острыми предметами, амортизировал удар тупым предметом или падение на камни. В нём человек заметно меньше уставал, быстрее и с меньшей потерей сил двигался, лучше оборонялся, быстрее и в любом положении высыпался и даже якобы меньше хотел есть и пить. Кроме того, этот волшебное одеяние делало невозможным почуять своего обладателя по запаху или по движению воздуха самому чуткому хищнику на свете.
То есть в этом комбинезоне любой мог запросто пройти в любом кишащем злыми тварями месте незамеченным в любое время суток и года. Засечь передвижение одетого в это одеяние существа могли лишь твари с хорошо развитым интеллектом. Но и для таких создатели этого костюма приготовили массу «приятных» сюрпризов, о которых мы уже говорили.
Кстати, капюшон этого комбинезона был с особым секретом. Он позволял человеку видеть затылком и боком.
Не то чтобы одетая капюшоном голова начинала видеть на триста шестьдесят градусов, подобно, скажем, паукам. А вот подать сигнал прямо в мозг о том, что сзади или в стороне движется или притаился в засаде кто-то неизвестный, этот капюшон мог вполне.
Но вот Яга, собрав рядом с собой всё необходимое для успешного похода в Лабиринт, начала распевать песню, которую он сама сочинила и назвала не иначе как «Песня пробуждения».
Слов в этой песне не было, только мотив. Яга мурлыкала его себе под нос сначала закрытым ртом, потом постепенно переходя на звуки «а-а», «о-о», «у-у», усиливая динамику распева и наращивая обертоны голоса. Эта песня, как считала Яга в теории, при очень долгом распевании и бесконечном усилении динамики наверняка разбудила бы и мертвеца. Во всяком случае профессор Гарди, услышав как-то (совершенно случайно) такое соло бабы Яги, с довольной миной на лице заметил, что не сомневается в способности с помощью «такой последовательности бессловесных мантр» вывести человека из долгого летаргического сна.
В принципе не важно, пошутил тогда Гарди или сказал то, что действительно подумал. Яга верила в силу своей «Песни пробуждения» сама, и это было для неё основной применения песни на практике. Яга считала, что, пробуждая с её помощью привыкшего долго и крепко спать человека, одновременно усиливаешь его послушание и привязанность к исполнителю. То есть к самой Яге, потому что, во-первых, никто больше эту песню никогда не пел и спеть был, скорее всего, не в состоянии, а во-вторых, Яга никому её не собиралась демонстрировать ради передачи опыта.
Но не будем отвлекаться. Иванасий, наконец, открыл глаза, немного поморгал ими и вдруг сморщился.
- Слушай, перестань голосить, как будто на похоронах, – проворчал он, пытаясь пошевелить конечностями.
- Проснулся, – только и промолвила Яга в ответ на столь неожиданную реакцию парня.
И, понятное дело, тут же умолкла, дожидаясь, пока Иванасий поднимется. А встать ему оказалось не так-то и просто: слишком уж долго он валялся на спине.
Пришлось Яге помогать любимому милашке приподниматься, хотя он и отмахивался, пытаясь отогнать Ягу, будто назойливую муху.
- Ну вот, – прошипел Иванасий, когда, установившись было на ноги, свалился после второго шага в сторону нужника. – Опять ты меня околдовала, разленила и силы лишила. Губы и язык – и то еле ворочаются.
- Ничего, соколик, всё твоё к тебе вернётся, всё при тебя останется. Ну-ка, поднимайся, дорогой, – радостно затараторила Яга, подставляя Ванюше плечо.
С явной неохотой, пытаясь искренне ворчать, Иванасий принял эту «бабью» помощь, с трудом опираясь на совсем не широкое, но на удивление крепкое плечо этой странной колдуньи (как он воспринимал её), к которой всё время испытывал непонятные для него и весьма противоречивые чувства. Глубокая симпатия и уважение к мудрости нестареющей лицом и статью старухи удивительным образом сочетались в этих чувствах как с притяжением мужского естества к женскому, так и с недоверием, вызывающим время от времени неприкрытое раздражение, а иногда и вспышки простой человеческой неприязни.
Если бы Иванасию пришло однажды в голову спросить самого себя со всей серьёзностью, любит ли он Ягу и, если да, то насколько глубоко, вряд ли бы он смог искренне на это ответить. Скорее всего, Иванасий не знал, кем же на самом деле видит эту женщину, в которой материнская и даже бабкина назойливость в опеке и заботе самым причудливым образом переплетается с обожанием самой обычной молодой женщины, превосходившей, по понятиям Иванасия, всех «нормальных баб и девок человеческого рода» как умом, так и умением телесно и душевно ублажить мужчину.
Иногда Иванасий ловил себя на мысли типа «и что она во мне нашла, в этаком неуклюжем простаке и неумехе, не отличающемся ни добротой душевной, ни пригожестью телесной» (таким он, во всяком случае, всегда себя считал). И ему становилось стыдно перед самим собой за то, что, как он тут же с некоторой долей обречённости понимал, в глубине души своей привязан к ведьме и прислужнице врага своего личного и всех отрантурийцев, всех людей, какие только могут жить на земле-матушке.
Ничего-то он не мог с собой поделать, разве что периодически ругаться и ворчать, для самого себя хотя бы делая вид, будто черта между ними непереходимая, стена в душе непреодолимая. Только ругань эту временную Яга воспринимала с той же самой любовью, до которой, иногда с ужасом в душе ловил себя на этой мысли Иванасий, простому смертному как до луны – ни за что не добраться, не вырасти, не дотянуться.
Он ворчал, обзывал Ягу распутной и похотливой старухой, колдунье злобной и коварной, ведьмой проклятущей, жрицей минотавра и всякими другими обидными прозвищами и ярлыками, однако шёл, опираясь на её явно не женскую силу, принимая её помощь и поддержку, удовлетворяя похоть и свою, и её, деля с ней постель, кров и стол, нагружая её всякими душевными терзаниями своими, и никуда от этого не мог укрыться, ни от чего из проживаемого вместе с Ягой не мог отказаться.
Вот и после долгого сна, прекрасно понимая, кто «завалил» его в этот долгое тяжёлое забытье (ничего из сна того Иванасий, проснувшись, не запомнил – одна лишь тьма осталась перед внутренним взором, точно жуткое воспоминание о пережитом небытие), он полностью отдавал себе отчёт в том, для чего это сделала с ним Яга. И при этом явственно ощущал, как проходит, выветривается у него из головы и сердца неприязнь и подозрительность и возвращается к нему самое обычное дружеское состояние. Как будто она с детства была ему и подругой верной, хотя и старшей на много лет, и матерью второй, и утешением, и надеждой на лучшую долю в будущем.
Это как потом, спустя века, уже во времена известной нам истории монахи грешили. И знали ведь, что нельзя так, не подобает так себя вести монахам, и пытались каждый раз с собой совладать, зарекаясь и накладывая на себя запреты. Но, едва завидевши ту, которая, бесовскими чарами обладая, возбуждала преступную страсть, вновь становились бесстыдными грешниками, с ещё большей жадностью, чем до этого, удовлетворяя похотливое желание самца.
Не сказать, что Иванасий занимался с Ягой телесными утехами с каким-то неестественным для простого человека жаром, с ненасытностью и вожделением. Они вообще с Ягой занимались этим редко, и Яга, по большому счёту, всегда стремилась лишь утешить и приласкать, отдаваясь Иванасию в моменты, когда он сам, уйдя в забытье, тянулся к находившемуся рядом крепкому и притягательному телу женщины, способной не просто утолять эту внутреннюю жажду животного естества, а успокаивать как просто добрый человек, одним лишь поведением своим вселяющий уверенность и умиротворение. Не тело Яги тянуло к себе Иванасия – душа. И, всё отчётливее сознавая этот факт, он мучился, негодовал, но быстро успокаивался и становился как ребёнок – послушный и внимательный, но иногда капризный и несносный. Всё в нём было. И это всё Яга воспринимала так же, как обычно дети воспринимают реку – притягательную, ласковую, освежающую, но иногда опасную и сердитую.
Довольно скоро после пробуждения Иванасий вернулся к своему прежнему состоянию – взрослого дитяти, который, хотя и грубит моментами, но в итоге делает всё так, как его попросят.
Яга накормила парня вкусной кашей, приправленной травами, в которых отлично знала толк, ибо они восстанавливали в человеке спокойствие, помогали ему настроиться на дело, сосредоточивали ум, приводили чувства в равновесие.
- Собирайся, Ванюша, одевайся, милуша, – проворковала, наконец, Яга, поднося Иванасию волшебную одёжку. – Сегодня мы с тобой на серьёзное дело двинемся.
- Какое ещё дело? – вяло возразил было Иванасий, примеривая, однако, к себе поданную Ягой обнову.
- Узнаешь на месте, – сделалась вдруг серьёзной Яга. – Чай ты сам это дело затеял. Думаешь, пока ты спал, я мух по углам пещерным ловила? – в конце последней фразы она желчно усмехнулась. – Мух ловить, Ванюша, и окромя меня есть кому. Паукам вот, например. А я, дорогой мой, богатырское снаряжение для тебя добывала.
- Это, что ли, твоё богатырское снаряжение? – недоверчиво усмехнулся Иванасий, разглядывая серебристый комбинезон. – А не слишком ли легко оно для богатырского-то?
- Ну, ну, – усмехнулась в свою очередь Яга с лукавым прищуром. – Каков богатырь, такого веса и снаряжение.
- А! – обречённо махнул рукой Иванасий.
И принялся одеваться, как подсказывала ему бабуся Ягуся…
Глава шестая.
К воротам!
Итак, развитие событий в этой саге приближаются к весьма интригующему месту. Всё наше внимание сейчас будет приковано к мучающему нас своей загадочностью Лабиринту Минотавра, созданному, по-видимому, в непомерно далёкие от нашей истории эпохи непонятно кем, возможно что и могущественными существами неизвестной нынешним людям расы, в совершенстве владевшей тем, что людьми всегда воспринималось не иначе как волшебство, своего рода сильнейшая инженерная магия.
И кто бы ни построил это грандиозное подземное сооружение, по сути целый мир со своими законами и условиями, мы уже знаем, что занимают его в эпохе Иванасия и Кощея Бессмертного отнюдь не те, кто проектировал и строил. А теперь, к моменту, когда, как говорится, в нашей саге назревают страсти, в этом лабиринте должны пресечься пути сразу трёх известных нам сил – Финиста с Беляном, Яги с Иванасием и…самого главного героя всей истории – Командора Коши с господином Гроссом.
А ещё в Лабиринте Минотавра находится в плену у каких-то других злодеев, ярых врагов начальника бессмертных, его любимец Баюн. Да и товарищи Финиста и Беляна – Панкратидар, Парнас и Дубар – куда-то пропали. А точнее кем-то усыплены и похищены.
Словом, страсти накаляются, да и только. И за кем мы сейчас сможем внимательно и затаив дыхание проследить?
Начнём, пожалуй, с тех, о ком, поди, уже соскучились. Да, с наших бесстрашных следопытов, пошедших вместе с осьминогами-телепатами по их подводным проходам…
.1.
У Беляна от стремительно нарастающего чувства страха буквально «захолонуло» сердце, а все члены, в частности те, на которые в таких условиях, как говорится, вся надежда – то есть руки и ноги – вмиг похолодели и сделались ватными. Главное, как мелькнуло в голове у парня, – руки: ими он держится за свою спасительную «соломинку» – за спину, а точнее за куртку Финиста. Ноги-то его уже болтались, как жерди, плохо привязанные к надутому воздухом мешку.
Как они сумели почти минуту проплыть под водой, к тому же не просто вперёд по курсу, а вперёд-вниз, в глубину локтей на тридцать – Белян так и не понял. Бедняга не заметил, что ноги Финиста оплетают щупальца большого осьминога и он уверенно тянет богатыря ко дну. И хорошо, что не заметил. Иначе бы пришёл в неописуемый ужас, предположив, что монстры их обманом заманили в этот омут, чтобы утопить и съесть.
В принципе, об этом же подумал и Финист – заранее. Точнее, Финист решил на всякий случай подстраховаться и зажал в рукаве куртки меч-молнию, разряд которой на любой глубине моментально образумил бы любое чудовище. А если бы вдруг молния в мече не сработала бы, то клинок его всё равно остался бы опаснейшим из оружия для кого угодно, ибо самозатачивающееся лезвие его рассекало под водой даже броню из металла и камень.
Грудь Беляна сильно распирало от набранного в неё воздуха, парня неимоверно тянуло сделать выдох. А по мере погружения на заметную глубину грудь начало ещё и сдавливать уплотнившейся массой воды, мутной и тяжёлой от обилия соли.
Только теперь этот юный пройдоха понял, как тяжело бывает управлять своим страхом, держать его под контролем. В то же время он чётко осознавал: стоит ему выпустить куртку Финиста из своих слабеющих пальцев, и ему конец – он захлебнётся солёной жижей раньше, чем всплывёт на поверхность.
Внезапно в голову к нему пришла мысль о том, что всплыть он вообще не сможет. Некуда всплывать! Потому что они давно уже движутся под толщей породы, вода с которой соприкасается вплотную.
И Белян похолодел от ужаса. Пальцы его совсем онемели – он с невероятным напряжением воли и мышц удерживал их вцепившимися в куртку богатыря, вокруг которого повсюду поднимались откуда-то снизу большие многочисленные пузыри, исходившие, по-видимому, от осьминогов.
Секунды для Беляна замедлились едва ли не до бесконечности. Рассудок парня затмевала буквально убивающая тьма. И он уже совсем готов был отключиться, потеряв сознание, как вдруг ему показалось, что они стремительно рванули вверх и… дыхалка парня заработала намного раньше, чем ощущения и ум. Воздух! Спёртый, тяжёлый, в кромешной темноте, но вполне пригодный для дыхания.
- Ну вот, малец, и передышка тебе, – услышал он глуховатый, но спокойно радостный голос Финиста. – Сдюжил ты, однако, не подкачал. Пару минут подышим вот тут и снова нырнём.
«Ничего-то он не боится. Будто рождён для испытания на прочность, и ничто другое в жизни ему не в радость», – как бы между прочим подумал Белян, поймав себя на том, что ему стало как-то всё равно: выживут они или навечно останутся в солёной воде этого страшного подземелья.
«Не бойтесь-сь-сь-сь…, - снова вдруг зашептали чьи-то странные голоса прямо внутри головы Беляна, и, вероятнее всего, Финист услышал это тоже. – Ещё немного, и мы приплывём…Здесь-сь-сь воздуш-ш-ш- ная пробка, возз-зздух прохх-хх-хходит через щ-щ-щ-щель вверху…купола…в породе…Воды тут мало… мож-жете встать-ть-ть на ноги…».
И действительно – машинально реагируя на сообщение, оба человека потянулись ногами к низу и тут же упёрлись в скользкую, но достаточно ровную поверхность. Уровень воды застыл у обоих почти на губах. Можно было стоя даже разговаривать. А главное – оба тут же испытали приятное расслабление. «Какое счастье – стоять на обеих ногах», – пришло в голову Беляну, когда он, облегчённо вздохнув, втянул в себя массу тёплого, пахнущего рыбой и тиной, оставляющего во рту солёный привкус, тяжёлого воздуха.
Финист неуловимым движением зажёг фонарь холодного огня, и сквозь беспросветную тьму следопыты разглядели вокруг себя едва заметные стены естественного купола, высота которого над их торчавшими из воды головами не превышала локтей пятнадцати. Пошарив по стене рукой (дотянуться до неё оказалось достаточно легко), Финист обнаружил, что круговая стена невероятно ровная, как будто этот купол кто-то специально высек в скале, уходящей глубоко под воду.
- Глухо здесь, – деловито произнёс богатырь, и его слова гулко отдали от стен и воды. – Выход, видимо, глубоко. А где – так вот сразу и не поймёшь.
Юноша не ответил, посчитав разумнее сэкономить силы на пустой болтовне. Только стоял, стараясь расслабить мышцы рук, и тяжело дышал, словно стремясь как можно больше напитать свой организм этим спёртым воздухом заполненного водой подземелья.
- Интересно, как тут крабы пронесли товарища нашего странного знакомца с мордой дикобраза? – непонятно у кого – у самого себя, у скрывшихся в воде осьминогов или у Беляна спросил Финист. – Маску какую, что ли, на него напяливали?
- Ну…, - не выдержал молчания Белян, - как-ни..будь про..шли…
Юноша говорил через силу, прерывая слова и отдельные слоги частым и глубоким дыханием, и Финист махнул ему рукой: молчи, мол, отдыхай. Однако Беляну вдруг пришла в голову дельная мысль:
- Головоног же… сказал, что здесь всё… изменяется… Может…для них… другая… дорога… была открыта…
Финист улыбнулся и бесцеремонно потрепал макушку парня, как обычно отец треплет юного сына, когда выражает удовлетворение его умом:
- Смотри-ка! Иногда ты весьма мудро думаешь! Надо ж! А я и забыл про то уж… Молодец.
Не прошло и пяти минут, как их снова позвали осьминоги. На этот раз Финист решил оставить холодный огонь зажжённым. Он довольно слабо пробивался сквозь плотную мутную воду, но всё-таки немного приободрял.
Второй раз подныривать глубоко под край стены оказалось заметно легче. Осьминоги тащили их активнее, к тому же, как показалось обоим следопытам, во втором погружении им сильно помогало невесть откуда возникшее течение. И снова они благополучно вынырнули примерно через минуту с небольшим – на этот раз в какой-то длинной и узкой расселине, тянувшейся далеко вверх.
В ней было очень тесно, зато им удалось взобраться на какой-то подводный хребет, высунувшись из воды почти по пояс. И воздух здесь оказался заметно свежее, чем под куполом. Они даже поняли, откуда тянет довольно прохладной и насыщенной кислородом струей: скорее всего, расселина имела выход на волю, откуда и поступал, опускаясь в глубину, прохладный свежий воздух, постоянно смешиваясь с выделявшимися в полость расселины парами воды. И, по-видимому, воздух поступал также из многочисленных отверстий, которые удалось разглядеть на одной из «стен» расщелины. Каким-то чудом в этой странной естественной системе вентиляции создавалась воздушная тяга, создающая напор воздушных потоков, способных «добивать» до полости на самой глубине этого природного колодца.
- Долго отдыхать не будем, – сказал, отдышавшись и отплевавшись от воды Финист. – Иначе расслабимся, а потом не дотянем до очередного пузыря.
- Ага, – по-мальчишески поддакнул Белян, который, по всему было видно, уже остался почти без сил и никак не мог надышаться.
Но тут головоноги снова вышли на связь, сообщив, что более близкий проход завалило камнями, и юный человек рискует задохнуться во время подводного заплыва по другому каналу. Понимая, что бросить его одного нельзя, монстры предложили подождать около часа, пока они не раскидают завал: это, мол, невероятно трудно, но возможно.
- Ну вот, – усмехнулся Финист, – и воздушные маски, о которых ты говорил, пригодились. А ну-ка, повернись ко мне спиной, коли сам не в состоянии дотянуться до саквояжа.
Белян с трудом, но проделал всё, что от него требовалось, и через пару минут Финист облачил парня в плотный, облегающей всю голову вместе с лицом шлем, который начал быстро раздуваться от поступающего в него из лежавшего в сумке баллончика воздуха. Осьминоги согласились с тем, что лучше пойти длинным путём, но сейчас, чем коротким, но неизвестно когда.
Новое погружение прошло для Беляна ещё легче, чем два предыдущих, однако дышать в чудо-маске, которую на него надели впервые в жизни, оказалось не так-то уж и просто. К тому же парню здорово мешала мысль о плывущем впереди Финисте: как он-то выдержит столь долго на глубине без маски. Увы, Финист наотрез отказался «спортить», как он выразился, вторую маску.
Третье путешествие, как показалось Беляну, длилось чуть ли не половину суток. Разумеется, на самом деле осьминоги тащили их то вниз, то вверх, то горизонтально, периодически резко меняя курс то вправо, то влево, а иногда и с бешеной скоростью подныривая под попадавшиеся навстречу валуны и целые стены, не дольше трёх минут.
В любом случае Финист пожалел, что отказался уподобиться «слабому мальчишке», надевши спасительную маску. «Ну и на что теперь эта вторая маска, ежели воздух для первой скушал парнишка?» – мелькнуло у богатыря в голове, когда он почувствовал, что начинает задыхаться и еле сдерживается, чтобы не распахнуть пошире рот.
Но осьминоги и тут не подкачали – перед подъёмом наверх умудрились пробиться ему в затуманенное сознание с сообщением: можешь, мол, начать медленный выдох – мы поднимаемся. Белян, увидев, что изо рта Финиста пошли пузыри, натуральным образом перепугался и чуть было не отцепился от куртки учителя. Впрочем, на этот раз более мелкий головоног надёжно обвил щупальцами лодыжки Беляна, чтобы в случае чего парень не потерялся.
- Фух! – резко выдохнул он, сорвавши с лица маску, когда они вынырнули в освещённое непонятно откуда идущим тусклым светом пространство. – Как вы меня напугали, учитель! Я уже решил, что Вы захлебнулись.
- Да я было и сам так решил, если бы головоноги не разрешили выпустить воздух: мол, уже выныриваем, – выражая вялую радость, откликнулся богатырь, машинально гребя к ровной отвесной стене, в которой имелась довольно просторная выемка, на которую вполне было можно забраться.
Туловища осьминогов бултыхались на поверхности рядом.
Поравнявшись со стеной, из которой местами, как будто из каких-то круглых дырок, тянуло бледно-зелёным светом (отчего в этом свете лицо человека казалось принадлежащим восставшему из гробницы мертвецу), Финист нащупал ровный и твёрдый край выступающей из ниши платформы, чуть помедлил, собираясь с силами, и резко, одним рывком вымахнул на полированную каменную твердь в полтуловища.
Привыкши не отставать, Белян последовал примеру учителя, но не сдюжил и сорвался, отчего вызвал, плюхнувшись с силой в воду и обдавши учителя брызгами, его гомерический хохот. Белян и сам захохотал, пару раз пропустив в свой рот солидные порции горько-солёной воды. Но он даже не отплёвывался: настолько ему стало радостно от осознания того, что они вдвоём совершили казавшееся раньше в принципе несовершаемым.
- Маску не оборонил ли? – отдуваясь от смеха, поинтересовался Финист. – А то ведь нашему товарищу с тобой, Панкратидару, за неё перед королевичем Дарсином отчитываться придётся.
- Зачем отчитываться? Эти маски не королевич дал, Кирпатый хозяин их сам нашёл в одном древнем схроне. Да и ей ещё можно пользоваться, воздуху ещё надолго хватит, – отплёвываясь и часто дыша с непосредственной улыбкой подростка ответил Белян, снова прилаживаясь к новому рывку.
Финист между тем выбрался на платформу, развернулся к Беляну и протянул ему руку. А когда мощным рывком вытянул юношу на каменную площадку, строгим тоном изрёк:
- Чтобы никогда я от тебя этого дурацкого прозвища больше не слышал, понял?
Оторопевший от такого наказа Белян лишь растерянно кивнул, еле выдавив посиневшими от нехватки воздуха губами:
- Да, господин!
- Кто? – недовольно повёл бровями богатырь
- Ой, - по-детски захлопал длинными ресницами большущих наивных глаз Белян. – Простите, Финист. Я хотел сказать «учитель».
- Да ладно уж! – махнул рукой богатырь. – Называй уж меня просто по имени. Друг я тебе прежде всего, пусть и старший, уяснил?
Белян удивлённо кивнул, и Финист весело хлопнул его по плечу.
Вволю отдышавшись и отдохнув, следопыты осмотрелись. Зелёного света в месте их пребывания было вполне достаточно, чтобы понять: они попали в явно рукотворный колодец, созданный не просто искусными мастерами, а великими чародеями и магами необычайного могущества. Колодец был круглым, ровным, с идеально отполированными стенами, сквозь которые местами просачивался прохладный воздух. Здесь на самом деле дышалось намного легче, чем в предыдущих воздушных пузырях и даже в коридорах тоннелей. А вот какого-либо потолка, как ни старались оба, не обнаружили. Колодец, казалось, был бесконечным, уходившим вверх в пустоту.
- Не думаю, однако, что головоноги предложат нам взбираться вверх по этим стенам, – уверенно предположил Финист после нескольких минут внимательного осмотра стен. Непонятно только, почему они так долго молчат.
Поймавши в голосе учителя некоторую растерянность, которая прозвучала в последних фразах, Белян вдруг побледнел и рефлекторно съёжился от нахлынувшего на него страха.
- Эй, парень! В чём дело? – пристально глянул на него Финист, который, похоже было, и сам начинал волноваться.
Белян вначале молчал, нервно моргая ресницами, а потом, после настойчивых требований Финиста объяснить своё поведение, заплетающимся языком ответил:
- Что-то не по себе мне, учитель. В голову как будто какой-то туман вошёл, перед глазами какой-то туман.
- Ну-ну! – потряс парня Финист за плечи, заглянув ему прямо в глаза. – Ты, небось, просто устал от такого перехода, вот от прилива воздуха свежего голова-то у тебя и закружилась. Дыши ровнее, и пройдёт наваждение.
Белян прикрыл глаза, медленно откинулся к стене, расслабился и, медленно вдыхая и выдыхая, прикрыл глаза. Затем, полежав так с полминуты, тихо, явно через силу проговорил:
- Кажется мне, будто кто-то головой моей пытается завладеть. И ещё, учитель… а что если…монстры те… обманули нас?... Завели сюда и бросили… на голодную смерть…
- Эй-эй! Ты давай-ка брось эти мысли! – поспешил успокоить парня Финист. – Просто ты есть, видать, хочешь безумно. И то правда: путь мы с тобой длинный и тяжёлый проделали, а всё, что ты перед дорогой съел, у тебя по дороге и вытошнило. Вестимо, что силы твои иссякают.
Белян попытался что-то сказать, но вдруг затих и часто задышал.
- Вот ещё напасть! – забеспокоился Финист, тыльной стороной своей ладони машинально протирая покрывшийся испариной лоб Беляна. – Не хватало ему заразу какую подцепить в этих катакомбах!
Но…Белян вдруг резко выпрямился, так, что Финист от неожиданности резко отшатнулся и едва не слетел в воду. Лицо парня сделалось белым, на нём застыло выражение, явно Беляну не свойственное – что-то типа повелительно презрительного. И из уст юноши исторглись жёсткие, желчные и злобно насмешливые слова:
- Всё, людишки, крышка вам! Ваших глупых проводников я наказал, и помощи от них вы не дождётесь. Это говорю вам я – великий маг и волшебник зелёного света, хозяин здешних мест и повелитель вселенной, в которой вы по глупости ваших родителей возникли на свет и выросли! Вы пришли сюда без приглашения, и за это будете наказаны! Посмотрите вокруг! Вам некуда идти! Назад вы дороги не найдёте, а если я захочу, то очень скоро здесь исчезнет воздух, и вас разорвёт изнутри, как пузыри. Погорюйте же перед тем, как пропасть безвозвратно. Единственное утешение вам будет то, что я сейчас скажу. Ваши друзья, что остались у входа в мои владения, находятся в надёжном месте и, пока они мне не мешают, им ничто не угрожает. С вами же я ещё подумаю, что сделать, какое вам придумать наказание. Ха-ха-ха-ха! – захохотал Белян в конце этой тирады неестественным для него внутриутробным голосом и, отхохотавши, рухнул без чувств на холодную плиту платформу.
.2.
В отличие от Финиста и Беляна, Яга с Иванасием в Лабиринт вошли в полный рост, через громадные, окованные каким-то таинственно тусклым металлом (любой бы простофиля того времени сразу понял, что это не железо) ворота.
Незваных гостей эти мрачно суровые двери, рядом с которыми люди смотрелись чуть ли не муравьями, встретили крепко запертыми, фактически как стена глухая – даже грань между правой и левой створою не разглядеть. Гигантский же рисунок, сотворённый в древности какими-то могущественными колдунами, за многие тысячи лет поблёк настолько, что даже Яга даже не обратила на него внимания. Это уже потом она рассказала своему Иванушке, какое на воротах изображение. Да, там была выбита в металле четкими гранями только исполинская голова плотоядного быка, одним своим видом внушающая ужас простому смертному.
До ворот они шли, как и раньше, в кромешной тьме. То ли так получилось, то ли Яга умудрилась каким-то образом наколдовать – полная Луна в ту ночь почти всё время, пока эта парочка двигались к Лабиринту, была закрыта густыми тучами. Иванасий же спотыкался лишь по инерции: на его удивление, прикрытые волшебной маской глаза (Яга не только описала Иванасию все прелести этой маски, но и заставила парня надеть её сразу, едва они покинули их последнее убежище неподалёку от Кривого ущелья) видели всё впереди и даже вокруг себя отлично, без какого-либо освещения. Правда, как отметил про себя Иванасий, ему показалось, будто они движутся в каким-то полупрозрачном, серо-коричневого цвета киселе, слабо, но достаточно для хорошей видимости, подсвечиваемого откуда-то изнутри – точно сам кисель весь неярко, но ровно светился, а внутрь освещаемого киселём пространства сами собой попадали плотно прижатые друг к другу скалы, огромные валуны, чахлый кустарник и высокая, хотя и редкая, колючая трава и вьющаяся между скал и валунов едва заметная простым глазом тропинка – очень неровная, местами скользкая, местами в острых камушках и глубоких ямках.
Им приходилось то и дело куда-то сворачивать, подниматься круто вверх по склону, а потом так же круто спускаться. Несколько раз они вставали на четвереньки и ползли сотни две-три локтей, низко наклоняя голову, а иногда и вовсе припадая к земле, точно ящерицы или змеи. Пару раз Яга просила Иванасия встать, согнувшись в три погибели, к отвесной стене из скалистой породы, забиралась на него с ногами, лезла куда-то вверх, а потом, попросив его протянуть ей руку, с необычайной для бабы легкостью втаскивала парня за собой. Впрочем, он давно уже не удивлялся этакой силище своей подружки.
А в этом походе, облачённый по требованию Яги в специальную одёжку, Иванасий и сам почувствовал себя намного сильнее и увереннее, чем был раньше. И когда какая-то жуткая, с крыльями летучей мыши, но пастью варана тварь, размером с доброго телка, внезапно налетела на Иванасия с одной из скал, он не растерялся, а, сам не успев подумать, что делает, быстро ухватил чудовище за противную зубастую голову и как следует шваркнул монстра всем туловищем о ту же скалу. Едва пискнув, чудо-юдо испустило дух и свалилось на камни кверху чешуйчатыми лапами, коротенькими, толстыми, кривыми и когтистыми.
- Молодец, паря! Не сплоховал! А ещё не хотел богатырскую одёжку надевать! – радостно прошипела Яга, ушедшая вперёд на десяток шагов. А когда Иванасий догнал её, дежурным шёпотом пояснила: – Древнего барбекода убил, очень опасную тварь – даже слёзы из глаз его живую тварь умертвить способны. Не будь на тебе моих доспехов, сожрал бы он тебя вмиг – и глазом бы ты моргнуть не успел.
Иванасий промолчал. Но почему-то в голову ему пришла мысль, что Яга нарочно нагоняет на него страху, сильно преувеличивая опасность этого монстра.
Он хотел было расспросить Ягу о барбекоде – что, мол, за тварь такая, почему о такой в Отрантурии не слышно – но не успел: в его голову вдруг откуда-то как-то сами собой начали поступать знания об этом животном. Причём с некоторой долей удивления Иванасий про себя подметил, что воспринимает этот поток непонятно кем и откуда передаваемых сведений совершенно спокойно, как будто для него это самое обычное дело. «Ещё один волшебный секрет костюмчика», – как бы между прочим сообразил молодой человек, продолжая впитывать в себя всплывающую в памяти информацию и тут же строя догадку о том, что на самом деле про барбекода он знал давным-давно, может быть с самого рождения, только, вот смех-то, не ведал про том, что это знает, но вот после встречи с этим странным существом, задавшись таким вопросом, начал вспоминать.
И вспомнил он, что тварь с таким названием возникла задолго раньше человека, тем более человечества. Что она когда-то была разумной, многочисленной и невероятно могучей, могла даже прыгать по невидимым тоннелям в пространстве (а что из себя представляют эти тоннели, Иванасию почему-то так и не захотелось «вспомнить»), творить далеко от себя причудливые миражи, например поросшее тенистыми кустами озеро среди пустыни, чтобы подманить жертву. Барбекоды могли бы создать что-то типа человеческого сообщества, но не создали: не видели в этом смысла, поскольку каждый представитель их страшного племени прекрасно жил на Земле в одиночестве и считал себя хозяином своей территории. Они, конечно же, общались друг с другом, строили причудливые гнёзда, чем-то напоминающие нагромождение кубов и пирамид, способных при ярком солнце становиться невидимыми, но никогда не объединяли усилия для достижения каких-либо общих целей. Более того, враждуя нередко друг с другом и пытаясь захватить под личный контроль всё большие территории, занятые своими соплеменниками, барбекоды никогда не вступали в союз с кем бы то ни было. И если один барбекод объявлял войну другому, то третий, собиравшийся также объявить войну какому-либо из двух противников, терпеливо ждал, чем противостояние двух соплеменников закончится. Чтобы потом напасть на победителя. Побеждённый у них, если оставался в живых, убегал как можно дальше и никто его не преследовал.
Миллионы лет властвовали эти монстры на бескрайней земле, побеждая в одиночку даже гигантских крылатых ящеров, из плоти которых волшебники древности создали драконов (ибо нередко простого плевка барбекода оказывалось достаточно, чтобы отравить летающего протодракона насмерть). Но однажды пробил их час. Явились на землю с неба (и снова Иванасий почему-то не удивился этому знанию и не захотел подробностей о том, как же можно попасть на небо) в сияющих крылатых птицах из кристаллов коварные волшебники. Обликом они были самые разные: и точь-в-точь явившиеся много позже люди, и псы, ходящие на задних лапах, и даже высокие двуногие крысы, люди-змеи, люди-петухи – кого только не было среди них. Явились и сразу же устроили на барбекодов серьёзную, широкую охоту. А поскольку барбекоды так и не смогли объединиться в войне против пришельцев, да и друг друга во множестве к тому времени погубить успели, то не прошло и десяти тысяч лет (точно один день в их истории), как осталось их всего какие-то жалкие десятки. Но и тех волшебники, поймавши, перевоспитали, заставив служить своим целям.
«Кстати, а кто такой Зэрг, которого как-то в лесу сбила из клюки Яга? Уж не барбекод ли мелкий?» – сам собой сформировался в сознании парня интерес. И он тут же получил на него ответ: нет, Зэрг был слишком жалок, чтобы сравниться с барбекодами, и происхождение его к тем могущественным тварям глубочайшей старины никакого отношения не имеет.
Поинтересовался Иванасий и убитым им барбекодом: как он, мол, тут оказался и кому мог служить. «Убил? – зазвенел вдруг в сознании парня его собственный насмешливый голос. – Куда тебе его убить одним лишь ударом о камень! Яга просто так ляпнула – подбодрить тебя. А барбекод живёхонек! Ничего ему не сделалось. Вот отваляется в невидимом тоннеле час-другой, и снова на охоту вылезет. И снова будет охранять пути к Лабиринту».
- Ну вот, Ванюша! – подала вдруг тихий настороженный голос Яга. – Мы и пришли. Теперь, милуша, найди себе какой-нибудь камешек, сядь на него и отдыхай. Покуда я с замком этих ворот разбираться буду.
- Каких ворот! – вздрогнув от внезапности её слов, недовольно проворчал парень, сожалея о том, что пришлось выйти из своих «воспоминаний». – Стену длиннющую и высоченную вижу. А ворота твои где?
- Эх, паря! – отмахнулась Яга. – Разуй глазюки-то! Стена-то каменная! А вот это что? – указала она рукой на гигантскую плиту металла, как бы вмонтированную в стену. – Не веришь глазам, так поверь ладошкам своим. Это, паря, и есть ворота. И не просто ворота, а самые главные ворота в Лабиринт, в который мы сейчас и направляемся.
- Что? – нервно переспросил её Иванасий. – Какой ещё лабиринт! Что ты меня всё таскаешь, неведомо куда, и ничегошеньки не говоришь заранее!
Пришлось Яге немного успокоить милого дружка, елейным голоском растолковав ему кое-какие истины. Мол, во-первых, парень, ты сам задумал свершить несвершаемое, а где ту проклятую иголку найти – разузнать не позаботился. И раз один ты во владениях Кощея ни на что не способен, разве в кусок жратвы для какой-нибудь твари превратиться, так и не перечь тому, кто поболее тебя в волшебных вещицах соображает и готов тебе помогать, хотя ты этого пока что и не заслуживаешь. И вообще Яга напомнила, что, не слушай он её раньше, давно бы был в когтях у Баюна и как миленький сидел бы у него в клетке и ждал бы, что он соизволит с Иванушкою сотворить.
- А что касается твоих дурацких домыслов по поводу моего коварства: мол, ублажаю тебя лишь для того, чтобы изощреннее погубить, то пораскинь умишком-то! Да у меня столько времени было, чтобы расправиться с тобой с наслаждением истинной злодейки! И нужно мне вот сюда тащиться с тобою да в непроницаемые доспехи одевать тебя, чтобы просто над тобой, дурачком, надругаться?
- Ну хватит, заладила, – миролюбиво заворчал Иванасий, снова начиная испытывать к самому себе отвращение за столь глупую трусость. – Не оттого я ругаюсь, что боюсь твоего коварства, а оттого, что ты сама мне всё время не доверяешь и потому всё время мне недоговариваешь, толком ничего наперёд не объясняешь, словно боишься, что я перепугаюсь и упрусь, как баран. Токмо что упираться, ежели ты любого своим чародейством способна заставить идти за тобой, как телка за выменем.
- Экой ты ребёнок, право, – тихо засмеялась Яга, стараясь сдерживать звук в этом насквозь пронизанной волшебством местечке. – Не ворчи, Ваня, я ведь не спроста многое от тебя придерживаю. Не понимаешь ты пока, что в волшебных делах не всё загодя раскрывать перед другом-то можно. Потому как раскроешь, и непременно потом вляпаешься!
- Ладно, – потупил взгляд Иванасий. – Ты уж прости меня, пастуха бестолкового. Понимаю я, что сам навязался на такое дело и ничего без тебя не сумел бы. Но что-то гложет во мне, эх! – не зная, что говорить дальше, он отвернулся, стыдясь самого себя.
- Всё, милок, отдыхай, – ласковым тоном завершила Яга этот спор. – Будь добр, выбери себе камешек, присядь и успокойся. И не мешай мне ничем, пока я не открою проход. Это ведь не так просто, родимый.
Иванас на какое-то время ушёл в себя, а Яга, сосредоточившись, нашла на воротах нужное место, внимательно осмотрела его ладонями, затем извлекла из складок своей одежды маленький пузырёк, плеснула из него на нужное место тут же зашипевшей и запузырящейся жидкостью и начала заунывно распевать заклинания.
В скором времени Иванасий почувствовал, как задрожала вокруг него, сидящего на среднего размера плоском валуне, земля, а до ушей, словно из нутра его, а не из-под негодующей землицы, донёсся сердитый гул. Ему захотелось оглянуться на Ягу и посмотреть, что там творится с воротами, но, решив более не досаждать колдунье, он заставил себя сидеть, не шелохнувшись. За спиной парня что-то тяжело падало оземь, в голове вдруг сами собой зазвучали грозные, пугающие ноты какой-то древней песни, исполняемой неведомым хором нечеловечески сильных голосов. Он почувствовал, что и сам весь дрожит помимо своей воли, а сквозь умопомрачительное пение, которое как будто предупреждало о грядущем наказании за нарушение запрета, начали пробиваться, звуча всё громче и настойчивее, титанические шаги кого-то действительно ужасного и могучего. С огромным трудом сдержал себя Иванасий от искушения обернуться и помешать Яге творить это жуткое волшебство.
И вдруг все кошмарные ощущения разом прекратились. И наступила полная тишина, сквозь которую едва донёсся до внутреннего слуха Иванасия спокойный зовущий голос Яги:
- Вставай, Ванюша! Дверь открыта. Давай шустрее, а то не успеем!
Она подхватила его под руки и мягко, но сильно потащила за собой. Постепенно затуманившийся было взор Иванасия прояснился, и парень увидел в проёме ушедших под землю исполинских ворот наполненную яркой чернотой глухую пустоту.
Глава седьмая.
Война нежитей
Увлеклись мы с вам, дорогие читатели, приключениями маленькой группы людей, пусть и самых для нас интересных, а возможно и любимых. И что там с ними дальше произойдёт? Вырвутся из ловушки они или нет? Добьётся Яга в коридорах лабиринта того, что задумала, отправляясь туда с Иванасием?
Да, это захватывает, ничего не скажешь. Да только происходят-то все описываемые в саге события не в каком-то замкнутом пространстве, а в стране, в целом царстве-государстве. И действуют все наши герои не просто из спортивного интереса, а ради этого самого царства, ради родной Отрантурии. Чтобы вернулись в неё закон и мир, добрый труд и душевный покой. А раз так, то не имеем мы права оставлять просторы Отрантурии без внимания. Жаль только, что уберечь эту древнюю страну от напасти мы с вами не в состоянии – ни от внутренних распрей, ни от внешнего врага.
Впрочем, после поражения в Кривом Ущелье братьям-королевичам долгое время было не до распрей. Зато пришлось им в холодном поту побегать, пытаясь уберечь свои богатства (а самое дорогое из них – это собственная жизнь) от врага нежданного, но внутреннего. То есть, как вы уже поняли, от тех же самых нежитей, будь они трижды неладны…
1. В самом северном уделе
И действительно: а что стало с Отрантурией, когда удиравшие от чёрных рыцарей дружины королевичей разбрелись по домам? Насколько нам известно, нежити не особенно преследовали разбегавшихся отрантурийцев, а когда наступила ночь, и вовсе прекратили какое-либо движение. Лишь с первыми лучами солнца их отряд вышел из ущелья, направившись неизвестно куда. Точнее, неизвестно их направление было тогда всем, кто наблюдал их утренний поход. А наблюдали, как мы знаем, Финист и Панкратидар. Разумеется, у них не оставалось времени на то, чтобы тихо отправиться за ними и проследить, куда же эти страшные воины всё-таки движутся.
А двигались они в плотном утреннем тумане не куда-нибудь, а точно за своим разведчиком, с которым каждого из чёрных рыцарей соединял незримый волшебный луч. Так вот разведчик у могучих кукол всегда выезжал на своём неживом, но не менее от этого могучем коне вперёд на несколько перелётов обычной человеческой стрелы. И либо звал за собой всех остальных, либо продолжал поиски дороги, которая, по его мнению, могла бы привести к живым существам. Чтобы их уничтожить, как мы уже знаем.
Позже мы узнаем кое-какие пикантные подробности из «жизни» нежитей, то есть чёрных рыцарей. Уже сейчас можно догадаться, что разведчика их кто-то вёл и, скорее всего, тоже по незримому лучу. И этот кто-то неплохо ориентировался на просторах Отрантурии.
Бедные отрантурийцы! Мало того, что военные игры братьев-королевичей их в то время немало доставали, так теперь ещё и настоящий враг на них обрушился. Причём не просто враг, а враг-ликвидатор. От разного рода закордонных завоевателей можно было хотя бы откупиться, отдав им часть урожая и скопившихся к моменту их нападения запасов. А что можно было ждать от воинов-кукол, созданных исключительно для того, чтобы убивать, ничего не требуя взамен?
Быть бы Отрантурии в течение нескольких месяцев опустошённой подчистую, обладай кони-куклы чёрных рыцарей умением скакать как ветер и беспрестанно. На счастье людей создавшие нежитей древние чародеи оказались далеко не самыми продвинутыми мастерами во вселенной – тяжёлые и почти неуязвимые (во всяком случае для луч-мечей и даже разного рода бомб) чудовища скакать вообще не могли, передвигаясь самое быстрое рысью. Тем более не было им доступно беспрерывное движение в поисках цели. И, как оказалось в реальности, ночью нежитям приходилось отдыхать, как и живым существам. Ибо только лучи, идущие от солнца, способны были разбудить их силу.
Да, вы правильно поняли: исполинская мощь чёрных рыцарей обеспечивалась солнечной энергией, которая каким-то воистину волшебным образом многократно усиливалась внутри этих механизмов. Более того, она в них могла накапливаться – всё зависело от яркости сияния солнца, долготы светового дня и уровня расхода энергии этими созданиями. То есть, чем медленнее и слабее нежити двигались, тем дольше в них сохранялась полученная от солнца энергия.
Наверняка, некоторых читателей заинтересовал вопрос: а как на этих кукол-воинов действовал лунный свет? Но тут я вынужден огорчить: свет Луны влиял на них в полном соответствии с законами физики. И тут надо отдавать себе отчёт в том, что Луна сама по себе не испускает никакого света – её поверхность лишь отражает падающий на неё солнечный свет. А любое отражение даёт реального света (а стало быть и энергии от него) в сотни, в тысячи раз меньше, чем сама звезда, этот свет испускающая.
Теоретически, конечно, можно предположить, что нежити могли подзаряжаться и ночами – ну, когда не было новолуния и небо не закрывали тучи. Только что это меняет в нашем сюжете? Могли ли нежити преследовать свои жертвы в темноте? Да запросто – на то они и нежити. Только вы представляете, сколько энергии у них уходило на то, чтобы просто передвигаться? Ведь весил каждый такой кукла-воин вместе с куклой-конём не меньше полтонны. Тут сколько ни усиливай получаемую вместе с лучами солнечного света энергию, надолго её все равно не хватит. Именно этим и можно объяснить тот факт, что, выйдя из Кривого Ущелья примерно в середине июля (кстати, замечу, что в Отрантурии месяцев вообще не было – счёт в то время и в том народе вёлся на дни, которые, в свою очередь, складывались в четверти, половины и годины; так что в этой истории мы обозначаем привычные нам названия месяцев, чтобы нам, далёким потомкам отрантурийцев, было легче представлять), лишь к концу лета нежити достигли границ ближайшего королевичевства, а именно самого северного удела, правил которым самый старший из королевичей – уже начавший седеть к тому времени Батартур Мудрый.
Был ли он на самом деле мудрым, про то, знать, история умалчивает. Нам пока известно лишь, что так его называла челядь и отдельные братки из его личной охраны. В народе же его предпочитали называть (разумеется, не во весь голос) Батаром Великовозрастным. Обратите внимание: не Старым, что в то время могло означать «звёздный, близкий к звёздам» (ну, мол, душа его скоро к предкам отправится, а после смерти человек, по глубокому убеждению рядовых отрантурийцев, улетал в невесомом «внутреннем» теле к сияющим в ночном небе огонькам), а именно Великовозрастным. Наверное, неспроста его так за глаза прозвали. Да и «обрезали» имя, видать, не просто из-за нежелания произносить подряд так много букв. Дело в том, что в переводе с древнего языка СТРА-ны Батартур означало что-то типа «путь юноши», а слово «батар» – вроде как мальчик, дитя, юнец.
Но важно знать ещё и то, что в Отрантурии имена новорождённым давали не отцы, а матери. И они не просто выбирали имя из распространённых в ту эпоху, а в заранее определённый день сидели с младенцем у дороги (обычно это была не очень широкая, но любимая разными путниками дорога), ожидая, когда мимо них пройдёт первый незнакомый мужчина. Когда же этот незнакомец подходил на расстояние вытянутой руки, мамаша, ищущая имя для сына, угощала путника ключевой водой и спрашивала, что он пожелает её младенцу. Отталкиваясь от ответа на этот вопрос, она и определяла имя мальчику.
Вы спросите: а девочке? И я скажу, что девочек-то как раз никак и не называли. Увы, но у девочек в Отрантурии не было имён до тех пор, пока они сами его себе не выбирали. То есть девочка дорастала до возраста, когда начинала понимать, что такое имя в принципе, и называла себя сама тем именем, которое ей особенно запало в душу. Ну они же слышали, как себя называют женщины и девочки постарше. А до этого момента девочку не именем звали, а просто кликали по материнству и отчеству, добавляя какое-нибудь определение – по цвету волос, по порядку рождения детей в семье, по голосу. Например, Дочь Кирсаны и Армака Сладкоголосая. Или, скажем, Третья, Златовласая. Были и вовсе вычурные определения, например «которая любит бегать нагишом по утренней росе».
Но мы отвлеклись. Кому-то это может быть интересно, кому-то нет – для нас сейчас важнее интересы Отрантурии в целом: нежити ведь на неё двинулись!
Итак, на чём мы остановились перед девочками? Да, на имени самого старшего из королевичей. Так вот, судя по всему, мать его (а звали её, кажется, если коротким именем, то Баарбекиста, что означало «сломленная ветка» – мало ли чего девочке, выбравшей такое имя, могло прийти в голову?) получила от путника философский ответ типа «желаю твоему сыну вечно идти путём юноши». Скорее всего, этот философ чего-то ещё там наговорил, но кто бы стал это запоминать? Тем более что мать с младенцем на руках, независимо от её социального статуса, всегда выходила на дорогу с ребёнком одна, без какой бы то ни было охраны. Считалось, если Великой и могучей Ра угодно, то с ними ничего не случится. А случится (ну, скажем, на маньяка-злодея они нарвутся), стало быть таково её, Всевышней Матери, решение.
Ну а как называли ребёночка, если мать так и не дожидалась в тот день никакого путника? Тут было два варианта – называть его Ником (Ник – значит «неназванный»), либо снова определять день и снова ждать.
Да, чуть не забыл пояснить, как выбирался этот самый день. Так вот определялся он очень просто: мать выходила к рынку и просила первого встречного назвать любое двузначное число. Это число отсчитывали от дня рождения ребёнка и получали день, когда матери надлежало караулить на дороге (обычно ближайшей к дому) путника.
Как видим, всё проще простого. Это нам такой обычай может казаться «выпендрёжным» и слишком хлопотным. А в ту эпоху никому бы и в голову не пришло подумать о нём, как о выспреннем архаизме.
Но сосредоточимся на королевичевстве Батартура. По своим размерам оно было, пожалуй, самым пространным из всех сорока уделов Отрантурии: чтобы рысью, не останавливаясь, объехать его на лошади по периметру (а по форме оно больше напоминало ромб – если обозревать его границы с большой высоты), понадобилось бы суток шесть-семь – точно никто не измерял. При этом королевичевство это считалось одним из самых просторных для жизни. То есть расстояния между населёнными пунктами в нём были в среднем самыми большими в государстве. И понятно почему: территория этого удела пересекалась десятками разных рек и речушек, озёр и болот, холмов и гор, оврагов и каньонов, густо поросших дремучими лесами, диким кустарником либо окружаемых от горизонта до горизонта пустынными солончаками. Зимы здесь начинались заметно раньше, а заканчивались намного позже, чем где бы то ни было, проходили тяжело, с трескучими морозами и сильными буранами, а в летнее время здесь быстрее, чем в других уделах, устанавливалась изнуряющая, засушливая жара. И мало кто в этом уделе успевал насладиться комфортной погодой начинающегося или уходящего лета: слишком уж быстро оно заканчивалось. Осенью же в этом регионе шли бесконечные, хотя и моросящие, дожди, а весной моментально таявший снег превращал все низины и овраги с каньонами во временные водоёмы.
При таких погодных условиях по мало привлекательным и труднопроходимым просторам малой родины не больно-то попутешествуешь. Купцы по уделу Батартура караваны свои водили далеко не каждый год и перемещались между городами, коих в этом внутреннем государстве имелось целых шесть, какие-то жалкие тридцать-сорок суток за год, в особо ненастные дни предпочитая подолгу отстаиваться в столице или городе покрупнее да позажиточнее.
Несправедливым будет умолчать о том, что жизнь в уделе Батартура имела и свои плюсы. Посёлки и деревни в нём, разумеется, существовали замкнуто, редко и мало обмениваясь гостями (стало быть, и торговля в сельской местности здесь традиционно шла вяло, а жители удалённых от городов районов с раннего детства привыкали обходиться тем, что удавалось добыть самостоятельно, и деньги в руках держали чрезвычайно редко). Однако и разбойных набегов на свои веси батартурцы ожидать не привыкли. Путешествовать же по уделу считалось хотя и занятием не для неженок (их, в принципе, в этом уделе отродясь и не водилось) , зато почти безопасным. То есть попасть в беду можно было, в основном, из-за внезапно разразившейся бури, прилетавшей обыкновенно с берегов Кристального, или, как называли его отрантурийцы-южане, Синего моря6. Либо полезть, как говорили батартурцы, не туда и сломать себе шею, а то и попасть на ужин какому-нибудь пустынному, болотному, лесному или горному монстру.
Кстати, в дремучих чащах удела Батартура Мудрого жили как минимум две сестры небезызвестной нам Яги. А вот как их называли в народе в ту пору, честно слово не знаю. Да и важно ли это в истории, в которую эти самые сестрички вообще не вписываются? О них я упомянул лишь за тем, чтобы сказать: эти добрые в сущности ведьмы к людям были настроены не так лояльно, как наша знакомая Ягуся, – могли запросто и страху нагнать на забредшего в запретную зону путника. Но могли и спасти человека от какой-нибудь беды – к примеру, из болота вытянуть или помочь от стаи волков укрыться. Но это уж какое у них было настроение. А вообще говорят, будто жители тех земель по отношению к лесу вели себя прилично, и у кошей, то есть жителей лесов, не возникало особого повода ненавидеть людей. А вот Командору Кощею те коши, как и сестры нашей с вами бабуси Ягуси, не подчинялись – жили обособленно, по своим законам и правилам, в дела Кощея не вмешивались, хотя и знали о них. Но уж и в свои вмешиваться тоже не позволяли. Впрочем, ни самому Командору Коши, ни ещё кому-либо из обитателей Храма Мудрости и Ведения дела до «диких» и самодостаточных кошей не было. И нам, стало быть, до них дела нет, ибо, повторяю, интересующая нас история обходит этих кошей стороной.
Короче, страна Батара Великовозрастного была по-своему интересной и даже романтичной. Женились и выходили замуж жители этой страны (страны в стране, разумеется) в основном за своих, но в годы правления самого Батартура (кстати, страной Батартура этот удел никто не называл, даже сам Батар – мы ее так обозначили для нашего с вами удобства) возникло «поветрие» добывать невесту на стороне. Достигнув брачного возраста, парни вдруг прекращали всякие шуры-муры со своими подругами детства и тайно, обычно ночью после весеннего половодья, уходили из родного села или города в другие края, чтобы там найти свою суженую. Ну а девчат из их деревни или города сватали такие же искатели из других мест. В основном это были парни из того же удела, только издалека.
Но свершались свадьбы и между батартурцами и женихами (а также невестами) из других уделов. И это понятно: из граничащего с самым северным уделом королевичевства порой дойти до потенциальной невесты было куда проще, чем с «другой стороны» или, скажем, из «центра» королевичевства Батара. Видать поэтому отцы невест охотнее давали согласие на брак дочери с «чужеземцем», чем со своим издалека. А кому не хочется видеть свою дочь, ушедшую в семью мужа на «чужу сторонушку» почаще? Ведь если уедет она в другое село за сотню пеших переходов, то попробуй сходи к ним в гости – в таких-то суровых условиях королевичевства. Но вопреки желаниям отцов и матерей во владениях Батара Великовозрастного всё больше воспевали романтику поиска суженой или ожидания суженого «своих кровей», только живущих далеко друг от друга. Кто знает: может, молодёжи этого удела не хватало адреналина, который в избытке получали жители других уделов во время разбойничьих набегов из-за внешнего кордона или со стороны кочевавших внутри Отрантурии скотоводов?
Но пришла, наконец, пора поддать им этого самого адреналину от настоящих вторженцев, нашествий которых самый северный удел не знал периодами в десятки лет.
Кстати, мы забыли про Батартура Великовозрастного. То есть, официально Мудрого. Всё-таки, почему его в народе прозвали великовозрастным дитятей?
Тут есть только версии – точного объяснения легенды не сохранили. А предположить можно следующее: либо отрантурийцы были априори склонны к язвительным переделкам имён своих правителей (и для этого имелись все основания, поскольку, как объясняется в первой книге про Кощея, королевичи провозгласили себя монархами самовольно, без всякого на то законного основания), либо Батартур прославился склонностью к детским забавам на протяжении всего своего правления и правил, в сущности, подобно играющему в короля ребёнку. Лично мне сдаётся, что второе ближе к истине.
Но у нас нет времени описывать характер самого старшего из братьев-королевичей. Тем более что, хотя он и возрастом был всего на 16 лет младше почившего в бозе короля-отца (то есть самым первым его сыном), его влияние на жизнь Отрантурии этого никак не показывало. Да что Отрантурии – он в своём-то уделе правил формально, ограничиваясь сбором посильной для подданных дани и показушной охраной рубежей.
И вот такое отношение к своему королевичевству однажды привело к большой трагедии. Вы правильно поняли: речь идёт о вторжении нежитей.
Кстати, никто до сих пор не знает, почему эти жуткие санитары мёртвого спокойствия на планете первым делом направились не куда-нибудь, а в удел Батартура. Ведь для этого им пришлось развернуться примерно на 40 градусов к северо-западу и пройти до границ этого удела не менее сорока обычных конных переходов. Есть только подозрения, что там, на территории этого королевичевства, у чёрных рыцарей был какой-то своего рода сборный пункт, точка отправления, с которой они ещё в древние времена программировались начинать свои истребительные облавы. Так это или нет, сейчас не суть важно. Однако такой их вояж подарил отрантурийцам не меньше месяца более-менее спокойно жизни.
Разумеется, по пути к рубежам самого северного удела нежити истребляли всё, что не сумело от них убежать. Но, поскольку шли они к границам владений Батартура по так называемой среди отрантурийцев «мёртвой зоне» (то есть зоне, в которой давно никто не живёт и вообще боится в нёё случайно забрести, ибо она полна злых духов – слуг проклятого Кощея), то погибли под копытами коней-кукол только мелкие насекомые. Да, может ещё, и какие-нибудь разморившиеся на солнышке змеёныши. Всё остальное, вероятнее всего, попряталось по норам или разбежалось во все стороны. Но уж и вестей о приближении грозного врага к самому северному уделу его жителям никто не принёс.
То есть выросли они близ приграничных посёлков и деревень как страшные чёрные тени – внезапно и бесшумно в предрассветном тумане, когда все жители удела ещё спали. Но людям всё-таки повезло.
Целую неделю до того, как нежити подошли к приграничным посёлкам почти вплотную, территорию, по которой они наступали, заливало обильными дождями, и солнечные лучи сквозь толстые тучи почти не пробивались. Говоря проще, нежити израсходовали на рейд почти всю свою энергию и напасть на встретившиеся наконец-то селения могли, хотя и бесшумно, но в очень медленном темпе, точно вышедшие из могли мертвецы, которые, согласно народным поверьям, всегда подступают к потенциальным жертвам очень не спеша. Тем не менее первые ряды всадников (а их большой отряд разделился на несколько групп, чтобы удлинить фронт атаки, захватив в него сразу несколько удаленных друг от друга деревень и пограничных застав) успели поломать заборы и даже стены домов прежде, чем жители посёлков начали просыпаться от скрежета ломающихся досок и выбиваемых брёвен.
Разбуженные столь курьёзным нападением, люди первые минуты находились в жутком оцепенении, явно не понимая, что происходит, и будучи не в состоянии отличить сон от яви. Уцелевшие позже рассказывали, будто некоторые проснувшиеся детишки (а дети всегда просыпаются раньше взрослых) даже кричали что-то типа «фу, какой нехороший сон». И погибнуть бы им всем быстро и легко, не происходи у чёрных рыцарей от недостатка энергии сбои в движениях. Многие из воинов, въехав через стены внутрь домов, застывали, как истуканы, замахнувшись зажимающей меч или копье дланью, на полминуты и больше.
- Колдовство, колдовство! – истошно завопили проснувшиеся и успевшие привести разум в нормальное состояние взрослые, и все обитатели человеческих жилищ, включая домашних животных, с визгом повалили наружу. Там их, разумеется, тоже поджидали чёрные всадники. Но, во-первых, они также, как и вломившиеся в дома их коллеги, застывали на месте на десяток-другой секунд, а во-вторых, по дворам и улицам под ногами рыцарей с кудахтаньем, кряканьем, гоготом, лаем, хрюканьем и мяуканьем принялась носиться вся имевшаяся в посёлке живность, что отвлекало внимание нападавших от людей.
Но попробуйте не торопясь, в замедленном темпе проткнуть копьем или срубить мечом какую-нибудь утку или хрюшку, тем более кошку, несущихся как угорелые. Это же бесполезное дело, но этого-то нежити как раз-то и не понимали. Если они вообще умели понимать что-либо, кроме того, что всё живое и шевелящееся следует убивать.
Получилось, что у жителей приграничных селений самого северного удела имеются все шансы спастись, пока небо заволочено тучами и солнце только-только поднялось над горизонтом (за тучами, понятное дело). Но далеко не все сумели (или захотели) этими шансами воспользоваться.
Кто-то спросонья проявил чрезмерное и в такой ситуации явно глупое любопытство, застыв при виде медлительных чёрных всадников на месте и буквально пялясь на них, будто в цирке. И людей с такой реакцией на внезапное вторжение, конечно же, ожидала неминуемая смерть: одного удара куклы-убийцы оказывалось достаточно, чтобы жертва испустила дух.
Кто-то, выскочив поначалу из дома, вдруг бросался назад – то ли рассчитывая спрятаться в жилище среди домашней утвари, то ли возжелав унести с собой свои самые ценные пожитки. Так поступившие люди тоже в основном погибли. Многие батартурцы из атакованных селений остались верны своим родственным чувствам – кинулись спасать своих детей, супругов, престарелых родителей, даже животных. И это тоже стоило им жизни.
Нашлись среди жителей атакованных посёлков и отважные бойцы, кинувшиеся первым делом к местам, где у них хранилось оружие. Эти парни бесстрашно встретили закованных в броню чудовищ у ворот своих дворов, некоторым из них даже удалось отвлечь на себя внимание атакующих – на пару минут. Но в ходе событий такое бесстрашие, увы, ничего не изменило. Спастись сумели лишь те, кто, сразу сообразив, что имеют дело с демонами в человеческом обличье, неуязвимыми против простых мечей и стрел, поторопились забраться в укромные местечки, в подпол, к примеру, или, схватив в охапку своих родных, в первую очередь детей, без оглядки со всех ног побежали вон из селения.
То же произошло и на пограничных заставах. Привыкшие к безмятежной службе порубежные стражники были чрезвычайно удивлены, когда неизвестный и с первого же взгляда определяемый как невероятно могучий враг начал валить не очень крепкие деревянные стены порубежных крепостей и наблюдательно-сигнальные вышки, хворост в которых за время дождей изрядно подмок. Точнее сказать, никто из пограничных начальников давно не заботился о качестве топлива для сигнальных костров. Поэтому разжечь их сразу никому не удалось, а те кучи хвороста, которые всё-таки удалось каким-то чудом запалить, подымили всего ничего – вряд ли кто издалека сумел разглядеть такие сигналы.
Но вести о вторжении «армии Кощея Бессмертного» до главы этого обособленного государства в государстве всё-таки дошли дней за десять до того, как чёрных рыцарей заметили в окрестностях столицы, располагавшейся почти в центре удела. Как всегда, выручили резвые кони стражников, вовремя сообразивших, что следует уносить быстрее ноги, и медлительность нежитей, усиливаемая пасмурным небом. Однако сам Батартур, услышав от бледного, как пыль пустыни, начальника одной из застав рассказ о каким-то демонах, скачущих верхом на вороных конях-тяжеловозах, поначалу решил, что его воины с непривычки сражаться просто перетрусили: мол, наехал на порубежье королевичевства какой-то отряд латников, скорее всего снаряженный кем-то из братьев, а у пограничников сразу и душа в пятки ушла. Батартур хотел было даже бросить бедного рассказчика этой «сочинилки» в тюремный подвал на хлеб и воду дней на пятьдесят, но близкие и авторитетные для него советники упросили его с наказанием повременить, а обрисованную ситуацию прояснить, послав к границам надёжных людей. А тут на рандеву с самим владыкой стали напрашиваться и другие стражи порубежья, с разных мест, потом вся столица заволновалась, засуетилась в нарастающей день ото дня панике, появились первые эшелоны беженцев с выпученными от ужаса глазами. Всё Батартура немало напугало, и он приказал послать гонцов в соседние уделы за помощью, а столице и всем другим городам готовиться к обороне.
Сомнений теперь ни у кого не оставалось: отряды всадников разгневанного Кощея направились по следам отступивших в свои владения дружин королевичей, разбитых не так давно под стенами Кощеева замка. Советники тут же принялись пенять Батартуру на то, что он, как самый старший и мудрый из всех братьев-королевичей, хотя сам и не послал войска против Кощея, но и не посчитал нужным в своё время осадить проклятого Дарсина, подбившего всех на тот идиотский поход в Кривое ущелье: дескать, жили мы при Кощее проклятом десятки лет и ещё бы столько спокойно прожили, если бы вдруг подстрекаемые Дарсином и Амиром не разбудили лихо, которое до этого, в общем-то было достаточно тихо – подумаешь, драконы время от времени кого-то из городов и сёл похищали. Батартур же, будучи по натуре любителем мирной и сытой жизни, в ответ лепетал что-то типа «чему быть – тому не миновать» и «посмотрим, смогут ли кощеевы латники взломать высокие и толстые стены столицы, выложенные из горного камня». Когда же разведка сообщила, что сколько ни считала вражеских воинов – больше шести сотен обнаружить так и не смогла, Батартур и вовсе раздухарился: а вот, мол, мы окружим этот наглый отряд да и повяжем всех ночью, когда они, упоённые первыми победами, будут спать без всякой оглядки. Но такой оптимизм верховного начальника, увы, никого не утешил, потому как со стороны юго-восточных рубежей продолжали поступать печальные вести о разрушениях сёл и деревень, крепостей и застав, а также о множестве убитых. При этом почему-то никто не рассказывал о том, что видел, как враги сами несут потери.
Страшнее всего в этих сообщениях звучало удивление по поводу манеры нападения вторженцев на все попадавшиеся на пути населённые пункты: они предавали их разрушению, не применяя огня – ни в каком виде, даже малейшей искры. Всё свершалось одной лишь физической силой этих странных всадников, которые, рубя деревянные стены домов и заборы в щепки своими чёрными мечами, в поисках жертв переворашивали все руины. Единственным способом избежать горькой участи при столкновении с этими врагами было безудержное бегство. Спастись получалось даже пешком, если сразу, в течение первых минут нападения оторваться от чёрных рыцарей шагов на тысячу. Ведь пока они валили дома и ворошили развалины, а также гонялись за всякой живностью по территории атакованного ими посёлка, убегающих вон из деревни (огородами) жителей никто не преследовал. Лишь немногим в спины летели копья и стрелы, способные прошить человека насквозь, будто острая иголка протыкает кусок тонкой ткани.
У читателей (которые читали первую книгу), я подозреваю, возник вопрос: а как же те воины из ополчения королевичей, что были приглашены слугами Кощея в подземелья его замка, когда их уничтожение чёрными рыцарями стало неизбежным? Ведь им тогда громко и внятно объяснили, что чёрные всадники – такие же враги Командору Коши, как и отрантурийцам. То есть, если спасшиеся в подземельях Кощея Бессмертного воины потом были отпущены домой, то они должны были, по идее, всем своим соотечественникам поведать о том, что у Кощея есть враг, являющийся и врагом человечества тоже. Почему же в таком случае жители самого северного удела приняли нежитей за кощеевых слуг?
Ответ на этот вопрос банален донельзя: отпущенные на свободу ополченцы королевичей никому чего-то сообщить ещё толком не успели. Во-первых, их отпустили не сразу, а лишь когда удостоверились, что нежити удалились от Кривого ущелья на значительное расстояние. Во-вторых, отпускали их небольшими группами с интервалом в два-три дня каждую: это было более безопасно для них, если нежити снова оказались бы на их пути, к тому же командор Коши не хотел, чтобы от него уходило большое войско без своих военачальников, способное на грабёж и насилие. Понятное дело, что до своих уделов из Кривого ущелья ополченцы добирались довольно долго, многие, видимо, по пути остались в чужих домах, приглянувшись хозяевам и их незамужним или вдовым дочкам. А те, которые наконец-то попали домой, не очень-то торопились объявлять во все горло о своём возвращении: сами понимаете, почему. А раз так, то и о нежитях они предпочитали помалкивать. Ну и, кроме того, я так думаю, многие побывавшие в гостях у Кощея (по сути, в почётном плену) ребята не поверили заверениям о том, что чёрные рыцари – враги Кощеева царства. Мол, вводит их враг в заблуждение, умышленно вводит: на то он и враг.
Надо сказать, что, пока гонцы Батартура спешили в соседние уделы за помощью, остальные батартурцы проявили себя как настоящие граждане своей страны. Накатившая на них паника постепенно уступила место боевой сосредоточенности. Простые люди начали готовиться к войне, собирая запасы провианта, доставая из чехлов оружие, эвакуируя из сёл и деревень в наиболее с их точки зрения безопасные места свои семьи.
Надо заметить, время и климатические особенности самого северного удела работало на батартурцев. Медлительность нежитей, усиливаемая пасмурной погодой, которая к тому моменту устанавливалась над театром военных действий чёрных рыцарей всё чаще и чаще, предоставляла жителям батартурских деревень и посёлков большую фору. Пока несокрушимые враги разрушали один десяток селений, а затем добирались до очередных, их жители успевали не только сбежать, но и вывезти в ближайший (а то и расположенный от них подальше) город все свои нехитрые пожитки. Возможно, кто-то из покинувших родные места батартурцев в глубине души полагал, что, застав их селение опустевшим, неведомые агрессоры не станут его разрушать, и, когда война закончится (разбит ли окажется враг или сам захочет уйти восвояси), можно будет вернуться в свой дом. В любом случае, если такие надежды люди и лелеяли, то они оказались несостоятельными: непобедимые всадники не покидали атакованные посёлки и деревни до тех пор, пока не сравнивали их с землёй и не убеждались в том, что в живых под руинами не осталось ни души.
Несмотря на страх, летевший впереди отряда кукол-разрушителей, среди батартурцев находились смельчаки, которые, рискуя жизнью, наблюдали за передвижением нежитей, кружа от них хотя и на почтительном, но всё-таки достаточным для шпионажа расстоянии. Эти парни (а нередко и бойкие девушки) регулярно посылали в другие деревни и крупные города вести о том, что происходит в зоне оккупации, – с гонцами, почтовыми голубями, специально обученными собаками и даже прирученными зайцами (да, были такие в те славные времена). И чем больше вестей такого рода получали сбежавшие из своих селений батартурцы, тем печальнее становились их лица. Потому что всё больше жители этого удела убеждались в том, что, во-первых, возвращаться им придётся на пустые места, а во-вторых, вполне возможно, что и никуда не придётся возвращаться. Ибо враг на этот раз на них напал необычный, по-волшебному необоримый, раз какие-то шесть сотен всадников сумели разогнать десятки тысяч мирных жителей, большинство которых с детства готовило себя к возможным битвам с разного рода агрессорами. Да что мирных – около десяти тысяч стражников и воинов пограничного ополчения не выдержали столкновения с этими рыцарями, без какого-либо напряжения опрокидывавшими любой военный строй, посмевший загородить им дорогу.
По мере приближения чёрных рыцарей к первому из крупных городов, оказавшихся на их пути, всё больше батартурцы склонялись к мысли, что на этот раз против них исполочился сам Кощей Бессмертный. И что вряд ли они получат какую-либо помощь из соседних уделов, потому как вся Отрантурия, скорее всего, подверглась такому же вторжению.
Многие, обсуждая эту тему на переполненных обеспокоенным народом городских площадях, искренне недоумевали по поводу отсутствия в степи дыма пожарищ: дескать, почему это кощеевы воины не предают разрушаемые ими селения огню и никого не угоняют в плен, как поступали раньше. Но местные мудрецы (а таковые были, есть и будут в каждом захудалом городишке во все времена) на сей счёт спокойно и уверенно отвечали: вот, мол, посмотрите – всё ещё впереди, будут вам и пожары, и вереницы босоногих пленников, угоняемые в степь. Ещё, мол, и драконы огнедышащие прилетят, когда силы Кощея на штурм столицы пойдут.
Но вот, наконец, под самый закат узрели сторожа на стенах Батартуровой столицы возникшие на горизонте чёрные точки, будто куски угольев рассыпавшихся по степным просторам самого северного удела. Загудел набат – с замиранием сердца в груди принялся подниматься на стены городской люд. Объявился на высокой башне в самом центре города и владыка удела – королевич Батартур Великовоз… простите, Мудрый. Пока народ размещался, толкаясь и ругаясь, по южной стене, точки увеличились настолько, что стало возможным разглядеть их очертания. И тогда разом умолки ворчливые голоса, прекратились и телодвижения. С затаённым страхом в глазах, едва дыша, всматривались жители столицы в вечерний сумрак, как будто надеясь: точно злое наваждение с наступлением ночи растворятся в воздухе, исчезнут чёрные фигурки страшных порождений колдовства.
Почти час после того, как покрывало ночи окутало город, вслушивались в пугающую тишину окрестностей замершие на стенах горожане, но так ничего и не расслышали – ни коварного шелеста крадущихся к стенам шагов, ни случайного фырканья коней, ни звяканья сбруи, ничего. Так и повисла над столицей слепая тишина, ничего хорошего не сулящая, но и ничем похожим на подступ врага не напрягающая.
Многие горожане так и заснули на стенах – стоя, стиснутые с разных сторон другими любопытными. Утром же уставшие за ночь горожане увидели в лучах солнца выстроившуюся вдоль южной стены у города жидкую цепочку чёрных всадников, казавшихся издалека какими-то статуями, точно какой-то волшебник-скульптор поставил их довольно много за короткую летнюю ночь, не издав ни звука.
С полчаса горожане изучали неведомых гостей в молчании. Потом начали мало-помалу оценивать их вслух. Кто-то не мог понять, почему они превратились в недвижимые фигуры: дескать, может нашёлся и на Кощея Бессмертного чародей – взял да и оборотил его непобедимых воинов в каменные изваяния. Кого-то эти предположения откровенно злили: не знаешь, мол, всей поднаготной, а суёшься объяснять. Дескать, эти статуи только с виду статуи. А когда пойдут на приступ, сразу превратятся в монстров. Нашлись и такие, кто пытался острить, покрикивая со стен что-то типа «Эй, вы там, истуканы чёрные, чего застыли на месте? Или стены слишком высоки для вас?». Но основная масса защитников города эти шутки восприняли как дурацкие дразнилки. Балагуров уняли, потребовав ото всех находившихся на стенах тишины: нечего, мол, будить лихо, и само вот-вот проснётся.
Солнце вставало всё выше и выше, а всадники продолжали оставаться застывшими на месте. Их, не торопясь, сосчитали до единого. И сначала удивились: всего каких-то шесть с небольшим сотен? А потом, видать, сообразили, что для волшебных воинов это не так уж и мало, и пригорюнились. Многие начали молиться Солнцу, мысленно готовясь принять погибель, потому как думали, что вражьи монстры нарочно выжидают, чтобы дать горожанам время по-настоящему испугаться.
И вдруг случилось непредвиденное. Ворота города, скрипя, под напряжённые от страха взгляды горожан открылись, и в сторону чёрных рыцарей рысью выехало несколько десятков безоружных всадников в серых запылённых одеяниях. По их сгорбленным фигурам и длинным белым бородам можно было понять, что это старожилы города, старики, которые по древнему обычаю всегда встречали наступавшего врага у стен столицы.
Об этом обычае как-то подзабыли: лет сто как минимум столица этого удела не видела под стенами никаких врагов. Потому поначалу и раскрыли рты, наблюдая, как приближаются старцы к чёрным истуканам. А обычай тот на самом деле обосновывался просто: чтобы узнать намерения неведомых гостей и попробовать с ними договориться, не доводя до боя, нужно было послать к ним тех, кого не жалко. Старцы, де, смерти не боятся. Но если враг их не тронет, то это подаст надежду на мирное решение проблемы. А если, не дрогнув, убьёт, то каждый увидевший это горожанин поймёт, что ждать пощады от такого врага бесполезно. И будет биться с ним до последнего вздоха.
С замиранием сердца в груди каждый находившийся на стенах ожидал развязки событий. Вот старики подъехали к линии чёрных всадников на сто шагов, на пятьдесят, на двадцать – ничего не произошло. Везущие старцев кони всё больше замедляли свой бег. Вот и перешли уже на шаг. Вот поравнялись, наконец, со всадниками и остановились.
Это было тяжким испытанием для всех наблюдателей. Казалось, секунды растянулись в десятки раз. Толпа на южной стене в ужасе ахнула, когда один из старцев протянул к чёрному истукану свою худую немощную руку и дотронулся до его плеча. Многие даже закрыли глаза. Но следом раздался многоголосый возглас величайшего изумления: ничего не произошло.
Старики объезжали непрошенных гостей с разных сторон, хлопали их по разным местам, пытались даже потянуть на себя их исполинские копья – никакой реакции.
Кто-то из совсем дурных молодчиков на стене залихватски загоготал, заулюлюкал, но его гневно оборвали, тут же со всем сторон накидав ему, как говорится, полную шапку тумаков. Может, люди и хотели бы обрадоваться, но боялись сглазить. И в конце концов, на то они и чуды-юды, чтобы вести себя не как люди.
Старики кружили вокруг чёрных всадников не меньше четверти часа, некоторые из них пытались с ними разговаривать, но могучие фигуры вторженцев оставались безмолвными и недвижимыми. Лишь покрывавшая их чёрная чешуя доспехов искрилась в щедрых лучах осеннего для этих широт солнца.
Неожиданно толпа ахнула снова. И в этом коллективном возгласе снова прозвенела нота ужаса: один из старцев, коснувшись ближайшего к нему рыцаря рукой, вдруг дёрнулся в конвульсиях, скукожился и повалился под копыта лошади, которая тут же в страхе шарахнулась от истукана. И все оставшиеся старцы замерли на месте, потом, спустя секунд пятнадцать, их кони, захрипев, попятились. И вдруг животные принялись суматошно разворачиваться и в панике мчаться назад к стенам города. От стремительной скачки старцы, едва державшиеся в сёдлах, один за другим из них вываливались и разбивались насмерть. Лишь трое вернулись в город бледные, как сама смерть, и от охватившего их ужаса не смогли вымолвить ни слова.
Скорее всего, эти старожилы умерли в тот же час от сердечного приступа. Но на поведении врагов столь неожиданное бегство старцев, а точнее их коней, никак не сказалось. Они по-прежнему стояли застывшими намертво изваяниями, и лишь доспехи их продолжали искриться на солнце, мало-помалу усиливая дьявольское своё сияние.
2. Агрессия на юг
Бойню, которая случилась у столицы самого северного удела, описывать не очень интересно. Хотя происходила она в этот раз необычно.
Отряд нежитей простоял на солнце перед стенами города ещё трое суток. Кто-то из горожан даже пошутил: загорают, мол, истуканы, наслаждаются солнцем – ить оно какое горячее под конец лета оказалось. Человек и не понял, что высказал истинную правду: нежити действительно заряжались. И старик, свалившийся с коня, едва дотронувшись до одного из чёрных рыцарей, был поражён обычным электрическим разрядом.
Солнце и потом не пряталось за тучи ещё долго. Только вот столица самого северного удела в это время лежала в руинах. Впрочем, нежитям пришлось изрядно потрудиться. И, наверное, за месяц эти куклы не справились бы с таким объёмом разрушительной работы, не пополнись они числом. Уже когда их первый отряд ворвался в город, проломив в нескольких местах стены и высадивши ворота, Батартуру донесли о приближении неизвестных всадников с северо-востока. Это оказались точно такие же рыцари, как и гонявшиеся к тому моменту по тесным улочкам столицы за её несчастными обитателями.
Все попытки завалить приступивших к стенам врагов разным ломом и брёвнами, равно как и залить их кипящей смолой, успеха не возымели. Около суток кряду рыцари методично долбили стены боевыми молотами, пока в них не начали образовываться дыры. Батартур приказал применить державшееся в тайне оружие древних волшебников, с грохотом метавшее во врага с расстояния почти пятьсот шагов тяжёлые горшки с бешено взрывающейся смесью, однако на чёрных рыцарей такой обстрел никак не повлиял. Попадая в куклу-убийцу, начинённый огненной смесью горшок разлетался на мелкие осколки, мощное пламя охватывало поражённого рыцаря, и горожане радостно вопили, однако огонь через несколько секунд угасал, а рыцарь, остановленный на миг прямым попаданием, оказывался все так же грозно возвышающимся в седле и медленно, но страшно размахивал мечом или молотом. Даже опрокинутые вместе с конем упавшей стеной, нежити через несколько минут высвобождались и снова продолжали наступать, сея вокруг себя ужасные разрушения. И те горожане, кто оказывался у них на пути (многие мужчины, движимые безрассудной отвагой, попытались встретить нежитей в копья), бесславно погибали, не сумев ничего защитить. Враг даже не тормозился, сминая плотные заслоны защитников города. Когда же нападающим пришла подмога, по столице начали разноситься призывы покидать её вместе с женщинами и детьми и разбегаться в разные стороны.
Люди поняли, что только быстрое бегство без оглядки и отдыха даст им шанс на спасение. Разумеется, многие из тех, кто был помудрее, задавали себе вопрос «куда бежать, если единственное средство спастись от такого врага – это постоянное движение, но человек не может бежать неведомо куда всю жизнь». И в головы этих мудрецов, конечно же, в итоге приходила одна и та же мысль – бежать надо в другие уделы, а если понадобится, то и за границы Отрантурии. В конце концов нежити не смогут погнаться за всеми одновременно, если люди начнут разбегаться от них на все четыре стороны. В конце концов можно и пару лет пробегать, питаясь подножным кормом и живя в наскоро вырытых землянках. А там что будет, то и будет – не подставлять же голову под меч, когда есть возможность удрать вместе со своей семьёй.
Так и получилось. Основная масса жителей столицы, не сговариваясь, спонтанно разделилась на мелкие группировки от двух до пяти десятков в каждой и улепетнули. Рыцари же, хотя в те дни и были особенно резвы, то есть вполне могли догонять пеших беглецов, всё-таки остались в городе – разрушать то, что не разрушили и убивать все живое, которое могло бы прятаться в домах и подвалах. Видимо, такая у них была установка, заданная кем-то коварным и страшно обозлённым на человеческий род.
Около недели усердно трудились рыцари, замирая ночами и подзаряжаясь до полудня, пока, наконец, сбившись в один большой отряд (больше тысячи всадников), не направились в сторону ближайшего к столице города. Его нежити застали уже опустевшим, но разрушительную работу кукол-убийц это не остановило. Словно они понимали, что, лишив людей надёжного жилья, обрекут их на неуклонное вымирание от холода, голода и морального дискомфорта.
Город за городом были срыты напрочь все шесть городов удела. После этого нежити принялись было за населённые пункты помельче, но, разорив десятка два посёлков в окрестностях павших городов, вдруг спешно повернули на юг. Начавшиеся к тому времени проливные дожди уменьшили интенсивность солнечной подпитки нежитей в несколько раз. Их увеличенной вдвое орде приходилось останавливаться на несколько часов от двух до пяти раз в сутки. Возможно, это спасло многие сотни жизней. Но главное – примерно через месяц после того, как нежити повернули на юг, они уверенно пересекли границу Батартурова удела, и ничто больше не указывало на возможность их возврата в разорённые земли.
Радости батартурцев не было границ. Да, их дома сровнялись с землей, имущество в основном кануло в неизвестность, зато в большинстве своём люди уцелели, а в государстве их оставалось ещё достаточно деревень и посёлков, которые готовы были, пусть и без большой охоты, но приютить попавших в трудное положение соотечественников.
Так и произошло - потерявших кров батартурцев приняли к себе их соотечественники, война нежитей которых, к счастью, обошла стороной. Конечно же, мало кого радовала такая прибавка к их семействам, к тому же большинство попросившихся на постой пришли не только голодные, но и вообще без какого-либо запаса провианта - пустившим их к себе хозяевам пришлось, экономя на желудках своих домочадцев, раскрывать закрома пошире. Благо народ в этому уделе жил запасливый и не склонный устраивать пирушки по всякому поводу. Ну а прибившиеся беженцы (то есть теперь уже возвращенцы в мирную жизнь) сразу выказали свою готовность отработать и ночлег, и еду, построив для хозяев что-нибудь полезное - сарай для хранения сена, к примеру, еще один погреб, амбар и тому подобное. Как говорится, всё не задарма чужой продукт переводить.
Что касается хозяина всего удела, то Батартур Мудрый наконец-то по-настоящему оправдал своё официальное имя, освободив подданых, потерявших во время вторжения нежитей своё имущество, а также и тех, кто их приютил, от налогов и податей как минимум на три года. Если кто-то из читателей думает, что батартурцев это не обрадовало, так как они ждали от своего повелителя более ощутимой помощи - в виде хлеба из королевичевских закромов, к примеру - то такой читатель ошибается. В ту пору люди не страдали, как нынче, иждивенческими настроениями. Для них главным было, чтобы в тяжкую годину им просто позволили вертеться, как сумеют. Да и знали они, что королевичи их запасов особых привычки держать не имеют - самим бы с голоду не помереть, где там народу подбросить. Так что освобождение от налогов тогда воспринималось как бесценный подарок любящего своих подданых повелителя. И в ответ на такой подарок батартурцы в свою очередь продемонстрировали преданность королевичу, скинувшись, как говорится, с миру по нитке - кто что смог положить в общий воз подарков. Не успели гонцы донести указ монарха до всех поселений, как к лагерю Батартура, разбитому в одном из сёл покрупнее, начали прибывать со всех сторон запряжённые волами и лошадьми телеги, гружённые всяким добром. Среди подарков простого народа за проявленную к нему милость находилась всякая всячина - простые домотканные косоворотки, сорочки покрасивее с оборками и бирюльками, скатерти расписные, покрывала, бочонки с мёдом и пивом, шматы сала кабаньего, овёс, медные и серебряные монеты с ликом почившего в бозе короля-отца, всякие резные фигурки, кухонная утварь, даже простые полотняные мешки, веники для бани и дрова. Говорили потом, будто, увидев эти бесхитростные дары, Батартур Мудрый так умилился, что неделю не выходил из своей избы, плача от радости за преданность своего народа.
Ну а дальше всё банально. Дожди сменились холодом и первым снегом, но повсюду в уделе стучали топоры - народ строился. Помимо этого, вереницы охотников и рыболовов каждодневно отправлялись на промысел, пытаясь заготовить побольше дичины и рыбы - год-то впереди был длинный. Многие с замиранием сердца возвращались на руины своих городов и сёл, чтобы, порывшись в развалинах, отыскать и принести на новое место жительства хоть что-нибудь из ранее созданных припасов. Восстанавливать родные пенаты на обломках не захотел никто.
Ну а дружина королевича начала засылать по следу чёрных рыцарей разведчиков. Всем хотелось быть в курсе, что происходит за пределами их малой родины.
Разумеется, нежити не скоро добрались до первых поселений удела, граничащего с Самым Северным уделом на юго-западе. К юго-востоку от него располагалось царство Командора Кощея, которое нежитям оказалось не по зубам. Хотя, так однозначно говорить слишком прямолинейно. На самом деле не по зубам им пришёлся сам замок, а всё вокруг него вполне даже по зубам. Но, видимо, тот, кто тайно из убежища управлял войском нежитей, прекрасно знал, что кружить по горам на территории Кощея Бессмертного не имело смысла. Там просто некого было убивать, разве за немногочисленными дикими животными гоняться. Да и рискованно это было: Кощей наверняка устроил бы нежитям какую-нибудь ловушку. Потому, собственно, и отправились они сначала к северо-западу, а оттуда на юго-запад. Почему не прямо на юг?
А вот это интересно. С юга к Самому Северному уделу примыкали так называемые Пустые степи. По размерам они были не так уж и велики - где-то вёрст двадцать в ширину и чуть меньше в глубину. Но делать там кому-либо было абсолютно нечего: это пространство было действительно пустое. Там даже травы было мало - так, каким-то жалкими островками посреди "моря" каменистой бесплодной земли. Путники всегда старались эту территорию миновать. И лишь редкие смельчаки ради быстроты отваживались пересекать Пустые степи напрямую. Разумеется, "формировавшие" их успешно, потом пробовали ещё и ещё раз - это же серьёзно сокращало время путешествия, а стало быть и издержки на него. Особенно это было важно для купцов, так как в те времена тоже в ходу была летучая фраза "время - деньги". Ну и потом такая удача, как проход без потерь "напрямки" через "каменистое море", привлекала внимание. Своего рода рейтинговая реклама глубокой древности.
У читателя может возникнуть возражение: мол, если кто-то через эту пустошь спокойно проходил не один раз, то со временем за этим смельчаком пошли бы и другие, их становилось бы все больше, и сам факт перехода через считавшееся когда-то опасным место потерял бы остроту. Действительно, с такой логикой не поспоришь. Но вся хитрость заключалась как раз в том, что далеко не каждому каравану с добром удавалось Пустые степи пересечь живыми и здоровыми. Примерно каждая вторая группа смельчаков исчезала неведомо куда Некоторые отрантурийцы-следопыты, имевшие обыкновение бродить вдоль границы с Пустыми степями, потом рассказывали, будто видели не единожды, как над краем "каменистого моря" летят зловещие крыланы Кощея Бессмертного. Ну и сделали люди поспешный вывод: мол, заповедная эта земля, Кощеем охраняемая - всех, кого там крылатая стража проклятого колдуна поймает, ожидает либо смерть на месте, либо неволя в кощеевых казематах. И ещё неизвестно какая доля лучше.
На самом деле люди Гросса летали над теми местами из совсем других соображений. И одно из них, по-видимому, было желание понять, почему некоторые группы путников там исчезают, а некоторые проходят как по обычной территории. В любом случае нам пока не до любопытства жителей кощеева удела и слуг его. Но, думается, причина отказа войска нежитей пересечь эту территорию более-менее ясна: там была слишком низкая для них вероятность кого-нибудь встретить. И потом, сами чёрные всадники, как мы уже знаем, двигались недостаточно быстро, чтобы с успехом гоняться даже за пешими людьми по степным просторам. Поэтому и нападали они в основном на населенные пункты или воинские фомирования, занявшие неудобные для отступления позиции. Как, например, в Кривом Ущелье. Так что, обойдя пустошь по направлению на юго-запад, нежити вторглись в земли, издревле занимаемые выродками волчицы. Читавшие первую книгу знают, кто это такие - тупые, страшные, размалёванные и свирепые люди-звери, разводившие не менее свирепых гиен и громадных волков. Как им удавалось, занимаясь интуитивной селекцией и выкармливанием детёнышей этих жутких хищников, воспитывать из них боевых невероятно агрессивных тварей, не смогли понять даже мудрецы Храма Ведения и Мудрости. Впрочем, такая практика на совете мудрецов Храма однажды была раз и навсегда признана порочной и опасной - как для людей, так и животного мира, и поэтому было принято решение ее ликвидировать в корне. То есть, если брать во внимание, что выродки волчицы не говорили по-человечески ни на каком, даже искажённом языке слов, и потребовать от них что-либо в силу этого обстоятельства было совершенно невозможно, то решение об искоренении практики выкармливания и воспитания гиен с волками обозначало не что иное, как полную ликвидацию этого несуразного племени.
Но решить уничтожить их всех мудрецы решили, а каким образом и чьими силами - определиться так и не смогли. Многие из них, чего греха таить, надеялись на прямолинейность их лидера, то есть Командора Коши, но он почему-то на эту проблему, говоря современным языком, забил. И никаких комментариев на это решение не дал, и каких-либо запретов своим силовикам не предписал. Поэтому господин Гросс со своими офицерами периодически развлекались (или упражнялись) во владениях выродков волчицы, методично сокращая их численность путём стрельбы по ним из ручного лучевого оружия. Они, конечно же, при желании имели возможность истребить их всех до единого вместе с несчастными животными, но почему-то никогда на столь радикальный шаг не шли. Может, потому что хотели, чтобы выродков с гиенами и волками хватило на как можно больший срок для упражнений в меткости стрельбы по живым и опасным мишеням. А может просто потому что Папаша не давал им на этот счёт никаких распоряжений: мол, если немного пожжём этих нелюдей с их хищным скотом, то никто ничего и не заметит.
Так это было или иначе - к моменту вторжения войска чёрных рыцарей в земли выродков волчицы оно уже не имело никакого значения. Просто потому что выродки волчицы с их животными, в отличие от нормальных людей и животных, абсолютно не понимали, когда следует отступать. То, что они это делали в схватках с сынами Уйтархатуга, которые обычно кочевали в пределах королевичества Елисара Красивого, объясняется лишь тем, что, нападая на противника, выродки волчицы во время ожесточённого боя уставали и теряли интерес к начатому ими сражению на чужой территории. И если подвергшееся их внезапной атаке племя находило в себе силы продержаться до этого момента, оно могло считать себя победителем в таком бою.
Что же касается сынов Уйтархатуга, то нападение выродков волчицы на них, видимо, явилось чем-то вроде разминки боем или ритуала какого-то празднования, требовавшего пролить побольше крови чужаков. Совершенно непонятно было, чем эти бестии жили, поскольку ни с кем не торговали, а если на кого-то нападали, то с собой уводили только пленников. Коров, овец, коз и прочий скот, если он оказывался на их пути, тут же, фактически живьем, пожирали их звери. А вот чем или кем питались сами выродки волчицы - точно не знал никто, по Отрантурии на этот счёт ходили лишь слухи, построенные на догадках.
Надо сказать, что этот вопрос не интересовал ни Гросса и его соратниками, ни тем более Командора Коши, ни даже мудрецов Храма Мудрости и Ведения. Но обычная логика подсказывает: если никто не видел, как выродки волчицы уносят с собой взятый с бою человеческий провиант, зато многие видели, как они угоняют с собой людей, которые назад не возвращались, то можно сделать вывод о том, что эти несчастные и шли выродкам в пищу.
Впрочем, эта истина была хорошо известна сынам Уйтархатуга: они не раз в свирепых схватках с выродками видели, как те бросаются на раненых врагов, прокусывают им шеи и жадно пьют горячую кровь поверженных до тех пор, пока не насытятся либо соплеменники жертвы не разделаются с ними в горячке боя. Скорее всего, выродки употребляли в пищу кровь и мясо не только врагов, но и своих же - раненых, провинившихся или просто на кого падал случайный выбор. Ещё они могли поедать, как и животные, траву, коренья, ягоды, грибы, насекомых. Ну а про пытки пленников, о которых знал уже давно оставленный нами без внимания Иванасий, по Отрантурии тоже разносились всего лишь слухи, питаемые страхами и бурным воображением людей.
Читатели, думаю, уже поняли, почему я так много места уделил этому племени. Да, это на прощание с ним. На своей территории они привыкли биться, не оглядываясь на трупы соплеменников. Тем более если на них нападали. Вопрос, а были такие раньше? Ответ: честно говоря, никто об этом точно тоже не знал. Но ходили по землям Отранутрии слухи и о том, что ещё до короля-отца находились в народе смельчаки, изъявлявшие неумолимое желание раз и навсегда избавить страну от такого лиха, как эти бестии. Собирали дружины и отправлялись в истребительный поход, но, к сожалению, ни у кого эта затея не удалась. Якобы, все, кто пробовал избавить Отрантурию от выродков волчицы, ими же и оказались съедены, ибо никто из этого похода не вернулся.
И только когда в их земли вторглись чёрные рыцари, пробил последний час этого загадочного, неизвестно откуда возникшего в Отрантурии народца. Наблюдатели из людей Гросса сообщили своему начальнику о том, что нежити дали себя окружить и трое суток кряду находились в недвижении, позволяя гиенам и волкам пробовать себя на зуб. Дурные животные атаковали их, время от времени отхлынывая назад, до тех пор, пока не повалились от изнеможения, а их место не заняли сами выродки волчицы. С тупым упорством они продолжали наносить удары непробиваемым истуканам, изредка падая под ударами электрических разрядов. И гибель невезучих соплеменников их только раззадоривала. Однако на четвёртые сутки, примерно в полдень, при ясном небе, когда наконец всё племя вместе с животными потеряло к странным бессмертным врагам интерес, те не торопясь тронулись с места. Нормальные существа бы непременно захотели сбежать куда подальше. Однако выродки волчицы с их хищниками даже не заволновались, с глупым интересом наблюдая за перемещением чёрных рыцарей. Прозрение пришло к ним лишь когда всадники принялись убивать их с невероятным хладнокровием. И снова выродки волчицы, а также их волки и гиены, уже вялые, растерявшие свою звериную ярость, в отчаянии бросались на врагов вместо того, чтобы убегать. Не прошло и часа с момента, когда чёрные рыцари начали бойню, а от племени выродков волчицы и их зверей осталось лишь одно название.
Одной напастью в Отрантурии стало меньше. Однако нежити, не успевшие растратить на выродков накопленную за несколько суток энергию, двинулись дальше на юго-запад - прямо во владения королевича Елисара, увы теперь уже бывшие. Да и сам королевич, как мы уже знаем, давно перестал себя считать таковым, проводя нелёгкую жизнь в тренировочных залах Кощеева Замка. И тут следует вспомнить, что столица этого бывшего королевичевства, если и не была разрушена до основания, то выгорела до тла. А все её жители, уцелевшие в погубившем столицу ночном сражении, были вынуждены искать себе пристанище прямо в открытой степи, входившей в бывшие владения их бывшего королевича.
Хотя, вряд ли они считали Елисара лишившимся скипетра. Ведь если любимый монарх (а он, как мы тоже знаем, на самом деле был любимым) пропал без вести, это не значит, что его тут же следует презреть и считать монархом в отставке. К тому же граждане этого удела надеялись рано или поздно своего монарха разыскать.
Ну конечно же, вначале они надеялись больше на Финиста Ясного Сокола, который помог им в чистом поле отбиться от сынов Уйтархатуга. Но, уставши ждать от него вестей, отрядили несколько десятков сильных и умелых следопытов прочесать как следует всю территорию своего государства. Надо сказать, что они его на самом деле считали своим, не собираясь никому его в случае чего не отдавать. Напомню, что этот удел уже успели поделить два брата-заговорщика - Дарсин Лысый (Светлоголовый) и Амир Кривоглазый (Ясноокий). Именно они с помощью кота Баюна разрушили Елисарову столицу и лишили крова несколько тысяч проживавших в ней семей. И уже начали было потирать руки от этого, как начался этот треклятый с их точки зрения поход против Кощея Бессмертного, уклониться от которого они при всё желании не смогли бы.
Ну а дальше нам уже известно, что было. Еще раз напомню, что главные зачинщики и организаторы того бесславного похода сумели отсидеться в проданном им Баюном древнем танке, а затем, бросив его в открытой степи (потому что он перестал отвечать на всякие манипуляции приборами управления и обездвижел намертво), улепетнули восвояси, как говорится, пёхом. Хотя, не будем преувеличивать. Амир, конечно же, перепугался: возможно ли добраться из такого далека без охраны да ещё на своих двоих, тем более что ходить дольше пяти минут без перерыва они с братом давно разучились. Однако Дарсин, как всегда, снова оказался на высоте, вытащив из тайника в танке две пары почти новых сапог-скороходов. От простой обувки эти волшебные штучки отличались тем, что при самом простом шаге пружинили с реально сказочной силой, превращая аршинный шаг в скачок длиною не меньше пяти скоков борзого коня, мчащегося галопом по ровной поверхности. Если сравнить с мерками нынешнего века, то получится, что, затрачивая усилия на обычную ходьбу, обладатели сапог-скороходов могли покрывать расстояние со скоростью автомобиля, если не быстрее. Правда, в сапогах этих была одна засада - с непривычки, особенно не очень сноровистому человеку, во время столь сумасшедшего бега было не легко удержать равновесие.
Тут стоит предположить, что древние чародеи создали такие штуковины скорее ради забавы, возможно для состязаний типа нынешних спортивных, нежели для преодоления пешком больших расстояний. Хотя, если подойти к этому вопросу посерьезнее, то ведь такие средства перемещения можно всегда упаковать в личный саквояж, чтобы в случае чего во время путешествия (ну, если, к примеру, тачка быстроходная или ковёр-самолет, большой воздушный корабль и т.д. вдруг безнадежно поломаются) ими воспользоваться. А что? Альтернативные малогабаритные средства передвижения на большие расстояния. Сноровки требуют? Так это, извините - в крайнем случае тот, кто не сдюжит в них бежать до дому, останется ждать, когда его более ловкие попутчики пригонят к нему чего-нибудь попроще и поудобнее.
В общем, Амир поначалу поквакал сердито (как попенял ему в ответ братец), а потом всё-таки приноровился и, хотя и кричал периодически Дарсину вслед, что больше не может (нету моченьки и всё такое), однако доскакал (а точнее доковылял, отбивши во время многих падений, как он потом сам жаловался, последние печёнки) до первых фортпостов своей вотчины. Ну а там, разумеется, сапоги долой, в ближайшую избу отдыхать - в баню, на массаж, в буфет, ой, простите - в трапезную и на перину. Говорили потом, будто Дарсин почти что сразу, поевши и попарившись немного в бане, засел в роскошную карету и в окружении полсотни охранников подался в свой замок. Зато Амир в первой же крепости оторвался по полной - не меньше недели отъедался, отсыпался, парился, получал массаж от лучших лекарей и девиц своего королевичевства, пока наконец не вспомнил, что двор-то его без присмотра остался. Ну и оба они потом по меньшей мере дней пятьдесят из-за стен своих главных крепостей не вылезали, лишь рассылая во все стороны шпионов-соглядатаев, чтобы быть в курсе о происходившем в их большом государстве без государя. Ну а поскольку братец их Батартур Справедливый жадничал на содержании гонцов-скороходов и прирученной живности типа почтовых голубей и зайцев, то и вести о нашествии разбивших наголову объединённое войско королевичей монстров на Самый северный удел до ушей всех остальных братьев-королевичей дошли с большим опозданием. То есть когда они, разоривши владения Батартура, успели вырезать под корень выродков волчицы и начали охоту на сынов Уйтархатуга.
Те же, как мы и ожидали, оказались намного умнее их канувших в Лету врагов - не стали даже и пробовать чёрных рыцарей на копьё, а просто принялись кружить вокруг них по степным просторам, не предоставляя возможности тем истуканам понять, где их искать. В то же время они сообразили, что беженцев из сгоревшей столицы Елисара Красивого, попавшего к тому времени к Кощею "в лапы" и успевшему уже многому там научиться, необходимо предупредить. То есть они поняли, что дело тут нечистое, и, стало быть, надеяться, что монстры погубят достойных противников, не только не выгодно (а кого тогда пытаться ограбить?), но и по-человечески неправильно, нечестно в каком-то роде.
Для сынов Уйтархатуга услуги такого рода да ещё в отношении своих давних врагов были очень и очень непривычной обязанностью. Понимая, что племя может не понять, их вождь тайно послал к жившим под открытым небом отрантурийцам (а из чего бы они смогли построить дома в открытой степи?) нескольких своих самых преданных воинов-следопытов. Разумеется, вождю пришлось решить одну весьма серьёзную проблемы: посланные им к отрантурийцам разведчики были немыми. Но только таким людям вождь сынов Уйтархатуга по-настоящему доверял, считая, что, коль скоро они не способны произносить слова вслух, то и никогда никому ни о чем не проболтаются и вообще не буду с кем-либо заводить близкие отношения. А раз так, то и вступить в сговор с врагами не смогут. Понятно, что у любого лидера имеются недруги среди собственного народа и даже среди приближённых. Вот почему вождям всегда весьма желательно иметь при себе хитрых, ловких, но немых слуг, преданных вождю больше чем самим себе. Однако проблема в том, что таким следопытам приходиться сообщать сведения вождю или послание людям, к которым он их послылает, языком жестов. И если сам вождь давно этот язык изучил, то вряд ли то же самое можно было бы сказать об отрантурийцах.
Так что когда стражники воеводы Рикаса (для тех, кто не читал первую книгу о Командоре Коши, напоминаю: Рикас - фактически правая рука королевича Елисара) поймали неподалёку от своего лагеря одного из сынов Уйтархатуга, то поначалу приняли его за лазутчика. Только через несколько часов совершенно пустых допросов они вдруг вспомнили, что пойманный воин на самом деле отдался им сам, без какого-либо намёка на попытку сбежать или сопротивляться. И, когда Рикасу доложили, что вражеский лазутчик вместо членораздельных слов, пускай даже на их тарабарском языке, отчаянно мычит, кося глазами на свою потреёпанную куртку, он тут же хлопнул себя по лбу и едва сдержался, чтобы не закричать:
- Что же вы сразу, дурачьё камнеглавое, не сообразили! Ведь по всему видно немой он, сам к нам шёл и в куртке у него послание, наверное!
Но как ни обыскивали куртку этого воина, ничего найти не смогли. Пришлось пленника развязать, дать ему вдоволь напиться и перекусить куском жареного тушканчика, после чего уйтаргатугов воин умело вспорол полы своей куртки и извёк оттуда маленькую чёрную фигурку, мастерски сделанную из глины. Поставив её в круг света от костра, немой воин отошёль от неё на два шага, затем сделал каменно свирепое лицо и принялся что-то изображать жестами. По тому, как он машет руками и сжимает ладонь, можно было понять, что он пытается изобразить каких-то воинственных воинов, убивающих мечами и пиками, но остающихся для такого же оружия неузявимыми.
Кто-то из младших воевод показал сыну Уйтархатуга тяжёлый огнестрел на штативе, но тот покачал головой, затем руками и щеками изобразил взрыв, который, можно было понять, произошёл рядом с неизвестным конным воином, но тот как ни в чем не бывало продолжал двигаться, размахивая мечом и пикой.
- А где все ваши? - сдвинув брови к переносице, сурово спросил воина Рикас. Но тот, видимо, был ещё и глухой. Или просто не знал ни слова по-отрантурийски.
- Да, дела..., - мрачно проговорил кто-то из-за костра, у которого велся допрос вражеского воина.
- Да дела такие, что ничего непонятно, - с плохо скрываемым разражением в голосе ответил кто-то из воевод. - То ли эта бестия правду открывает нам, то ли врёт, дабы отвлечь наше внимание.
- Да, да! - злобно подхватил кто-то третий. - Кто знает, может быть, пока он тут нам головы морочит, его соплеменники уже лагерь окружают.
Среди собравшихся на допросе возник было недовольный ропот, однако Рикас строго махнул своей могучей рукой, требуя тишины, и, дождавшись, когда все, затихнув, устремят на своего главного воеводу взгляды, глухо, но чётко сказал:
- Паники не поднимать! Пусть дети и женщины спят. Дозоры я ещё загодя приказал удвоить, около сотни опытных воинов послал в разведку десятками в разные стороны. В каждом десятке есть заряженный огнестрел. Если эти бестии нападут, кто-нибудь из посланных в поле стражей непремеменно да выпалит, и мы услышим. Только сдаётся мне, что дело не так просто, как многим тут кажется. Вряд ли сыны Уйтархатуга нынче имеют желание нападать на нас, зная, что наш лагерь неплохо укреплён и боеприпасов у нас хватит, чтобы вышибить дух из пары сотен нападающих. Видимо, подозреваю я, действительно общий для нас с ними враг объявился. Да такой, что ни им, ни нам не снился даже. Так что, может быть, пока мы тут гадаем, что за весть нам принёс безъязыкий этот, племя его уже считай пало, если не пало уже полностью к моменту, когда посланец этот к нам направился.
Когда Рикас дал знак, что он сказал всё, несколько минут у костра допроса слышался только треск поленьев. Все, насупившись, хранили молчание. Наконец, вражеский воин что-то тревожно замычал, протягивая руки в сторону степи и, подседая и взмахивая руками, будто стегает коня вожжами, показывая, что ему нужно срочно в степь. Впрочем, эти жесты можно было и понять, как совет скорее бежать отсюда, пока не поздно. Спор по поводу того, как правильно толковать появление воина вражеского племени при таких обстоятельствах, мало-помалу начал разгораться с новой силой. Все участовавшие в нём воеводы разделились на три группы. Первые горячо убеждали своих коллег в необходимости готовиться к бою, чего бы там на самом деле ни затевалось. Вторые говорили, что пленника надо казнить, потом поймать его коня, который, скорее всего, бродит где-то неподалёку, и обезглавленное туловище отправить вместе с конём назад к сынам Уйтархатуга. Третьи же предлагали не спешить, не поддаваться эмоциям, пленника задержать, но не трогать, и ждать, когда всё проснится само собой. И по тому, как себя вели представители всех трёх группировок, проницательный Рикас понял, что никто из его подчинённых не верит в угрозы какого-то могучего, неуязвимого для простого оружия врага, нагнавшего страху на степняков. Вместе с тем, он чувствовал, что угроза нового врага на самом деле реальна, и нет ничего хуже для всех отрантурийцев остаться безучастным к тому, что сообщил сын вражьего племени. Предоставив коллегам возможность лишний раз поспорить, он для порядка громко и внушительно покашлял и, когда все снова замолчали, вынес окончательное решение:
- Немого степняка отпускаем, но вслед ему отправляем в разные стороны дозоры. Пусть осмотрят окрестности по меньшей мере на три конных перехода в округе. Если ничего подозрительного они не встретят, то продолжаем готовиться к походу в сторону лесов, как и готовились. До начала зимы мы должны успеть не только найти место для зимовки, но и произвести все заготовки и сложить крепость. Времени у нас для этого немного, поэтому придётся поторопиться. В любом случае сидеть в открытой степи нам не с руки: зиму мы здесь пережить не сумеем, мы не степняки и кожи для их зимних шатров у нас нет столько. А до лесной зоны пешком нам идти не меньше двух десятков дней. На этом и порешим.
По насупившимся физиономиям воевод было понятно: они не согласны с решением Рикаса, но любой спор с ним считают заранее обреченным на провал. Эти люди отлично понимали, что воеводы они сейчас исключительно потому, что таковыми их видит он, а он, в свою очередь, их старший потому, что таковым его видят практически все люди в лагере. В то же время эти мужчины давали себе отчёт в том, что лагерь по-любому необходимо снять как можно раньше, иначе действительно есть риск остаться на зимовку с степи. А это, что сегодня, что тогда считалось заведомым самоубийством для тех, кто привык зимовать в хорошо отапливаемых домах за хорошо уреплёнными стенами городов. Ведь одно дело пережить долгий, рассыпающийся о могучие каменные стены крепости буран в деревянных или каменных домах, выдерживающих сильный шторм, и совсем другое - в снежных "избушках" на открытом пространстве.
Немного помолчав для порядка, воеводы разошлись исполнять приказы Рикаса. Дополнительные дозоры ушли в степь не позднее, чем через четверть часа после вынесения такого решения. Вместе с одним из них ушёл и отпущенный на свободу посланец сынов Уйтархатуга. На удивление дозорным, он не стремился сбежать и совершенно не боялся, что его в любой момент могут снова лишить сводобы, а то и жизни. Но его несколько настороженная походка, а потом, когда он поймал своего коня, и поездка, показывали, что парень остерегается чего-то неизвестного дозорным. Но через несколько часов, убедившись, что отряд отошёл на достаточно большое расстояние от лагеря, следопыт кочевников знаками попрощался с бывшими горожанами и умчался прочь. Видимо, ему было приказано сделать всё, чтобы стоянка его племени осталась незамеченной.
Однако дозорные расценили это иначе, тут же решив, что скоро их окружат соплеменники бывшего пленника и самих возьмут в плен. Выстрелить ускакавшему врагу в спину они не успели (уж больно быстро он расстворился в густом тумане раннего осеннего утра), а гнаться за кем бы то ни было у них и вовсе не было возможности: все отправились в разведку пешком, так как лошадей в их лагере было раз, два и обчёлся.
Поспорив немного между собой, как себя следует повести в создавшейся ситуации, парни решили держаться вместе, но идти вперёд, петляя между балками и курганами1. Проходя мимо одной из таких братских могил, одни из дозорных, совсем ещё мальчишка по сути, мечтательно протянул, что неплохо было бы как-нибудь покопаться здесь, чтобы выудить закопанное вместе с трупами знатных воинов золото. Однако другие эту тему не поддержали, а наоборот зло возразили: мол, не об этом надо сейчас думать, а возможных врагов высматривать, к тому же не стоит такими мыслями тревожить души покойников, а то, глядишь, и беды немалой накличешь. Парень, разумеется, замолчал и, будучи от природы склонным, не давая себе самому специальных установок, выполнять рекомендации более старших коллег, принялся внимательно осматривать окрестности. Он настолько оказался усердным, что, взглядевшись в вершину ближайшего кургана, вдруг заметил некую чёрную фигуру человека со сложенными за спиной крыльями. Но, вместо того, чтобы сообщить об этом товарищам, решил, что от длительного питания степными кореньями, травой и мясом всяких грызунов, а также от плохого сна практически на голой земле, видит сейчас то, чего на самом деле нет. Когда же это крылатое существо почти бесшумно взлетело, на него из группы проходивших мимо дозорных никто уже не смотрел...
...Вернулась эта группа заметно позже других. Никто ничего подозрительного в степи не обнаружил, однако разведчики, с которыми до определённого момента шёл посланец сынов Уйтархатуга, наткнулись на достаточно свежий конский навоз и следы от полозьев кочевых телег. Про замеченного одним из них чёрного крылана никто в лагере так и не узнал: парень, хотя об этом и помнил, решил оставить данный факт при себе, избегая насмешек. Возможно, он даже подумал, будто видел не кого-то из крылатых слуг "клятого" Кощея, а стража покоя похороненных в курганах.
Отрантурийские старцы, иногда в охотку балуясь перессказом друг другу и молодёжи всяких легенд о прошлом, изредка упоминали о великой битве глубокой древности, павших в которой, якобы, было так много, что сжечь их всех на костре по правилам древних королей никто не отважился. Будто бы правивший в ту пору Отрантурией король, дальний предок отца нынешних королевичей, сказал, что от такого дыма задохнётся вся живность в округе, а возможно и по всей земле Отрантурийской. И решили тогда собрать погибших в одну большую кучу и засыпать землей. Но одна куча оказалась бы слишком высокой. Поэтому сложили несколько десятков холмиков из мёртвых тел, причём не тронув находившееся при них оружие. Ну а за сотни лет ветры нанесли на эти братские могилы ещё земли и пыли, она постепенно слежалась, поросла травой и кустарником. Словом, говорили старики, лежат в этих курганах не кто-нибудь, а воины древней Отрантурии. Молодёжь тогда обычно спрашивала: а где похоронили кочевников? И старики отвечали, что нигде - не было тогда кочевников. И сошлись в великой битве воины, преданные королю, и так называемые отщепенцы - те, которые хотели жить без короля и каких-либо правил, судов, налогов и всего прочего, без чего любое государство немыслимо. И было этих отщепенцев столь великое число, что кличами своими они всех воронов в округе распугали, якобы, на несколько лет. Войско короля же, хотя и уступало отщепенцам в числе (а к отщепенцам, якобы, примкнули дикари, пришедшие из-за юго-западных границ Отрантурии), но отвагой, мужеством, дисциплиной и умением сражаться намного их превосходило. Враг, якобы, применил запрещённое в Отрантурии оружие древних чародеев, валившее закованных в латы воинов наземь за считанные мгновения и выжигающее землю. И быть бы Отрантурии растащенной на куски и превращенной впоследствии в бесплодную пустыню, но король, видя, как бесславно гибнут его лучшие воины, решил нарушить древний запрет и вызвал заклинаниями по воздуху отряды белых крыланов и наездников железных птиц. Враг был повержен и истреблен почти полностью. Но воинов короля всё равно погибло много. А кроме того, королю пришлось сжечь потом в большом овраге всех железных птиц. И их хозяева не посмели возразить королю, ибо были связаны с ним великой клятвой, суть которой сводилась к одному: если король призовёт к битве железных птиц и они сокрушат врага, то после этого будут уничтожены все до последнего, а наездники их станут простыми жителями Отрантурии. Так и случилось. А овраг тогда тоже, неустанно трудясь всем войском много дней и ночей подряд, засыпали до самого верха. С той поры Отрантурию практически перестали тревожить набегами разбойники из-за кордона, но мало-помалу понаплодились свои собственные разбойники.
Вопрос тогда, а откуда же взялись кочевники, если их раньше не было? На это старики отвечали, что, хотя в той битве враги почти все были уничтожены, кое-кто из них всё-таки остался. Видимо, несколько десятков их сумели убежать и как-то спрятаться в степи в каких-нибудь канавах и балках. Ну а потом их принял у себя в замке злой волшебник Кощей Бессмертный, с которым у тогдашних королей Отрантурии был подписан мирный договор, гласящий, что никто ни в чьи дела и войны не вмешивается. Так вот, оказалось, что в том договоре была пропущена запись о том, что никто из подписавших эту бумагу не может принимать и обеспечивать всем необходимым у себя врагов той или другой стороны. А потому выходило, что короли Отрантурии могли привечать у себя тех, кто был преследуем Кощеем, а Кощей, стало быть, врагов королей. Ну и получили разбитые тогда, но выжившие отщепенцы, от Кощея всё, что дало им потом возможность расплодиться. Кощей, якобы, им даже женщин на специальных грядках вырастил, дал им охраняемые его воинами земли, лошадей, оружие. А потом от всего этого открестился. И стали эти разбойные племена жить в Отрантурии да поживать, себе добра, а отрантурийцам всякого лиха наживать. Ну а потом и кочевники-злодеи сами разделились на выродков волчицы и сынов Уйтархатуга. Ясно, что выродки волчицы - это потомки выживших в той битве закордонных дикарей. А сыны Уйтархатуга произошли от отщепенцев. То есть, выходило, что корнями своими они отрантурийцы. Но поганые по натуре, не желающие жить по законам, а любящие грабить, хапать и так далее. Потому-то они выбрали себе не короля, а хана.
Хан сначала звучал как пахан (ударение на первое "а"), то есть тот, кто за всех пашет. А слово "пахать" тогда означало не земледельческие работы, а оплодотворение женщин. Потом ударение изменили на второй слог, а потом стали и вовсе коротко говорить - хан. Ну а самым первым своим ханом (т.е. фактически получается отцом всего племени, раз он оплодотворял всех его женщин, а их мужья только воспитывали этих детей и развлекались с жёнами телесными утехами), говорят, был у них степной шайтан Уйтархатуг, близкий родственник Кощея Бессмертного. Вот от него отщепенцы-то и расплодились.
Но, подчёркивали рассказчики этой легенды, Уйтархатуг однажды ушёл в сторону далёких гор, к морю-окияну, на северо-восток. А племени своему приказал выбрать нового хана. Сам же сказал, что будет следить за ними издалека, и, если они провиняться перед ним, начнут жить не так, как завещал им он, то он их покарает за это. Якобы, предписал этот шайтан им вечно скитаться по степям Отрантурии, не уходить за её пределы, с выродками волчицы союзов не создавать, а отранутрийцев грабить и делать рабами, насколько это будет возможным. Вот с тех пор эти бестии, потомки отщепенцев, так и живут. С тех пор имеет Отрантурия врагов внутри самой себя. И не только это племя да выродков. Ещё и Кощей стал её врагом, потому как сделал всё, чтобы вырастить врагов для неё внутри неё.
В общем, впомнив эту сказку (которая, вполне может статься, являлась самой что ни на есть настоящей былью), юный разведчик тем и утешился: мол, стражи курганов для тех, кто на эти курганы не покушается, не опасны. Поэтому и не стал ничего никому говорить о крылане. И мы пока говорить о нём не будем. Время покажет, кто это был - подчинённый Гросса или кто-то другой.
Ну а Рикас из отчётов разведчиков понял только, что сыны Уйтархатуга недавно были неподалёку, может быть даже всего в одном конном переходе от лагеря, однако напасть на него почему-то не захотели. Подумав наедине с самим собой, воевода пришёл к выводу, что враги действительно их о чём-то предупредили. Ведь если, посылая к ним немого следопыта, они ставили целью отвлечь внимание, чтобы по-тихому окружить лагерь беженцев, то непременно сделали бы это, пока их посланец усыплял бдительность воевод. А если они послали его выведать о расстановке сил в лагере, то какой тогда ему был смысл явиться прямо к стражникам в руки?
Скорее всего, понял Рикас, кочевники кружат по степи, стараясь от кого-то уйти, но явно не желая бежать из обжитых мест без оглядки. А своих врагов предупредили, чтобы те смогли уцелеть как можно дольше: ведь если отрантурийцы смогут отвлечь на себя внимание их общего с кочевниками врага, то будет лучше, если враг увязнет в их преследовании. Если же он сумеет их быстро ликвидировать, то всей своей силой увяжется за сынами Уйтархатуга. Такая логика легко доступна даже самому тупому разбойнику, не говоря о предводителе этих кочевников, которого Рикас в глубине души уважал за крепкий ум.
Воевода помнил, как однажды, гоняясь за отрядом сынов Уйтархатуга, попал в засаду, а потом и в плен. И как хан его и других пленников, предварительно накормив, отпустил. А на вопрос удивлённого Рикаса, посмеиваясь, ответил: "Если я тебя оставлю здесь, то понесу убытки. Мне придётся вас кормить задаром либо убить. Что я поимею с этого? Зато, отпустив вас, я получу возможность вновь и вновь грабить подданых Елисара Красивого. Ведь, зная, что их защитник Рикас на свободе, они снова повезут свои товары в разные уделы. Если же Рикас в неволе или казнен, они останутся за стенами городов". И уже на прощание добавил, покачивая головой: "Знаю, о чём ты думаешь. Мол, я забыл, что за тебя можно получить от королевича неплохой выкуп. Нет, не забыл. Но что мне выкуп, если, отпуская тебя без него, я волей-неволей усыпляю твою бдительность. Побеждать врага надо не только мечом, но и милосердием. Тот, кто побеждает только мечом, побеждает один раз. Тот, кто милосердием, побеждает навсегда".
Разумеется, Рикас понял тогда, что, поступив таким образом, хан устранил угрозу очень серьёзной стычки с большим войском Елисара, который в тот момент уже готовился выступать на выручку любимому воеводе. Королевич, несмотря на добрый нрав и врождённое миролюбие, в таких случаях проявлял удивительную для юноши твёрдость духа. Рикаса, конечно, кочевники могли бы и убить до прибытия отрантурийского войска, но королевич словно понимал, что они на это не отважатся: какой смысл, если тогда королевич будет готов годами гоняться за всем их племенем, лишь бы отомстить. И тогда не то что выкупа, надежды выжить не получишь. Хан отлично понимал, насколько сильна собранная и обученная Рикасом народная армия. А тут ещё и выродки волчицы выжидают, когда можно будет нанести удар в спину. Лучше было, понятное дело, не борзить ни королевича, ни мужчин его удела, отпустив Рикаса с его воинами подобру-поздорову. Но как этот шаг предводитель сынов Уйтархатуга обставил!
"Нет, всё-таки он не такой, чтобы послать к нам немого, т.е. приближённого к себе воина, в лагерь просто на разведку. Хан довольно мудрый человек. Помогая спастись нам, он тем самым помогает своему племени. Но тогда выходит, что объединятся на битву с этим врагом бессмысленно: он всё равно сокрушит любой военный союз. И остаётся только бегать от него. Что же это за враг такой?" - подумал Рикас.
Он усиленно перебирал в памяти разные легенды и даже откровенные бредни, которые слышал когда-то, возможно еще и в детстве, но в голову ничего, что напомнило бы о каком-либо редком и необычайно могучем враге, кроме Кощея Бессмертного, не приходило. "Интересно, - попытался зацепиться за мысль о Кощее воевода. - Предположим, что Кощей, разоривший практически все наше государство, теперь намеревается нас добить в открытой степи. А сынов Уйтархатуга он послал к нам, чтобы посеять панику. Ведь если мы сорвемся с места и побежим куда глаза глядят, нас будет проще перебить тем же кочевникам. Но им-то как раз нет смысл нас убивать всех. Им как раз лучше, если мы выживем, создадим новое государство и отстроим новую столицу. И тогда им снова будет, кого грабить. Тут дело нечисто. Если только Кощей приказал им во что бы то ни стало, применяя любые уловки ликвидировать нас. Тогда они могут пойти на это. Но зачем это вдруг стало нужно Кощею? Столько лет не трогать нас2, а тут на тебе".
По большому счету, в глубине души Рикас вообще не верил во враждебность Кощея Бессмертного, считая, что столь могучим волшебникам, как он, совершенно не интересно кого-то грабить и угонять в рабство. Дескать, на что ему рабы, если он силой своего искусства способен добыть себе всё, что захочет. И, если бы он вдруг захотел истребить отрантурийцев, то ему было бы проще наслать на уделы какой-нибудь сильный мор, чем натравливать сынов Уйтархатуга. Воевода также был уверен в том, что разбойные нападения на деревни других уделов совершаются бандами, нанятыми королевичами - не всеми, разумеется, таковых среди сорока сынов короля Отца всего несколько, но, как давно известно, одна паршивая овца перепортит всю отару. И угнанная в рабство молодежь на самом деле, в понимании Рикаса, пополняет орды разбойников. Молодых всегда легче увлечь безобразными делами, приучить жить разбойным укладом. А тех, кто слаб в коленках или упорно не желает превращаться в разбойника, заставляют кашеварить, делать какую-нибудь другую работу, кого-то и продают кочевникам и тем же королевичам. "Ну а девчонок просто портят, скоты. И Кощей тут, скорее всего ни при чём, - продолжал размышлять Рикас. - К тому же какой смысл нас сгонять с лагеря, если скоро зима, и морозы и голод доконают нас тут быстрее, чем если мы дойдем до лесов. А что, если у Кощея появился какой-то неизвестный нам враг, такой же могущественный, а то и поболее, как и он?"
От последней мысли Рикас машинально вздрогнул. Он вспомнил сразу несколько древних легенд, гласящих о том, что все без исключения волшебники обязательно имеют могущественных врагов. Но в открытую волшебники сражаются очень редко, в основном они портят друг другу жизнь, устраивая бойни и моры среди окружающих их простых смертных. И тогда один начинает помогать одному народу, а другой - другому. И враги среди людей в таких случаях вполне могут стать союзниками или хотя бы братьями по несчастью. "Но, судя по тому, что жестами изобразил немой кочевник, - Рикас снова зацепился за всплывшую в памяти деталь, - их преследуют какие-то всадники, медлительные, но неуязвимые. Кто бы это мог быть?"
В конце концов Рикас пришел к выводу, что кто бы это ни был, он рано или поздно объявится у лагеря. И даже если эти всадники окажутся латниками кого-то из королевичей, например Дарсина Лысого, ничего хорошего от них ждать не приходится.
К моменту, когда Рикас решил, что пора не мешкая уходить, наступила ночь после возвращения дозорных. Воеводы доложили, что весь лагерь готов в любой момент подняться в дорогу: зажаренные тушканчики запасены как минимум на три дня похода, вода тоже, а все личные вещи людей упакованы. Осталось выждать до рассвета. И вдруг над местом, где у костра проходило последнее перед выступлением совещание, неприятно зашелестели чьи-то большие крылья.
Невольно вскинув головы, военачальники во главе с Рикасом увидели в отблесках взлетающих к небу костровых искр медленно спускающуюся фигуру человека с большими лениво машущими крыльями за спиной. Все сидящие у костра словно оцепенели. И крылан спокойно опустился на ноги прямо рядом с костром, заняв положение в центре внимания всех рядом находящихся.
Через несколько секунд оцепенение сменилось готовностью биться до последнего, и воеводы один за другим принялись вскакивать на ноги и выхватывать из-за поясов оружие. Но крылан, который оказался человеком довольно высокого роста и весьма массивным, сделал успокаивающий жест рукой, а затем глухо, но относительно спокойным тоном произнес на языке отрантурийцев:
- Они уже здесь. Вы окружены. Но до рассвета они не могут сдвинуться с места. Вы должны пройти сквозь их цепи и до того, как край солнечного диска покажется над горизонтом, уйти как можно дальше отсюда.
Глава восьмая. В Лабиринте времени
Читатель, наверное, уже привык к тому, что практически каждая глава в этой истории не заканчивается, а как бы обрывается да еще на самом интригующем месте. Возможно, кому-то это успело надоесть. Однако, думаю, большинство увлекшихся этим сюжетом прекрасно понимают, что таковы законы приключенческого жанра. Да и потом - уж слишком много активных действующих лиц в этой древней истории. И многие из тех, к кому читатели уже, видимо, привыкли, разбросаны по разным местам далеко друг от друга. Так что волей-неволей приходится прерывать описание ходы событий, развивающихся с участием одной группы героев и вспоминать о других....
С большинством персонажей мы уже разобрались. Повторим для ясности, кто куда попал к настоящему моменту. Итак, Дарсин и Амир, спрятавшись от нежитей в древнем танке, позже вернулись, обувшись в сапоги-скороходы, домой - каждый в свой удел. После чего, видимо, решили какое-то время отдохнуть, не забыв распорядиться страже смотреть в оба. Вряд ли эти крутые парни что-то объяснили своим людям, но все и так поняли, что братья вернулись из похода с позором, без войска и танков, и велика вероятность, что разгромившие королевичей отряды Кощея готовы вскоре нагрянуть по их следам. Воины королевичей, захваченные Кощеем в плен, были потихоньку и малыми группами выпущены на свободу после того, как армия нежитей, выйдя из Кривого Ущелья, отбыла на север. Ясно, что практически все эти парни остались живы, многие из них даже вернулись к семьям, ну а те, у кого семьи не было на тот момент, куда-нибудь в теплое местечко да прибились, вполне возможно многие из таковых в этих местечках и семьи создали - дело то ведь, как говорится, молодое. Кто у нас еще выпол из внимания?
Ага! За уходившими из ущелья нежитями, помнится, наблюдал любимый всеми богатырь Финист - в тот момент, когда все его сотоварищи, включая Панкратидара Справедливого, спали. Ну, а потом Драдуил привел их к входу в подземные убежища, в которые, судя по найденным следам, гигантские пауки или крабы уволокли Баюна. Вы ведь помните, что Баюн с Драдуилом веселились во время боя нежитей с войсками королевичей, летая над место схватки на ковре-самолете? А раз помните это, то помните наверняка и то, что ковер-самолет их забарахлил и свалился неподалёку от выхода из Кривого ущелья. И оба человека-зверя исчезли в неизвестном направлении, а потом оказалось, что Драдуилу удалось каким-то чудом не попасться в лапы пауков-крабов. И он вышел на известных нам пограничников во главе с их учителем Панкратидаром Справедливым и его другом и коллегой по давно забытому ремеслу так называемых Белых Крыланов Финистом Ясным Соколом. И отправилась вся эта боевая группа по следам пауков-крабов. Ну а про Баюна мы знаем пока только то, что он оказался в какой-то темной пещере прикованным цепями к холодной стене. И с ним провело диалог какое-то странное существо в виде двуногой ящерицы, которое предложило Баюну какой-то непонятный союз, даже показало ему двуногую кошку, потенциальную жену, но они оба тут же расшипелись друг на друга как законченные враги. И все - Баюн остался висеть в пещере на цепях, а что с ним было дальше, мы пока не знаем. И, думаю, пока это не столь важно. Ну висит он себе и висит. Если бы его хотели просто убить, то, скорее всего, не стали бы и в цепи заковывать. Так что те, кто подвесил его на цепях, наверняка о нем позаботятся. А вот куда девались наши богатыри, поспешившие Баюну на выручку?
Насколько мы помним, Финист и один из парней Панкратидара по имени Белян пошли по одному из длинных и петляющих туннелей в горе, наткнулись на разумных осьминогов-телепатов, обитавших в подземных водах, и, ведомые ими, попали в ловушку. И вошедший в Беляна какой-то злой волшебник объявил Финисту, что, мол, всё - кранты. Ну а все остальных из этой группы, включая Драдуила, опутала какая-то летучая и усыпляющая паутина и куда-то унесла прямо по воздуху. И, судя по тому, что сказал голосом Беляна невидимый и таинственный волшебник, друзья Финиста и его напарника оказались в некоем надежном месте. То есть это он, невидимый злодей, перенес их куда-то. Больше мы о тех парнях ничего не знаем. А вот насчет злого волшебника можем догадываться, потому что уже в курсе про какого-то упомянутого самим Кощеем врага по кличке БооБ Ширирва. Но что он из себя представляет, пока неясно. Разве что осьминоги намекнули Финисту и Беляну на то, что их поработитель и враг людей видом похож на них. Но Бооба Шиширву они имели в виду или кого-то другого - еще вопрос.
Итак, вроде бы разобрались, кто где сейчас находится. Только, стоп, ребята: самые главные герои, ну те, с которых начиналась вообще вся эта история, похоже, выпали из нашего поля зрения. Я имею в виду, конечно же, Бабусю Ягусю и Иванасия.Они же вошли в Лабиринт Минотавра через его истинные врата, которые Яга сумела-таки отворить, прочтя нужные заклинания. И вот как раз на самом интересном месте мы эту парочку бросили. А зря.
.... Из глубины подземелья, в которое спускались по широким шероховатым ступеням Яга и ведомый ею под локоть Иванасий, тянуло сковывающим душу холодом и зябкой сыростью. Но это был не тот холод, от которого коченеют руки и все члены живого существа. Яга прекрасно понимала, что холод этот наполняет любого спускающегося в лабиринт, не обволакивая снаружи, заставляя обнаженную кожу становиться гусиной, а как бы вырастая изнутри, делая кровь вязкой и текущей медленно. Это был магический холод, создаваемый древним заклятием, свое рода психологический страж, стремящийся уже у самого входа заставить любого вошедшего окаменеть. И Яга твердо знала, что так и случится, если, поддавшись атаке этого неестественного смертоносного холода, в страхе застыть на месте, подобно истукану, и обреченно ждать наказания за вторжение туда, где простому смертному находится издревле запрещалось. Поэтому она что есть силы снова тянула Иванасия за локоть, а он по-прежнему упирался, будто бычок, напуганный темнотой и холодом подземелья.
"Скорее! Что ты делаешь, милуша! - кричала ему Яга мысленно в уши, что есть силы используя свои слабые умения передавать из мозга в мозг не просто сигналы, при помощи которых можно было воздействовать на живое существо, а человеческие слова. - Ты же нас погубишь, если не вернешься в тело сейчас же! Я не могу здесь заставить тебя двигаться: Лабиринт не дает! Иди, двигай ногами, прошу тебя. Или он доберется до нас раньше, чем мы сможем свернуть с его пути!"
Яга, конечно, понимала, что защитный костюм Иванасия, делавший его почти неуязвимым для физической атаки почти любой твари, оказывался совершенно бесполезным против заклятия Лабиринта. Более того, попавший в поле действия психологического стража, старый добрый защитный костюм еще и усиливал его воздействие на мозг. Попытка снять этот костюм ничего бы не дала: во-первых, во враждебной среде, которую костюм чувствовал, как живой, это было очень и очень непросто, во-вторых - времени на какие-то либо действия, кроме ходьбы, не оставалось ни секунды: тот, о котором она только что подумала, уже приближался.
Да, это был он - могущественый страж этих ворот Минотавр, сотворенный древнейшими магами подземного мира. Он всегда пробуждался от долгого сна, когда ворота по чьей-то воле, движимые специальными заклинаниями, открывались. И это его шаги услышал Иванасий (и Яга, разумеется, тоже), когда перед ними образовалась леденящая душу глухая чернота входа в Лабиринт. Эти шаги звучали подобно тяжким и медленным, равномерным ударам молота, каждый следующий из которых был чуть-чуть сильнее предыдущего.
Яга знала, что Минотавр слепой. У него были глаза - огромные, как котлы, сияющие ослепительной угрожающей синевой. Но они ничего не видели - ни рядом, ни вдалеке. Эти глаза лишь наводили страх, оцепенение в членах жертвы, которую он должен был поймать и отнести Лабиринту в приношение, возложить на гигантский алтарь.
Среди людей считалось, что Минотавр пожирает всякого, кого успевает поймать. Это было не так. Яга знала, что Минотавр не ест живых существ, но чем он восполняет свои силы, искренне не понимала. Впрочем, ответа на этот вопрос она особенно и не искала - и без того хватало дел. Важнее для Яги было знание того, что там, впереди, куда они спускались, была секретная ниша, в которую могли поместиться два не очень крупных человека. И, чтобы не попасть в лапу чудовищу, шедшему к воротам в поисках нарушителей его покоя, нужно было укрыться в этой нише до того, как бьющий из синих глаз Минотавра свет начинал освещать ступени Главного входа в Лабиринт.
Это был только вход - выйти через врата назад было нельзя. Дело состояло даже не в том, что отворить врата, находясь внутри за ними, было невозможно. Попав в Лабиринт, их более невозможно было найти. И все счастливчики, которым удалось-таки побывать в коридорах времени этого умопомрачительного сооружения древних магов, проникли в него и вышли наружу через древние пещеры, соединявшиеся с Лабиринтом через тайные лазы. Их когда-то тяжким трудом прокопали колдунами, тысячелетиями воевавшие против хозяев Лабиринта.
Яге удалось в свое время разузнать, что длившаяся несколько десятков тысяч лет осада окончилась взаимоистреблением. Колдуны, однажды собрав все свои силы в мощный кулак, ворвались в Лабиринт через десятки прокопанных ими лазов, и началась затяжная кошмарная битва в его подземельях, включая и коридоры времени. Война на территории магов продолжалась не одно столетие, но в конце ее ни осталось в живых никого - ни защитников лабиринта, ни их противников. Лабиринт поглотил даже их кости и амулеты, которые вне его невозможно было уничтожить ничем, даже звездным огнем, испаряющим самые твердые камни. И только Минотавр, непревзойденный страж Ворот Лабиринта, остался все таким же, каким и был когда-то в невообразимо глубокой древности создан. Впрочем, Яга догадалась, что бившиеся с магами колдуны и не пытались уничтожить или хотя бы просто искалечить этого прямоходящего быка-гиганта. В этом просто не было надобности, так как, попав в Лабиринт невредимым, Минотавра можно было не опасаться. Он всегда сторожил только Ворота и никогда не гонялся за непрошеными гостями по подземельям. Хотя бы потому, что в них ему было тесно. Поэтому увидеть Минотавра можно было только там, где ступени от самого входа вели вниз на ровную платформу, на которой размещался огромный хрустальный зал с кривыми зеркалами вдоль каждой из четырех стен. Часть этих зеркал являлись своего рода оружием, способным испепелить в мгновение ока любого, вставшего в фокусе его действия. Но другая часть являлись ничем иным, как проходами в иные измерения, пройдя через которые в течение каких-то минут, можно было выйти на поверхность или в зал такого же лабиринта на краю света, за тысячи переходов от места входа.
Так вот ниша, в которой можно было укрыться от Минотавра, чтобы, пока он продолжает свой путь к Воротам, успеть добежать до этого зала, располагалась ровно на сотой ступени от входа. Минотавр же появлялся из коридора на противоположной стене, который выходил на ступеньки входа шагов на десять ниже. Яга знала, что слепой на глаза Минотавр отлично чувствует любое движение своей непробиваемой шкурой. И, если метнуться в нишу в момент, когда чудовище разворачивается лицом ко входу в Лабиринт, оно непременно почувствует это и обязательно обшарит стену. И тогда от Минотавра не уйти. Именно поэтому она торопилась, мысленно уговаривая впавшего в оцепенение Иванасия собраться с силами и овладеть своим телом.
Яга чувствовала, что Лабиринт начал сам тормозить ее движения, ослабляя силу в руках и всем теле, обволакивая чем-то невидимым, но давящим, будто тугая повязка, отбивающим всякое желание шевелиться. На миг в ее голове мелькнуло отчаянное "вот дура я была, когда решила войти с ним сюда!", но, будучи все-таки не простой жительницей лесов, а полукровкой от кошей и бессмертных людей-исполинов, она и волю к жизни имела невероятную для простых смертных.
***
Однажды она случайно угодила в паутину гигантского паука-монстра. Выведенный когда-то древними чародеями-экспериментаторами как своего рода живая ловушка для вражеских агентов, он был величиной с довольно крупную собаку, не считая длины страшных мохнатых лап. И паутина его была необычайно толстой и крепкой. Вырваться из нее можно было только одним способом - заставив силой желания паука отрезать ту часть, в которую запуталась добыча. Или каким-то невероятным образом убить его, превратившись из жертвы в охотника, подстерегающего добычу в ей же созданной ловушке. С гибелью хозяина паутина почему-то теряла свою липкость и, наоборот, становилась упругой, как сетка хорошо натянутого батута. Возможно, чародей, столетиями колдовавший над своим жутким творением, захотел вдруг соединить в одном несоединимое, сделав паутину не только ловушкой, но еще и игрушкой.
Так это было или нет, Ягу сей вопрос никогда не волновал. Она просто знала, что в паутине можно только лежать, не двигаясь, дожидаясь, пока чудовище не приблизится. Ожидать смерти, тем более такой жуткой - самое страшное даже для существ куда более развитых и стойких, чем люди. И все осложнялось аномальным поведением паука, который мог игнорировать жертву не то что днями - неделями. Разумеется, он каким-то образом чувствовал, жива попавшаяся в сетку добыча или уже на последнем издыхании. Трупы его никогда не интересовали, и он не давал добыче погибнуть от истощения и страха, всегда появляясь внезапно еще в момент, когда жертва могла бы при удачном стечении обстоятельств выжить. Яге тогда пришлось ждать без движения дней пятнадцать, не меньше. Возможно, монстр почувствовал угрозу для себя и ждал, когда, оставаясь вполне пригодной для высасывания, добыча ослабнет и полностью потеряет желание сопротивляться. В отличие от мелких своих собратьев, этот паук не кусал предварительно жертву, парализуя ее для внешнего переваривания, а высасывал из жертвы всю жидкость в ее первоначальном виде, что делало такую смерть еще ужасней, так как жертва какое-то время еще жила в момент трапезы паука и все чувствовала.
Так вот, отлично представляя себе, что ее ждет в итоге такого ляпа, Яга овладела собой и прождала хищника ровно столько, сколько понадобилось. А когда он завис над ней и начал прицеливаться, куда воткнуть свой хобот, Яга выпустила в него сильнейший ментальный заряд на смерть, тысячекратно усиливаемый еще в детстве вживленным в ее мозг кристаллом могущества. Она даже сама не ожидала такого эффекта. Паук вначале замер, и она было уже подумала, что ментальный удар не подействовал, что чудовище собирается присосаться, как вдруг он как-то странно завибрировал, потом обмяк, из черного превратился в серого и отпружинил от паутины к стволу дерева, от которого она была натянута. Яга, тут же напрягшись из последний сил, так же вылетела из паутины. Всю жизнь она считала тот инцидент ничем иным, как испытанием, посланным ей Всевышним. Она его прошла, поняв, что ее воля и разум чего-то стоят.
***
Преодолев невероятно мощным усилием воли пространственную вязкость лабиринта, Яга ускорила шаги, продолжая тащить Иванасия за собой. Случилось чудо! Иванасий перестал упираться и послушно побежал за ней. И это серьезно добавило им шансы, поскольку подобные грозным ударам молота шаги стали уже невыносимо громкими и буквально долбили по головам непрошеных гостей, вздумавших играть с Минотавром в кошки-мышки. "Минотавр - не паук, - машинально подумала Яга. - С ним тот номер не пройдет, даже ментальный удар Кощея ему нипочем". И она лихорадочно отсчитывала ступеньки, чтобы, ненароком проскочив заветную нишу, не оказаться прямо перед носом обозленного исполина: семьдесят две, семьдесят три, семьдесят четыре...
Жуткий, пробирающий до костей рёв, переходящий в отчаянный вой, наполнил вдруг ступенчатый коридор, отразившись от стен. Яга на миг остолбенела, поддавшись нахлынувшей панике: монстр явно нервничал, чувствуя, что добыча может ускользнуть. Яга на миг засомневалась: а что, если он знает про эту нишу и в любом случае ее обшарит? Впрочем, в этот же миг она подумала, что другого решения все равно быть не может: даже если бы ворота сейчас были открыты, они все равно не успели бы до них добежать. Мало того что Минотавр был уже рядом и настроился не просто проверить ворота, а именно гнаться за добычей, так еще и высота ступеней почти в два локтя делала задачу удрать по ним от этого гиганта практически невыполнимой. Яга знала, что на воле костюм, в который она облачила Иванасия, дал бы ему большие шансы уйти невредимым. Внутри же Лабиринта костюм только мешал.
Надо сказать, что через ворота Яга еще ни разу в своей жизни не проходила. Но коши были так устроены, что, если кто-то из них что-то проделывал, то другие при необходимости вспоминали опыт своего собрата как свой собственный. Причем неважно было, жив тот кош в данный момент или давно уже умер. Яга не помнила точно, кто из ее рода и когда именно открывал врата и пользовался зеркалами перехода, но помнила все детали его действий, все ощущения, которые испытал этот кош. Возможно, это был кто-то из ее родных старших сестер, которая, когда она была еще совсем мала, ей очень симпатизировала: настолько отчетливо она помнила целых три ее удачных попытки проникнуть в Лабиринт через Врата. Сама же Яга попадала в коридоры Лабиринта через другие проходы. Но вот те проходы и как она их находила, уже и не помнила. Это было и не нужно: в Лабиринте все постоянно менялось за исключением самих Врат. Они всегда были на одном месте. И найти их, удалившись в глубины Лабиринта, никому бы не удалось только по одной причине: войти в зеркальный зал с примыкающим к нему наклонным коридором, ведущим от Врат, не посвященный в самые древние тайны устройства Лабиринта (а их унесли с собой в могилы его хозяева), мог только с их стороны. То есть из этого огромного зала непрошеный гость мог только выйти - либо назад по ступенькам к наглухо закрытым Вратам (они всегда закрывались, впустив отворившего их снаружи), либо к логову Минотавра (для этого нужно было просто повернуть налево в первый же попавшийся по дороге назад к Вратам коридор, либо, пройдя через весь зал невредимым, найти в противоположной стене маленькую, почти незаметную издалека дверцу и выйти через нее в длинный петляющий коридор, ведущий в систему подземелий, в которых можно было найти дорогу к коридорам времени. Самый последний вариант был самым рискованным - выбрав интуитивно среди зеркал нужное для перехода, воспользоваться им. Если игрок в эту опасную игру ошибался - его ждала смерть от испепеляющих лучей, испускаемых неверно выбранным зеркалом. Но если зеркало оказывалось проходом, еще неизвестно было, куда он вёл. Не зная точной карты маршрутов, можно было легко заблудиться где-нибудь в незнакомых землях или подземельях. Поэтому Яга рассчитывала на маленькую дверцу. В сущности именно ради нее она привела сюда Иванасия.
Яга вдруг радостно почувствовала, что Иванасий стал заметно активнее. Мгновенно она поняла также, что костюм все-таки работал: в Лабиринте он не мог защитить от столь могучего агрессора, как Минотавр, но серьезно ускорить движения своего временного хозяина ему было здесь вполне по силам. Наверняка он и прояснял сознание впавшего в ступор своего носителя. Машинально Яга рванула что есть силы, будучи уверенной, что теперь Иванасий от нее не отстанет. Ей пришлось напрячь все свои силы и волю, чтобы преодолеть нарастающее сопротивление Лабиринта. Ей даже показалось, что воздух перед заветной нише стал настолько плотным, что вряд ли удастся сквозь него пробиться. К счастью, из подсознания всплыла информация о том, что никакого уплотнения воздуха нет: все, что испытывает Яга и ее спутник, - всего лишь психическое воздействие сенсоров, сплошь усеявших стену, вдоль которой они бежали. Древние хозяева знали, что делали, встраивая туда маленькие кристаллические звездочки, через которые исполинский страж Ворот передавал свой жуткий приказ любым непрошеным гостям остановиться и ждать его. И чем четче скакавшие по ступенькам гости осознавали спасительную близость заветной ниши, которую хозяева Лабиринта создали специально, чтобы в случае какого-либо непредвиденного обстоятельства спрятаться от Минотавра (он ведь мог по какой-то страшно таинственной причине не среагировать на приказ кого-либо из оказавшихся здесь хозяев), тем сильнее эти"жучки" действовали на нервную систему каждого гостя.
Выворачивающий наизнанку рёв прогремел снова. Яга от него сильно вздрогнула, но не остановилась, как это было характерно для простых смертных, а только еще сильнее напряглась, ускоряя скачку по чрезмерным для человека ступеням. Иванасий не отставал. Яга знала, что, если костюм всё-таки преодолел сопротивление Лабиринта, то он обязательно защитит носителя и от парализующей атаки столь страшным звуком. Оставалось каких-нибудь пять ступеней, когда Яга заметила, как стремительно наливаются падающим сверху синим светом ступени впереди них. "Опоздали!" - отчаянно промелькнуло в ее голове, но вместо того, чтобы обреченно упасть на ступени в ожидании гигантской лапы чудовища, она, сильнее сжав облаченную в почти невидимую перчатку руку Иванасия, с невероятной для человека силой подпрыгнула, отпружинив от ступени.
В самый критический момент всегда срабатывали глубинные тайные силы Яги, присущие любому кошу. Эти силы нельзя было разбудить просто для демонстрации, но, когда наступал момент Истины, они внезапно и немедленно пробуждались, делая невозможное реальностью.
***
Яга помнила случай, когда она вырвалась с человеческим младенцем из-под обвалившегося свода пещеры. Тогда в ней решили заночевать какие-то бродяги, таскавшими с собой зачем-то затянутую в измызганное одеяльце девочку не старше полугода. Когда начался обвал, взрослые успели проснуться и сбежать, бросив сверток с ребенком на холодном каменном грунте под сводами пещеры. Яга случайно набрела на эту пещеру, заметила начало обвала и тут же принялась искать возможность вытащить оттуда ребенка. Когда она оказалась наконец рядом, своды рухнули, создав им каменный мешок. Яга тогда успела заметить, что между грудами обвалившейся породы еще виднелась щель, в которую можно было бы протиснуться, но времени у нее на это оставалось не больше секунды. И она успела: сработали те древние тайные силы. Вздохнув свежего горного воздуха, Яга улыбнулась девочке, продолжавшей мирно посапывать во сне. Она так и не восстановила детали произошедшего и не смогла представить, как именно оказалась на воле. В памяти осталось только то, как она подложила ребёнка на крыльцо добротно сложенного, но явно небогатого дома в ближайшей деревне. Стены его позволили Яге прочитать будущее спасенного младенца. Хозяева дома вырастили приемную дочь как свою собственную, решив, что кто-то подкинул им дитя на счастье. Так оно, в сущности, и было. Бездетная пара, взяв подброшенного ребенка себе, обрела то, чего была лишена, а затем у них появились и собственные дети. Но первенцом они считали именно девочку-найденыша, скрыв этот факт от всей деревни. Вспоминая тот случай, Яга всегда получала какое-то странное наслаждение на фоне тихой тоски. Она ведь не могла родить, но спасённую девочку почему-то решила отдать людям, а не вырастить из неё коша, как всё время мечтала.
***
А теперь она стояла не жива-не мертва в заветной нише рука об руку с Иванасием и не могла отдышаться. Фактически она и не дышала, хотя грудь ее распирало от желания сделать несколько десятков частых и глубоких вдохов подряд. Прыжок удался, и они оба успели метнуться в нишу раньше, чем кончики рогов нагнутой вперёд головы Минотавра показались из коридора. "Только бы не опоздать!" - отчаянно подумала Яга, ожидая момента, когда чудовище с рёвом проскочит мимо них вверх по ступеням. Ему надо преодолеть сто ступеней, затем столько же назад. Яга знала, что назад он побежит быстрее, надеясь застать проскользнувших мимо его взора людишек в зеркальном зале. Логичнее, конечно, было предположить, что чудовище решит обшарить стены, дав тем самым куда больше времени сбежавшим из-под его носа нахалам. Но Яга знала, что Минотавр намного умнее, чем думают люди. Обшаривал стены он обычно, возвращаясь из зеркального зала, если никого там не заставал. И те, кто остался бы в нише ждать, когда чудовище, не найдя никого, удалится по тому же коридору, по которому и явилось, обязательно попались бы ему в лапы. Таким образом, нужно было успеть добежать до зеркального зала, а точнее до маленькой дверцы, за то время, которое Минотавр потратит на бег до Врат и назад до зеркального зала. Вверх он скакал по две ступени на один шаг, успевая за одну секунду сделать два шага. Назад скакал по три ступени, то есть в полтора раза быстрее. Простой подсчет показывал, что у гостей в запасе не более 40 секунд возвращения Минотавра до ниши, затем еще тридцать ступеней до зеркального зала - не более пяти секунд. Ну, может быть секунды две-три он задержится у Врат, соображая, почему не видит непрошеных гостей.
Яга плотно зажала уши ладонями, тут же порадовавшись за Иванасия: надетый на его голову шлем заметно смягчал действие угрожающего и парализующего трубного звука, исходившего из глотки рогатого чудовища. Стены ниши, как и все стены ступенчатого коридора уже сильно вибрировали, отражая на себе умопомрачительный топот гигантских копыт. Меньше двух секунд понадобилось ему, чтобы его жуткая тень на миг погрузила Ягу с Иванасием в полную темноту. И, как только тень исчезла (а исчезла она мгновенно), Яга тут же, предолевая страх и вибрацию пола, рванула из ниши, таща за собой Иванасия. К ее мимолетному удивлению парень все понял и сам бежал что есть силы. Она заранее знала, что, когда выскочат из ниши, у них появится чудовищное искушение посмотреть бегущему вверх Минотавру вслед, и оно, это искушение - гибельное свойство человека как живого существа, почти не преодолеваемо: разумом и волей человек делает все, чтобы его преодолеть, но голова почему-то сама поворачивается туда, куда нельзя, и... человек теряет гораздо больше времени, чем на простой поворот головы. Яга заранее приказала себе смотреть только в сторону зеркального зала, ибо, посмотрев вслед Минотавру один раз, они захотят посмотреть и второй, когда он уже будет возвращаться, ревя от ярости на вторженцев, вздумавших перехитрить его.
К ее величайшей мимолетной радости, костюм снова сработал, заставив Иванасия круто свернуть вправо и устремиться вперед, обгоняя Ягу. Теперь он тащил ее за руку, стремглав скача, как удирающий от волка заяц. "Только бы он сам не остановился и не посмотрел нам вслед!" - отчаянно промелькнуло в голове Яги, хотя он и знала, что вероятность столь неожиданного поворота событий почти равна нулю.
Вперед! В зеркальный зал! Всего тридцать ступеней, но каких.... Исходящий из зала зеленоватый свет становился ярче. Их снова обдало жуткой парализующей волной чудовищного рёва. Яга интуитивно успела понять, что это ещё не тот рёв, не рёв ярости, вспыхнувшей в Минотавре от того, что по пути к Вратам и у самих Врат никого не обнаружил. Это понимание слегка облегчило душу, но Яга понимал, что расслабляться нельзя ни на мгновенье. "Вперёд, вперёд, Иванушка, вперёд, соколик мой!", - мысленно стимулировала она его и свои силы, стараясь отталкиваться от ступеней как можно сильнее. На миг ей показалось, что он не бежит, а летит вниз над ступенями. И сбилась со счета. О, господи! Их снова обладло волной рёва, куда более сильной и яростной, чем прежняя. Он достиг ворот, никого не почувствовал и бесновался. Тут же содрогнулись стены и ступенчатый пол коридора - так, что могла показаться, будто коридор уже рушится: с такой силой Минотавр несколько раз в порыве злобы ударился всем своим исполинским телом во Врата (можно подумать, они виноваты в том, что добыча ускользнула). На миг вдруг воцарилась жуткая тишина, только свет перед глазами у обоих становился ярче и враждебнее. И вдруг ступени снова яростно завибрировали, затряслись, и снова их обдало бешеным рёвом скачущего по ступеням вниз Минотавра. Всё! Времени у них осталось в обрез. Яге даже показалось, будто спину уже обжигает его горячее дыхание. Ее страшно тянуло оглянуться, чтобы оценить обстановку. И вдруг включилось внутреннее зрение. Как бы спиной она увидела несущегося за ними человека-быка. И случилось невероятное, от которого коридор сотрясло так, будто сверху на него обрушилась целая гора: Минотавр почему-то грохнулся на ступени и теперь скользил по ним вниз, выставив вперёд рогатую башку гигантского быка.
Яга не успела понять, облегчилась им задача или наоборот всё стало куда хуже: они на бешеной для обоих скорости ворвались в ярко освещенный, ослепляющий глаза испускаемыми зеркалами лучами света зал. Яга машинально прикрыла глаза рукой. Иванасий, судя по его бесстрашному поведению, был надёжно защищён небьющимся стеклом своего шлема, сильно ослабляющим действие любого сияния. Однако парень растерялся, оказавшись среди беспорядочно расставленных зеркал разной формы и размеров - куда теперь.
Рёв человека-быка продолжал их донимать сзади, неотвратимо нарастая: Минотавр стремительно приближался, продолжая катиться по ступеням к залу. Яга лихорадочно вспоминала то, что знал кто-то из её старых родственников: как пройти мимо зеркал живыми и здоровыми к маленькой потайной дверце, находящейся на другой стороне зала.
Пока она соображала, Минотавр, докатившись примерно до сто двадцатой ступени, успел подняться, и, сильно припадая на правую ногу, продолжил бег вниз. Правда, как он ни старался, повреждённая нога ("Видно, совсем старый стал зверь", - уже после всех приключений в Лабиринте у себя в избушке иногда вспоминала Яга) сильно его тормозила. Это прибавило убегающей парочке людей шансов.
Яга собралась было вырваться вперёд Иванасия, чтобы снова потащить его за собой, интуитивно определяя путь, как вдруг Иванасий сам побежал туда, куда Яга только намеревалась. Она тут же с радостью поняла, что его ведёт костюм, в волшебных возможностях которого она уже было засомневалась. Позже Иванасий скажет ей, что внезапно перед его глазами стали возникать зеленые и красные стрелки, и он тут же догадался, о чём ему указывает костюм: красные показывали опасное для жизни направление, зелёные - безопасное. Когда Минотавр, заливая ледянящим душу воем зал сошёл с последней ступени, непрошеные гости оказались закрыты от его органов чувств одним из зеркал. Он явно чувствовал, что добыча здесь, но не мог понять, где именно, и от этого начал бесноваться, поворачиваясь громадным туловищем в разные стороны и стреляя лучами останавливающего любые движения синего света. Попади он случайно в кого-либо из непрошеных гостей, тот тут же замер бы на месте. И, как Яга уже поняла, против этих лучей костюм Иванасия был, скорее всего, бессилен.
Но случилось невероятное: отразившись от зеркала, за которым на мгновенье укрылись Иванасий и Яга, синий свет возвратился к Минотавру, на несколько секунд обездвижив его самого. Мгновенно собразив, что произошло, Яга прыгнула, крепко стиснув локоть Иванасия к другому зеркалу.
- Куда! - отчаянно заорал Иванасий, увидев перед собой яркую красную стрелку. - Оно убьёт нас.
И тот час же зеркало извергло в сторону двух вторженцев каскад ослепительных испепеляющих лучей. "Конец", - обреченно успел подумать Иванасий, взлетая высоко над хрустальным полом вместе с Ягой. И через пару секунд с удивилением понял, что они оба невредимы. А сильный толчок пола, на который они приземлились уже на той стороне опасного зеркала, сопровождаемый очередным взрывом чудовищного рёва, дал им понять, что Минотавр увернулся от убийственного пучка лучей, грохнувшись на пол, перевернувшись в сторону и тут же вскочив. В его грозном рёве прозвучали нотки боли: видимо он сильно повредил свою лодыжку, когда упал на ступеньках. На миг Иванасию (да и Яге тоже) стало жалко это древнее чудовище, которое всего лишь исполняло свой долг.
Дальше они побежали, прыгая из стороны в сторону, петляя между зеркалами, уворачиваясь от каскадов смертносных лучей и синего света, посылаемого Минотавром. Тот ещё надеялся обездвижить непрошеных гостей, чтобы потом, осторожно выбирая путь между зеркалами, добраться до них. Но реакция Яги и облаченного в защитный костюм Иванасия оказалась быстрее его. Здесь, в зеркальном зале, Лабиринт почему-то не действовал на движующиеся объекты, ником образом не замедляя их движения. А лучи зеркал были так же смертоносны для Минотавра, как и для любых других существ.
Они достигли потайной дверцы, когда Минотавр отважился пойти за ними, осторожно пробираясь по кромкам опасных зон, чтобы сотрясать пол как можно меньше. Шаги его стали в несколько раз короче и медленнее, но Яге с Иванасием пр-прежнему угрожал синий свет. К их счастью, заветная маленькая дверца оказалась прямо за одним из опасных зеркал, которое они оба сумели, уворачиваясь от летящих сзади синих лучей, благополучно обойти. Осталось только нащупать эту дверцу в глухой стене, но эта задача была как раз одной из самых трудных. Минотавр приближался, и лучи его огромных слепых глаз становились всё ярче.
2. Приключения Баюна
В то же самое время, когда наша сладкая парочка выдерживала очередной экзамен на прочность тела, гибкость движений, силу духа и быстроту мышления, Кот Баюн решал не менее сложную задачу. Мы оставили его прикованным к какой-то глухой холодной стене в какой-то глухой зловещей пещере, и он был не просто прикован, а висел на этой самой стене, как какая-нибудь картина или дорогая вещь. Он не помнил, сколько времени провисел, забыл даже, как он вообще здесь очутился и что делал до того, как это случилось. Более того, время в его голове и воспоминаниях смешалось настолько, что он забыл и свое собственное имя, и что у него был помощник по имени Драдуил. Я так подозреваю, Баюн в той пещере забыл даже, что сам он - двуногий прямоходящий и говорящий по-человечески кот довольно высокого для котов роста.
Было бы наивно предполагать, будто он просто висел в этой тёмной сырой пещере и размышлял о жизни, засыпая, как все разумные существа - когда наступает ночь. Во-первых, в таких условиях организм любого животного уже н определяет, какое время суток в каждый конкретный момент, во-вторых кошки могут спать когда угодно и засыпать ни с чего, а Баюн был всё-таки больше кот, чем человек. И, наконец, в-третьих, висеть на цепях не так уж и легко - любое существо так выматывается всего за несколько часов пребывания в таком виде, что спит практически постоянно, лишь иногда просыпаясь и, как правило, ничего не понимая и не осознавая, довольно быстро вновь проваливается в дрёму. При такой жизни действительно всё на свете забудешь.
Однако в этом была и приятная вещь. Во сне Баюн мог видеть совершенно разные картины из собственной жизни, а также свои собственные мечты и желания, поэтому мрачный мирок пещеры для него через какое-то время пребывания во снах начал казаться иллюзией. Ведь нередко бывает, что проснувшемуся человеку какое-то, пусть и очень короткое время, но кажется, будто вот сейчас он спит, а до этого, наоборот, жил реальнйо жизнью. Вполне возможно, что Баюн из-за этого даже не ощущал чувства голода, потому что там, во мире снов, мог получать самые для него желанные и вкусные вещи. А Баюн, как и многие коты, обожал холодненькую густую деревенскую сметану, только что взятую прямо из погреба, жареную курочку с хрустящей корочкой, парное молоко, слегка подсоленый творог, свежую рыбу, которую он ел далеко не как кот, а скорее как человек-гурман, аккуратно нарезая маленькими дольками и хорошо подсаливая, сдабривая соком травы-кислушки (она обладала вкусом и ароматом лимона), и смакуя в нетеропливом жевании.
Вы скажете, а откуда он брал деревенскую сметану, если жил в замке Кощея? И я отвечу, что ваш вопрос слишком банальный. Во-первых, люди Кощея умели делать всё, в том числе и погреба, и сметану, ничем не отличимую от деревенской. Во-вторых, Баюн не был, как мы уже знаем, привязан к какому-то конкретному месту, даже имел такие быстрые и бесшумные летательные аппараты, как ступа и ковёр-самолёт. Или, как их называли по-научному, вихревой транспортер (ступа перемещалась за счёт потока ионов, создаваемых отталкивающееся от воздуха вихревое поле) и ковровый магнитоплан (под которым работающие в нем наногенераторы создавали довольно-таки плотное магнитное поле, создававшее эффект скольжения аппарата в слоях воздуха). Энергию эти чудо-носители пассажиров получали из встроенных в них генераторов, взаимодействоваших с правеществом тонкой материи, из которого, в сущности, и была соткана невообразимое много миллиардов лет назад основа нашего с вами, уважаемые читатели, мироздания. Сейчас это протовещество называют эфиром, причём знаюют о его существовании и возможностях получения из него электрической и другой энергии единицы из современных людей, а большинство тех, кто называет себя докторами наук и профессорам физики, просто считают эфир дурацкой выдумкой. Как же! Наши далёкие предки, если бы кто из них каким-то чудом перенёсся в наше время, сказали про такие убеждения, что они похожи на выводы максимум трёхлетних детей. Тем не менее вынужден вас разочаровать: многие последние тысячи лет перед тем, как великая Страна канула в Вечность, основная масса наших предков были таким же прагматиками и предпочитали верить в магию больше, чем в науку. Ну и создатели всех этих индивидуальных минилётов вынуждены были подстроиться под образ мышления большинства потребителей - включались эти аппараты набором слов, произнесённых в определённом порядке и определённым тоном, выражающим незыблемую веру в волшебство.
Хочу сразу предупредить: я не утверждаю, что волшебство - это полная чушь и бред. Наоборот, я сторонник версии, что оно проявляет себя иногда и поныне. Но я сторонник и того, что любое волшебство, каким бы загадочным оно не было, имеет под собой серьёзную научную основу. Разумеется, волшебниками все стать не могут: волшебником надо родиться. Но чтобы стать волшебником, одного только дара природы для этого мало - нужно еще долго и упорно учиться на волшебника у великих мастеров волшебства и магии. Даже простые деревенские необразованные колдуньи, обладающие весьма ограниченным набором ментальных и прочих магических манипуляций, и то обязательно у кого-нибудь учатся и получают колдовскую силу. А раз этим искусством можно овладеть, значит оно научно обоснованно, просто мы пока этого не знаем, или почти не знаем.
Но вернёмся к Баюну. В принципе, не так уж и важно знать, на каких, простите за каламбур, принципах было основано перемещение ступы и ковра-самолёта. Важно, что, используя их, Баюн мог летать куда угодно, даже за пределы Отрантурии. Но о его дальних вояжах мы пока умолчим, а то опять увлечёмся и уйдем в сторону от сюжета. Главное, что мы знаем - это о том, что Баюн вполне мог долететь до какой-нибудь богатой на сметану и жареных курочек деревни и выкрасть эти кушанья. Что он, скорее всего и делал. Не потому, что в замке его любимых деликатесов было слишком мало для него. Просто у него такой был характер - обязательно надо было порисковать, поохотиться, поднапрячь мозги, получить выброс адреналина и т.д.
Но, дорогие друзья, еда во сне, хотя и может показаться весьма вкусной и осязаемой, дающей некоторое ощущение сытости, но реальное тело-то она не питает, сколько ни ешь (да хоть лопни, всё равно похудеешь от такой еды, если не будешь питаться реальной едой). А Баюн был устроен так, что действительно худел без кормёжки очень быстро. А особенно быстро он худел без воды.
Так вот, насколько мы помним из первой книги, некая злая разумная ящерица с петушиным гребнем на голове пригорзила Баюну оставить его надолго не только одного в этой холодной и сырой пещере, но и голодного, без еды и воды. Мол, повисишь так некоторое время, авось сообразишь, с кем тебе лучше дружбу водить - с нами или с теми, кто в замке Командора Коши. И угрозу свою эта ящерица выполнила. Она, наверное, довольно потирала свои перепончатные когтистые лапы, наивно думая, что никуда от них дружище Баюн не денется и очень скоро станет их глазами, ушами и вездесущими захапистыми лапами. Однако эта ящерица не учла особенностей строения Баюна, не вязала по-просту во внимание его способность терять подкожный жировой слой и мышечную ткань. Мало того, у Баюна и кости без воды и еды в течение всего нескольких суток истончались - не на столько, чтобы он не смог без посторонней помощи передвигаться, но... Короче, вдруг проснувшись, Баюн обнаружил себя не висящим, а валяющимся у стены. Поморгав кошачьими глазами и жалобно помяукав, Баюн через некоторое время пришёл в себя и понял, что он по-просту свалился вниз, выскользнув из цепей - настолько похудели его лапы и торс, на которые эти цепи были наложены. И, так уж был Баюн устроен, едва вспомнив о том, что с нрим произошло, он тут же желчно подумал: "Дурачьё чешуйчатое! Даже приковать нормально не умеют". А, потом, покумекав несколько минут, Баюн решил, что вот так валяться под глухой сырой стеной не имеет смысла - нужно искать выход, а попутно и способ как следует насолить и нагадить всем этим гадам, возомнившими себя своего рода людьми.
Отлежавшись какое-то время в забытьи, Баюн попробовал наконец встать по-кошачьи - на четвереньки. Вначале у него это получилось плохо - он тут жу растянулся на холодном каменистом грунте, раскинув все четыре лапы в стороны: видимо, слишком долго висел, мышцы отвыкли напрягаться. Однако, повторив попытки несколько раз, он сумел-таки принять позу настоящей кошки и даже прогнуться, разминая затекшие члены и мускулы. Подвигавшись в такой ключе, Баюн попробовал сделать первое движение вперёд - оно у него получилось. "Придётся тренироваться", - вяло подумал Баюн, соображая, что делать дальше. Ему на самом деле ничего не оставалось, как пробовать и пробовать ходить на четвереньках, пока наконец не получилось выпрямиться во весь рост. Разумеется, ему пришлось сгорбиться, так как позвоночный мышечный корсет сильно ослаб. К тому же долгое нахождение в сырой пещере без пищи сделали своё дело. Баюн даже подумал, что именно поэтому его мучители не беспокоятся о нём: дескать, никуда не денется, даже если выскользнет из цепей. Хотя, Баюн подумал также, что стражник, стерегующий его, вполне возможно, где-то рядом - может, притаился в темноте прямо в глубине пещеры, ставшей для Баюна тюремной камерой (или, скорее, тюремным залом), а может - он в одном из ведущих в пещеру коридоров. Как бы там ни было, Баюн решил всё-таки проявить настырность, ведь он был кошкой, хотя и бегать на четвереньках ему было намного менее удобно, чем на двух лапах. А кошки всегда упрямы и, как не перекрывай им дорогу, всегда стремятся сбежать из любой неволи. Или начинают отчаянно звать на помощь.
Баюн настолько ослаб, что даже просто жалобно замяукать не смог бы. Он и не хотел издавать какие либо звуки, понимая, что прийти сюда могут только враги. И даже если ему суждено остаться здесь, потому что не найдёт выход (неизвестно, куда ведут эти коридоры) или не хватит сил уйти достаточно далеко, он всё равно лучше предпочтёт умереть без цепей, свернувшись калачиком на грунте. Хотя, тут же до Баюна дошло, что умереть ему вряд ли позволят, иначе его бы сразу шмякнули и дело с концом. То есть рано или поздно, но та ящерица или кто другой вредный сюда придёт. И тогда ожидай непонятно что, ведь могут в конце концов опять повесить на цепь, только уже предусмотрев похудение пленника. Стараясь что есть силы, Баюн принялся осваивать пространство, мало-помалу восстанавливая способности к ориентированию и координации корпуса. Ему пришлось изрядно попотеть, но он понял, что раз потеет, значит что-то в его организе осталось, и было бы преступлением эти остатки не использовать на попытку сбежать. Остановившись на распутье, он приложил все усилия к тому, чтобы влкючить кошачью интуицию, и не прогадал: его чуткий нос уловил еле ощутимое движение воздуха, причём не простого, а несшего в себе еле заметные флюиды аромата пищи. "Что бы там ни было, кто бы там ни ждал меня, а я попробую подцепить немного пожрать", - решительно настроил себя Баюн и двинулся в коридор, показавшийся ему перспективным в плане утоления голода.
В коридоре уже было не так холодно, как в пещереном зале, ставшем для Баюна временной тюремной камерой. И чем дальше заходил в коридор Баюн, напрягаясь как было для него возможно, тем теплее становилось и тем явственее он ощущал запах жарящегося где-то мяса. Он даже не стал думать о том, кому это мясо готовится, ведь ящерицы, даже двуногие и прямоходящие, скорее всего предпочитают свежатину, а не приготовленное на огне. В данный момент ему вообще не тянуло думать ни о чем, кроме терзающего изнутри желудка. И он упрямо шёл в темноте, мало-помалу разминая затекшие члены и ускоряя ход. Живая мотивация - великая сила. Если у разумного существа возникает реальное убеждение в том, что желаемая цель вполне достижима, то даже умирая оно готово встать и пойти к этой цели. И Баюн шёл и шёл, постепенно начиная чувствовать, что в нём нарастает злой аппетит хищника.
Становилось светлее, можно было уже разглядеть как следует каменистые стены коридора, но Баюну они не были интересны. Только возможность получить в рот увесистый кусок жареного мяса и волновала его, независимо то того, какое и от какого животного это будет мясо. И, между прочим, очень зря он не интересовался обстановкой. Потому что она серьезно менялась по мере того, как он преодолевал десяток шагов за десятком. И вот, когда наконец от плотности дразнящего аромата у Баюна закружилась голова, он понял, что упёрся в стену. И что никакого усиления света, исходящего якобы от какой-то кухни, не было: просто глаза Баюна, как глаза кошки, привыкали к темноте и он видел всё более отчётливо вокруг себя.
"Иллюзия! Иллюзия обоняния!" - вне себя от разочарования завыл Баюн мысленно и устало опустился на холодный каменистый пол коридора.
Он понял, что ушёл от пещерного зала довольно далеко и плестить назад у него уже нет сил, хотя знал, что там он видел ещё как минимум два входа. Что делать - он даже думать об этом не хотел, настолько сильно оказалось его разочарование галлюцинацией, которую получил его нос или мозг. Ему даже не хотелось строить предположения, от чего возникла галлюцинация - его воспаленное воображение создало её или такую шутку с ним сыграли его пленители. Он просто свернулся калачиком на грунте и снова впал в тяжёлую дрёму.
На этот раз ему снились кошмары: будто он сидел за пиршественным столом с какими-то странными животными (многие из них были с головами свиней, коз и быков), и перед ним было множество разных мисок и горшочков со всякими вкусностями - сметаной, сливками, жареной рыбой и дичью, любимой рыбьей икрой. И, когда он тянулся к этим мискам, они почему-то окатывались чуть дальше от него. Он даже лег на край стола и вытянулся, чтобы достать хоть что-нибудь, но ничего не получалось. Аромат же этой еды дразняще щекотал ноздри, а желудок буквально взрывался возмущением от того, что его до сих пор не удосужились наполнить хоть чем-нибудь. Баюн пыжился, дрыгал ногами, но не доставал пищу, а все сидящие рядом и напротив, на другом краю стола, хамски хохотали и визжали от удовольствия, глядя на Баюна. И чтобы досадить ему посильнее, запускали свои звериные копыта в сметану и облизывали ее прямо на глазах у несчастного, потом подцепляли копытами рыбу, она подлетала вверх, и они ловили ее, падающую вниз, своими жадными жуткими пастями.
"Мау! - в бессильной злобе заорал Баюн и проснулся. И вдруг потерял границу между сном и явью, видя перед собой что-то типа огромной картины с чавкающими тварями с одной стороны и холодный пол пещерного коридора с другой. Неожиданно в его голове зазвучал чей-то голос. Он был еще уловим, как-будто кричавщий Баюну был замурован в глухую стену, но вызывающим доверие. Во всяком случае Баюн сразу понял, что это что-то серьезное, а не отголосок дурацкого сна, не желавшего с ним прощаться после пробуждения. Как следует проморгавшись, Баюн отвернулся от "висевшей" прямо перед ним в воздухе картины из сна и прислушался к голосу. "Баюн! - услышал он. - Не ходи назад. Иди к стене, там есть лаз, ползи в него и найдешь еду...". Эта фраза повторилась несколько раз, будто заклинание. И Баюн решил поверить ей.
Рывком преодолев накатившую слабость, он, сцепивши зубы, прыгнул к глухому тупику. Неожиданного для него самого прыжок получился куда сильнее, чем она рассчитывал, прилагая последние усилия. И Баюн буквально воткнулся в стену. От резкого толчка он на какое-то время потерял ощущения и как бы провалился в забытье. Ему казалось, что он валяется на холодном грунте у глухой стены с гудящей от боли головой, а тот таинственный голос внутри него предательски посмеивается. Однако когда он в бессильной злобе дернулся, то неожиданно понял, что висит, а не лежит, и даже подрыгал ногами в воздухе. Ему вдруг сильно захотелось чихнуть, и он не стал сдерживаться. А когда из ноздрей его вырвался с бешеной скоростью поток издушего изнутри него воздуха, глаза Баюна получили целую тучу противной, вызывающей слёзы пыли. За первым чихом последовал второй, третий, затем Баюн закашлялся, рефлекторно дергаясь всем корпусом. И вдруг, находясь в прострации, всё-таки заметил, что немного сдвинулся вперёд. Не успев ничего сообразить, он машинально просунул под своей головой передние лапы-руки и начал копать, как это обычно делает кошка, попадая лапами в поддающийся копке грунт.
Даже не думая, зачем это он делает, Баюн проработал лапами и всем корпусом несколько минут, когда наконец понял, что проник всем своим несчастным телом - от макушки до ступней - в какую-то нору - довольно просторную для того, чтобы ее вообще называть норой, и достаточно узкую, чтобы можно было воспринимать ее как лаз для человекоподобного существа.
Вначале он и вовсе упал духом, машинально подумав, что делать тут, видимо, совершенно нечего, и пятиться назад, чтобы хотя бы не задохнуться здесь, - работа ещё та. И вдруг его нос уловил какой-то уже почти позабытый, но заставляющий напрячься запах. Он ещё не успел сформулировать предположение, как слух его уловил сильно волнующий шорох, а затем и писк - мыши!
Баюн не пробовал мышей ни разу. С самого рождения, когда он появился, образно выражаясь, из какой-то довольно-таки крупной пробирки или колбы, ему предлагалось только то, что едят люди, начиная от младенцев, но никак не кошки. Вначале он питался какой-то полужидкой смесью, во многом напоминающей по вкусу обычное коровье молоко, потом ему стали давать мясные пюре, приготовленные вместе с давлеными овощами, а когда он стал вполне самостоятельным существом, начал выбирать и остановился на том, что и видел совсем недавно во сне. И вдруг его притаившийся глубоко в подсознании кошачий инстинкт выказал полную готовность его желудка и рта принять как вполне съедобную и, может быть даже желанную, вкусную пищу вот этих мелких тварей, называемых мышами.
Говоря откровенно, Баюн даже не помнил, видел ли он когда-либо вообще живых мышей. Это ему было просто не интересно, а сами мыши, скорее всего, видя в таком котище ужасное чудовище, в страхе разбегались кто куда при его приближении, когда чуяли его в замке, в лесу и в других местах. Но тут они не успели, видимо, сообразить, какая угроза на них накатила, ведь Баюн явился в их мир неожиданно, невообразимым образом оказавшись там, где, по логике, никогда и ни при каких обстоятельствах оказаться не мог. К тому же, мыши в момент появления в их царстве гигантского кота находились в полусонном состоянии, а чтобы прийти в норму, став способными дейстовать моментально, им всегда требуется время. Возможно, им было бы лучше затаиться, но они сам подали о себе знать, устроив в своем царстве переполох. И Баюн, не пускаясь в размышления о том, стоит ли вообще обращать на эту мелочь внимания, во всю прыть заработал всеми четырьмя лапами, продвигаясь вперёд, как гигантский крот, и меньше чем через полминуты прорвался в довольно просторное мышиное логово, где можно было встать по крайней мере на четвереньки, подобно настоящему коту невиданных размеров. Писк заполнил его уши до предела, перед глазами мельтешили не понимающие, что случилось, мыши, глаза застила пыль, вокруг стояла глухая тьма подземелья, в рот набивалась сухая мелкая крошка земли, но пробудившийся охотничий инстинкт кота, подгоняемый голодом, в миг превратил Баюна в страшного монстра. Ничего вокруг не видя и только ощущая вокруг себя движения, Баюн хватал и хватал, подцепляя когтями несчастные создания и мигом отправлял их в рот, торопливо пережевывая вместе с частичками грунта. И к моменту, когда наконец весь поднятый мышами шум стих, а поднятая Баюном пыль улеглась, живот его оказался достаточно полным, чтобы потянуло ко сну. На этот раз настоящему сну - без кошмаров в виде вожделенной, но убегающей от кота человеческой еды. Счастливо засыпая, Баюн на миг подумал, что ничего страшного в такой живой еде и нет, что все прошло как нельзя лучше, и теперь он получил достаточно энергии, чтобы поскорее восстановить силы. По крайней мере, исчезло это проклятое, все время раньше досаждавшее ему сосание под ложечкой.
Проснувшись, Баюн сначала не понял, где находится, и даже слегка испугался. Однако кошки, если им не угрожает прямая опасность, обычно быстро приходят в себя. Баюн встал на четвереньки (во весь рост тут было вытянутся невозможно), как следует принюхался и огляделся. Кругом стояла кормешная тьма и зловещая пустота, наполненная угнетающей душу тишиной. У Баюна даже возникло ощущение, будто его замуровали. "Вот так и подохнешь тут, никем не найденный. Мыши уже больше сюда не придут, так что голод снова вернётся", - обреченно подумал человеко-кот.
Он присмотрелся к темноте и, о чудо, заметил вдалеке от себя какие-то огоньки. Не раздумывая, он пошёл на четырех лапах к этим таинственным огонькам и вскоре обнаружил, что идти стало легче, потому что вокруг него стало больше пространства, а воздух начал отдавать запахом сухой травы. И огоньки, мелькавшие перед ним вначале довольно далеко, вдруг превратились в полоски света. По мере приближения к ним, они становились шире и светлее. Наступил момент, когда Баюн оказался в мощном потоке дневного света и с непривычки зажмурил глаза.
Потряся головой, он попробовал открыть глаза, но тут же закрыл их снова: видимо, долгое сидение в подземелье сделало своё дело - зрачки Баюна теперь болезненно воспринимали любой яркий свет. "Этак я, пожалуй, и совсем ослепну!" - с ужасом подумал Баюн, лихорадочно соображая, что делать дальше. При этом душа его просилась на свободу, ум твердил о том, что назад всё равно ходу нет, а тело рвалось назад в темноту, потому что глаза отказывались воспринимать солнце. Он попятился, отступая назад, пока не понял, что теперь глаза можно открыть. Вокруг стоял приятный полумрак, а впереди на расстоянии двух-трех его туловищ виднелись манящие полоски света на грунте. "Там несомненно солнце, - решил Баюн. - А раз так, то я могу выбраться наружу и отыскать путь к замку. Нужно только, чтобы поскорее привыкли к свету глаза.
Внезапно полоски света потускнели и почти совсем исчезли. Баюн тут же расстроился, боясь, что снова столкнулся с иллюзией. Но... в голове его опять зазвучал незнакомый голос: "Не бойся, иди вперёд и найдёшь выход, если будешь настойчив. Это всего лишь туча, на время заслонившая солнце. Не теряй этот момент, иди - свет не будет слепить твои глаза". Немного помешкав, Баюн снова двинулся вперёд и через несколько шагов вышел наконец на свежий воздух.
Вокруг стоял приятный полумрак, и Баюн чувствовал, как привыкают к слабому свету его воспалённые от пыли глаза. Воздух, который он жадно втягивал широко раздувающимися ноздрями кота, был наполнен волнующими ароматами трав. "Свобода!" - возликовал было Баюн. Но....
Когда свет снова начал усиливаться, он вдруг увидел вокруг себя высокие и почти отвесные стены. Со страхом в душе поднимая кверху глаза, он вдруг понял, что свобода, казавшаяся ему такой близкой, далека от некого, как никогда. Ибо свет и воздух проникали из неё в место, где находился Баюн, через довольно крупное, но далёкое отверстие, до которого, Баюн понял сразу, ему не допрыгнуть...
Глава 9. Всемогущий
А теперь мы начнем получать разгадки на всё то, что до этого казалось интригой с непонятным концом.
.1. Странный сон Баюна
Баюн впал в прострацию. Это был тот редкий случай, когда он переставал верить самому себе. С одной стороны, голос, звучавший неоднократно в его голове, действительно навёл его на еду, хотя и довольно мерзкую. Кроме того, следуя советам этого непонятного голоса, Баюн выбрался из тесного, тёмного и душного мышиного царства на относительно свежий воздух, солнечный свет и определённый простор. С другой стороны - вожделенная свобода выглядела явно недосягаемой. И ещё было неизвестно, что находится там наверху, вне дыры, в которую днём светит солнце, а ночью Луна и звёзды, и всё время задувает богатый кислородом воздух. Баюн даже предположил, что там какой-нибудь тупик - пространства много, но всё замкнуто в какое-нибудь кольцо или прямоугольник (треугольник), из которого нет выхода. Или есть, но найти его, не зная точно, где он расположен, невозможно. Интересно, что же это был за голос?
Вяло пораскинув мозгами, Баюн решил, что голос был его собственный, внутренний. Командор Коши неоднократно говорил другим обитателям замка, что голоса, которые разумные существа склонны принимать как откровение свыше или телепатический контакт с кем-то из невидимых созданий, на самом деле не что иное, как наша собственная интуиция, просто она выражется таким образом - через какой-то таинственный голос, звучащий прямо в голове. То есть, решил Баюн, ему просто некуда было деваться, и он сам себя настроил идти вперёд. Ну и шёл - до тех пор, пока было, куда идти. Теперь идти некуда, кроме как пятиться назад, и никакого голоса он не слышит. И что тогда выходит?
А ничего. Просто почуял, как и свойственно очень голодному коту (пусть и не совсем коту), мышей, нашёл дорогу к ним, как следует нажрался, потом отоспался на месте трапезы и от нечего делать двинулся дальше. И на этом всё - конец. Перед неминуемой кончиной чутьё сподвигло его плотно покушать последний раз в жизни. Почему последний? Да потому что мыши в страхе разбежались и теперь вряд ли вернутся. Во всяком случае до тех пор, пока напавшее на них чудовище не сдохнет голодной смертью. Ждать, им, конечно, придётся долго, но жить захочешь - подождёшь.
Впрочем, вдруг подумал Баюн, у него ещё есть выбор - как-нибудь постараться протиснуться назад и вернуться в тюрьму. И почему бы ему не поступить именно так? Ведь ещё неизвестно, хватились ли его те, кто подвесил на цепь. Или они, вполне возможно, хватились, но ничего поблизости не обнаружили и махнули на такой пустяк рукой. Что было бы Баюну, извините за каламбур, весьма на руку.
Посидев ещё какое-то время, Баюн уже и впрямь решил повернуть назад, как вдруг проклятый голос зазвучал в его голове снова. "Баюн, - строго сказал он. - Не будь дураком. Возвращаться тебе ни к чему. Но ты и не вернёшься ни за что, а только заблудишься. Разве ты до сих пор не понял, что попал в лабиринт? И разве ты не знаешь, что в нём почти везде всё постоянно меняется? Ты думаешь, тебя просто так оставили в покое висеть на стене? Ты дурак, если так думаешь. Как, впрочем, и твои бывшие мучители. Потому что они не учли этого момента и потеряли вход в пещеру, в которой ты висел, пока не свалился на пол. Кто знает, может и пещеры уже той нет - завалило рухнувшим грунтом или залило водой. Так всегда бывает здесь, когда в каком-то конкретном месте не остаётся ни души. Как ты ушёл оттуда, так там всё тут же изменилось. И тоннели тоже изменились. Уйдёшь отсюда, и здесь через несколько часов всё изменится. Этот лабиринт - живой, его так задумали создатели. Догадайся, для чего им это было нужно....".
"Ну для чего, для чего?!" - мысленно заорал в отчаянии Баюн, однако голос вдруг замолчал. И, как ни напрягался Баюн, как ни вслушивался внутрь себя, ничего больше ему услышать не удалось...
Какое-то время он просто валялся, свернувшись калачиком на полу, тупо глядя перед собой и моргая глазами. Постепенно вокруг него сгущалась темнота, и глаза его мало-помалу начинали к ней приспосбаливаться. Ему ни о чём не хотелось думать, но вдруг в голову пришла мысль о том, что очень скоро ему вновь захочется кушать. "Черт возьми! - с досадой подумал Баюн. - Хотел отдохнуть от дурацких мыслей, а не получается. И всё этот проклятый ковёр! Не было бы его, я бы не торчал здесь, как последний идиот. Просто потому что никуда бы не полетел, а наблюдал бы за битвой из своей лаборатории. И Драдуил, будь он трижды неладен за то, что бросил меня в трудную минуту, приносил бы мне жратвы по первому намёку. Кстати, интересно, где этот придурок сейчас?"
Его мысли готовы были переключиться на Драдуила, но почему-то вдруг сильно потянуло в сон. Он не стал сопротивляться, видя во сне временное решение его проблем. И заснул, не успев понять, куда попал. Потому что вместо со сном пришла новая реальность, точнее реальность во сне, где он оказался в какой-то серой глухой комнате без окон и дверей, но достаточно просторной, чтобы не мучила клаустрофобия. И воздух был в ней достаточно свежим, чтобы не думать, будто он в подземелье.
- Ты действительно не в подземелье, - услышал он вдруг, сидя как подобает настоящему коту (и ему показалось, что он и есть тот самый настоящий довольно маленький котик, сплошь покрытый мягкой шерсткой) примерно в центре совершенно пустой комнаты. - Ты вообще нигде. Это так и называется - ничто. Ты даже не внутри спящего себя, потому что твоя душа переместилась сюда, в это безмятежное место, где нам есть о чём с тобой поговорить.
- Кто ты, мау! - заерзал Баюн, пытаясь найти глазами своего незримого собеседника, и он неожиданно возник перед ним в облике (только этого ещё не хватало!) Господина Гросса.
Гросс, заметив испуг на морде кота, ухмыльнулся, затем протянул к нему руку и, не успел котяра в ужасе отпрянуть, мягко погладил его, пробормотав приветливое "кыс-кыс".
- Не бойся, - услышал Баюн его мягкий голос, совершенно не похожий на грубый, полный презрения и высокомерия голос своего первого врага в Бастионе Кощея. - Я просто принял его облик, потому что так мне удобнее. Не Папашей же мне становиться, не так ли? - в голосе чужака звучала достаточно добрая насмешка. - Это я наслал на тебя сон и перетащил твою душу сюда, чтобы нам никто не помешал. Видишь ли, в твоих личных снах полно всякой дряни, которая не даёт нормально общаться. Поэтому я и создал вот это место из ткани абсолютного ничто, подвластного только сильной воли и мысли.
- Да кто же ты наконец! - не удержался Баюн, готовый уже от нетерпения и страха замяукать во всю мочь.
- Не спеши, - спокойно ответил похожий на Гросса человек. - И говорю тебе - прекрати бояться. Здесь тебе ничто не грозит. А вот там, где твоё тело ,- там может случиться обвал. Обычно Лабиринт не изменяет так резко и без особой причины свои внутренние пространства, но его уже начало лихорадить, потому что в его владения вторглось в один раз достаточно много незнакомцев. Но пока мы с тобой общаемся, ничего не случится. А потом - потом тебе придётся напрячь всю свою силу воли, всю свою фантазию, чтобы выбраться на дневной свет. Там, где ты лежишь, одно из немногих в Лабиринте наиболее стабильных мест. И, если ты доберешься до дыры, в которую проникает свежий воздух и солнечный свет, а также свет от Луны или звезд ночью, то имеешь все шансы вырваться на свободу раньше, чем крабы Бооба Шириррвы снова найдут тебя.
Баюн хотел было что-то спросить, но не смог вымолвить ни слова, только моргал глазами и, как заворожённый, слушал этого неизвестного человека.
- Знаю наперёд все твои вопросы, - усмехаясь, сказал он. - Тебе интересно, как это крабы могут найти тебя в Лабиринте, когда в нём всё изменяется. Да, если ориентироваться по оставленным в Лабиринте меткам, ничего не найдёшь. Но твои пленители успели всё-таки внедрить тебе под шкуру на затылке то же самое, что ты внедрял другим существам. И они на самом деле видят всё, что видишь ты. Но это ерунда, потому что принцип поиска по приметам тут не проходит. У них есть ещё одна возможность отследить твоё перемещении и вычислить к одному из его отрезков путь перехвата. Тот кристалл, что у тебя в голове сейчас, передаёт им не только изображения и звуки, которые впитывает через твои глаза и уши, но и сигналы твоего мозга. В зависимости от того, ближе ты к ним в пространстве или дальше находишься, а также от толщины и плотности породы, в которых прорублены коридоры, сигнал видоизменяется. И по этим изменениям они вполне могут вычислить дорогу к тебе. Скажу больше, они уже этим занимаются. А точнее, им необходимо сначала разработать алгоритм для такого вычисления. И это работает на тебя. Однако время работает на них, понимаешь? И, если ты его потеряешь слишком много, они тебя непременно перехватят.
Ты наверняка хочешь спросить, а зачем им тебя ловить, если они и так вложили тебе всё, что хотели. Ответ простой: они сделали тебя глазами и ушами, но не успели зазомбировать. И ты сможешь не только извлечь на свободе из нужного места кристалл, но и свести его наблюдательную миссию к полной ерунде - ты же знаешь это отлично. (От этих слов Баюн в страхе вздрогнул, и ему даже показалось, что вздрогнуло его реальное тело, спящее на каменистом грунте одной из нор Лабиринта). Вот потому они торопятся, чтобы успеть поймать тебя снова до момента, когда ты уйдёшь достаточно далеко от них, чтобы начать с ними серьёзную игру в кошки-мышки. А этого, поверь, им очень не хочется, - двойник Гросса зевнул и потянулся, как будто был самым что ни на есть реальным существом. Во всяком случае так успел об этом подумать Баюн. И тут же получил кое-какие пояснения.
- Да я и есть самое что ни на есть реальное существо, - усмехнулся псевдо-Гросс. - и ты, точнее твоя душа, принявшая облик обычного кота, только крупного, - тоже самое что ни на есть реальное тело. Здесь мы так же плотны, как твоё другое тело в другом мире, которое вы, его жители, называете реальным. Он же на самом деле просто стабильнее, чем этот. И в нём почти невозможно творить только усилием мысли и чувства - нужно обязательно применять физическую силу, мастерство, создавать из найденных материалов отдельные части задуманного и соединять их. Здесь же можно сотворить прямо из ничего практически любую вещь. Хочешь сметаны? - в глазах псевдо-Гросса зажглись лукавые искорки? Так пожелай, представь, что на твоих глазах из окружающего тебя ничто создается вожделенная сметана в крынке, и сможешь реально почувствовать её вкус. Ты же сам это прекрасно знаешь: во сне всё реально!
Баюн снова вздрогнул, увидев, как перед ним на полу на самом деле появилась крынка, доверху наполненная жирной деревенской сметаной. Но прикасаться к ней он не стал, понимая, что только раздразнит свой аппетит, так и не утолив голод.
- Да, в этом ты прав, - незнакомец с ходу прочитывал мысли Баюна. - Наевшись до отвала здесь, там проснёшься голодным. Так что лучше не тратить напрасно время. Лучше я наконец открою тебе, кто я (и снова Баюн вздрогнул прежде, чем по-кошачьи навострил уши). Я назвал себя очень просто - Всемогущий. Но я не Всевышний, не Творец Вселенной. Я всего лишь одно из множества его наиболее ранних созданий, может быть даже являюсь какой-то его микроскопической частью. Но обладаю могуществом, которым на Земле сейчас не обладает никто. Вижу, что ты не веришь, думаешь, что я всего лишь сон. Что же, продолжай так думать - мне так удобнее. Только имей в виду: сны очень часто бывают вещими и полезными для ума. И у тебя всё равно не остаётся выбора: либо сидеть здесь и ждать обвала, либо попытатся вскарабкаться наверх, к дыре, через которое к тебе поступает свежий горный воздух. В любом случае ты ничего не потеряешь. Кто знает, может быть всё, что с тобой произошло раньше, а не только наша беседа - самый настоящий сон. И ты вполне можешь проснуться в цепях на том же самом месте, где и висел. А может и ещё лучше - у себя на твоей любимой кушетке.
Баюн хотел бы вскрикнуть что-нибудь типа "хотел бы я до безумия, чтобы это было так", но вместо слов из его рта извлеклись лишь жалкие звуки, сильно напоминающие обычное котовое мяуканье. И, дружелюбно рассмеявшись, псевдо-Гросс снова погладил кота по голове и даже потрепал его холку. А затем вдруг сделался серьёзным и сказал, после чего внезапно исчез: "А теперь поспи прямо здесь на полу до рассвета, и не теряя времени ищи дорогу наверх. Она есть, я точно это знаю. И помни: я никогда не бросаю начатую игру на половине"...
...После исчезновения собеседника Баюн действительно против своей воли завалился спать прямо на сером полу этой странной комнаты и быстро ушёл в глубокий сон без снов. Проснулся же он от того, что кто-то щекотал его ноздри. Не удержавшись, Баюн чихнул, подняв вокруг себя тучу пыли, и крепко зажмурил глаза, надеясь снова заснуть, чтобы не вспоминать о своих проблемах. Однако щекотка ноздрей продолжилась, и, медленно пробуждаясь, Баюн понял, что это лучи солнца, пробивающиеся сквозь пыль, создают ощущение щекотки. Нехотя поднявшись на колени и встав на все четыре лапы, Баюн присмотрелся в сторону дыры, и, ни о чём не думая, просто пополз к выходу из норы, чтобы снова, как и вчера, оказаться в чем-то похожем на большую трубу довольно далеко от манящего прохладной выхода, зияюшего над головой...
.2. Волшебник Зелёного света
... Белян без чувств валялся на довольно тёплом мраморном полу, и Финист всеми известными ему способами пытался заставить его очнуться. Ничего не помогало, сколько богатырь ни старался. Он хлопал его по щекам, говорил ему в уши "очнись, очнись", тёр ладонью почему-то посиневший, будто от холода, нос парня, трепал его кудлатую макушку и просто, схватив за плечи и приподняв, тряс и тряс - ничего не менялось. Решить, будто парень умер, было невозможно: он дышал и даже сопел носом, и по всему было видно, что Белян спит - но как-то неестественно глубоко.
"Чары! Опять эти проклятые чары!" - зло подумал Финист. Он хотел было снова как следует встряхнуть Беляна, но передумал: "Что толку? Может ещё и хуже сделаешь. Пусть пока спит".
Оставив помощника в покое, Финист огляделся. Прошло уже минимум полчаса с момента, как Белян свалился без чувств, но угрозы, вылетевшие из его уст, и не думали осуществляться. Финист сделал несколько глубоких вдохов, концентрируя внимание на вкусе воздуха - никаких изменений, такой же обычный довольно свежий воздух, как и был здесь в момент, когда они выбрались на платформу. Зеленоватый свет вокруг тоже не менялся - ни цветом, ни интенсивностью. "Может, Белян так просто пошутил по-дурацки? - мелькнула в голове богатыря озорная мыслишка, но он тут же её и устыдился: - Что за глупость? И главное - почему Белян впал в такой странный сон - разбудить невозможно, но внешне спит как будто просто сильно устал. Конечно же, это чары. И чародей, наверняка, где-то неподалёку. Вопрос, чего он выжидает? Не знает, как поступить с нами? Или его сила требует подзарядки, которая отнимает время?"
В любом случае, поразмышляв, Финист решил и сам вздремнуть, поймав себя на том, что уже давно борется со сном. Если колдун действительно так силён, как он себя представил, то будь что будет - всё равно назад ходу нет. А если он слабее, чем пытается убедить, то не стоит его и бояться. Хотя Финист и понимал, что его сонливость тоже скорее всего связана с чарами, он решил не противиться. Что-то в глубине его души подсказывало: опасаться пока нечего, прямой угрозы нет. А там, глядишь, и головоноги появятся.
Он не заметил, как уснул, и оказался в своём собственном детстве - в каком-то саду, где всё вокруг было какое-то своё, домашнее, насквозь пропитанное спокойствием, которое только и можно ощутить в родительском доме. Здесь Финист был мальчишкой лет пяти-шести, в одной набедренной повязке бегающий среди ветвистых яблонь и тучных кустов малины. Ягод и яблок, правда, не было, но пахло "домашней" травой. Он знал, что где-то в глубине сада его отец окапывает молодые сливы, а мама - полная дородная женщина в сером сарафане - скоро позовёт их обоих на обед. Он даже почуял аромат овощной похлёбки, донесённый до него потоком свежего воздуха. "Мама, папа, - блаженно подумал мальчик Финист, - как я люблю вас обоих! Какое счастье, что вы у меня есть!".
Он бегал за бабочками, осторожно подкрадываясь к севшей на цветок или кустик, чтобы мягким движением двух пальчиков снять ее за крылышки. Потом сорванной с куста веткой отмахивался от жирного гудящего овода, одновременно разглядывал притаившуюся под лопухом лягушку, которая, наверное, наивно полагала, будто никто её не видит. Когда ему это надоело, он взглянул на довольно рослую вишню с толстыми ветками и поспорил сам с собой, что влезет на самую макушку и не устанет. Однако когда уже довольный собой взобрался на самую толстую нижнюю ветвь, кто-то стащил его вниз, обвив сильной рукой за туловище, подобно змее. Он услышал шорох и недовольный кашель взрослого мужчины и...неожиданно для самого себя, выскользнув из объятий этого человека, скорее всего отца, начал быстро расти, стоя на шелковистой траве, пока не превратился в сильного высокого воина с крыльями за спиной и мечом в руке.
"Боже, какой ты стал, сынок!" - услышал он голос отца. И тут же понял, что никогда в жизни не видел своих родителей. И вообще они у него были приёмные, но...он их напрочь забыл после того, как страшный дракон однажды подцепил его своими когтями и унёс куда-то за облака. Но кто же тогда были его реальные отец и мать? И почему старик однажды сказал, что он - полукровка?
Внезапно в его уши проник чей-то высокий голос:
- Учитель, что с вами? Вы так тяжело дышите?
"Какой еще учитель?", - недоуменно подумал Финист и... проснулся. Первое, что он увидел - это было взволнованное лицо Беляна, склонившегося над его лицом? И тут же губы юноши расплылись в улыбке, а сам он радостно выдохнул:
- Ну наконец-то! А я думал, что Вас сразило колдовство! Вы так хрипели во сне...
Несколько минут Финист не понимал, что происходит, как будто напрочь забыл, где находится и что с ними недавно случилось. Однако радостный и вполне здоровый вид Беляна повлиял на богатыря как хороший стимул быстрее прийти в себя. В глубине души он, конечно же, пожалел о том, что его идилия так скоро прервалась. Возможно он испытывал даже что-то близкое к чувству досады от того, что так и не увидел ни своего отца, ни мать. Хотя после пробуждения помнил, что во сне знал только о приёмных родителях. А ему с юности, а может даже и с детства хотелось однажды встретить хотя бы мать свою, не говоря об отце. Только как он мог это сделать, если все, кого он знал до тех пор, пока его однажды не уволок дракон, говорили, будто его мать и отец нашли его под большим ветвистым дубом в лесу, собирая грибы. И, якобы, отец тогда, взяв большое лукошко с ребёнком, оставил у дуба своё - наполненное грибами: так было принято издавна - одно лукошко у дуба лесного взял, а другое взамен, как плату, оставил. "Что нам грибы, - сказал тогда тот человек своей супруге, тоже заглядевшейся на мальчика. - Господь дал нам сына, которого мы сами не могли получить. За такой подарок я готов не только грибы отдать, но и половину своей жизни". Эти слова Финист помнил очень хорошо. И ещё помнил, как отец ему тогда сказал что-то типа "раз мы нашли тебя у могучего дуба, то и станешь ты таким же могучим, как тот дуб". А вот лиц - ни отца, ни матери, ни ещё кого из живших рядом с ними - не помнил. Точнее, забыл напрочь. И даже во сне, таком редком для него (он почти никогда не помнил снов, в которых общался с родителями), не сумел разглядеть желаемого...
- Учитель, я так рад, что с Вами всё в порядке, - снова принялся болтать Белян. - Я сначала перепугался, думал, что Вас кто-то зачаровал.
- Будет тебе, - буркнул, улыбнувшись в ответ Финист. - И зови меня лучше по имени. А то заладил "учитель, учитель". Сам-то как?
Финист, кряхтя, поднялся и сел на платформе, поджав ноги калачиком.
- Да я нормально! - едва ли не воскликнул Белян. - Я, похоже, отрубился, как только мы влезли сюда. Наверное, так устал от подводного перехода, что сам не помню, как заснул.
- Да уж, - кивнул Финист. - Я так и подумал: ничегошеньки, мол, мой пацан не помнит.
- А что было-то со мной? - скорее машинально, чем осознанно спросил Белян.
Финист собрался было ему ответить, как вдруг неподалеку от них кто-то дурашливо и тонко захихикал.
Финист тут же насторожился и сделал знак Беляну молчать. Парень удивленно смотрел на Финиста, а Финист шарил глазами по сторонам - никого. И полное молчание воцарилось снова.
- Ты сейчас слышал что-нибудь? - озабоченно спросил Финист, продолжая всматриваться в окружающее их пространство.
- А что я должен был слышать? - робко спросил Белян, изменившись в лице (теперь оно вместо радости выражало недоумение и легкий испуг).
- Так ничего и не слышал? - досадливо переспросил Финист, начиная думать, что ему просто показалось. - А ты случайно сам не смеялся?
- Как же, уч... ой, простите, Финист, - заморгал глазами парень. - Я же так обрадовался, когда вы проснулись. А когда я радуюсь, то могу и засмеяться.
- И что, - пришурился, глядя на парня Финист, - таким дурацким смехом, как у старика, смеёшься?
- Как у старика? - вытаращил на Финиста глаза Белян.
- Как у старика, - недовольно повысил голос богатырь. - И причём довольно коварного и злого старика!
Неожиданно смех раздался снова, а следом оба услышали произнесённые уничижительным тоном слова:
- Сами вы дурацкие, коварные и злые старики! Я вас спасать пришёл сюда, а вы так меня встречаете? Ах вы...Ах вы..., - в звонком старческом голосе зазвучала сама настоящая человеческая обида, - ах вы такие-сякие! Вот уйду сейчас и не приду больше! Пусть проклятый Бооб Шириррва вас запутает и своими воинами сделает. И будете у него как зомби на страже стоять до скончания веков!
Невидимый голос замолчал также внезапно, как и вступил в разговор. Белян как следует потряс кудлатой головой и потёр свои уши, а затем ноздри (видимо, они действительно у него сильно похолодели). Финист же, быстро оглядевшись, попытался заметить прячущегося где-то рядом «шутника».
- Странно, - обескураженно пробормотал богатырь. - Очень странно. Теперь, похоже, мы оба слышали чей-то голос, но откуда он доносился, я так и не понял...
Он продолжал вглядываться в отливающую изумрудом воду, когда сидевший на собственных коленках Белян вдруг резко потерял равновесие и неуклюже повалился головой к самому краю платформы, судорожными движениями рук и торса пытаясь затормозиться. К счастью, ему это удалось — в воду он не упал, однако на несколько секунд застыл в довольно смешной позе, уткнувшись носом в пол со вскинутыми за спиной руками, будто это были крылья, а не руки. Посмотрев на парня, Финист произвольно расхохотался. И тут же сделался страшно серьезным, строго показывая приложенным указательным пальцем к губам молчать. Стараясь не зашуметь, Белян оставался в смешной и неудобной позе не меньше минуты, однако до ушей парней не донеслось ни единого даже самого тихого шороха.
Белян с трудом разогнулся и разомнул начавшие было затекать руки.
- Странно, - уже более строго отметил Финист, напряженно хмуря брови и лоб. - Очень-очень странно...
- Да что опять случилось? - недовольно спросил Белян, но Финист знаком руки оборвал его: молчи!
И снова они вслушивались в обволакивающую их угрожающую тишину. До тех пор, пока Финист сам не ощутил какой-то сильный толчок в спину — такой, что даже ему с большим трудом удалось своевременно среагировать, чтобы не уткнуться носом в пол. Тут же послышалось чье-то недовольное кряканье.
- Это ты? - спросил богатырь Беляна.
Однако вместо ответа парень дико заорал, вскинув руки на головой и судорожно шаря ими в пустоте, будто стремясь поймать какого-то невидимку. Бросив машинальный взгляд на парня, Финист остолбенел. У него возникло ощущение, что кто-то достаточно сильный, но абсолютно невидимый ухватился Беляну за густые локоны и пытается таскать за них парня по полу.
Такого фокуса даже ко всему привыкший Финист не ожидал. Видимо, поэтому он на какое-то время застыл на месте, наблюдая дурацкую сцену вытаращенными глазами. Белян, по всей видимости, пытался извернуться и встать с колен на ноги, но невидимый силач не давал ему это сделать, постепенно подтаскивая парня к краю платформы. Понимая, что может снова оказаться в воде, куда ему определённо не хотелось, Белян сопротивлялся изо всех сил и, когда падение в воду стало казаться неизбежным, резко откинулся кзади, упал на спину, а затем, резко согнув ноги в коленях, уперся ими в платформу и, с силой оттолкнувшись от пола, отодвинулся от края примерно на полшага. После этого кто-то над Беляном зарычал, резко отпустив его голову. Последнее Финист понял, увидев, как голова его помощника, до этого остававшаяся на весу, вдруг упала, ударившись о мрамор. Удар, по всей видимости, оказался довольно сильным: юноша на несколько секунд замер, словно потерял сознание. Однако потом вскрикнул от боли и принялся с кем-то бороться.
- Белян! - сдерживая глупое желание захохотать, окликнул парня Финист. - Что с тобой? Ты чего дурачишься?
- Какое там дурачишься! - голосом отчаянно сопротивляющегося попытался было ответить Белян, но кто-то явно заткнул ему рот, и парень резко свел свои руки так, будто ухватился за чьи-то запястья и начал, напрягая бицепсы и трицепсы, разводить руки невидимого противника в сторону.
Не понимая, что происходит, Финист продолжал в недоумении наблюдать эту сцену, хлопая глазами.
Усилия Беляна не пропали даром — внезапно он довольно широко развел напряженные руки в стороны и, как сумасшедший, закричал: - Он на мне верхом сидит! Лёгкий, зараза, но цепкий!
Дальше последовала сцена самой настоящей борьбы в партере. Белян поднял спину, встав на борцовский мост, и попытался перебросить что-то невидимое через голову, но у него это почему-то не получалось. Со стороны все его движения сильно напоминали обычную актерскую пантомиму. Финист подумал даже, что вообще вся эта комедия с самого начала разыграна Беляном («Бедняга, наверное, тронулся умом от долгого сидения в западне да еще на голодный желудок»). Возможно, он и укрепился бы в таком мнение, если бы вдруг не услышал довольно громкие хлопки, под которые голова Беляна начала дергаться из стороны в сторону. А затем снова раздался незнакомый голос, откровенно похожий на стариковский:
- Вот тебе, вот тебе! Получай, борец недоделанный! Я ещё и уши тебе сейчас как следует надеру, молокосос!
Не успев осознать, что делает, Финист вскочил на ноги, чтобы рвануться на помощь Беляну, однако почти немедленно получил сильный толчок в грудь, от которого едва не опрокинулся навзничь. Сбалансировав руками, остановившийся в двух шагах от Беляна Финист ощутил целую серию новых ударов, но они уже были явно слабее. Рефлекторно защищаясь и уклоняясь от злого невидимки, Финист успел зафиксировать взглядом вскакивающего во весь рост Белян.
- Все, дедуля, попался! - зло и одновременно насмешливо крикнул парень. - Теперь я тебя вижу!
Финист еще не успел осознать смысл этих слов, когда невидимый противник заверещал прямо между обоими его противниками. По волнам воздуха, окатывающим корпус Финиста, тот понял, что этот невидимый некто сильно дрыгает ногами. И было от чего: по позе Беляна было отчетливо видно, что он схватил его со спины и крепко прижал к себе.
Неожиданно Белян, тяжело охнув, присел на широко расставленных ногах и раскинув руки в сторону, как будто кого-то из них выпустил, после чего с силой помотал из стороны в сторону головой, как будто получил удар в челюсть. И тут же невидимый противник метнулся к стене колодца, у которой и стал видимым и для Финиста...
Глава десятая. Враг Врага
Всё читатель, действия в нашей пьесе раскрутились настолько, что нет уже смысла писать в начале каждой следующей главы, о чём она. Ибо теперь такое, пусть и достаточно краткое и в какой-то степени упорядочивающее восприятие сюжета забегание вперёд (или описание того, что ранее не было описано, но, судя по логике развития событий, имело место) уже не помогает, а наоборот, на мой взгляд мешает, сдерживая поток экшна. Поэтому я предлагаю пока просто рассказывать, описывая разворачивающееся действие, которое становится всё более острым, не сообщая вначале, что было раньше и что будет дальше. То есть, просто читайте всё подряд и не старайтесь выстроить целостные цепочки описываемых картин.
... Минотавр снова взревел, да так, что со стороны могло бы показаться, будто он применил специальное шумовое оружие, разрушающее самую твёрдую породу подземелий. Однако на самом же деле, как моментальна поняла Яга, могучий сторож таким образом просто выражал свою радость победы. Во всяком случае, он так думал, что победил, настигнув наконец жертву.
Если бы этот рёв ворвался в уши Иванасия напрямую, парень наверняка бы в то же мгновение свалился бы без чувств на холодный пол зеркального зала. И тогда можно было бы с горздо большей долей вероятности утверждать, что торжество Минотавра имеет под собой все основания. Но чудовище явно просчиталось, применяя свой последний козырь — этот мощный рёв, способный любого простого смертного немедленно свалить без сознания. Как знала Яга, он всегда применял этот приём в момент, когда точно был уверен, что жертва почти поймана, но ещё может попытаться ускользнуть. К счастью, Иванасий был защищён от шумового удара возможностями его волшебного шлема, а Яга умела, когда требовалось, сделаться на какой-то миг абсолютно глухой. И она буквально на мгновение опередила монстра, послав сигнал блокировки от мозга к слуховым каналам, почуяв, что сейчас монстр издаст каскад умопомрачительных звуков.
Ему оставалось сделать буквально три шага, чтобы потом нагнуться и схватить убегавших от него мелких тварей. Опасная для него зона была уже позади, а жертв он уже чуял прямо перед собой. «Только бы не обернуться!», - отчаянно подумала Яга, посылая Иванасу в мозг мощный импульс мыслеформ: «Ни в коем случае не двигай головой, смотри только на стену!». Возможно, это оказалось излишним, потому что шлем на голове парня словно заклинило — он ни за что бы не позволил дать находящейся под ней голове повернуться хотя бы на пол-градуса.
Минотавр на какие-то мгновения затормозился, во всяком случае Яга это почувствовала спиной, поняв, что чудовище сильно удивлено и даже в какой-то степени обескуражено: коронный приём на этих нарушителей покоя Лабиринта не действует — кто же они такие?
Это торможение монстра длилось не дольше секунды: Минотавр не имел обыкновения удивляться долго, во всяком случае ни один простой смертный не понял бы, что чудовище замедлилось, предоставив убегающей жертве весьма призрачный, но всё-таки шанс. И Яга этот шанс использовала по полной. Метнувшись к стене с ухваченным под локоть Иванасием, она усилием внутреннего зрения обнаружила заветное место на дверце. И в тот момент, когда Минотавр сделал к ним последний шаг и начал стремительно, но соблюдая при этом максимальную осторожность, нагибаться, вытягивая вперед свои страшные могучие лапы, Яга надавила ладонью на невидимый со стороны кружок. Замок мягко и почти не слышно щелкнул, и... Нет-нет. Дверь не отворилась, как было привычно даже Яге. И не отъехала в сторону. Вопреки всяким ожиданиям, в том числе и Минотавра, она вдруг озарилась яркой вспышкой ослепляющего белого света (Яга не увидела, а почувствовала, как резко прикрыл свою жуткую физиономию Минотавр, хотя его излучающие синий свет глаза-тарелки не могли быть ослеплены), а затем просто втянула в себя Ягу и того, кого она в тот момент крепко держала под локоть.
Потом, позже, Яга поняла, что дверь эта открывалась только один раз в сто лет (по наружному, обычному времени, не по времени Лабиринта, течение которого определить наперёд было невозможно) и только одному посетителю. Если бы Яга не догадалась ухватить Иванасия за руку, он скорее всего остался бы перед Минотавром один на один, и тогда Яга никаким образом не смогла бы ему помочь. Но им повезло, в том числе и потому, что до них никто не воспользовался этой дверцей, хотя, Яга тоже знала это интуитивно, она являлась заветной целью для многих нарушителей векового покоя Лабиринта.
Они даже не успели толком понять, что произошло. Просто после вспышки почувствовали, как их тела налились теплом и тяжестью от того, что их резко потащило вперёд. Фактически, дверь как бы вышвырнула их с другой стороны, перенеся через довольно длинный тёмный тоннель в гораздо более светлое, но абсолютно глухое место. Минотавр исчез, как будто это был мираж, а не реальный монстр, гнавшийся за ними. Оставив его с носом, кош и человек оказались в каком-то освещаемом чем-то вроде факелов зале с не очень высоким потолком. Точнее даже, это был не зал, а что-то наподобие каземата с глухими, усеянными каплями воды монолитными стенами. Отблески пламени, дрожащего в потоках спертого и сильно отдающего гнилью воздуха, бесформенными тенями отражались на стенах в нескольких местах. Но самих факелов ни Иванасий, ни Яга, как ни старались, не обнаружили.
Они стояли посреди этого мрачного, нагоняющего тоску помещения несколько долгих минут, ни о чем друг друга не спрашивая и не делясь впечатлениями, просто, наверное, отдыхали от пережитых совсем недавно волнениях. Воздух здесь был не только затхлый, но и явно сырой, несмотря на то, что он вовсе не был застоявшимся. Фактически по каземату гуляли потоки воздуха, что указывало на наличие коридоров в противоположных его стенах, создающих сквозняк. Однако сквозняк этот создавался воздухом далеко не первой свежести. И это было абсолютно понятно: воздух глухих подземелий не бывает свежим, ибо циркулирует всё время по одним и тем же местам исключительно за счет разницы температур окружающей среды на разных уровнях и в разных частях одного и того же уровня древнейших катакомб.
Яга знала, что такой воздух смертелен для любого живого существа, выкармливающего своё потомство молоком. И даже хорошо известные её крупные пещерные пауки, охотящиеся на крыс и мышей, а также всю остальную живность, чудом попавшую в их владения, тоже не вынесли бы тухлый воздух подземных глубин достаточно долго. Однако она знала и то, что этот воздух не убивал человека сразу — им вполне можно было дышать без ощутимых для себя последствий в течение как минимум нескольких суток. Потом у человека начинались сильные головные боли, резь в глазах, приступы удушающего кашля, пока, наконец, полностью не обессилев, несчастный не сваливался без чувств на холодный каменистый грунт и не умирал, заснув тяжёлым болезненным сном. Так подземелья наказывали любого непрошеного гостя. Ну а прошеных у них никогда и не было.
Как будто в подтверждение этого факта Яга заметила у одной из стены прислонившийся к ней белесый, полностью высохший скелет человека. Он был небольшого роста, во всяком случае так ей показалось — скорее всего обычный человек, но невысокий. Кроме того, за время пребывания в этом каземате он высох настолько, что скелет уменьшился ещё. И то, что он оставался сухим и чрезвычайно хрупким в условиях повышенной влажности, говорило только об одном: какой-то бедолага случайно оказался здесь так давно, что бессмысленно было даже прикидывать, сколько тысяч лет тому назад отдал Лабиринту душу этот непрошеный гость. Скорее всего, мелькнуло в сознании Яги, это одна из жертв одной из последних атак Лабиринта злыми колдунами. Возможно, Яга видела сейчас останки одного из врагов защитников Лабиринта. Или одного из его защитников — какая теперь была в сущности разница?
А важно для неё было в первую очередь то, что шлем на голове Иванасия, пропуская через себя местный воздух, хорошо очищал его от гнили и других вредных примесей. Сама же она смогла бы выжить в таком воздухе, сохраняя ясность ума, в несколько раз дольше, чем обычный человек.
- Ну вот, - сказал наконец Яга вслух. - Самое простое испытание мы прошли. Теперь осталось пройти самые сложные.
Иванасий не сразу среагировал на ее слова: скорее всего, он отходил от такой неожиданной смены обстановки. Но когда его голова наконец приняла и освоила сказанное Ягой, он пришёл в себя и несколько отстраненно, как бы между прочим, спросил:
- Если то испытание было самым простым, то что ты называешь сложным?
- Поиск нужного нам прохода — вот что, - невозмутимо пояснила Яга. И, немного помолчав, с некоторой доли язвительности добавила: - Ты, парниша, настоящего барбекода оглушил, если не убил зверя, простым смертным недоступного. Однако все то, что требует напряжения сил, проходит сразу же. Или в тот же час. Ты выиграл, и чувствуешь расслабуху. Однако нет тяжелее испытаний, чем испытание непредсказуемостью развития событий. Мы даже не представляем, сколько будем выбираться отсюда и куда придём. И сколько раз, плутая в коридорах, вернёмся сюда же.
Иванасий вдруг рассердился, глухо, но раздражённо рявкнув:
- Можешь ты мне наконец сказать, для чего мы сюда притащились и бегали от этого чудовища с рогами на крутолобой башке? И на какой ляд сдались нам эти казематы, когда главная наша цель — иголка со смертью Кощея?
- Фу, Ваня, - на редкость спокойно отреагировала Яга. - Ты опять за своё. Это для тебя, глупышки, может быть главная цель — какая-то там иголка. А для меня главное — уберечь тебя от глупостей, из-за которых я могу навеки тебя потерять. Только не говори мне ничего о том, что меня твоя судьба не должна волновать. Я не собираюсь за тебя цепляться, как колючка репейная. Но рядом со мной или далеко от меня — мне нужно, чтобы ты пожил подольше, лучше до глубокой старости. И лучше всего — чтобы детишки у тебя появились. А я им тогда повивальной бабкой буду, - отшутилась в конце своей тирады Яга.
Шутки Яги всегда обескураживали Иванасия, делая будто немым. И всегда-то ему оставалось только рукой махнуть после такого ответа Яги. Ну а потом он успокаивался и начинал думать более-менее рационально. Как и сейчас подумал что-то типа «Что толку упрекать её, если всё равно ничего уже изменить нельзя, и приходится снова полагаться на неё»...
... Думаю, читателям было бы интересно узнать, как Иванасий вообще относился к Яге, телесным утехам с ней и тому факту, что стал связан с ней неразрывной нитью. Если говорить откровенно, никто из нас с вами, даже автор, оформивший всю эту историю, не способен знать точно, о чём думал кто-либо из её героев. Мы можем только догадываться, включая логику. А логика, похоже, говорит о том, что люди во все времена своими повадками практически остаются такими же, что и их далёкие предки. То есть они свыкаются со своим положением, с создавшейся ситуацией, даже играют в ней в любовь, но человеческая природа всегда такова, что юность тянется к юности, а слабый ум к такому же слабому. Разве не наблюдаем мы такое в нашей жизни сплошь и рядом?
Но возникает вопрос, а к чему тянется зрелость? Увы, здесь часто бывает наоборот. То есть зрелость тянется часто не к зрелости, а к юности и глупости, как и сила часто тянется не к силе, а к слабости. Наверное, это закон Природы: сильный должен опекать слабого, умный должен помогать недалёкому, а недалёкий умишком человек нередко бывает большинству из нас гораздо симпатичнее, чем мудрец, постигший тайны небесных светил. Ну или просто умный человек.
Вот, к примеру, тот, кто сейчас рассказывает вам всё это, сам проникся неотразимым обаянием таких героев, как Иванасий, а также Елисар, Элия, ну и иже с ними, настолько, что уже начинает принимать их за умных детишек. С другой стороны, эти герои ведь не глупее средне-статистического обывателя нашего времени, не так ли? Ну а раз так, что зачем нам любить какую-то там Ягу, которая вроде как и не человек вовсе, а просто вот такое похожее на человека (что со стороны и не отличишь) существо?
Но довольно житейской философии, что-то она туповата в таком аспекте. Вернёмся лучше к нашему вопросу. Итак, логика здесь такова, что Яга на самом деле вполне могла прикипеть к этому большому ребёнку (с её точки зрения, вестимо), что называется, всей кожей и всем мясом. Ну а он, конечно же, не мог не воспользоваться её тёплой назойливостью, к тому же, что ни говори, а до парня всё-таки дошло, в какую авантюру он ввязался, дойдя наконец до владений «душегуба, изверга и всё такое». Бывает ведь, что вот человек проявил полную что ни на есть решительность, храбрился-храбрился, пока добирался до опасного места, а оказавшись там, вдруг сник, увидев, что ему осталось преодолеть.
Так часто бывает с задиристыми юнцами, которые лихо идут на поле предстоящей разборки с негодяем, а когда там оказываются и видят этого негодяя живым да ещё готовым надрать задницу юному задире, у вздорных парней вдруг начинают поджилки трястись. И любой из них тут же делает вывод, что зря вообще так плохо думал о том, кому совсем недавно жаждал надавать по шее.
А теперь представьте, что к такому парню вовремя подоспела помощь, но не в виде более сильного, чем противник, драчуна, а в виде какой-то дамочки, которая просто вот так взяла его под руку и утащила за собой прямо на глазах у противника. И парню хорошо (он избежал хорошей трёпки и позора), и противник обескуражен: прямо из- под его носа увели его вожделенную жертву. И парень вовсе не трусом себя считает, ведь не мог же он оттолкнуть от себя женщину, крепко ухватившую его за.. талию. Да и противник — ну не будет же он кричать вслед типа «Эй, вы там, остановитесь, сначала я помну как следует этого нахала, а потом уже занимайтесь там своей любовью». То есть, потом, через какое-то время он так и будет всем подряд об этом болтать. Но в тот момент будет просто стоять и завидовать его несостоявшемуся противнику.
Однако Иванасий, пользуясь всесторонней помощью Яги, вряд ли всё-таки нарабатывал базу будущей настоящей любви к Яге. И она, судя по всему, это поняла сразу же, как только его встретила, но приняла это без всякого сожаления. Ибо её целью было — спасти Иванасия. Но не просто спасти (по большому счёту, в Кощеевом замке ему, бедолаге, ничего не угрожало). А спасти от самого себя. Баюн тут был далеко не на первом плане. Яга больше переживала за личность парня, за его душу. Ведь не зря до наших дней дожила древнейшая пословица «Благими намерениями дорога в ад вымощена». Ибо понимала Яга, что её несравненный Иванасий, её милашка-глупышка запросто может стать страшной угрозой всей Отрантурии, которую и она, и Кощей, и другие обитатели его владений считали единственной надеждой будущего человечества.
Интригует, не правда ли? Но о том, что знала Яга об Иванасие, а точнее о тайне его происхождения на свет Божий, сейчас ни слова. Да и некогда, ведь надо их обоих выводить куда-то из каземата, в котором они оказались.
А? Что еще? Почему Иванасий в Ягу так и не влюбился? Ну знаете... это такой деликатный вопрос... Вы спросите лучше, почему он, не любя её, с немалым удовольствием ел её стряпню и спал с ней в одной постели. Глупее вопроса и не придумаешь. Да и не нужен этот вопрос: и так всё я отношениям Иванасия к Яге ясно. Забегая вперёд, скажу, что Яга не просто так сболтнула, пошутив, что, мол, лучше будет, если у Иванасия детишки появятся. Любому, кто читал первую книгу, известно, что Яга не могла ни зачать, ни выносить. И не себя она имела в виду, а самую обычную деревенскую, а может и городскую девицу, на которой было бы лучше, если бы Иванасий женился. Причём самое лучшее, чтобы он женился, вообще не ввязываясь во всю произошедшую с ним историю.
Яга к тому моменту реально считала, что кош из Иванасия не получится: всё, поздно уже было перевоспитывать его. Да и если бы и получился, то почему она должна связывать его какими-то обязательствами? Она прекрасно понимала и чувствовала, что связь у неё с этим парнем — временная. Что она — всего лишь его наставница, в том числе и в делах любви телесной. И не дано никому из её рода, никому из её сестёр иметь семью, подобную простой человеческой. Ну раз так, то она даже и не думала о том, чтобы как-то присушить парня к себе. Хотя знала, что вполне могла бы это сделать. А посему она с доброй внутренней улыбкой видела, как Иванасий встречает однажды простую милую застенчивую девушку из бедной, но порядочной семьи, ухаживает за ней, добивается её внимания, потом предлагает руку и сердце, потом женится, и у них появляются со временем красивые и здоровые детишки. Ну не должен был, по разумению Яги, этот парень лишён самой обычной человеческой романтики. И, скорее всего, в глубине души Яга даже стыдилась того, что в первую же ночь сделала перезревшего (по меркам отрантурийцев) девственника мужчиной, который не просто попробовал женской плоти, а получил в самый первый раз всё то, что обыкновенно мужчины получают после нескольких лет совместной жизни.
А что Иванасий? А ничего. Он всё воспринял как должное, тем более что он сам ничего не добивался, всё от Яги к нему само пришло. И вот кому-кому, я ему-то точно не стыдно было знать, что снял свою девственность в оргии да ещё с какой-то лесной обитательницей, самой настоящей ведьмой. Так устроены мужчины: раз никто ничего не знает, но было приятно, значит всё хоккей и более ничего. Но разве в такой ситуации молодой мужчина будет думать о том, чтобы навеки связать свою судьбу, да не с кем-нибудь, а с Бабой Ягой?
Так что он и не думал об этом. И мысли его направлены были на одно: сами знаете, на что. Тут и не надо сказку сочинять, и так все ясно: выжить бы, не умереть с голоду и от жажды. Костюмчик, сидевший на Иванасии как влитой, был способен защитить его от многих угроз, но ни накормить, ни напоить, ни тем более вывести куда-нибудь на свежий воздух он не мог: не на всё, знать, способны были древние мастера-волшебники, создавая всякие невиданные вещицы и одёжки. Даже вот взять хотя бы известную каждому дошкольнику ясельного возраста wand (для совсем малограмотных поясню: это так волшебная палочка по-английски называется). Ну что она, в сущности, могла? Убить кого-нибудь? Так для этого волшебства не надо — человека и пальцем убить можно. Оживить мёртвого? Не знаю... Лично я ни в какой сказке такого не слышал и не читал. Про мёртвую и живую воду, полив которые одну за другой на мертвеца, можно было вернуть его с того света, читал. Но ведь нигде не сказано, что эти жидкости кто-то создавал, они, вроде как, природные, то есть Богом созданные были. А про то, чтобы wand используя, кто-то кого-то оживлял, не слышал. Ну можно было с помощью этой палочки получить, к примеру, порцию мороженого, ну ящик, ну целую телегу конфет. И то, у меня такое подозрение, что палочка эта не создавала все эти сласти и другие штучки, а просто воровала, перемещая из одного места в другое практически мгновенно и ни для кого не заметно.
Но, думаю, хватит про волшебную атрибутику. Какими бы свойствами она ни обладала, у Яги с Иванасием в наличии практически ничего и не было. Единственное, что прозорливая Яга захватила с собой — это свой маленький, но необычайно вместительный вещмешочек. Она его всегда привязывала к поясу, собираясь в дорогу. И в нём всегда имелись такие необходимые для любой дороги вещи, как аптечка первой помощи, фляжка с водой, склянка с настойкой, придающей сил и снимающей страх, пилюли для резкого ускорения движения, пилюли, снимающие голодные спазмы в желудке, ну и несколько сухариков, которые «никогда не кончались». Ну то есть сколько бы их не грызли, они не уменьшались, а человеку казалось, что он перекусил. Весьма полезные штучки — не правда ли?
Конечно же, Иванасий на ужин предпочёл бы испечённых Ягой самолично пирогов и каши, но не могла же Яга взять с собой ещё и большой мешок с едой в такую опасную экспедицию, требующую большой экономии сил.
Короче, Яга почуяла, что её несравненный спутник от пережитых волнений и столь большого расхода энергии не прочь подзаправиться, и тут же предложила ему этих сухариков с глотком воды из фляжки.
- Ты уж не обессудь, Ванюша, - ласково-ехидно проворковала она, угощая парня, усадив его предварительно на большой голый валун, валявшийся незнамо какую пропасть лет у одной из стен древнего каземата. Камень на удивление оказался плоским наверху и довольно тёплым. - Извини, - добавила Яга с усмешкой, - до ужина ещё далеко, а печки какой бы то ни было рядом нет и, видимо, не встретится.
- Э, - подосадовал Иванасий, хрустя сухарем, маленьким, как мизинец, но вполне съедобным на вкус, - и чего ты меня всё время за какого-то дурака принимаешь. Разве я требую от тебя чего-либо, что ли? Я, если хочешь знать, уже со всем смирился. И с тем, что, скорее всего, никакого Кощея не убью, и с тем, что, скорее всего, попадём мы с тобой чёрт знает куда, если вообще не разделим участь вот того бедолаги, - кивнул парень обречённо в сторону скелета.
- Ну уж ты сразу туда же, - крякнула Яга, нашаривая в вещмешочке склянку с бодрящей настойкой. - Накось вот, глотни чуть-чуть — сразу дурь из головы вылетит, - протянула она ему пузырёк.- Только чуть-чуть, мотри, а то запляшешь ещё да по стенам и потолку бегать начнёшь.
На этот раз Иванасий не выдержал такого напора — хохотнул, прикладываясь к мизерному горлышку склянки: и вечно-то она его подбадривает, шутит в кризисной ситуации, чтобы не раскисать. Или (тут же мелькнула в голове Иванасия озорная мыслишка) она просто так прикалывается, делая вид, будто подбадривает: на самом-то деле Яга уже твёрдо уверена в том, что всё у них развивается по её же плану и выход из подземелья уже где-то рядом.
Примерно спустя минуту после того, как Иванасий приложился к бабкиной склянке, эта мысль у него заметно укрепилась, превратившись из озорного предположения в уверенность. Видимо, зелье начало действовать на его ум и организм.
- Ну чего мы тут встали, как два истукана? - хмыкнул парень. - Ты ведь наверняка знаешь, куда идти. Чего тогда тормозишь.
Яга ответила не сразу, вначале она на какие-то секунды резко ушла в себя, закатив глаза под лоб, а потом тихо, но строго сказала:
- Если ты считаешь, что я наверняка знаю, куда идти, то должен понимать и то, что я также знаю и когда нам отправляться. И что делать сейчас.
Она снова молча уставилась на Иванасия, проникновенно глядя ему в глаза, как обычно строгая учительница смотрит в глаза ученику, осмелившемуся делать ей подсказки. Иванасий отвернулся и, дабы самому себе не показаться устыдившимся, привалился боком к стене, у которого сидел на камне.
- Поспать, что ли, немного? - спросил он, думаю, что таким образом подденет Ягу.
Однако ответ его обескуражил. Яга, ничуть не изменившись в лице, спокойно сказала, что, мол, Иванасий, как всегда, прав, очень важное дело предлагает.
- Вздремнуть бы нам сейчас очень кстати. Воздух, конечно, здесь плохой, не для сна, да и перину, похоже, никто нам тут не припас. Однако, попав сюда, мы потратили много сил, а путь нам предстоит еще долгий и трудный. Так что будет лучше, если мы сейчас храпака зададим часа на два.
И не успел Иванасий спросить, где именно она собралась улечься, как Яга извлекла из своего вещь-мешочка какую-то странную подстилку. Иванасий было улыбнулся: под задницу, мол, подложить решила. Однако Яга что-то проманипулировала, и прямо на глазах Иванасия начало свершаться очередное волшебство: из маленькой подстилки прямо на глазах у парня выросла палатка на двоих. Но еще пока она вырастала, Яга извлекла вторую тряпку и в считанные секунды сделала из нее довольно большой, широкий и толстый матрац, с которым, согнувшись в три погибели, вошла в палатку.
Иванасий только хлопал глазами, глядя на такое чудо из-под волшебного шлема, когда из палатки показалась улыбающаяся физиономия Яги:
- Ну ты чего застрял на камне-то? - ласково проворковала она. - Или тебе особое приглашение нужно?
.2.
... - Боже мой, кто вы? - часто моргая от удивления, выдохнул Финист, уставившись на полупрозрачное существо, которое словно прилипло спиной к стене.
Белян несколько секунд назад удерживал его собственными руками, поэтому был не так сильно обескуражен, стоя, а точнее прыгая на месте в стойке кулачного боя.
На обоих парней с неприкрытой злостью смотрели широко распахнутые глаза какого-то старика с непропорционально большой головой, обрамлённой седыми вихрами и аккуратной бородкой во весь широкий подбородок. Глаза его были неестественно круглыми и крупными, но беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: они излучали именно злость, а не злобу. То есть он просто злился в данный момент на двоих «людишек», которые обозвали его (подумайте только — Его!) голос дребезжащим. Но не более того.
Волшебная сила, делающая странное человекоподобное существо невидимым, странным образом исказилась, и теперь этот гость (а может и действительно хозяин) представлял собой что-то типа живой и объемной картинки, нарисованной контуром, совершенно пустым, то есть прозрачным внутри. Но его не очень длинные, больше напоминающие детские, ручки отчаянно махали в разные стороны, голова дергалась, а короткие ножки дрыгались так, будто он отчаянно пытался вырваться.
- Бог ты мой, - уже спокойнее и тише произнёс Финист, непроизвольно утирая лоб тыльной стороной кисти правой руки. - Это же надо такое чудо увидать. И в самом деле, оказывается, волшебство бывает на белом свете. Надо же, ты смотри..., - глаза богатыря выражали скорее добрый интерес, нежели настороженность.
- Да уж, - машинально ответил Белян, по инерции продолжая челночное переминание с ноги на ногу с поднесенными к лицу кулаками.
Заметив это, Финист левой рукой небрежно отвёл изготовленные к драке руки своего помощника к низу, добродушно пояснив:
- И на кого только ты кулаки свои нацелил? Нечто он биться с тобой будет?
Вопреки ожиданиям Финиста странное существо недовольно и грозно заверещало:
- Ах вы... Ах вы... такие негодники! Да если бы я не прилип к этой треклятой стене, которая ловит всех, кто к ней прижимается, как самая липкая паутина в мире, я бы вам обоим сейчас показал. Ишь ты! Нечто он биться с тобой будет, - смешно передразнил пришелец Финиста. - Еще как буду! Думаете, вы одни такие храбрые да сноровистые! Фиг вам! И что вы для меня такое? Разве вы мне соперники! Мне, чтобы размяться чуток, нужно не меньше двух десятков таких, как вы, проходимцы несчастные!
Белян от такого напора слов захохотал, едва не упав на платформу, а Финист, добродушно протянув незнакомцу правую руку с открытой ладонью, мягко пробасил:
- Да будет вам, господин мастер! Мы в самом деле не знали, что вы здесь и даже не поняли, что вы с нами пытаетесь заговорить. Вы же сами небось поиграть с нами захотели.
- Ах ты, ух ты..., дьявол тебя задери, - продолжал выражаться незнакомец, трепыхаясь еще более яростно, однако Финист уже понял, что странный волшебник кричит не им, а притянувшей его к себе стене.
- Может, помочь? - неуверенно, но услужливо спросил Финист, делая короткий шаг к незнакомцу.
Ответ последовал не сразу. Однако потрепыхавшись с полминуты, незнакомец вдруг гаркнул:
- Ну чего застыл, как отмороженный! Вызвался помочь, так помогай!
Белян вдруг резко рванулся к старику, но тот пронзительно запротестовал:
- Нет! Стой на месте, гаденыш! Пусть силач меня выдернет!
Финист, хмыкнув в сторону Беляна, осторожно подошёл к незнакомцу, бережно ухватился за его руки и, немного помедлив, резко рванул на себя. Незнакомец взвизгнул, но, оказавшись на полу, тут же вскочил и с размаху заехал Финисту кулачком по руке. Он несомненно бы попал ему по носу или даже в глаз, не подними богатырь рефлекторно левую руку на уровень лица.
- А это тебе за то, что так больно меня оторвал от этой гадской стены! - рыкнул пришелец, потирая свой зад. Прямо на глазах у Финиста с Беляном он уплотнялся, словно стеклянная форма наливалась красками, пока наконец не превратился в невысокого, ростом с мальца лет десяти-двенадцати старикашку, хотя и довольно плотного. Одет он был в какой-то зеленоватый халат с отворотами, подпоясанным пестрым кушаком, а обут в довольно высокие и явно ему не по размеру сапоги с закрученными в спираль носками.
- Извините, господин мастер, за неудобства, которые мы вам причинили, - шутейно поклонился Финист старичку в пояс. - Надеюсь, вам было не очень больно? - богатырь старался изгнать из голоса нотки смеха.
- Уф, - выдохнул мастер, усаживаясь на пол с раскинутыми в стороны ногами. - Упарился я тут с вами, - продолжал он, уже явно придя в себя. - И не пытайся, пахарь Финист, меня провести, сдерживая свой глупый смех. Но я тебя прощаю. И этого гадёныша тоже, - небрежно махнул он в сторону Беляна, который к тому моменту уже сидел, положив свой подбородок на выставленные вперёд колени и обхватив их руками. Видимо, так ему было лучше разглядывать принявшего человеческий облик невидимку.
- Что вы, мастер, как можно мне над вами смеяться, - начал было оправдываться богатырь, но старичок раздражённо махнул рукой, требуя тишины.
И, когда оба с его точки зрения «дурня» притихли, ожидая реакции незнакомца, он помолчал, насупив брови с минуту, а потом спокойным уже тоном сказал:
- Пусть этот мальчонка на меня не обижается. Если бы я на него не гаркнул, он бы сам влип в эту стену, и тогда я не знаю, чтобы там могло случиться. Этот колодец с хитростью великой. И подлой к тому же, - указал он перстом на стену. - Даже я, Всемогущий, не всегда способен преодолеть его хитрости. Благодарите Всевышнего за то, что он надоумил вас обоих не подходит к стене, а меня успел послать к вам на помощь. А то бы вы оба влипли и неизвестно куда попали бы. Может, и косточки ваши какая-нибудь здешняя тварь уже обсасывала бы, - после этих слов, он снова охнул, прогнулся кзади, достал и потёр рукой нижнюю часть спины, поморщился, как от боли, а потом добавил то, что от него никто и не ждал: - Я с этим мальчонкой, - махнул он бородкой в сторону Беляна, - просто поиграть захотел. Давно ни с кем не играл, лет уже с тысяч пять как минимум. А он не уразумел и наступил мне на ногу. Ну я и разозлился.
- Извините, дедуля, - пробормотал, непонятно было - в шутку или в серьёз, Белян. - Я не хотел вас обидеть и вообще не понял, кто меня обхватил со спины. Я вообще увидел вас только когда уже на лопатках лежал, а вы на мне верхом уселись.
Услышав такое оправдание, волшебник широко улыбнулся, от чего его физиономия стала похожей на маску клоуна.
- А-а-а, - протянул дед, - этот мальчонка всё-таки признал моё превосходство. Такого молокососа я еще могу положить на обе лопатки, ну я его и положил — сам признал.
Белян хотел было что-то возразить, но Финист успел строго моргнуть ему глазами, чтобы молчал: не до кича мол, сейчас. И незнакомец наконец перешёл к делу.
- Ну ладно, - махнул он наконец добродушно рукой. - Прощаю вам такую бестактность. К тому же вы мне, по большому счёту, симпатичны. Если бы нет, я бы вообще с вами не заговорил бы. Да и вряд ли пришёл сюда. А заметил я вас тут, надо сказать, ещё до того, как вы полезли вместе с головоногами в омут. Не бойтесь, - опередил он вопрос Финиста, которого всерьёз волновала судьба этих странных существ, - ничего с ними не случилось. Тот, который влезал в мальчонку и угрожал вам тут недавно, на самом деле никого поймать не может. Он просто дух бесплотный и невидимый, не более того. Это всё, что от него осталось за тысячи лет. Раньше он был стражем этого колодца, потом превратился в тень, а потом и тени от него не осталось. Но сама его личность продолжает существовать и от скуки сходит с ума. Так вот я иногда прихожу сюда и играю с ним в догонялки. Вот прямо на этой платформе — столкнет он меня в воду или не столкнет. Ну а сейчас он спит — притомился, видать, бедняга. И спать, скажу я вам, будет долгонько — часов пятьсот, не меньше. Про головоногов он вам наврал — никого из них он не схватил и ни с кем не разделался. Просто колодец этот очень коварный: пока вы в него заплывали, головоногов от вас водоворот оттащил. Тут всё так хитро устроено. Если бы они первые в колодец вплыли под водой, то вас оттащило бы. И вы непременно задохнулись бы без воздуха. А им что, они — жители подводные. Но они так далеко от вас оказались, что до сих пор не сумели найти сюда дорогу оттуда. Не печальтесь, - снова махнул рукой старичок. - Как-нибудь потом встретитесь. Я сам помогу вам доставить их к море-окияну. Если, конечно, все пройдет, как я задумал. А сейчас нам с вами надо выбираться отсюда. Долго в этом колодце находиться нельзя: он внезапно может так измениться, что туши свет. Или воздух здесь станет невыносимым для дыхания простого смертного, или так жарко, что солёную воду пить начнете и с ума сойдете от неё. А то бывает и так холодно становится, что вода в колодце замерзает, а люди, которые сюда попали — превращаются в сосульки.
- А что, - не выдержал Финист, перебил старика, - и много уже здесь народу оледенело?
- Ах ты негодник! - взвизгнул старик. - Как тебе не совестно меня перебивать, сбивать с мысли. Да если бы ты знал, во сколько раз я вас обоих вместе взятых старше, ты бы язык проглотил! Если хотите знать, я старше самого Кощея во столько раз, во сколько он старше тебя, Финист.
И, пофыркав от негодования, старик снова продолжал:
- Не стану я отвечать на глупые вопросы. Скажу только, что тот, за кем вы сюда полезли, пока что цел и невредим. И находится в одном укромном месте, из которого мы его с вами, если все сложится удачно, выволокем за шкирку, хе-хе. А пока нам надо покумекать, как выбраться отсель. Сами, небось, уже поняли, что стены здесь — как стальные паучьи тенёта. Хотя именно это их свойство и позволяет выкарабкаться наверх. Только тут надо суметь не вляпаться. Уф, - остановившись, старичок отдышался, проморгался и на некоторое время ушёл в себя.
Пока он клевал носом, продолжая сидеть на полу платформы с широко раскинутыми ножками, Финист и Белян многозначительно переглядывались, ни говоря не слова. Наконец, когда старичок снова поднял голову и посмотрел на Финиста, богатырь отважился его спросить, кто же он всё-таки, как узнал, что в этом колодце находятся два человека, и каким образом сюда проник.
Недовольно покряхтев, старичок всё же снизошёл до подробного ответа. По нему выходило, что он — не кто иной, как Всемогущий. Это его имя. А кто его так назвал, он не ведает, как не ведает и то, каким образом он вообще появился на свет в этом мире.
- Не смотрите, что я такой невысокий и говорю почти детским голосом, - сказал он. - Я умею принимать такой облик, который удобен для конкретного случая. С вами мне удобнее быть таким, каким вы меня видите сейчас. А если понадобится, я превращусь в богатыря покрупнее тебя, пахарь Финист. Или в крупного зверя. И сила моя будет соответствовать силе того, в кого я превращаюсь (на этих словах старик гордо выпятил грудь). А вот он (он ткнул правой рукой куда-то в сторону), тот, который развлекал вас до меня, вселившись в Беляна — какой есть, такой и останется всегда. Он дух, и не может покинуть этот колодец, ибо создан специально для охраны этого колодца и вне его стен не сможет существовать. Так вот он называет меня волшебником зелёного света. И (надул старик щёки) подчиняется мне, когда я это захочу. Я заставил его оставить вас в покое и не мешать мне с вами общаться. Он, конечно, очень расстроился, потому что очень не хочет, чтобы я вывел вас отсюда, ведь ему будет скучно. Но, - старичок ехидно захихикал, - я ему сказал, что людишки, если их не вывести как можно скорее, быстренько помрут здесь, и ему будет не только скучно, но и очень досадно от того, что трупы, извините, не способны ничему удивляться и чего-либо бояться. Ну так вот он после этого скис и заткнулся. И, наверное, ушёл на дно. Это он так капризничает, когда сильно на что-то обижается. Фу-фу, - снова резко выдохнул старик так, будто только что взобрался на высокую гору пешком. - Устал я, однако, болтать. Скажу напоследок, что я — большой и опасный враг вашего врага. И я здесь потому, что ищу себе союзников. И вместе с вами, а также вашими друзьями, которых нам придётся разыскать и освободить, мы нанесём нашему общему врагу весьма (это слово он пропел высоким фальцетом) чувствительный удар. Довольно ему мутить в Лабиринте! - едва не выкрикнул он голосом обиженного. - Пора эту тварь вышвырнуть отсюда куда подальше. И остановить наконец этих безмозглых, но неуязвимым для людского оружия кукол, которые, пока вы тут ползаете и плаваете, творят великое зло в вашей стране! - завершил он на патетической ноте, после чего снова опустил голову к груди и немедленно захрапел...
Глава 11. Хитрость Рикаса
... Вернёмся-ка мы, уважаемый читатель, на некоторое время назад. В то время, когда Яга с Иванасием направились в Лабиринт, кот Баюн вырвался из цепей, а Финист с Беляном встретились с волшебником, назвавшим себя Всемогущим, воеводу Рикасу пришлось решать очень нелёгкую задачу. И была она не только чрезвычайно трудной, но ещё и чрезвычайно важной. Ибо вопрос стоял о спасении всех, кто в этот момент находился в лагере беженцев из разрушенной столицы Елисарова удела, от неминуемой смерти.
Явившийся внезапно среди ночи чёрный крылан не соврал, предупредив Рикаса и все остальных воевод об окружении. Посланные посмотреть разведчики подтвердили, что заметили на расстоянии примерно полёта стрелы редкую цепочку каких-то всадников. Луны на небосводе не было, так как началось новолуние, и разглядеть что-либо в подробностях под светом одних лишь звёзд оказалось невозможно даже бывалым и очень зорким следопытам. Однако и в таких условиях они доложили, что странные массивные фигуры замечены со всех сторон лагеря. Посчитать их было невозможно, но Рикас решил, что в этом и не было смысла: какая разница, сколько врагов, если они неуязвимы. Хотя, конечно же, Рикас понимал, что чем больше этих всадников, тем меньше шансов спасти всех беженцев. Однако понимал он и другое: что, считая врагов, они теряют драгоценное время.
Самое важное, что сумел в такой ситуации сделать мудрый Рикас — это взять всю полноту ответственности на себя, решительно заявив совету воевод о том, что налагает запрет на любые споры и категорически требует полного подчинения ему всех начальников. Или, добавил он решительно, в противном случае я слагаю с себя все полномочия и лично, один с мечом в руке атакую кого-нибудь из грозных пришельцев, чтобы хоть что-то сделать последний раз в жизни. Как ни странно, склонные к демократическим дебатам воеводы промолчали, показывая своим видом, что ожидают дальнейших распоряжений.
Рикас, как всегда отдал их чётко и без промедления. Согласно его плану, весь поток беженцев делился на восемь примерно равных частей. Каждая должна была, пройдя сквозь цепи неизвестного врага, двигаться бесшумно и быстро в чётко заданном направлении. Их, как мы уже с вами поняли, определялось восемь — север, юг, восток, запад, северо-восток, северо-запад, юго-восток, юго-запад. Примерно на расстоянии пяти полётов стрелы позади и впереди каждый колонны ехали конные удальцы разведчики. Им ставилась задача предотвратить внезапное нападение неизвестного врага на колонну. Заметив, что их кто-то догоняет (или наоборот приближается спереди), должны были, дав свистящей стрелой знать колонне (чтобы она ускорила движение), вступить с противником в так называемый ложный бой — то есть не атаковать врага с ходу, а создать видимость боевой активности, тем самым отвлекая внимание врага на себя. Отойдя от места последней стоянки не меньше, чем на пятнадцать вёрст, и убедившись, что никто их более не преследует, каждая колонная должны была выправить свой курс строго на запад к большому лесному массиву, в котором и должен был состояться общий сбор.
То есть, Рикас решил попросту обойти неизвестного врага стороной, проведя вначале людей мимо спящих всадников. Разумеется, чтобы быть уверенным в правильности принятого решения, главный воевода послал на все направления разведчиков с приказом проверить, крепко ли спят вражеские рыцари и насколько глубоко эшелонировано их кольцо окружения.
В сущности, что бы там разведчики ни обнаружили, какого-либо выбора у беженцев не было. Разве что вообще никуда не двигаться, оставаясь в лагере на произвол судьбы. У Рикаса даже мелькнула мысль типа «что, если попробовать притвориться неживыми — то есть всех уговорить замереть на месте с момента, когда враги начнут приближаться к лагерю, и в таком состоянии пропустить их через лагерь?». Но он не стал развивать её даже в своей голове — сразу понял, что это просто более короткий путь на тот свет. Так что оставалось одно — попробовать убежать. И выбор тут был тоже невелик: либо всем в одну сторону, либо разделиться, чтобы сбить преследователей с толку.
Разумеется, Рика понимал, что логика странных созданий может преподнести им сюрприз: они просто так же разделятся и поскачут за всеми. И тогда без разницы — на сколько отрядов делиться. Тем не менее он решил поступить именно так, потому что чувствовал, что бегство в разных направлениях всё же даёт какое-то преимущество по сравнению с бегством в одном. Во всяком случае у какого-либо из восьми отрядов может появиться шанс ускользнуть: кто знает, какие способствующие этому факторы и на каком направлении могут внезапно возникнуть.
Но главным, на что всё-таки надеялся Рикас, было всё-таки время. Он очень рассчитывал на то, что колоннам удастся убежать от врагов настолько далеко, что те просто не смогут точно определить направление погони.
Надо заметить, что дело происходило в начале осени, то есть когда ночи, хотя и оставались заметно короче дней, уже длились достаточно долго, чтобы можно было успеть оторваться от недвижимых без света солнца всадников минимум вёрст на семь- восемь. А там ещё надо посмотреть, сумеют ли эти медлительные всадники догнать. Тем более что разведчики, замыкающие колонные, постараются сделать всё, чтобы сбить врагов со следа, направив их за собой по ложному пути. При разделении на восемь отрядов шанс, что именно так и всё и сложится для большинства беженцев, заметно увеличивался, если сравнивать с вариантом ухода всем скопом или всего лишь двумя-тремя группами.
Когда разведчики доложили, что враг застыл не месте и не проявляет никаких признаков жизни даже когда в него тычут копьём, практически все беженцы проснулись и, не успев ещё напугаться, молча слушали тихие наставления своих командиров. Даже малые детишки в эту ночь, тараща глазёнки на взрослых людей, почему-то не кричали от того, что их ненароком разбудили. Как будто все понимали, насколько важно было в тот момент сосредоточиться, чтобы всеми силами попробовать уцелеть и добраться наконец до более безопасных мест.
Наконец, помолившись великой богине и звезде путеводной Ра, колонны беженцев тронулись в путь. При отсутствии на небе лунного диска, в свете одних лишь звёзд, ориентироваться было трудно. Следовало бы разжечь факелы, но Рикас подумал, что лучше перестраховаться: кто знает, как на этих истуканов действует свет обычного пламени.
Добиться полной тишины передвижения оказалось невозможно: телеги всё равно скрипели, а колеса стучали о каменистую почву, к тому же, бредя в темноте, полусонные люди, особенно дети, часто спотыкались и глухо вскрикивали. С замиранием сердца Рикас провожал взглядом колонны, которые уходили в степь без него. Более того, он был вынужден остаться в лагере до утра, на свой страх и риск, всего лишь с парой десятков молодцов — нужно было попробовать отвлечь внимание очнувшихся латников от беженцев. Для этого Рикас решил самолично на рассвете подкинуть дровишек в костры, сделать их ярче и крупнее. А затем предполагалось, крича и улюлюкая, вызвать атаку неизвестного врага на себя, чтобы, когда он начнёт сжимать кольцо окружения, улизнуть от него буквально под носом.
Конечно же, Рикас понимал, что тёмные всадники не настолько медлительные, чтобы можно было проскочить между ними в открытую степь. Но он понимал также и то, что, погнав лошадей по кругу перед наступающим врагом, каждый из оставшихся с ним смельчаков мог получить немалый шанс заметить в кольце врага бреши, достаточно широкие для того, чтобы успешно использовать их как спасительные коридоры. Все, кто оставался с Рикасом, были не просто умелыми конниками, а опытными наездниками, познавшими тайны мастерства управления лошадью и собственным телом сродни цирковому.
«Эх, был бы у нас хотя бы один воздушный шар, из тех, что хранились для больших праздников в кладовых Елисара, - с сожалением подумал Рикас, окидывая взглядом мирно жующих траву коней своих удальцов. - Ни одного не успели вытащить, чтобы взять с собой из столицы. А то, глядишь, кони бы эти не были бы лишними в колоннах».
Внезапно над степью взлетел чей-то пронзительный крик. Рикас от неожиданности вздрогнул. На миг ему показалось, что кричит какая-то степная птица, но он тут же понял, что то был истошно вопящий голос какой-то женщины. Потому что следом раздались другие крики, колонные сильно заволновались. С жутким надрывом полетело по кругу слово «смерть».
«Все пропало! - в отчаянии машинально подумал Рикас. - Они напали!» И тут же кинулся к своему коню, вскочил в седло и, не давая никому никакой команды, поскакал к зашумевшей колонне. «Враги движутся, они проснулись» - донеслись до него отчаянно выкрикнутые слова какого-то парня. Разглядеть, что происходило впереди, Рикас никак не мог: лагерные костры ещё не были усилены и едва освещали спины самых последних разведчиков. Рикасу показалось, будто время сильно замедлилось: они всё никак не мог доскакать до этих парней, чтобы хотя бы узнать, что случилось. И вдруг не очень высоко над колонной беженцев, в которой началась паника, что-то ярко вспыхнуло и... яркая точка в воздухе стала расплываться, превращаясь в какое-то плоское облако, раздвигая границы освещаемой зоны. Рикас успел заметить, как люди рефлекторно закрываются от этого света руками — настолько он был яркий, почти белый, слепящий. Прищурив глаза, Рикас успел заметить явившихся неизвестно откуда чёрных крыланов. Посчитать с ходу их не получилось, но за счёт своего опыта воеводы он сумел понял, что их здесь несколько десятков, не меньше.
Он не успел подумать, зачем они здесь — спасать или добивать его соотечественников. Всё произошло почти мгновенно. Белый свет стал синеватым, вполне терпимым для глаз. А крылатые стражники Кощея Бессмертного резко пикировали с высоты, разделившись на два отряда — одни атаковали движущихся на людей темных всадников, другие — людей. Понять это сразу было практически невозможно, поэтому паника в колонне усилилась, бабы в суматохе подхватывали детишек и пытались куда-то убежать, а мужчины строились в боевые порядки, поднимая над собой оружие. Одни голоса вопили от ужаса, другие резкими окриками пытались их заставить замолчать. Повсюду забряцало железо. Одни лишь крыланы оставались бесшумными, как тени. Те из них, кто, словно стремительный косяк гигантских дикий гусей, спикировал на чёрных всадников, мгновенно сбросили на них какие-то сети, отчего массивные кони чёрных латников начали валиться боками наземь. Другие же крыланы, не издавая ни звука, принялись ловить детей и женщин и те, которым это удавалось, прижимая пойманных к себе, взмывали с ними в темноту ночи.
Паника и вызываемая ей обычно тупая и опасная суматоха не успели разыграться: Кощеевы крыланы действовали с такой быстротой, что, как показалось Рикасу, мгновенно, практически волшебным образом перенесли основную массу детей и женщин далеко за спины чёрных всадников. Что с ними будет потом, Рикасу некогда было думать. Он лишь успевал выхватывать взглядом вновь и вновь возвращающихся из ночной тьмы крыланов, которые снова и снова подхватывали женщин и детей, чтобы унести их в степные просторы. Но далеко не всё происходило так гладко. Некоторые мужчины, не разобравшись в сути дела, принялись защищать своих детей и женщин, бросаясь на крыланов с обнажённым оружием. Кое-где просвистели стрелы и даже прогремели выстрелы огнестрелов. С ужасом в груди увидел Рикас, как рухнул наземь подстреленный чёрный крылан с прижатыми к груди двумя ребятишками. И тут же взмывший вверх поблизости его товарищ полыхнул молнией в сторону, откуда прилетела пуля. Кто-то в отчаянии закричал от боли — видимо крылан не поразил человека на смерть, а только сильно обжёг его. Это уже Рикас рассмотреть не успел, потому что рядом зловеще забряцала амуниция чёрных всадников. Те, на кого крыланам удавалось набрасывать свои металлические волшебные сети, барахтались в попытках подняться, и пока ещё были не опасны. Однако сети упали лишь на малую часть всадников из числа находившихся поближе к беженцам. Остальные как ни в чем не бывало продолжали своё наступление, и Рикас видел, как один из них начал двигать рукой, занося для удара пику. Не успев ничего подумать и даже не пытаясь разглядеть потенциальную жертву этого всадника, Рикас послал коня к этому всаднику. В его голове промелькнула печальная мысль «наверное, это мой конец». Однако воевода, рысью наезжая на куклу-убийцу, в самый последний момент машинально перенаправил коня в сторону. Поравнявшись с рыцарем с его правого боку, Рикас с размаху ударил врага имевшимся в его руке тяжёлым молотом, нанося удар не сверху, а как бы параллельно земле. От удара корпус Рикаса так резко развернуло влево (конь почти не замедлил скачь), что он даже не понял, каким чудом удержался в седле. Молот, ударившись о вражеский доспех, вырвался из мощной ладони и отлетел в темноту, а доспех противника загудел, будто это был тяжёлый металлический барабан, а не доспех. И произошло самое настоящее чудо: чёрный рыцарь замер на месте вместе с конём, а затем, потеряв равновесие, медленно завалился на бок.
И, спустя пару секунд, над степью взлетел радостный рёв изготовившихся к битве мужчин. А следом тут же кто-то громко ликующе прокричал:
- Враги уязвимы! Воевода Рикас сразил чёрного всадника!
Ужас тот час объял воеводу с головы до ног: сейчас они бросятся драться! Он успел только представить, сколько трупов сильных и надёжных мужчин через несколько минут останется на этом поле. К счастью, всё вышло иначе.
Внезапно место столпотворения рыцарей и воинов Елисарова удела, где к тому моменту уже почти не осталось женщин и детей, осветилось еще одной яркой вспышкой, и с чёрными рыцарями стало происходит что-то странное, а точнее страшное магическое. Во все стороны от них начали сыпаться шипящие и зловеще хлопающие искры, отчего кони вместе со всадниками один за другим замирали на месте. Но самое страшное в этом было не это. Последнее, что увидел Рикас, вываливаясь из седла, это кричащие и корчившиеся в конвульсиях люди. В самый последний момент перед тем, как куда-то улететь из сознания, Рикас успел понять, что его пронизала насквозь какая-то страшная сила, вызвавшая не просто резкую вспышку тут же прошедшей боли, а полный паралич всех членов и конечностей...
.2.
... Гросс, словно бесчувственное изваяние, стоял перед Командором Коши. Глядя на его лицо со стороны, можно было принять его за искуссно выделаннную из камня статую. Впрочем, выглядеть именно так перед своим начальником для главы его крылатой стражи было самым обычным делом. Именно так, потому что, не будем преувеличивать возможностей его психики, Гросс всегда был вынужден трудиться, создавая перед Кощеем видимость полной бесстрастности. И не знающие Гросса люди могли бы, скорее всего, подумать, что это существо начисто лишено каких бы то ни было чувств и в принципе не способно выражать какие-либо, даже еле уловимые, эмоции.
На самом деле это было не так. И, в очередной раз испытывая чувство вины за проваленную в его глазах операцию, он скрывал самую обычную подавленность, от которой человек нередко становится крайне уставшим, под маской полной бесчувственности ко всему вокруг него происходящему. Как будто сама жизнь для него была полностью лишена каких-либо красок, способных вызвать хотя бы малейший и не стабильный интерес к ней.
Командор же, вызывая Гросса (причем все в Институте знали, что именно его, а не кого другого) на ковёр, имел привычку долго при его появлении стоять к нему задом в зловещей тишине, а потом, медленно, как будто специально это делал, повернувшись, не менее долго продолжать молчать, пронзая Гросса блеском невидимых из-под капюшона глаз, непонятно что в такой момент выражавших.
Анализируя ситуацию (разумеется, уже после рандеву с Командором), Гросс всегда вспоминал, что снова и снова усиленно сдерживал себя от того, чтобы чеканно сказать трубным голосом: я вас слушаю, Командор. И сам себе удивлялся: как это у него всё время получалось выдержать навязанную ему паузу без каких-либо, даже со стороны совершенно не заметных, телодвижений.
- Ну что, - сумрачно, но выразительно тихо заговорил Кощей. - Опять проблемы? И опять те же самые.
Пауза после этих слов продолжилась, но не надолго. Командор словно провоцировал Гросса на спор, на оправдание, хотя давно знал, что никогда этого от него не дождётся. В сущности, можно запросто и уверенно предположить, что Кощей внутренне, то есть где-то глубоко в душе, любил Гросса. То, что он его ценил, это никому не надо было доказывать. Как и то, что Папаша (так его называли, конечно же, не только Дарсин с Амиром и Баюн с Драдуилом) хуже всех (то есть строже) относился именно к тем, кого считал одним из самых лучших своих сотрудников. Все в Храме давно усвоили: если Коши не обращает на кого-то внимание в течение нескольких десятилетий подряд, значит для него это существо — совершенное ничто, которое держат в Институте исключительно потому, что некуда его выгонять. Ну уж никто и не остановил бы такого сотрудника, соберись он поменять место жительство на обычное человеческое.
Все так же знали, что, если Кощей кому промывает мозги, подчас грозя полным разжалованием и даже помещением в карцер на несколько десятков лет (такие уж были сроки у бессмертных), так это в первую очередь те, кто ему нужен, как говорится у людей, позарез. Единственным исключением из этого правила (или наблюдения) была Яга. Кощей её несомненно ценил, но практически не распекал — ни тет-а-тет, ни при других обитателях Храма.
***
За последние 30 или даже больше лет Гросс помнил только один-единственный акт выражения неудовольствия в отношении Яги. Это произошло в день, когда Золтус принёс Командору новорождённого. Такой факт сам по себе был ЧП в Храме, сравнимый разве что с пожаром, произошедшим около тысячи лет назад в одной из лабораторий. Ибо новорожденных, то есть тех, кто появлялся в Храме естественным путём у молодых женщин-воительниц от молодых мужчин-бойцов (так они, во всяком случае, числились в списках Армии Справедливости, или в ведомости проекта «Очищение»), было строжайше запрещено выносить из Зала Новой жизни до поры, когда они начинают самостоятельно передвигаться по полу. К тому же, Кощея никогда не интересовали ни новорождённые, ни малыши. Контролировать их развитие было строго интересом только соответствующих специалистов и никого более. В проекте «Очищение» они значились няньками. И было без разницы, какому полу нянька принадлежала. Так что тот заход профессора к Командору в палаты с младенцем на руках Гроссу запомнился надолго. Гроссу, и никому больше. Потому что Гросс потом лично проверил всю охрану всех коридоров, через которые шёл тогда Золтус. И безжалостно стёр с помощью специальных пилюль все воспоминания об этом у тех, кто этот визит запомнил.
Это был свого рода парадокс, то есть то, что по всем законам Храма не должно было быть ни в каком виде. Потому что Золтус принёс ребёнка, во-первых, не то что с разрешения, а по требованию Командора. А во-вторых, это был первый в жизни Храма за всю его историю после Великой Гибели ребёнок, которого Кощей внимательно осмотрел и даже простёр над ним свою длань. Только Гросс и Золтус знали, чей это ребёнок. Ну, и ещё об этом, как всегда, ухитрилась узнать вездесущая (Гросс, вспоминая о ней, обычно мысленно добавлял слово, эквивалентное нынешнему «сучка») Яга. Даже Баюн, шестёрка которого Драдуил по его приказу притащил на ковре-самолёте мать этого ребёнка, и тот не знал, что ребёнок выжил. Вспоминая тот момент, Гросс обычно радостно про себя посмеивался: в бестолковости своей этот прямоходящий кот-засранец (по мнению Гросса, конечно же) не удосужился спросить у простофили Золтуса, как себя чувствует младенец. Он просто спросил «ну как?». И получил ответ, что спасённая им беременная смертная не выжила. Ну, и котяра решил, что раз не выжила она, значит и плод не выжил. А то, что Золтус спустя пару дней понёс этот вполне живой плод его отцу, кот так и не узнал, и в этом (Гросс аж непроизвольно выпячивал грудь, когда об этом вспоминал) несомненно его, Гросса, заслуга. Сделать так, чтобы везде сующий свой поганый нос котяра не узнал о том, что произошло непосредственно в Храме, - требовало (и это знали тоже все) очень большой хитрости и квалификации. Возможно, за такое умение Кощей и сделал Гросса тем, про что потом люди стали говорить «золотой запас».
А потом Гросс лично унёс того младенца так, что опять же никто ничего не заметил. И умело подкинул его людям в одном из посёлков удела королевича Дарсина. Так вот, Яга в тот день, едва Золтус показал мальчика Командору Коши, как снег на голову ввалилась в его кабинет прямо через окно в этой дурацкой ступе, расколотив на мелкие осколки довольно толстое стекло. Гросс потом решил, что именно за это Коши отобрал у неё ступу, отдав Баюну. Не важно, что стекло Яга своим колдовством тут же «склеила», как было. Важно то, что впервые за многие десятки лет Кощей выругал Ягу, грозно, хотя и без крика попеняв ей за наглость явиться без приглашения и через окно. А потом, когда Яга нагло потребовала отдать ребёнка ей, потому что, как она тогда зловеще прокаркала, «иначе он погубит всех нас и тебя самого», Командор резко поставил её на место, сказав, чтобы не забывала соблюдать субординацию. Ну и выпроводил её ни с чем.
«С другой стороны, - подумал как-то Гросс, вспоминая этот эпизод, - он ведь вообще с ней редко видится и почти никогда о ней не спрашивает. Была бы она у него на виду, ей бы, скорее всего, доставалось, как и мне. И это было бы противно, потому что означало бы, что он эту гадину ценит не меньше меня».
***
...- Итак, твоя команда, господин Гросс, снова навертела дел, - продолжил внезапно Кощей. - Снова, как всегда, не сумели точно спрогнозировать развитие ситуации, но не осмелились прервать операцию, потому что это — дело принципа. Я правильно понимаю, господин Гросс?
После этого вопроса пауза воцарилась снова, и, не получив ответа,Кощей нервно зашагал по гигантскому кабинету. Так продолжалось неведомо сколько. Если реально, то минут пять-семь, не дольше. Но для Гросса в такие моменты время не существовало. Точнее, оно текло бесконечным, не измеряемым потоком.
- Сколько людей погибло в поле стазиса? - вдруг сумрачно спросил Кощей.
И Гросс, скорее машинально, чем осознанно, ответил:
- Точной цифры ещё нет. Специалисты делают всё возможное, чтобы поддержать в организмах поражённых жизнь. Я не могу сказать, что для кого-то из них не осталось никакой надежды.
Помолчав с минуту, Кощей выдавил из себя озадаченное «м-да», а потом, походив по залу снова, сказал, что часть этих жертв непродуманного скоропалительного решения, возможно, выживут, но останутся ли они людьми, это большой вопрос.
- Впрочем, - махнул вдруг рукой Кощей, - а был ли у тебя выбор? Ты же всегда включаешь мозги тогда, когда уже не остаётся ничего другого, кроме экстремальных мер. Тебе сколько лет? (от этого вопроса Гросс вздрогнул: Командор раньше никогда такие не задавал). Больше тысячи, поди? А всё никак не поумнеешь, всё, как пацан, надеешься на скорость, силу, умение метать молнии и размахивать мечом-кладенцом. Не понимаю даже, зачем я задаю сам себе этот вопрос — почему ты профукал нежитей и напрочь забыл про нашего старого и опасного врага, прочно засевшего в Лабиринте? Ведь ты обязан был знать, что, если нежити оживают и вырываются на свободу, то остановить их с малыми потерями среди населения практически невозможно.
Коши снова походил по громадному, больше похожему на зал для большого собрания кабинету, отвернувшись от Гросса, который терпеливо молчал, в то же время усиленно соображая, какие дальнейшие действия предложить. Коши, видимо, понимал, что Гросс не просто застыл перед ним истуканом с единственной целью — отстоять, выслушав претензии, и, облегченно вздохнув, удалиться. Поэтому, наверное, и не стал больше распекать его, а озабоченно спросил:
- Как ты думаешь, где сейчас Яга?
Коши вздрогнул: как прозорлив Командор! Как будто читает его тайные помыслы. Впрочем, вполне возможно, так оно и было. В глубине сознания Гросса едва проскользнул вопрос о Яге, причём тот же самый (интересно, а где эта сучка сейчас?), и Кощей тут же его озвучил.
- Впрочем, - не став дожидаться ответа, продолжил Командор, - откуда тебе знать. Если у тебя и есть к ней какой-либо интерес, то исключительно касающийся твоего отношения к ней. Честно говоря, мне надоела ваша триада враждебности — ты, Баюн и Яга, которые всеми фибрами души ненавидят друг друга. По большому счёту, я прекрасно знаю источники этой вражды и могу даже сказать, что прав по-своему каждый из вас. Однако..., - Кощей поглядел куда-то в непомерно высокий куполообразный потолок, выдержав паузу, и продолжил в обычной сухо деловой манере. - Однако эта вражда — личное дело каждого из вас, и я не хочу даже фиксировать на ней внимание. Просто мне хотелось бы, что бы ты, Гросс, как мой самый, по крайней мере пока ещё, надёжный помощник, был больше в курсе о том, что делают мои агенты.
- Господин Коши, - вдруг оживился Гросс, - разрешите доложить! Я знаю, точнее я вычислил, куда и с кем отправилась Яга.
- А вот это уже становится интересным, - Кощей в мгновение ока оказался почти лицом к лицу с Гроссом, внимательно вглядываясь из-под надвинутого на лоб капюшона в глаза Гросса, по-прежнему выражавшие полное хладнокровие. Было такое ощущение, будто сказал только что не он сам, а кто-то забравшийся в его нутро, но совершенно другой.
- Итак, - после многозначительной паузы со сверлением Гросса глазами Кощей сделал выразительный жест ладонью прямо перед носом Гросса. Скорее всего, это означало что-то типа: я весь во внимании.
- Она в Лабиринте. У меня нет возможностей следить за ней, так как она — Ваш особый агент с расширенными полномочиями. Однако мои люди собрали мне кое-какую информацию, на основании которой я сделал такой вывод. Кроме того, я видел её у Врат Лабиринта, и, заметив, как напрягся в удивлении Кощей, Гросс поспешно пояснил: - Разумеется, я лично не был там, но...Насколько мы оба знаем эту шельму, она ничего не упускает из виду, делая слежку за ней почти нереальной. Однако, увлекшись своим колдовским пением, с помощью которого она, вероятнее всего, открыла ворота, Яга не заметила ворону, дремавшую в тот момент неподалёку. Не знаю, что привлекло эту ворону к лабиринту, но это оказалась именно наша ворона. Запись того, что она видела, я могу Вам показать.
- Отлично! - махнул Кощей ладонью перед носом Гросса ещё раз. - Я и так тебе верю. Хотя бы потому, что ты совершенно не способен что-либо выдумать. Хорошо! Ворона... Так... Она была одна там?
- Ворона? - неуверенно спросил Гросс.
Кощей сморщился и даже прохихикал:
- Я же говорю, ты примитивен в некоторых вещах. На кой ляд мне твоя ворона? Неужели не понятно?
- Понял, - сухо кивнул Гросс. - Нет, она была не одна. Там ещё сидел на камне какой-то парень. Я так понял, что этот как раз тот, за которым охотился Баюн.
- Та-ак-ак..., - в изумлении протянул Коши. - Ещё интереснее стало. А позвольте поинтересоваться, господин Гросс, почему о том, что сотрудник нашего института охотится за кем-то, который водит дружбу с другим нашим сотрудником, я узнаю в последнюю очередь?
Судорожно сглотнув, Гросс промолчал, не зная, что ответить. Кощей внезапно пустился в путь вокруг Гросса и, обойдя его трижды, вдруг заорал, хватая Гросса за грудки:
- Кто ещё из сотрудников знает об этом? Говори немедленно или я удавлю тебя своими руками!
Еле сдерживая себя от того, чтобы не оттолкнуть своего господина, Гросс сухо бросил:
- Никто. Даю слово. Я и сам это узнал совсем недавно. И несомненно бы доложил Вам, но началась операция по спасению Отрантурии от нежитей.
Отпустив Гросса, Кощей отошёл от него на несколько шагов, извлёк откуда-то какую-то чёрную коробочку, приподнял крышечку, поднёс коробку к носу и вдохнул немного какой-то серой пудры, после чего успокоился и уже более миролюбиво спросил:
- Ну и каковы успехи?
- Простите, не понял, - начало было Гросс, но, вовремя спохватившись, быстро ответил: - К сожалению, господин Коши, мы пока не нашли эффективное средство против этих кукол-убийц. Они способны подзаряжаться даже при плотных тучах, просто медленно. Применённое в качестве эксперимента поле электрического стазиса вывело из строя около трёх десятков нежитей. Нам удалось также завести около сотни из них в глубокую расщелину, откуда они вряд ли смогут выбраться. Тем не менее основная масса жителей страны предупреждены об опасности. Мы также проинструктировали людей о том, какие действия необходимо предпринимать, чтобы уберечься от этой напасти.
- Ладно, - не дожидаясь конца доклада, перебил Кощей. - Тут и так ясно, что об этом надо было озаботиться лет этак с тысячу назад, тогда сейчас бы мы, если и нее нашли бы пульт управления, по крайней мере располагали бы эффективным средством подавления их физической активности. Теперь эже на остаётся одно — искать пульт. Другого пути нет. Так что сосредоточьте все свои усилия именно на нём.
- Слушаю и повинуюсь, господин Коши, - прищёлкнул каблуком Гросс, собираясь развернуться, чтобы, чеканя шаг, выйти из кабинета.
- Понятно, - махнул рукой Кощей: мол, можешь идти. Однако, едва Гросс развернулся, снова спросил его: - Да, а что с остальными отрантурийцами, попавшими в окружение в открытой степи?
Несколько секунд помедлив, Гросс с досадой в душе доложил:
- Основная часть сейчас движутся тремя разрозненными колоннами в сторону тайги. До первых эшелонов леса им осталось часа два-три хода.
- Что значит основная часть? Ты скажи прямо, сколько из них погибло, - недовольно потребовал Коши.
- Не могу знать, - тихо буркнул Гросс. - Подсчёты еще не проведены.
- Понятно, как всегда, - съязвил Кощей. - Куда направились нежити, преследовавшие их?
- Продолжают преследовать, только вряд ли успеют догнать до ночи. К ночи беженцы будут уже глубоко в тайге, под защитой вековых деревьев. Около полусотни стражников-крыланов держат ситуацию под контролем.
Кощей снова махнул было рукой, разрешая удалиться, но, когда Гросс был уже в дверном проёме, окликнул его:
-Да, и узнай как можно скорее, с кем Яга вошла в Лабиринт.
- Будет сделано, Командор! - отчеканил Гросс, выходя из апартаментов Кощея.
Глава 12.
...Несмотря на вонючий душный воздух, сон Иванасия в ту ночь был крепок. Или день — он уже потерял счёт времени и просто не представлял, что было на земной поверхности в момент, когда Яга позвала его в волшебную палатку. Она на самом деле была волшебной, во всяком случае так уверенно оценил бы её любой отрантуриец. Ибо в ней, как сразу же сказала Яга, можно без сомнений раздеться до нага и отдохнуть, как полагается простому смертному.
Воздух, наполнявший эту палатку, каким-то чудом очищался от вони, становясь при этом заметно прохладнее. Конечно, было тесновато для двоих. И опять Яга использовала эту «засаду» палатки как преимущество, забравшись на раздетого до коротких спальников Иванасия верхом. Интересно было бы на него посмотреть в такой ситуации в самом начале её развития и чуть позже. Сперва ведь он, как всегда, проявлял подростковое упрямство, не желая снимать с себя не только волшебный костюм, но и свою собственную одежонку, бормоча, что так безопаснее. Однако, когда Яга его всё-таки убедила раздеться, уверенно сказав, что оружие, которое у них имеется с собой, само почувствует приближение угрозы и разделается с любым хищником, Иванасий был уже обеими руками за наготу. И это было понятно, несмотря на пережитые недавно трудности и явно не подходящую для телесных утех обстановку: во-первых, молодой организм Иванасия давно уже требовал выброса эмоций и ещё кое-чего, более осязаемого, после довольно долгого воздержания, а во-вторых — Яга сама его хотела в тот момент. Иванасий же относился к тому виду молодых мужчин, тело которых всегда откликается на женские ласки. Яга же считала, что в условиях, в которых они с Иванасием оказались, игра в любовь — наилучшее средство быстро восстановить силы и душевное равновесие. Мол, чего мы киснуть-то будем, ожидая чудовищ, которых, может быть, поблизости и вовсе нет. А то, что рядом скелет какого-то покойника, так что с того? Он ведь не помешает.
- И вообще, - пошутила Яга так, будто говорила всерьёз. - Раз здесь так тесно и опасно, я буду спать на тебе. Нападёт враг — перво-наперво ему придётся со мной дело иметь. А я, сам знаешь, в защите или голая, сама кого хочешь слопаю раньше, чем он успеет обнажить свои клыки.
Иванасий только ухмыльнулся в темноте, с нарастанием сладострастия в душе ощущая, как напрягается его «дружок». Понятное дело, что в такой момент любому парню кажется, что он готов лежать под сидящей на нём девицей или дамочкой сколько угодно долго. Поэтому и шутку по поводу такого «одеяла», как упругое женское тело, он воспринимает не просто как прикол, а как вопрос типа «а не попробовать ли на самом деле так поспать». Однако после свершения того, что должно в таком случае свершиться, настроение у молодого мужчины обычно меняется. Иванасий не был исключением из правил. И, когда Яга, добившись оргазма, по инерции захотела немного полежать на Иванасии, что называется, грудь в грудь, он, уже входя в сон, буркнул что-то типа «ну и тяжкая же ты ноша, Ягуся, явно покрывало не для меня».
Яга не обиделась, просто чмокнула его в лоб и, соскользнув, улеглась на бок рядом, тесно прижавшись к любимому. Она, конечно же, не спала, просто дремала, прислушиваясь к звукам снаружи. Даже капающая где-то вне палатки вода её не убаюкала. Иванасий же, развалившись на спине, посапывал, точно младенец. «Точь-в-точь как когда младенцем и был, - машинально подумала Яга, нечаянно вспоминая эпизод из своей жизни, когда она ввалилась в покои Кощея на ступе и отчаянно требовала отдать ребёнка ей на воспитание. И тут же в её голове промелькнула саркастическая мыслишка: - Видел бы Кощей, чем мы с его Ванюшей занимаемся».
Было от чего так думать. В тот день, когда свидетелями этой сцены были Гросс и профессор Золтус, Командор Коши попенял Яге за то, что она, как он был уверен, хочет вырастить себе «зверёныша» для телесных утех. Яге тогда было очень обидно это слышать в свой адрес от того, кому она доверяла почти как родному отцу, которого, увы, не помнила совсем. Обида за это держалась в сердце долго, лет пятнадцать как минимум. Хотя она знала, что Кощей ляпнул это неспроста. Её сёстры, да и другие коши-ведьмы, жившие в лесах по всей Отрантурии, на самом деле имели привычку выращивать детёнышей погибших зверей, чтобы потом не отказываться от телесных утех с ними. А некоторые коши-ведьмы с этой целью воровали детей из человеческих селений. Чтобы воспитать из них не только коша, защитника леса, как они таких выкормышей называли, но и партнёра по телесным игрищам. Яга понимала, что Кощей был во многом прав, открыто именуя совокупление, как он их называл - «баб-переростков» с мальчишками, самым мерзостным занятием на свете. Дескать, им что — леших не хватает?
А главное — Яга сама всегда считала себя исключением из правил, и тогда, в кабинете Кощея, искренне думала, что Кощей просто оскорбляет её срамными подозрениями. И вот пожалуйста — всё, чего боялся в отношении своего внебрачного сына Кощей, сбывалось целиком и полностью. Разница была лишь в том, что Яга не выкармливала и не воспитывала Иванасия, это сделала простая женщина — Яге осталось только воспользоваться случаем, когда привлекательный парень сам пришёл к ней в гости.
Яга так и не смогла заставить себя заснуть: и на самом деле опасалась внезапного приближения какого-нибудь воплощённого в мощную телесную оболочку лиха, и мысли разные не давали покоя. Стараясь не шевелиться, чтобы не нарушить сон обожаемого парня, она просто ловила кайф, вспоминая свое прошлое, особенно недавние дни, когда она впервые встретила Иванасия в лесу, почти сразу же почувствовав, кто перед ней. Тогда у неё прямо-таки сердце зашло ходуном, едва она разглядела в свете холодного огня черты этого парня. «Вылитый Кощей в юности!» - как бы сама собой в тот момент вспыхнула в её сознании мысль.
А ведь до того самого момента она словно забыла напрочь о том, что тот внебрачный сынишка Командора Коши где-то живёт и кому-то приносит радость. Фактически она забыла о нём сразу (или почти сразу, через пару-тройку суток) после того, как его унёс Гросс. И теперь она вспомнила, что на самом деле ей пришлось заставить себя забыть о младенце. Дело было не в том, что этого требовал Кощей, а она не хотела крупной ссоры с ним. Просто Яга отлично понимала, что, если не забудет, то непременно встанет на пути у Гросса. А это уже грозило вылиться в серьезный конфликт внутри Храма (Института), в который могли оказаться втянутыми многие важные персоны, относящие к Элите последнего бастиона канувшей в вечность цивилизации могущественных предков.
Гроссу тогда было поручено не просто подкинуть мальчика в обычную, но заботливую семью, а всячески оберегать его от разных опасностей, оставаясь при этом незамеченным. Никто не должен был даже подумать о том, что те, кто подкинул ребёнка на пути собиравшей грибы четы вольных пахарей, каким-то образом отводят от неё всяческие угрозы. Причём первое время Гросс никому это дело не доверял, с помощью разных микро-кристаллов слежения контролируя ситуацию, складывавшуюся вокруг той семьи. Потом, правда, когда убедился, что хозяин семейства — человек очень осторожный и заботливый, а их деревня не очень популярна у разного пошиба разбойной братии, начал просто периодически посылать туда своих слуг под видом купцов или просто проходивших через деревню путников. И Яга постепенно забыла не только чувствами, но и разумом о существовании внебрачного сына Командора Коши, мать которого она уже сильно пораненную стрелой сумела выхватить из огня.
Теперь, лежа, тесно прижавшись к тому самому мальчику (для нее он всё равно оставался мальчишкой), Яга переживала ту самую сцену. Это случилось не менее трех десятков лет назад, но Яга вспоминала об этом так, будто всё произошло вчера.
Надо сказать, о том, что жители одной из дальних деревень собрались сжечь на костре предательницу человеческого рода, понёсшую от Кощея (душегуба, нечистого духа и т.д.), она узнала случайно. Просто случайно подслушала разговор Баюна и его помощника Драдуила. Кот приказал тогда Драдуилу разыскать ту деревню, вызволить любым способом ту женщину и доставить ее к Замок. Но сделать это так, чтобы никто ничего не узнал. Любовница Кощея, о которой он, вероятнее всего, давно забыл, должна была быть привезена сразу в лабораторию Баюна. Для удобства и быстроты проведения этой операции Драдуил получил от своего начальника древний ковёр-самолёт, который кото-человек выторговал у Дарсина Лысого за десяток никуда не годных древних бомб.
Яга всегда мечтала о ковре-самолёте, но так и не сделала ни одной попытки украсть его у Баюна, несмотря на то, что хитрюге досталась по приказу Кощея ее ступа. У Яги оставалась ещё летающая метла, однако он давно перестала её пользоваться, так как та всё время барахлила, норовя сбросить наездницу вниз да ещё с непременно большой высоты. Оставшись тогда без нормального транспорта, Яга приспособилась ходить на большие расстояния пешком, иногда, когда особенно торопилась, обувалась в сапоги-скороходы или садилась верхом на какого-нибудь лося или олешку - с её способностями её это не составляло особого труда. Лошадь она принципиально не держала, так как не гарантировала ей полную безопасность в лесу.
Но тогда, в тот запомнившийся на всю жизнь день, у неё ещё была ступа. И она вихрем помчалась на ней, заметно обогнав простофилю Драдуила. Потом, правда, она перестала считать его простофилей. Но это уже забегание вперёд. Всё случилось так, как она и представляла себе, отправляясь на выручку той женщине. Всё да не всё. Впрочем, я опять пытаюсь опередить события. Итак, она достигла деревни, когда уже там во всю полыхали пожары, а люди с воплями носились по суматошным улицам, спасаясь от очередных набежников. Как всегда, простодушный Драдуил проговорился после того, как получил задание от Баюна. Слухи о готовящейся в одной деревне казни дошли до Командора Коши, и он тут же, придя в ярость, отправил туда "пресечь произвол" Гросса с его крылатыми бойцами. И они напали на село минутой раньше, чем подоспела Яга.
Командор Кощей. Ч. 2
© Copyright: Роман Борин, 2011
Свидетельство о публикации №211032201728
Свидетельство о публикации №211032201728
Рецензии