Сказка про крышу и стаю пушистых мыслей

Я сидел на крыше.
Болтал ногами в полосатых носочках над домами, что чуть виднелась подо мной с высоты моей шестнадцатиэтажки, над головой в свете уличных фонарей отливало пурпуром небо, а чужой мне и вечно равнодушный город неторопливо нес потоки людей и машин по своим изломанным современной и не очень архитектурой улицам.
Гитара уютно устроилась на коленях, мозг уютно посапывал на плече, а мысли были медленные и неторопливые, как блюз. Трогаю струны, прикасаюсь к ним нежно, ласково, так, как прикасаются к женщине… Третья чуть звенит, но это ничего, аккорд повисает в воздухе, звенящий, пронзительный, как крик, ми-минор… Кажется, что мелодия рождается сама, без моего участия, рождается, и тянет за собой слова, как ребёнок тянет за собой на верёвочке деревянную тележку:

«До последнего патрона по полям цветов
Неприступной радостью с боем брать
Запредельную высотку, ржавую колючку слов
Рвать, затаптывая мины, на своём стоять…
Пойти в город на рассвете и поджечь дома,
Начинать со своего, чтоб не манила дверь.
Перед этим стереть пыль и убить паука,
Перед этим застелить огнём постель.

И не надо мне чудес – мотылёк бьёт в стекло,
Алый свет во мне, и надежде в лицо
Бездна смотрит устало… я дойду всё равно.
Долго теням болотным вслед мне имя шептать,
Зря в купальскую ночь папортник-цвет сорвать,
Просто и суждено, и теням не понять –
Ну, зачем тебе имя моё…»

Мысли кружились… Одна из них выбилась из общей массы, сделала в мою сторону четыре неуверенных шага. Я покосился на неё, но не сдвинулся с места. Мысль нервно махнула пушистым хвостом, подошла ещё на шаг ближе. Я сидел спокойно. Чуть шевельнулся случайно – мысль отскочила в сторону,  потом чуть помедлила и снова шаг за шагом стала подбираться ко мне. Стараясь не смотреть в её сторону, я снова тронул струны:

«Семь ступеней деревянных да комплект гвоздей,
На все комнаты не сыщешь ни одной стены,
А с опушки радугой голоса детей –
Жить да жить бы, если б не было войны.
Если б не было нечестно, если имя одно –
У любого креста целых две стороны.
Так что ешь мой хлеб и пей моё вино…
Как и я твой… а если нет, тогда прости.

Не поможет огню имя, а солнцу луна,
Выше осени слов перья и крик ястреба,
Выше камня, где терять голову иль коня и все имена.
Сквозь и поля и дикий холод снега белых листов,
Чёрной строчкой одиноких волчьих следов,
Ближе праха, дальше неба, тьмы, света, боёв –
Мир вечного севера…»

Мысль неслышно переступила пушистыми лапами, снова подойдя чуть ближе. Я прижал ладонью струны, покосился в её сторону. Мысль вытянула в мою сторону мордочку, большие треугольные уши встали торчком. Я чуть шевельнул пальцами, струны отозвались мягким печальным перебором, третья снова предательски звякнула, мысль фыркнула, дёрнула хвостом, но осталась на месте. Сделала ещё шаг мне навстречу, снова уселась, обернувшись пушистым хвостом. Я протянул ладонь вперед, протянул медленно, осторожно, боясь спугнуть… Мысль чуть прижала уши, потом осмелела, потянулась к моей ладони. Стало чуть щекотно, когда я почувствовал, как к моей руке прикасаются её усы. Я дотронулся до её ушей. Уши дрогнули, чуть дёрнулись, потом снова встали торчком. Я почесал за ухом, уверенный почему-то, что мыслям это обязательно должно  нравиться, мысль, осмелев, уже вовсю бодала меня круглым лбом в ладонь, набиваясь на ласку.
Погладив теплую мягкую спину, я убрал руку. Мысль перестала мурлыкать, уставилась на меня жёлтыми глазами. Стало вдруг неуютно, воздух вокруг ощутимо похолодел… Может, это недобрая мысль? Я снова посмотрел в жёлтые глаза. Ты недобрая мысль? Мысль фыркнула, дернула хвостом…

...похоже, что это кошка.
Интересно, а если бы я больше любил собак, то она бы была собакой? Кошки с собаками не очень уживаются, вроде бы.

Любая мысль что-то значит. Наверное, у каждой мысли есть свой смысл. Сначала ты её не понимаешь, сначала она как рисунок акварелью на стекле, размытый и непонятный, но когда сможешь её поймать, когда сможешь ухватить её за хвост… ухватить за хвост? За этот хвост?
Словно угадав мои намерения, мысль прижалась к земле, тихонько зашипела. Ладно, ладно… что так сразу-то? Согласен, идиотские шутки… Не очень-то и хотелось. И всё же я не могу понять – что ты такое? Ты ведь что-то значишь, правда? А почему глаза жёлтые?

Я покосился на толпу остальных мыслей, что не переставали кружиться чуть поодаль. Там мелькали разноцветные огоньки глаз. Зелёные – от них веяло покоем и умиротворённостью, от красных становилось холодно и неуютно, фиолетовые и синие огоньки несли в себе лёгкий флёр безумия. Ого, сколько вас… Ну, красные мне определённо не нравятся. Впрочем, как и синие с фиолетовыми. А вот зелёные – очень приятные.

Моя мысль тёрлась об ноги, требовательно заглядывала в глаза. Заметив, что я смотрю на неё, потрогала лапой гитару, сначала погладила, потом слегка стукнула по корпусу. Гитара отозвалась глухим «боммм». А ну, ещё разок? Мысль уселась рядом, переступила лапами, снова заглянула мне в глаза. Что же ты значишь? Не могу понять…

Я снова трогаю струны. Прикасаюсь к ним так, как прикасаются к женщине, к той женщине, которую любят всю свою жизнь, даже если уже не помнишь лица. Третья струна снова звенит, но это ничего, и в похладном воздухе криком повисает звенящий минорный аккорд. Небо на горизонте светлеет.

«И когда придёт вода и расставит всё на места,
Нас согреет восьмикрылой звездой Назарет.
И ребёнку в колыбели приснится гроза:
Шкурам серым крылья белые – всё как на войне.
И всем будет стол, кого там только нет,
Только в лужах апреля не хочу умирать,
Не хочу искать днём с огнём солнечный свет
И зачем-то по одному за солнцем стоять.

И не надо мне чудес – мотылёк бьёт в стекло,
За свет алый спасибо и надежде в лицо
Смотрит бездна устало… я дойду всё равно… 
Долго теням болотным вслед мне имя шептать,
Зря в купальскую ночь папортник-цвет сорвать,
Просто и суждено, и теням не понять –
Ну, зачем тебе имя моё…

А пресвятые генералы бросили солдат,
Без мечты на поле боя в рассыпную бежать.
В темноте рубеж последний, в слепую, без карт,
Хоть за спиной давно колокола слыхать.
Так вольготно в одиночку хотелось быть крестам,
Только каждому на счёт по тридцать монет
Выдали… и мы живы вопреки ветрам…
Бродим посреди развалин…
И смерти нет»… (с)

Я поворачиваю голову, но там, где недавно сидела моя пушистая мысль теперь пусто. В бесконечном хороводе гибких тел на миг мелькнули жёлтыми искорками два глаза, но тут же пропали. Мне показалось, что я её узнал, но, может, ошибся?

Не знаю…
Что же она значила?
Я так и не догадался… или всё же догадался?

Я отложил гитару в сторону, посмотрел на горизонт. Ночь закончилась. Начинался рассвет. Мысли продолжали кружиться… пока бьётся моё сердце, их танец не закончится.

Песня…
Что я пел? О чём?

Показались первые лучи солнца. Рассвет… 

«Бродим посреди развалин…
И смерти нет»…

…смерти нет...