Старик

Пантелеев в третий раз начал читать страницу, но доносящийся из  передней телефонный разговор не давал сосредоточиться.
— Нет. Не знаю,— отчетливо слышался приглушенный рукой голос сына.— Я еще не говорил. Я сказал — завтра. Ну, что еще...
«Да сколько же можно...» — закипел было Пантелеев, но тут трубка брякнула, и Сашка вошел в комнату, держа руки за спиной.
— Слушай, пап, у меня к тебе серьезный разговор, - Пантелеев вздохнул и отложил книгу. Вызывают в школу? Деньги на подарок? Выгнали из очередной секции?.. Неприятности другого порядка бывают, кажется, позже.  Или уже в самый раз?!
— В школе что-нибудь?
— Нет, что там в школе, — безразлично протянул сын.— Нормально в школе.
— Все у тебя нормально,— рассердился Пантелеев.— А вчера Лидия  Васильева звонила—я уж не стал матери говорить.
Сын, скучая, уселся в кресло, перекинул длинные ноги через ручку и уставился в сумерки за окном.
— А, эта... Жаловалась?
- Не жаловалась—советовалась.  Не интересуешься ты ничем. Что ты, собственно, думаешь, а? К чему готовишься? Да я в твои годы...— Пантелеев чуть было не ляпнул про вагоны, но вовремя вспомнил, что никаких вагонов, пожалуй, и не было. Да и вообще, разве в этих дурацких вагонах дело? А в чем? И он растерянно посмотрел на сына
— Ну,— с обычной иронией поинтересовался сын,— что ты в мои годы. Вагоны, небось, грузил?
— Да не в вагонах дело. — Пантелеев махнул рукой.— Ладно, замнем.
Помолчали, глядя в окно.
«Вырос-то как, — подумал Пантелеев, рассматривая сына. За лето Сашка похудел, прибавил восемь сантиметров, на губе обозначился пушок. - А все-таки в меня,  стервец, пошел, я меня». В сумерках лицо сына показалось ему бледным.
— Как ты себя чувствуешь? Здоров? Плавать не бросил?
- Все нормально, батя. — Сашка скрипнул креслом.— Ты не волнуйся.
— Ладно, что там у тебя?
— Да так, ничего особенного. Мне тут принесли...— он быстро достал из-за спины скрипящий полиэтиленом сверток и протянул Пантелееву.
Пантелеев взял скользкий пакет, подержал немного, узнавая, — господи, время-то как летит, давно ли сам приходил к отцу с таким же вот пакетом,  и вытряхнул из него тускло-голубые — ну и цвет! — штаны. Лицо его сделалось хмурым.
— Слушай, что же это такое, а?
— А ты не видишь? — Сашка напряженно следил за Пантелеевым.—Джинсы.
— Это джинсы?! Ты хоть понимаешь, что говоришь? Джинсы. — Пантелеев усмехнулся. — А это что такое, а? Нет, ты мне объясни, зачем это? И строчка белой ниткой — это же курам на смех. А цвет? С каких пор такой цвет? Ерунда какая-то! Где ты это взял?
— Женьке привезли. Он говорит — то, что надо. Ты, батя, просто не в курсе.
Женька! Какой-то Женька меня учить будет! — Пантелеев подергал молнию.— А почему тут кнопка? Почему не пуговица? Ну-ка надень.
 Сашка мгновенно натянул обнову.
— Да они тебе велики на шесть размеров! Они и маме-то велики будут. Пугало, просто пугало.
— Ничего ты не понимаешь! — обиженно закричал Сашка. — Так и надо. Ты... Ты просто отсталый... старик…
— Нет, так не надо! — закричал Пантелеев. — Не надо! И превращать те6я в чучело я не дам! Не позволю! Вот, смотри, — он бросился к темнеющей громаде шкафа, распахнул дверцу. На пол посылались старые газеты, грамоты, паспорта бытовой техники.— Смотри! — Он достал черный фотографический пакет, выхватил снимки. – Вот как надо, видишь? Это мы с мамой в Ялте, после свадьбы. Ах, какие «левиса» у нее были!  Настоящие, цвета южной ночи. Ей проходу не давали. А вот я. Видишь, ничего лишнего,  ни складки! Меня не пускали на экзамены, а я все равно носил, плевать я на них хотел! Вот что такое настоящие джинсы! А это...— Пантелеев потер грудь под рубашкой и уселся.—А карман этот неизвестно где, он-то зачем?
Сашка, поддерживая руками штаны, молчал.
- А тебе самому-то нравится?
Сашка молчал.
«А все-таки в меня, — тепло подумал Пантелеев.— Упрямый.  Хороший, кажется, парень вырастет».
— Ладно,— он убрал фотографии.— Тебе жить. Если нравятся — бери.  Деньги я дам.
— Спасибо, — заулыбался Сашка, обозначив ямочки на щеках.— Так я позвоню?
— Звони, звони,— махнул рукой Пантелеев.— Сашка,— остановил он сына уже в дверях,— отпори ты хоть этот карман дурацкий, ладно? Для  меня.
— Ладно, ладно, ты не волнуйся.— И сын скрылся за дверью. Было   слышно, как он накручивает диск.
В комнате стало совсем темно.  Пантелеев хотел было включить свет, но раздумал;  читать не хотелось, да и книга была знакомой, еще в детстве  читанной.  Вот если б заново!.. И Пантелеев остался в темноте. Он сидел, присушивался к звукам большого многоквартирного дома и улыбался.

1984